Сказано это было по-русски и довольно громко. Екатерина явно хотела, чтобы ее услышали Мордвинов, Спиридов и другие моряки.
- Ваше величество, вы, как всегда, верно оцениваете ситуацию, - ответил Чернышев, склонившись в поклоне.
В последнее время императрица проявляла к нему, наставнику Павла, все больший интерес.
Екатерина была явно настроена продолжать разговор на эту тему.
- Все же господа адмиралы прояснят, быть может, для несведущей дамы сии экзерциции? - И она повела веером в сторону фрегатов, которые в трех кабельтовых от яхты все еще не могли разойтись.
Мордвинов, покраснев, беспомощно улыбался. Спиридов, с заложенными за спину руками с подзорной трубой, повернулся к императрице, почтительно проговорил:
- Ваше величество...
Екатерина разрешающе кивнула.
- Сии экзерциции не диковинка нынче на флоте. Не потрудитесь ли взглянуть на корабли, ваше величество? - Спиридов протянул Екатерине трубу. - Н верхней палубе служители управляются со снастями их вчетверо меньше положенного, а резвости не видать от худого их корма. Канониры не обучены - накануне из солдат взяты, - своих нехватка...
Екатерина внимательно разглядывала фрегаты.
...Командир фрегата "Ульрика", стоя на баке чертыхался, да еще каким слогом! Надо же оконфузиться, перед самым носом императорской яхты сцепились бушпритами с "Натальей"!
Оттуда тоже неслись громоподобные неписаные излияния командира Василия Лупандина. А все нехватка служителей! И ветер переменился.
На баке боцман с двумя матросами отчаянно рубили топором снасти.
Трехметровый утлегарь, освобожденный от снастей, полетел в воду.
"Ульрика" нехотя встала под ветер...
"Однако этот Спиридов храбрец не только в атаке. Он в самом деле не робок", - думала между тем Екатерина. Она перевела взгляд и в упор посмотрела на Мордвинова.
- Если вашему величеству угодно... Вице-адмирал Спиридов повторяет наши мысли, изложенные Адмиралтейств-коллегией тому два года...
- И каковы же те мысли?
- Имея о вышних и нижних офицерах попечение, ваше величество, справедливо распространить оное и на матросов.
Екатерина сдвинула брови, но Мордвинов, будто не замечая, продолжал:
- Не теряются ли люди от излишнего изнурения или по другим причинам? Принять бы противу того надежные меры, чтобы матросы, да и все нижние служители, каждый в своем деле сведущи были...
Екатерина резко выпрямилась, сложив веер, повернулась к Чернышеву:
- Надобно, граф, то перепроверить. Нелишне ли наговорили моряки? На том закончим, пора возвращаться...
В сопровождении Чернышева и Григория Орлова она прошла мимо склонившихся в поклоне адмиралов.
Провожая хмурым взглядом императрицу и ее фаворита, Спиридов не без злой иронии подумал: "Всюду ты стараешься выглядеть всезнающей и всевидящей, а сама-то ни бельмеса в нашем деле, сплошь верхоглядство. Да и твой ухажер под стать тебе, благо хоть помалкивал нынче".
Спиридов впервые вплотную встретился с "самым красивым человеком", как называла Григория Орлова его возлюбленная Екатерина. Он со своим братом Алексеем и тремя другими братьями явились главной пружиной заговора против Петра III. Об этом Спиридову подробно рассказывал брат.
Веселые, удачливые кутилы и задиры Алексей и Григорий были кумирами гвардейской молодежи. Алексей служил в Преображенском, младший брат Федор - в Семеновском полку. После переворота Григорий "из грязи" стал князем, его брата возвели в графы...
- Ну, заварили мы кашу... - проговорил, вернувшись, Мордвинов, вытирая пот с лица. - Разгневалась государыня. Так и в немилость впасть недолго.
- Семь бед - один ответ, Семен Иванович. Пришла пора кончать с лиходейством, - твердо ответил Спиридов. - Не для потех придворных эти зрелища учиняем... Отечество не простит, коли смолчим...
