– Не продадите ли нам скота? – спросили пришельцы.
– Можем! И на золото, и на серебро продадим. И на оружие менять согласны. Надо Когана нашего спросить, да старейшин. Располагайтесь станом по ту сторону ручья. Да ночью разъезд вышлите. Пусть нашему помогут. А то команы иногда по ночам бродят да наш скот воруют. А вот и сам Коган Саркел едет на вороном коне.
Саркел был высокий, плотный старик с белой бородой. Броня его состояла из больших шестиугольных и четырехугольных железных пластин. Шапка медная имела очертание чешуйки на плоде ели. Меч его был длинный и кривой. В руке он держал длинное копье. На плечах была медвежья шкура, подбитая красной шерстяной тканью.
К нему выехали гот Тотила и сармат Пересвет, за которыми следовали несколько начальников малых отрядов и ратники от разных племен, около ста человек.
– Я желал бы видеть вашего вождя или царя! – сказал Коган.
– И наш царь Водан будет рад тебя видеть! – объявили ему.
Водан со своими приближенными подъехал к Саркелу, а вокруг них собрались поодаль как пришедшие чужеземцы, так и жители кочевья, число которых все прибывало.
– Намерения мои самые добрые, – объявил Водан. – Мой народ ни тебя, ни твоих одноплеменников не обидит. Мы здесь только сделаем привал на несколько дней и запасемся скотом и хлебом, Конечно, если ты разрешишь.
– Разрешаю, – сказал Коган, протягивая руку Водану. – Видал ты наш скот, когда проходил степью?
– Свиней только не видал, а мои люди любят свиное мясо.
– Мы их не держим. Мерзость они нам. Но быков, баранов, коз тебе продадим. Благословил нас Господь приплодом в этом году. Располагайся станом за ручьем, а сам войди в шатер мой вкусить пищу и меду стоялого. Будь гостем, и да будет благословение Адоная над тобой.
– Ты еврей? – спросил Когана Елисей бень-Матфан, сопровождавший царя.
– Мы не евреи. Хозарами называется наш народ! – объяснил Саркел. – Многие из наших родов доныне пребывают в гнусном язычестве и поклоняются идолам, мерзости праотцев наших. Но есть роды, наш в том числе, просвещенные Господом и свято соблюдающие закон, данный от Господа великому пророку Моисею. Прошу и тебя, и других друзей царских посетить шатер мой. Увидишь, что живем мы подобно праотцам вашим: Аврааму, Исааку и Иакову, как они жили до переселения Иакова в Египет. Городов не строим, пасем скот, сеем и собираем в житницу до следующего посева. Сами никого не обижаем, но и себя в обиду не даем, и на хищников идем войной, как Авраам ходил войной на царей, ограбивших Содом и полонивших Лота, когда его благословил Мельхиседек.
Хозарские вожди разделили между собой вождей асов и в шатрах своих угощали их всем лучшим, что имели. Воины-асы расположились станом, отделяясь от хозар ручьем, протекавшим по неглубокому оврагу. Царь и царица асов с несколькими приближенными отправились обедать в шатер Когана Саркела. Подали им умыть руки и ноги из глиняных, красиво расписанных сосудов, поднесли благовония для омочения головы. Затем они не возлегли, а сели, поджавши ноги под себя, на обширном войлоке вокруг низкого деревянного стола. Коган прочел молитву и преломил хлебы, которые раздал гостям. Около него сел почтенного вида старец с длинной и широкой белой бородой. Это был учитель и книжник равви Иеред бень-Ламех из колена Завулона, давно проживающий среди хозар, первый советник Когана. Он говорил хорошо по-еврейски и несказанно был рад найти в войске асов Елисея бень-Матфана, Давида бень-Иозефа и Нафана бень-Гедеона из Иудеи и Исава бень-Иззраэль и Иону бень-Маниссию из Самарии, которых царь Водан привел на пир к Когану.
Царь и Коган рассказывали друг другу о происхождении их племен. Видимо, хозары пришли оттуда же, откуда и готы: из-за далекого моря Хвалынского, с Иаксарта-реки и из северной Согдианы. Но много веков уже кочуют они по степям Понтийским. Долго не знали они истинного Бога, но пришельцы от Иегуды и Израиля, нежелавшие подчиниться чужеземцу идумеянину, пришли к ним и осветили их лучом солнца правды. Хотя и ныне многие хозары продолжают пребывать во тьме и поклоняться идолам, но многие так же познали свет правды и знают истинного Бога, явившегося в стране Израиля Аврааму, Исааку и Иакову.
– А твои люди, – спросил он Водана, – какому Богу веруют?
