– Я нашел весь город в величайшем волнении, – начал он рассказывать, – так как разнесся слух о смертельной болезни Амазиса. Едва успели мы собраться на бирже, и я намеревался собрать большие суммы денег быстрой распродажей моих товаров, оказавшихся в большой цене, которая могла понизиться ввиду предстоящей большой войны, между тем как на вырученные вовремя деньги я мог накупить других товаров (заранее сообщенное мне известие о воинственных приготовлениях великого Комбиса может принести мне большую пользу), явился к нам топарх и сообщил, что Амазис не только заболел, но что от него уже отказались все врачи и что он близок к могиле. Мы должны каждую минуту ожидать его смерти и резкого переворота в общественных делах. Смерть этого государя есть самая тяжелая потеря, какая только может постигнуть нас, эллинов, так как он всегда был расположен к нам и при всякой возможности предоставлял нам разные льготы, между тем как его сын, закоснелый враг греков, употребит все средства, чтобы постепенно вытеснить нас из Египта. Он ненавидит Наукратис с находящимися в нем нашими храмами. Если бы ему не мешал его отец и если бы он не нуждался в эллинских наемниках, то он уже давно изгнал бы из Наукратиса нас, ненавистных пришельцев. Когда умрет Амазис, то весь Наукратис с восторгом примет войска Камбиса; ведь мы по опыту знаем, что вы умеете оказывать уважение и охранять права людей и не персидского происхождения.
– Я позабочусь о том, – сказал Бартия, – чтобы мой брат утвердил все дарованные вам льготы и прибавил к ним еще новые.
– Только бы он поскорее вступил в Египет, – воскликнул эллин. – Мы знаем, что Псаметих при первой же возможности прикажет разрушить наши храмы, возбуждающие в нем ужас и отвращение; ведь постройка эллинского храма в Мемфисе давно уже запрещена.
– Но здесь, – сказал Дарий, – мы видели величественные храмы, когда входили в гавань.
– У нас есть несколько храмов. Но вот идет Зопир в сопровождении моих рабов, несущих за ним груды венков. Улыбка его расплылась по всему лицу: он, вероятно, особенно приятно провел время с цветочницами. Доброго утра, любезный друг! Кажется, ты нисколько не интересуешься печальной новостью, встревожившей весь Наукратис!
– Я желаю Амазису прожить еще сто лет! – воскликнул Зопир. – Но в случае его смерти придется позаботиться о многом другом, кроме его самого. Когда вы отправитесь к Родопис, друзья мои?
– Как только станет смеркаться.
– Так передайте этой благородной женщине все цветы в подарок от меня! Я никогда не думал, чтобы старуха могла до такой степени очаровать меня. Каждое произносимое ею слово звучит точно музыка, и, несмотря на всю свою серьезность и мудрость, оно ласкает наше ухо, подобно веселой шутке. На этот раз я не стану сопровождать тебя, Бартия, так как буду тебе только помехой. А ты, Дарий, как решил?
– Мне не хотелось бы упустить случай побеседовать с Родопис.
– Совершенно понимаю тебя. Ты должен знать и изучить все, а я стремлюсь всем насладиться! Дайте мне отпуск на сегодняшний вечер, друзья мои! Вот видите ли…
– Я знаю все! – со смехом прервал Бартия легкомысленного юношу. – Ты до сих пор видел цветочниц только при дневном свете и интересуешься, какой вид они имеют при вечернем освещении!
– Это правда! – воскликнул Зопир, делая серьезную мину. – В этом отношении я так же любознателен, как и Дарий.
– В таком случае, мы желаем тебе приятно провести время с тремя сестрами!
– Нет, не с тремя, а только с младшей – Стефанионой!
Когда Бартия, Дарий и Феопомп покинули дом Родопис, уже мерцал рассвет. Благородный эллин Силосон, брат Поликрата, изгнанный тираном из отечества, провел с ними вечер и теперь вместе с ними возвращался в Наукратис, где жил уже несколько лет.
Этот человек, которого брат оставлял в изгнании, но щедро снабжал деньгами, жил в Наукратисе очень открыто и был известен как своим широким гостеприимством, так и своей силой и ловкостью. Кроме того, Силосон отличался красотой и роскошью своей одежды. Все юноши в Наукратисе считали за особую честь подражать покрою его платья и его способу драпироваться. Будучи холостым, он проводил много вечеров в доме Родопис, считавшей его одним из лучших своих друзей и посвятившей его в тайну своей внучки.