Не побоявшись гнева и немилости императрицы, Григорий Спиридов высказал то, о чем десятилетиями думали моряки-патриоты. И Екатерина интуитивно поняла, что должна принять эту правду моряков, стоявших грудью за честь флота. Перемены к лучшему медленно стали входить в жизнь флота. И "немилостей" не последовало.
На Рождество из Петербурга поступил рескрипт "О пожаловании по высочайшему Ея И.В. соизволению от его И. Высочества вице-адмиралу Спиридову в рассуждение усердной его к отечеству службы ордена Святой Анны".
- Ну, вот и я дождался великой милости, - шутил дома Григорий Андреевич, - первая Анна матушка моя была, царство ей небесное, другая подле меня обретается, а третья ныне на шее повисла...
Следующую кампанию Спиридов держал флаг командующего флотом Балтики попеременно на 66-пушечных любимом "Святом Евстафии" и "Трех Иерархах". Первым командовал прирожденный моряк Александр Круз. Наконец-то крюйт-камеры кораблей пополнились запасом пороха. В деках возле пушек аккуратными квадратами чернели в стеллажах ядра и бомбы. Выйдя на простор Балтики, Спиридов, в качестве старшего флагмана, разделил флот на две эскадры и неоднократно устраивал примерные сражения двух противоборствующих флагманов с артиллерийскими дуэлями. Одним из младших флагманов флота в этот раз был контр-адмирал Алексей Сенявин. После контузии под Кольбергом он долго болел и в прошлом году вернулся наконец-то в строй.
Теперь он заседал в Адмиралтейств-коллегии и, как прежде, часто по-дружески общался со Спиридовым. От Алексея Сенявина узнал Спиридов о трениях между императрицей и графом Иваном Чернышевым, который перестал появляться на заседаниях.
- Граф-то наставник у цесаревича, к нему государыня и благоволила небескорыстно, - рассказывал Сенявин дома, за чашкой чая, - предполагала, Иван Григорьевич будет у нее за соглядатая, а граф из другого теста замешан, наотрез отказался. Императрица и решила его удалить от Павла, назначила послом в Лондон. Ему там сподручно, британский флот для него был первой школой, а иховы капитаны первыми учителями.
Спиридов в тон приятелю продолжал разговор:
- Не без его содействия аглицкие капитаны к нам на службу просятся. Жалованье-то у них против наших капитанов вдвое больше, а ответу менее. У британцев строго судят моряков за промашки. Помните, Алексей Наумович, Бинга сердешного, по сути, без вины расстреляли.
- Но у них, слышно, капитанам вольготнее, капитаны командуют, - высказался Сенявин. - А как рапорт Грейга, настаивает он на своем?
Один из английских волонтеров, капитан Грейг, затеял переделывать на своем корабле оснастку, паруса с целью увеличить скорость корабля. При этом он доказывал, что у англичан каждый капитан по своему усмотрению вправе так действовать.
- Грейг - капитан опытный и похвально усерден, - ответил Спиридов, - что касается капитанских прав, то он одну закавыку упустил. Ежели у британцев капитан все переустроит и на деле ходу корабль прибавит, другая сторона, ежели прибавка незначительная, то с капитана всю неустойку взыщут сполна.
- А что с Грейгом-то? - заинтересовался Сенявин.
- Прыток он, до государыни добрался, все перелопатил, а толку немного. "Три Святителя" с ним гонялись, и ход почти равный. Все от ветра и диферента зависит. На том и порешили, перемены по Грейгу не учинять и оставить все на прежних штатах. Нашенские корабельные мастера пропорции просчитывают не хуже аглицких. О том довелось мне пространную записку составить.
- На то ты, Григорий Андреевич, и верховод у нас на Балтике, главный флагман, за все в ответе.
Глава 7
НЕХОЖЕНЫМИ ФАРВАТЕРАМИ К ЧЕСМЕ
За четверть века пребывания бывшего подпоручика Алексея Обрескова на берегах бухты Золотой Рог столица османов мало изменилась.