– Люди мои, – отвечал Водан, – племен разных и веры различной. Есть – обученные греческими и восточными мудрецами. Есть степные люди, верующие в своих духов, нам неведомых. Есть, как тебе уже известно, мудрый Коган, евреи и от Иегуды, и от Израиля. Но все веруют, что призвание наше – основать великое царство на западе на реках великих, в лесах беспроходных, где врагам доступа нет.
– В союзе сила! – изрек равви Иеред. – Придет день Господен, и Елоим просветит всех темных, и они узрят свет. Протяну руку малому, и он поддержит тебя в деле великом.
– Мудро изрек ты, равви Иеред, – сказал Водан. – В стране Босфорской и где течет Дон-река, слыхал я такое сказание, завезенное к нам издалека финикийскими мореходами. Жил был в селении бет-Таханак близ славного города Тира, бедный рыбак, именем Имилькон. Была у него жена Арис, добрая, красивая, но в первый год по свадьбе случилась с ней беда. Хотела мужу помочь щоглу ставить, да дерево свалилось ей на ногу и перебило колено. Арис осталась хромой и не могла далеко отходить от хижины своей и собирать плоды земные. В доме готовила она пищу из приношений мужа, но ходила, только опираясь на костыль. А детей мужу своему Имилькону принесла Арис много. Прошли годы, и было у Имилькона и Арис девять сыновей и девять дочерей. Старшие сыны сопровождали его на рыбную ловлю, дочери, перворожденные, нянчили младших детей и собирали по скалам рыбьи остатки и травы морские для единственной козы, молоком которой вся семья питалась, когда улов был плохой. А несчастная Арис старела от тяжелой жизни. Ей не было еще сорока лет, когда и не сломанная нога стала ее плохо поддерживать, и вместо одного костыля пришлось ей взять два, подкладывая их под оба плеча. Но Имилькон верил в своих богов. Главный бог их – Молох, жестокий бог. Он любит человеческие жертвы. Однажды Имилькон отправился на рыбную ловлю один. Старшие сыновья остались при матери. На море сошел густой туман, поднялась буря. Лодку затопляло волнами. Лихой мореход был Имилькон, но волны били все сильнее и сильнее и угрожали потопить его каждое мгновение. Долго носился он, надеясь добраться до берега, но время шло, туман сгущался, буря крепчала, а все не видать было признаков земли. Понял бедняга, что его уносило бурей в открытое море. В свисте ветра послышались дикие звуки отвратительного пения.
"Это духи бурного моря поют мне погребальную песню, – подумал он. – Видно пришел мой последний час".
Имилькон вознесся душой к богам и молился им, не за себя, а за жену и детей. Мимо лодки пронеслось бревно от сломанного корабля. На нем сидело три ворона, которые неистово кричали. Имилькон задрожал при виде зловещих птиц, но их пронесло в одну сторону, его в другую. Голод и жажда мучили несчастного морехода, силы его истощились, он упал на дно лодки и потерял сознание.
Вдруг почувствовал он, что его лодка днищем царапнула по отмели и толкнулась в берег. Солнце ярко светило на ясном синем небе. Холмы и горы заросли пальмами, смоковницами, чинарами, сливовыми деревьями. Поля и нивы пестрели хлебом и травой, издававшей восхитительное благоухание.
На встречу Имилькону шел старец в белой одежде. Борода его доходила до пояса и в ширину покрывала всю грудь. Он опирался на посох из слоновой кости, выложенный золотом. Перед ним бежала великолепная, совершенно белая длинношерстная коза с золотыми рогами и весело попрыгивала по траве.
– Откуда, мореход? – спросил старец.
– Из страны Тирской, – отвечал ему Имилькон.
– Далеко! – сказал старик. – Ты на Счастливых островах. Живут на них лишь духи морские. Но я тебе вреда не сделаю. Не знаю только, как сыновья мои. Любят они кровь человеческую сосать. Все же переночуй у нас. Если умилостивишь их, то вернешься домой без вреда. Не встречал ли ты их в море?
– Нет, я только видел трех воронов, – отвечал Имилькон.
– Да это они и были! – сказал старик. – Но все равно. Пойдем. Ты верно очень голоден, а у меня на столе и дичь лесная, и рыба морская, и вино, и мед стоят.
И старик ввел Имилькона в пещеру под самой высокой из гор. В пещере все сияло золотом и камнями самоцветными. На столе было более ста кушаний мясных, и рыбных, и хлебных, и молочных. Имилькон ел и пил, как никогда. Старик хозяин ел мало, а говорил еще меньше. Вдруг послышался шум и крик. Старик вышел и вскоре вернулся со своими сыновьями, обратившимися из воронов в богатырей, страшного вида. Имилькон испуганно вскочил при их виде, но те усадили его, стали с ним пить и есть и скоро совсем подружились с тирцем и даже пригласили его с собой на другой день на рыбную ловлю, чтоб ему было с чем домой вернуться.