В тот вечер было решено, что свадьба состоится через четыре дня в тайне. Бартия уже разделил квиттовое яблоко со своей возлюбленной, которая в тот же день принесла жертвы Зевсу, Гере и другим богам – покровителям брака, и посредством этой церемонии они формально обручились. Теперь Силосон взял на себя обязанность позаботиться о певцах Гименея и факелоносцах. Брачное пиршество предполагалось совершить в доме Феопомпа, считавшемся домом жениха. Драгоценные свадебные подарки царевича были уже переданы Родопис, так как Бартия отказался от отцовского наследства своей возлюбленной и передал его Родопис, которая также настоятельно отказывалась принять его.
Силосон проводил друзей до дома Феопомпа и собирался проститься с ними, как вдруг, среди ночной тишины, царившей на улицах, раздался страшный шум, и вскоре появился египетский патруль, который вел в тюрьму какого-то связанного человека. Арестованный, по-видимому, был сильно разгневан и входил все в больший азарт, чем менее патрульные обращали внимание на его ломаный греческий язык и на проклятия, произносимые на неизвестном для них языке.
Едва только Бартия и Дарий услышали голос арестованного, как бросились к нему и узнали в нем Зопира.
Силосон и Феопомп тотчас же остановили патруль и спросили начальника, что сделал арестант. Так как все, начиная с детей, знали в Наукратисе Феопомпа и брата Поликрата, то главный из патрульных поклонился им и рассказал, что юноша-иноземец совершил убийство.
Тогда Феопомп отвел в сторону начальника патруля и пообещал ему все, что только мог, лишь бы он согласился освободить арестованного, но не мог добиться от египтянина ничего, кроме позволения переговорить с Зопиром.
Когда друзья очутились с ним лицом к лицу, то попросили его рассказать поскорее, что случилось с ним, и узнали, что легковерный юноша при наступлении ночи отправился к цветочницам, оставался у Стефанионы до наступления утра и затем вышел на улицу. Едва затворил он за собой дверь, как на него напало несколько молодых людей, по всей вероятности подкарауливавших его. С одним из них, назвавшимся женихом Стефанионы, у него еще утром завязался спор. Девушка попросила назойливого обожателя удалиться от ее цветов и поблагодарила Зопира, когда тот грозил отколотить его. Как только Ахеменид увидел, что на него нападают, он выхватил меч и стал слегка отмахиваться от нападающих, вооруженных одними палками; но имел несчастье так сильно ранить ревнивца, с ожесточением на него нападавшего, что тот грохнулся наземь. В это время приблизился патруль и хотел схватить Зопира, жертва которого жалобно вопила, называя его "разбойником и убийцей"; но он и не помышлял столь дешево продать свою свободу. Подстрекаемый опасностью, воинственный перс бросился с поднятым мечом на окружившую его стражу и уже проложил себе дорогу, когда подошел второй патруль и напал на него вместе с прежним.
Снова взмахнул он мечом, который на этот раз разрубил череп египтянину. Второй удар ранил одного воина в руку, но когда Зопир в третий раз замахнулся своим мечом, он почувствовал, что ему на шею наброшена петля, которая сдавливала ее все более и более.
Он тут же стал задыхаться и лишился чувств. Придя в себя, он увидел, что связан, и должен был, несмотря на предъявленный паспорт, последовать за стражей.
Окончив свой рассказ, он получил строгий выговор от Феопомпа, который стал доказывать ему, что его несвоевременный воинственный азарт может иметь самые печальные последствия. Затем он вторично обратился к начальнику патруля и просил его принять поручительство его, Феопомпа, за арестанта; но тот серьезно отверг всякое посредничество и уверял, что такое снисхождение к убийце может стоить ему собственной жизни; ведь в Египте существует закон, грозящий смертью укрывателю убийцы. Начальник патруля уверял, что должен немедленно представить преступника в Саис и передать там номарху для наказания. "Он убил египтянина, – заявил он в заключение, – и потому должен быть приговорен к казни египетским верховным судом. Во всяком другом случае я с удовольствием окажу всевозможные услуги".
Во время этих переговоров Зопир разговаривал с друзьями и просил их не беспокоиться о нем.
– Именем Митры клянусь вам, – воскликнул он, когда Бартия хотел открыть их настоящее звание, чтобы выхлопотать ему свободу, – что я немедленно всажу себе меч в сердце, если вы из-за меня отдадитесь в руки этим египетским собакам. Слух о предстоящей войне уже распространился по всему городу. Как только Псаметих узнает, какие драгоценные птицы попались ему в сеть, то он, не долго думая, захлопнет ловушку и оставит вас у себя в виде заложников. Да ниспошлет вам Аурамазда счастье, благословение и чистоту! Прощайте, друзья мои, и вспоминайте иногда о веселом Зопире, который жил для войны и любви и из-за войны и любви идет на смерть!
Между тем начальник занял свое место во главе патруля и отдал приказание идти дальше.
Несколько минут спустя Зопир скрылся из вида своих друзей.