Те же многочисленные закоулки сведи кипарисовых рощ, амфитеатром спускающихся к бухте и окаймляющих ее полукольцом, строгая гармония дворцов, мечетей, древних акведуков, в которых угадываются следы прошлого, античности Византии на фоне затейливой роскоши мусульман.
У торговых причалов Галаты по-прежнему теснилась не одна тысяча больших и малых судов всех концов света. Левантийская торговля процветает морской составляющей, как и прежде, в Константинополе, Царьграде, а теперь Стамбуле.
Минувшие годы совершенно изменили жизнь захудалого в прошлом дворянина, неудачливого российского "фендрика" Алексея Обрескова. Очутившись со свитой Румянцева-старшего в Стамбуле, - Обресков вскоре почуял влечение к посольской работе и упросил генерала устроить его в русской миссии. Румянцев согласился и произвел его сразу в поручики. Обрескову повезло на учителей. Сначала его наставлял опытный Алексей Вешняков, а после его внезапной кончины шефствовал над ним молодой, но талантливый и весьма порядочный человек Адриан Неплюев, сын первого русского резидента в Турции.
Не повезло и Адриану. Через четыре года его хватил удар, и он, "атеист", как назвал его поп, отказавшись от исповеди, в одночасье скончался. И на его место заступил Обресков.
Пристрастившись к дипломатическому поприщу, он состоял теперь посланником III класса при султане, успел жениться и недавно похоронил любимую жену, Марию, по отцу - англичанку, по матери - гречанку. На руках у него осталось четверо детей...
Посольские дела Обресков вел солидно, достойно отстаивал интересы державы, невзирая на окрики из Петербурга. Чуть не вышло это ему боком. После прихода к власти Петра III в Константинополь полетела депеша: "Порта должна начать военные действия против Австрии, сделаться союзником Пруссии". Обресков донес в Петербург, что считает это дело пагубным для России. До этого долгие годы он выступал с антипрусских позиций.
Ответ из Константинополя читала уже Екатерина и "за сохранение чести и благопристойности двора" наградила Обрескова орденом Анны I степени...
25 сентября 1768 года Обрескову неожиданно назначил аудиенцию великий визирь, Хамаз-Паша. На душе у посланника было неспокойно: "Почему в Диване, а не в Порте?" Посланника обычно всегда принимали в Порте.
Два дня назад из Петербурга прислали перевод подстрекательных писем французов при крымском хане, с целью провоцировать беспорядки на границах Турции с Россией.
Тревога оказалась не напрасной. Прервав приветственную речь Обрескова на полуслове, великий визирь взмахнул руками:
- Довольно, достаточно мы слышали от тебя лживых речей! - И предъявил ультиматум: - Россия немедленно отводит свои войска из Польши.
Это был только предлог. Обресков наизусть помнил последний рескрипт Коллегии иностранных дел: "В польских делах ни слова, ни имя Ея Императорского Величества не могут сносить ни малейшей уступки". Так и ответил визирю.
Хамаз-Паша произнес слово "война".
- Россия не желает войны, - с достоинством ответил Обресков, - но она всеми силами ответит на войну, которую ей только что объявили.
Из Дивана Обрескова повезли под конвоем в Едикуле, Семибашенный замок, турецкую Бастилию.
Давно сгущались тучи над Югом России. Три года тому назад Турция, явно и тайно подстрекаемая французским двором, недовольная политикой Екатерины в отношении Крыма, исподволь начала готовиться к войне. Правда, Франция интриговала против Екатерины не только в Константинополе, где сидел ее агент "секретной политики" граф де Верженн. Еще в 1762 году в Варшаву назначили резидентом ловкача и проныру Эненна, который, в конце концов, инспирировал выступление против России польских конфедератов и ворошил эту зловонную кучу. В Швецию был отправлен граф де Бретель... Все они согласованно дирижировались из Парижа: снабжали деньгами и оружием поляков, подкупали турецких сановников, натравливали против России короля Швеции... Уж очень не хотелось терять Франции выгоднейший турецкий рынок и допускать Россию в Средиземное море, к странам Леванта.