Вышли они в море в сильнейшую бурю. Один из великанов сидел у руля, другой на носу, третий у паруса. Имилькон – у черпака. Они неслись, как бешеные, не уменьшая парусов, лодка смело резала волны, и с кормы лился настоящий водопад. Наконец буря утихла, и они принялись за свой промысел. Рыбы было такое множество, что богатыри безостановочно вытаскивали добычу. Имилькон тоже чувствовал беспрестанно, как его лесу тянула рыба, но лишь только дотянет он ее до поверхности воды, как она сорвется; так ему от этой ловли ничего и не попало, а великаны наловили полную лодку. Бедняга Имилькон вернулся с пустыми руками. Стал он жаловаться старику хозяину. Тот дал ему волшебную дудочку, и на другой день Имилькон ловил так же удачно, как и стариковы сыновья, и, вернувшись, получил на свою долю полные три корзины рыбы.
Но он скоро затосковал по семье и, от души поблагодарив хозяев, собрался домой. Старик дал ему при прощании новую восьмивесельную лодку, полную муки, полотна, шерстяной ткани и других полезных вещей, и пригласил его весной вернуться на его остров для новой добычи. Имилькон с радостью согласился еще раз посетить своих друзей, но спросил, какого направления надо ему держаться, чтоб попасть на Счастливые острова.
– Держись за вороном, когда он летит в море, – сказал старик. – Счастливо до дому добраться! – добавил он на прощание.
Имилькон отошел от берега, и тотчас Счастливые острова скрылись в тумане, а кругом засверкало безбрежное море. Но лодка его росла и росла. Он не мог уже с ней справиться и должен был зайти в город и нанять корабельщиков. Лодка сделалась большим кораблем, и весь он был нагружен рыбой и разными товарами. Придя в город Тир, они стали выгружать рыбу и товары, но сколько ее ни вынимали, все корабль оставался полным. Имилькон продал и рыбу, и товары. Корабль, уходя из Тира в бет-Таханак, опять стал уменьшаться и сделался опять восьмивесельной лодкой. Имилькон купил себе корабль и нанял корабельщиков. Еще два раза ходил он на кораблях своих на Счастливые острова, но всегда брал с собой восьмивесельную лодку, выраставшую каждый раз в огромный корабль и обращавшуюся опять в прежний вид по разгрузке. Он скоро сделался самым богатым человеком в Тире, сыновьям всем выстроил корабли, а за дочерьми дал в приданое богатые дома. Ног своей дорогой жене Арис не мог возвратить, но ее носили в золоченых носилках или возили в богатой колеснице, запряженной четверкой прекрасных белых коней, и она, живя в довольстве и покое, стала крепче и здоровее и менее чувствовала свое несчастье. Человеческих жертв Молоху Имилькон не приносил, но каждый год, в день, когда он впервые прибыл на Счастливые острова, он убирал дома и корабли свои цветами и зелеными ветками.
БЕНЬ-МАТФАН
– Замысловата, царь, твоя сказка! – сказал Елисей бень-Матфан. – Конечно, смелость и доверчивость Имилькона полонили сердца волшебников или духов, хотя они и жестокие людоеды и оборотни были. И ты, царь, милостями своими и радением о всех воинах твоих завоевал сердца этой разноплеменной и разноверующей толпы и можешь надеяться, что царство твое разрастется, подобно кораблю финикийца. Но не очень льсти себя надеждами, что лютые звери, которых ты много принимаешь в свою рать, когда-нибудь сделаются людьми, и не гневись на нас, слуг твоих, что прикосновение иных из них нам кажется нечистым.
– Может ли быть человек нечистым для человека? – строго сказал Водан. – Веруй каждый по своему, это я сам требую, но приравнивать своих соратников к диким дверям, этого я не могу допустить.
– За дружбу с язычниками и избрание жен среди дочерей их, – сказал Елисей, – не был ли сам мудрый царь Соломон осужден Господом, и не за этот ли великий грех его десять колен Израиля были отторгнуты из рук сына его Ровоама? Не за общение ли с инородцами рука Господня поражала в Израиле Иеровоама, Ахава, Иоахаза и других царей до Оссии? Не за то же ли карал Господь Ровоама, Ахаза, Аммона, Иоакима, Иохаза и Седекию – царей иудейских?
– Не за то! – отвечал ему равви Иеред. – Лучшие годы дружбы царя Соломона с тирцами и сидонцами были годами построения и освящения храма и великой славы Соломона. Господь карает вероотступничество, а не общение с иноверцами.
– Мы, следуя заветам учителей наших, даже руки омываем не только по общении с язычником, но и с евреем, если не знаем, до чего идет его благочестие, – сказал Елисей.
– Мы из писания только одному Моисею верим, – сказал Иона. – Пророков читать нет греха, это то же, что греческие писатели. Верить же каждому их слову нет веления от Господа.