X
По египетским законам, Зопира должны были приговорить к смертной казни.
Как только его друзья узнали это, они твердо решили отправиться в Саис и хитростью освободить узника. Силосон, имевший знакомых в столице и хорошо владевший египетским языком, добровольно предложил свои услуги в этом деле.
Став неузнаваемыми даже для друзей при помощи окрашенных бровей и волос, войлочных шляп с широкими полями и получив от Феопомпа простые эллинские одежды, Бартия и Дарий сошлись с роскошно одетым Силосоном на берегу Нила через час после ареста Зопира, сели в лодку, принадлежавшую их новому другу, где гребцами были его же рабы, и после непродолжительного плавания, ускоренного попутным ветром, прибыли в Саис, возвышавшийся наподобие острова из лона вод, затопивших луга.
Они пристали к берегу у пустынного места и появились в квартале ремесленников, которые, несмотря на страшный полуденный зной, прилежно занимались своими делами.
На открытом дворе булочной виднелись работники, месившие грубое тесто ногами, а более нежное – руками. Из печей вынимали хлебы всевозможных форм и размеров; круглые и овальные ковриги, печенья в виде баранов, улиток и сердец укладывались в корзины. Проворные мальчики ставили себе на головы по три, по четыре и по пять таких корзин и с величайшим проворством и поспешностью уносили их к покупателям, живущим в других частях города. Мясник убивал у себя в доме быка, ноги которого были связаны, а его подмастерья точили свои ножи, чтобы разрезать на части дикую козу. Веселые башмачники зазывали проходящих из глубины своих лавок; каменщики, портные, столяры и ткачи прилежно занимались своим делом.
Жены ремесленников, ведя за руку нагих детей, выходили на улицу из своих домов за покупками, тогда как воины подходили к продавцу вина и пива, расположившемуся на улице со своим хмельным товаром.
Наши друзья обращали мало внимания на все происходившее вокруг и молча следовали за Силосоном, который попросил их подождать там, где находился караул эллинских наемников.
Самосец случайно оказался знаком с дежурным таксиархом и осведомился у него, не слышал ли он об убийце, привезенном из Наукратиса.
– Разумеется, – проговорил эллин, – его привезли сюда не более получаса тому назад. У него на поясе нашли целый мешок денег и вообще его считают персидским соглядатаем. Ведь ты знаешь, что Камбис собирается идти войной на Египет?
– Невозможно!
– Это совершенная правда! Фараону это уже известно. Аравийские купцы, караван которых прибыл в Пелузиум, привезли эту новость.
– Которая окажется столь же ложной, как и подозрения против лидийца. Он происходит из богатейшего сардесского дома; но он бежал на Сардеса вследствие разногласий, возникших между ним и персидским сатрапом Ороэтом, который стал преследовать его своей ненавистью. Я подробно расскажу тебе всю эту историю, как только ты посетишь меня в Наукратисе. Ты, разумеется, останешься у меня в доме на несколько дней и привезешь с собой нескольких друзей. Мой брат прислал мне из Самоса вино, которое превосходит все, что тебе когда-либо приходилось пробовать. Только такому изящному вкусу, как твой, предоставлю я этот божественный напиток!
Лицо таксиарха просветлело, когда он, схватив руку Силосона, воскликнул:
– Клянусь собакой, друг мой, мы не заставим тебя долго ожидать нас и усердно примемся за твои мехи с вином! А нельзя ли будет пригласить к ужину Архидикею, трех сестер-цветочниц и нескольких флейтисток?
– Приглашу всех! А при этом мне пришло на память, что бедный молодой лидиец сидит под арестом из-за сестер-цветочниц. Ревнивый дурень напал на него у дверей их дома с несколькими товарищами. Мой лидийский герой стал защищаться…
– И сбросил наземь нападавшего?
– Да, но так, что он никогда уже не встанет.
– У молодца, должно быть, здоровенный кулак.
– При нем был меч.
– Тем лучше для него.
– Нет, тем хуже, так как сраженная им жертва – египтянин.
– Это глупая история, которая кончится скверно! Иностранец, лишивший жизни египтянина, должен умереть так же несомненно, как человек, у которого на шею уже накинута веревка. Впрочем, у него впереди будет несколько дней отсрочки. Все жрецы заняты молитвами об умирающем царе, и у них нет времени для производства суда.
– Дорого бы я дал, чтобы помочь бедняку. Я знаком с его отцом.
– Да и если разобрать дело, то ведь он сделал только то, что следовало. Ведь нельзя же позволять колотить себя!
– А ты знаешь, в какой темнице сидит бедный юноша?
– Разумеется. Большая тюрьма перестраивается, поэтому его на время поместили в сарай, отделяющий главную караульню египетской дворцовой стражи от рощи храма Нейт. Я возвращался домой, когда беднягу отводили туда.