А прямой угрозой этому было стремление России выйти к берегам Черного моря, так и не осуществленное еще со времен Петра Великого...
Еще в те времена в Париже ясно понимали: кто владеет Крымом, тот хозяин Черного моря. К сожалению, нынче в Кремле узколобые правители эту истину не замечают.
В 1767 году герцог Шуазель встал у кормила иностранных дел Франции. Одним из первых он вызвал к себе барона Тотта, способности которого Шуазель знал давно и ценил.
- Вы поедете резидентом к крымскому хану, в Бахчисарай.
Барон обиделся, хотел отказаться, место в Бахчисарае было не в почете у дипломатов.
Но Шуазель был непреклонен: кроме Тотта никто не исполнит его замыслов.
- Ваша цель в Крыму, - уговаривал он барона, - помочь крымцам в союзе с турками и конфедератами Польши выступить дружно и навсегда отбросить Россию от Черного моря.
Глаза барона заискрились. За долгие годы пребывания в Константинополе он мастерски стряпал, под руководством посла Верженна, дипломатические интриги.
- Франция не может допустить выхода России на берега Черного моря, - мерно роняя слова, говорил ему Шуазель на прощание. - Это нанесет непоправимый ущерб нашим торговым интересам в Леванте.
В Бахчисарае барон Тотт чувствовал себя вольготно, тогда здесь не было русского консула. Стараниями посланника Обрескова в Стамбуле вскоре Россия заимела здесь консула, но, на беду, на этом месте оказался присланный из Киева туповатый и тщеславный капитан Никифиров. Он-то и завербовал на службу России переводчика хана - Якуба, ставил себе это в заслугу и получил повышение в Киеве. Знать бы ему, что Якуб служит и барону Тотту который не скупился на подачки. Именно фальсификации Якуба в донесениях Порте сыграли главную роль в объявлении Турцией войны России. Об этом успели узнать и в Киеве, перехватив хвалебные депеши Тотта в Париж.
Перевод этих донесений лежал в сумке Обрескова на последнем докладе в Диване. Но он не успел раскрыть визирю тайные замыслы французов, о чем сожалел, размышляя в подземельях Семибашенного замка...
В начале ноября Панин доложил о заключении Обрескова в Семибашенный замок. Первоприсутствующий Коллегии иностранных дел Никита Иванович Панин пользовался особым доверием Екатерины с первых дней занятия ею престола. Еще тогда он предложил императрице для поправки дел в стране созвать Государственный совет. Екатерина вначале согласилась и даже подписала Манифест, но тут же и порвала: "Уж лучше самолично все решать, чтобы никто не мешал"...
Нынче началась война, первая в ее царствование, дело серьезное, не дворцовая интрига. Самой всего не одолеть, недаром говорят, "короток ум женский" . Да и какой из нее полководец?..
Обо всем этом она размышляла, читая докладную записку Панина. Лицо ее несколько раз меняло выражение. Сначала сползла обычная маска величественного добродушия, черты обрюзгли, опустились уголки рта.
- Но это же война...
Несколько минут она сосредоточенно молчала. Потом, плотно подобрав губы, чуть нахмурив брови, преобразилась, холодным блеском сверкнули голубые глаза:
- Первое, надобно позаботиться о положении Обрескова, он нас обо всем предупреждал. - Голос ее окреп, исчез промелькнувший, как бывало в минуты волнения, немецкий акцент. - Другое, я желала бы собрать наших доверенных лиц, статских и военных, дабы обсудить, как вести войну. Подобно той Конференции, что созывала Елизавета Петровна.
