Мессина еще с грохотом разрушалась, когда русские моряки вошли в эти грандиозные руины, как в пламя ужасной битвы. Каждый из них сохранил в своей памяти что-то свое, незабываемое. Один помнил человека с оторванной рукой, который бежал куда-то ничего не видя. Другой запомнил мертвых супругов, убитых в кровати, застрявшей под самой крышей дома. Третий видел, как из окна четвертого этажа, связав простыни в жгут, спускалась при свете пожаров обнаженная девушка, а ее сестра, уже мертвая, зацепилась за карниз балкона и свисала вниз головой над провалом улицы…
Матросы пошли - как в атаку.
- Давай, давай! - кричали они. - Давай работай…
К кораблям уже подваливали шлюпки с первыми ранеными. Матросы не знали итальянского языка, а потому всем мужчинам и всем женщинам говорили только одно:
- Ничего синьор… ничего, синьорита…
Услышав где-либо стон, доносившийся из-под развалин, они разбрасывали камни и балки, чтобы добраться до задавленных, но еще живых людей. Лом или кайла в таких условиях не годились - можно было поранить человека под обломками. Всю основную работу матросы проводили голыми руками. И иногда приходилось разбирать горящие завалы - и опять-таки голыми руками!
Офицеры и гардемарины трудились с матросами наравне…
Вечером Мессина испытала еще один толчок, и знаменитая церковь Аннунциата да Каталони, краса и гордость Италии, рухнула. Под обломками зданий теперь оказались и многие наши матросы. Шлюпки доставляли на корабли не только спасенных, но и самих спасителей - обгорелых, с переломами рук и ног, с пробитыми черепами; в корабельных лазаретах неустанно визжали пилы - ампутация шла за ампутацией.
На помощь русским пришли корабли английские и французские; прослышав о беде, поворачивали на Мессину пассажирские лайнеры; на полных парах примчались русские канлодки "Гиляк" и "Кореец", до этого ходившие возле берегов Кипра. На улицах города застучали выстрелы - все мародеры расстреливались на месте, без суда и следствия. Русская эскадра выставила караулы около префектуры и развалин Аннунциата ди Каталони; скоро на борт крейсера "Адмирал Макаров" матросы с трудом взвалили несгораемую кассу итальянского банка.
- Двадцать пять миллионов лир, - сказали они, вытирая пот. - Можете пересчитать… копеечка в копеечку!
Чезаре Ламброзо, как психолог, заметил: "Дети оставались по три дня на подоконниках третьего и четвертого этажа, имея вокруг себя со всех сторон пропасти, а между тем не давали ни холоду, ни головокружению, ни усталости, ни сну себя победить. Более всех сопротивлялись смерти дети!" А самая трудная доля выпала врачам: операционные пункты были устроены посреди улиц, и они сутками выстаивали на ногах, испытывая под собой содрогания почвы, и - оперировали (ночью при свете факелов). Всех раненых матросы сначала относили сюда, клали на землю, утешая, как умели:
- Ничего, синьор… ничего, синьорита…
Итальянцы это слово запомнили:
- Ничако… ничако… ничако, марини!
Семнадцатого декабря на рейд Мессины ворвался на полной скорости итальянский крейсер "Витторио-Эммануэл" под флагом королевской четы, причем Литвинов указал сигнальной вахте:
- Салютации не учинять… сейчас не до этого!
Итальянская королева Елена сразу же прибыла на "Славу"; она получила образование в России, считала себя наполовину русской и просила называть ее просто - Еленой Николаевной.
- Владимир Иваныч, что я могу сделать для вас?
Литвинов, сняв фуражку, поцеловал руку королевы.
- Умоляю - марли и медикаментов и, ради бога, позвольте мне отпустить в Неаполь хоть один броненосец: уголь в бункерах на исходе, а машины все время работают винтами, в отсеках навалом лежат раненые. Их надо поскорей переправить в госпитали!
"Слава" ушла в Неаполь, имея на борту 550 раненых детей и женщин (мужчин не брали). Из этого числа некоторые умерли в пути - их погребли в море, учинив салютацию, как положено всем павшим.
- Я слышала от англичан, - сказала Литвинову королева, - средь ваших матросов уже имеются жертвы.
- Да, ваше величество. К великому сожалению. Люди пропали без вести. Очевидно, засыпаны под развалинами. В этой суматохе трудно пересчитать все команды… А жертвы неизбежны.
Газеты Италии писали о русских не иначе как "наши русские братья… наши спасители". Один очевидец-итальянец оставил нам сердечную запись: "Славные ребята! Вот уже три дня я наблюдаю за ними, как они разбирают развалины домов, извлекая из них людей, хлопочут возле каждого раненого. Их руки не ведают усталости после 10–14 часов чудовищной работы. "Вы здорово устали!" - сказал я им с помощью переводчика. "Ничего, синьор, - отвечали они. - Это ведь наш долг… Ничего, синьор, ничего"". А ведь многие из них навсегда остались в развалинах итальянского города, погибшие при спасении итальянцев. Иногда, прежде чем добраться до живых, приходилось убирать сверху "начинку" руин, прослоенную, как в страшном пироге, рядами уже разложившихся трупов.
Контр-адмирала Литвинова просили матросы:
- Разрешите нам еще поработать!
- Но ваша вахта трудится без отдыха уже два дня.