– Он смел и силен. Не мог бы он спастись бегством, если бы ему была оказана помощь?
– Ни в коем случае! Отведенное ему помещение находится на втором этаже, а единственное окно выходит в рощу богини, окруженную, как тебе известно, стенами в десять футов высоты и охраняемую подобно сокровищнице. У всех ворот стоят двойные караулы. Только там, где вода омывает стену, во время наводнения, разумеется, не нужно ставить часовых. Поклонники животных осторожны, как…
– Жаль, что приходится предоставить беднягу его судьбе. Будь здоров, Демонес, и не забывай моего приглашения!
Самосец вышел из караульни и тотчас же присоединился к друзьям, с нетерпением ожидавшим его и выслушавшим его рассказ с величайшим вниманием.
Когда эллин закончил описание тюрьмы, Дарий воскликнул:
– Мне кажется, что при некоторой смелости мы можем спасти Зопира. Он цепок, как кошка, и силен, как медведь. У меня в голове уже созрел план.
– Сообщи его нам, – предложил Силосон.
– Мы накупим веревочных лестниц, веревок и запасемся хорошим луком, сложим все это в лодку и в сумерки отправимся к тому месту стены храма, где нет стражи. Вы поможете мне перелезть через нее. Я возьму с собой все купленные предметы, закричу по-орлиному, Зопир тотчас узнает меня по этому крику: мы с детства всегда перекликались таким образом во время охоты и разных поездок, выстрелю из лука, направив стрелу с веревкой прямо в его окно (мне никогда не случалось промахнуться), крикну другу, чтобы он спустил конец веревки, навязав на него что-нибудь тяжелое, прикреплю к веревке лестницу, Зопир втащит ее к себе, прикрепит к железному гвоздю, который будет поднят вверх вместе с лестницей, так как неизвестно, найдется ли у него в помещении какой-нибудь предмет, к которому можно было бы прикрепить ее; Зопир спустится вниз, поспешит со мной к тому месту у стены, где вы будете ожидать с лодкой, перелезет через стену с помощью веревочной лестницы, которая должна будет висеть там, прыгнет в лодку и будет спасен!
– Просто великолепно! – воскликнул Бартия.
– Но очень опасно! – прибавил Силосон. – Если нас схватят в священной роще, то мы не избегнем тяжкого наказания. По ночам жрецы совершают там особенно таинственные празднества, при которых всякому непосвященному не дозволено присутствовать. Впрочем, говорят, что это совершается на озере, которое находится в значительном расстоянии от тюрьмы Зопира.
– Тем лучше, – воскликнул Дарий, – а теперь надобно говорить о самом важном. Мы должны поскорее попросить Феопомпа нанять для нас быстроходную триеру и приготовить ее к отплытию. Весть о воинственных приготовлениях Камбиса уже дошла сюда; нас считают за соглядатаев и станут преследовать Зопира и его освободителей всевозможными средствами; поэтому нам было бы грешно подвергать себя излишним опасностям. Ты, Бартия, должен еще сегодня жениться на Сапфо, так как завтра нам необходимо во что бы то ни стало покинуть Наукратис. Не противоречь, мой друг, мой брат! Ведь тебе известен наш план, и ты знаешь, что при попытке освобождения, которую может совершить только один из нас, на твою долю выпала бы роль праздного зрителя. Я разработал этот план и не позволю никому иному привести его в исполнение! Завтра мы опять увидимся, так как Аурамазда покровительствует дружбе чистых сердец.
Бартия долго противился, не желая оставить без помощи своих товарищей; но наконец уступил общим просьбам и увещаниям и направился к реке, чтобы нанять лодку для возвращения в Наукратис, пока Силосон и Дарий станут запасаться снаряжением для бегства Зопира.
Чтобы добраться до того места, где находились наемные лодки, Бартии предстояло пройти мимо храма Нейт. Это было не легко исполнить, так как народ сплошными массами толпился у входных ворот жилища богов. Когда Бартия пробрался от стоявших у ворот храма людей до обелисков, убранных крылатым диском солнца и развевающимися флагами, он был задержан слугами жрецов, наблюдавшими за тем, чтобы окаймленная сфинксами дорога для шествия оставалась свободной. Громадные крылья ворот распахнулись, и Бартия, совершенно против воли выдвинутый напором толпы в передний ряд зрителей, увидел блистательное шествие, выходившее из храма. Вид многих лиц, знакомых ему по прежней поездке, до такой степени поглотил все его внимание, что он почти не заметил исчезновения своей шляпы с широкими полями, которую с него сорвали в толпе. Из разговоров двух стоявших позади него ионийских наемников он понял, что семейство Амазиса находилось в храме для совершения молитв и жертвоприношений за умирающего царя.