Спустя два дня, утром 4 ноября, в Зимнем дворце в приемном зале собрались приближенные сановники. Ожидали только Григория Орлова, много лет обитавшего здесь же во дворце и имевшего привычку опаздывать. Когда он стремительно вошел, сверкая золотым шитьем генеральского мундира, камер-лакеи распахнули резные двери в покои императрицы. Не успели сановники войти, как с противоположной стороны появилась Екатерина. Присутствующие склонились в поклоне, провожая взглядом еще стройную фигуру императрицы, которая, как обычно, несколько рисуясь, в свободного покроя сером однотонном платье без украшений прошелестела к простенку и устроилась в кресле с высокой спинкой.
Поправив голубую Андреевскую ленту, она, без предисловий, кивнула Панину:
- Граф Никита Иванович изъяснит причины, почему я принуждена иметь войну с Портой. Ныне собрала я вас для рассуждений о плане войны.
Совет заседал долго, почти шесть часов. Сначала Панин несколько нудно объявил Манифест о начале войны, потом зачитывал переписку с Константинополем. Президент военной коллегии граф Захар Чернышев докладывал о состоянии войск Порты и нашей армии.
Спорили, рассуждали в основном только военные: Чернышев, Петр Панин, брат Никиты, и Орлов.
Больше басил Григорий Орлов, стараясь задавать тон:
- Коли война, то надобно беспременно иметь цель. А ежели ее не достичь, нечего и ввязываться. По моему разумению, султана пора проучить, вконец изгнать из Константинополя.
Чернышев и противники Орлова, Панины, сдержанно возражали, Екатерина их примиряла. Единодушно высказывались, что без овладения Азовом и Таганрогом не быть флоту на Азовском и Черном морях. А без морской силы турок не одолеть, надобно создавать флот заново.
Неожиданно Орлов заговорил о посылке в Средиземное море российских судов, учинять диверсию туркам со стороны Греческого архипелага. Императрица слушала его внимательно, не перебивая, казалось, это импонировало ее взглядам и открывало новые горизонты, в замыслах которые она лелеяла, отправляя Алексея Орлова в Адриатику.
Минувшим летом из Петербурга выехали в Европу братья Орловы, Алексей и Федор. Алексей прошлой зимой чуть было не отдал Богу душу и теперь решил подправить здоровье в Карлсбаде и других местах, а Федор его сопровождал. Русским послам в Европе пошла официальная нота: граф Алексей Орлов "для поправки здоровья, по совету врачей, отправляется, в чужие края к минеральным водам, и уже на пути в Германию". Братья путешествовали инкогнито под фамилией Острововых. Послам предписывалось тщательно оберегать инкогнито Орловых, "чтобы не подать повода бесполезным замечаниям о их путешествии".
Перед отъездом Екатерины пожаловали Орлову орден Андрея Первозванного и 200 тысяч рублей на "дорожные расходы"... После Карлсбада братья заехали в Вену и узнали от русского посла об аресте Обрескова.
- Стало быть, война, - хмыкнул Алексей и поспешил с братом не обратно в Россию, а на берега Адриатики, в Пизу. Так было заранее обговорено в Петербурге.
Двери его дома в Пизе, столице государства Тосканского, всегда оставались открытыми для гостей из греческих колоний в Венеции и Триесте, с островов Архипелага и Черногории.
Вскоре он делился замыслами с братом Григорием: "Я здесь нашел много людей единоверных, которые желают быть под командой нашей и служить в теперешнем деле против турок. Надобно внутри их зажечь сильный огонь и замешательство делать, как в привозе провианта, так и армию разделить".
Письмо было длинное, Алексей размахнулся: "И если ехать, так уж ехать до Константинополя и освободить всех православных и благочестивых... Выступайте с одного конца, а я бы с другого зачал".
Читая письмо брата, Григорий одобрительно ухмылялся: "Братец-то мыслит по-моему".
Однако задумки графа Григория явно не одобрял Никита Панин: "Какая такая экспедиция морская, судов-то нет порядочных до Ревеля доплыть, авантюра сплошная".
Первое заседание Совета приняло вполне определенные рекомендации по части ведения войны на суше...