– А вот почему нет достоверных, неопровержимых преданий, – сказал Иерд. – Это знают все люди книжные. Царь Иоанн Гиркан, разоритель врагов, завоевал Галилею, Самарию и покорил идумеев, принудив их к принятию закона Моисеева. При завоевании Самарии, он до основания разрушил храм Гаризинский, где самаряне собирались праздновать священные дни и приносили жертвы Господу. Он хотел заставить их приходить на молитву в Иерусалим, но они знали, как их там принимают – наравне с нечистыми животными, и неохотно шли в град Давида и Соломона. И от разрушения храма Гаризинского велика была скорбь во всей Самарии. И совершив все дела свои, царь и первосвященник Гиркан собрал священников, левитов и книжников на великий пир. И в конце пира он сказал им: "Отцы мои и учителя. Вам всем ведомо, что я покорный ученик и почитатель ваш. Всегда я слушал и исполнял ваши мудрые указания. Говорите каждый! Кто из вас думал, что я в чем-либо уклонился от пути истины? Говорите, советуйте! Если я брожу во тьме, укажите мне свет! Дайте мудрый совет. Я ему последую немедленно". Все встали. "Благословение Елоима над тобой, царь, – заговорили и священники, и книжники, и левиты. – Мы ли осудим великие, перед Господом, дела твои? Мы все единодушно встаем, чтобы заявить перед Израилем и миром, что мы в тебе всегда видели величайшего из царей и достойнейшего из первосвященников и великого правителя Господа на земле. С путей, указанных Господом, ты, царь великий, никогда не сходил, и счастлив вовеки тот, кто пойдет путями, тобой указанными". "Так и будет во веки веков! – изрек царь Гиркан. – Вы мне верьте – как я вам верю".
– Славный царь был, – радостно заметил Водан.
– Погоди радоваться, – остановил его Саркел, – дай равви Иереду досказать эту историю, в которой, я уверен, ни я, ни ты, не пожелали бы быть участниками.
Иеред продолжал:
– Но среди собрания пирующих был священник и великий книжник Елеазар, из рода Елеазара, сына Аарона. Он стал среди палаты, где происходило пиршество, и громко воскликнул: "Да здравствует на многие лета царь Гиркан! Великий царь! Если хочешь быть воистину праведным, ты меня, раба своего, послушай. Если хочешь, как ты говорил, внять голосу правды, последуй совету меня, недостойного: будь царем, надень золотые доспехи и веди нас на бой с врагами. Но звание столь высокое, первосвященника, передай иному, которого изберет Адонай-Господь, чрез недостойных рабов своих, священников и левитов". Царь удивился и спросил: "А какая тому может быть причина? Отец мой Симон и дядя Ионафан разве не со славой исполняли священные обязанности первосвященника? Разве не достаточно славны в летописях народа иудейского имена Маттафия и сыновей его? Род Маккавеев освободил Израиль от чужеземного ига и славно его будущее во веки веков!" "Все так! – ответствовал Елеазар. – Но, во имя славного рода Маккавеев, я тебя и прошу сохранить царство и отказаться от первосвященства". "Так открой мне причину! – сказал Гиркан. – Было тебе видение или откровение свыше?" "Царь! – сказал коленопреклоненно Елеазар. – Тебе самому ведомо, что, когда город Модаин был взят сирийскими воинами царя Антиоха Епифана, твоя мать попала в плен к сирийцам и оставалась в их руках, пока блаженной памяти Симон, отец твой, не взял города обратно. Теперь мы не знаем, чей ты сын: Симона, Антиоха или неведомого сирийского военачальника?" Слыша такие слова, все книжники онемели. Сорок лет царь Гиркан уже был первосвященником. Заявление Елеазара его возмутило. "Что скажете, священники, книжники и левиты!" – воскликнул он. Все продолжали молчать. Царь был до того разгневан, что призвал воинов своих и приказал им всех присутствующих избить, кроме Елеазара, который был отведен в темницу и затем всенародно сожжен заживо. Но многие книжники не были на пиру у царя Гиркана. Они стали мстить за учителей и братьев своих, и враждовали с царем до самой его смерти. В народе тогда уже начали появляться чистые, обособленные, как они себя начали звать. От слова "фарас" – отделиться, они стали называться фарисеями, и, мнится мне, что уважаемый бень-Матфан из их числа.
– Ты это сказал, а я этим горжусь! – горячо воскликнул Елисей.
– И я тебе скажу, – продолжал так же спокойно равви Иеред, – что ваши люди чаще всего люди почтенные. Они горячи, они очень уверены в своем уме и совершенстве. Но они не враги истины, и им часто мучительно хочется иметь откровение, подобное Моисею и пророкам. Явись учитель, не согласный с их учением, они будут его оспаривать, они запретят ему говорить, но на убийство они не пойдут.