- Это ничего. Мы ведь с ног-то еще не валимся…
Тысячи (тысячи!) итальянцев, раненых и бездомных, обожженных и полураздетых, русские команды спасли и эвакуировали в госпитали Палермо, Неаполя, Сиракуз и Катании. Итальянский поэт Фацио Умберто Марио закончил поэму, посвященную мессинской трагедии, так:
О матери в траурной скорбной одежде
и жены, убитые болью и горем,
не плачьте. И головы выше!
Надежду
и радость приносит лазурное море…
Как праздник,
как день долгожданной весны,
пришли к нам на помощь России сыны.
Вам, русские, слава!
В минуты агоний смертельных и мук
мы все ощутили тепло ваших рук.
Движимые к людям любовью высокой,
пришли из страны вы очень далекой.
О люди и улицы нежной Мессины,
приветствуйте каждого русского сына
Спасибо, Россия! Твои корабли
нам веру и счастье с собой принесли
До конца исполнив свой общечеловеческий долг, русские корабли покинули Мессину… 19 января 1909 года парижская "Фигаро" писала, что Россия живее всех откликнулась на беду итальянцев: "И деревня бедных мужиков, затерявшихся в степях, прислала в Италию 21 рубль. Их нищая деревня не знает ужаса землетрясений. Они живут в ином климате, говорят на другом языке, и, однако, для них достаточно было услышать о далеком народе, жестоко пораженном стихией, ради священных уз, которые создает горе, они предложили Мессине свою помощь". Так было!
Недавно нашу страну посетил сицилиец по имени Марио, который привез всем нам, читатель, поклон от своей старой матери. Журналистам в Москве он сказал:
- России я обязан тем, что живу на свете. Русские матросы спасли мою мать во время мессинского землетрясения.
- Сколько же ей было тогда лет? - спросили Марио.
- О, меня не было еще на свете! А моей маме было всего пять лет… Она жива до сих пор, и я с молоком матери впитал в себя благодарность к России.
Так история иногда смыкается с современностью.
Прошло два года, и печать Италии оповестила мессинцев, возрождавших свой прекрасный город: "Граждане, завтра к нам прибывает русский крейсер "Аврора" для принятия благодарственной медали от жителей Мессины… да будут вечны наши благодарность и признательность тем, кто показал великолепные образцы человеческой солидарности и братства, первыми придя к нам на помощь!"
В ночь на 16 февраля 1911 года с моря уловили трепетные радиосигналы: "Аврора" приближалась, и Мессина в этот день уже не работала - Мессина только праздновала. В городе и на всех судах в гавани были подняты русские национальные флаги. Празднично одетые, оживленные, с детьми на руках, неся бутыли с пахучим кьянти, мессинцы еще с утра заполнили обширные набережные. Легкая черточка возникла вдалеке, словно по синеве моря мазнули акварельной кисточкой, - это подходила "Аврора", русский крейсер первого ранга, еще не ведавший своей громкой судьбы в истории мира…
Петр Николаевич Лесков, командир "Авроры", обозрел панораму города через хрустальную оптику боевого дальномера:
- А нас встречают, и, кажется, с музыкой. Якорей не бросать. Будем вставать прямо к набережной - на швартовы…
Кажется, что на берегу собралась вся Мессина, ветер еще издалека доносил бурные возгласы экспансивных итальянцев:
- Вива Руссия… вива "синьор Ничако"!
Оркестры обрушили в котловину гавани два гимна сразу.
Прозвучал салют наций. Швартовы поданы.
Боже! Что тут началось… Белыми камелиями и розами, алыми гвоздиками и фиалками осыпали серую броню "Авроры". На борту крейсера находились сейчас и те, кто два года назад выкапывал мессинцев из-под толщи развалин; прибыл в Мессину один матрос, потерявший обе ноги при спасении погибавших… Узнав об этом, итальянцы подхватили боевого матроса на руки и, восторженно крича, несли его через весь город, а он ничего не мог говорить от волнения - он качался на плечах мессинцев и… плакал!
Самый счастливый в Мессине дом - это дом, в котором побывал дорогой гость, русский моряк. Самая счастливая женщина в Мессине - та женщина, которой удалось поцеловать русского моряка. В кубриках "Авроры" безмятежно текло в эти дни розовое игривое кьянти… Всем было хорошо.
Но вот провыли горны, возвещая "большой сбор". Замерла толпа на берегу, когда на борт крейсера ступила делегация Италии во главе с епископом д’Арриго. Перед строем моряков епископ вручил от имени Италии золотую мемориальную медаль с надписью:
"Мессина - мужественным русским морякам балтийской эскадры".
До сих пор в музее "Авроры" хранится шелковое полотнище, на котором вышиты восторженные слова:
"Вам, великодушным сынам благородной земли, героизм которых войдет в историю…"
Это не просто слова - это пророческие слова!
Над крышами новостроек Мессины "Аврора" произвела холостой залп, возвещавший прощание.
Оркестры играли не уставая…
Тысячи людей пели, рыдали, смеялись.
Мессина покрылась морем огней - началось торжественное факельное шествие, и это было незабываемое зрелище.
- Уходить не хочется… Хороший народ и райская страна, - говорили матросы. - Побратались мы с ними славно!
Последний взгляд на Мессину с кормы уходящего крейсера.
Долго еще виднелись струи огня - люди с факелами в руках все шли и шли; наконец и последние огни погасли в отдалении.
Надвинулась ночь - открывался простор.
- Вот и море… прощай, Мессина!
Этна, закутанная мраком, была совсем не видна в ночи. "Аврора", зарываясь форштевнем в упругие воды, уходила в свою судьбу - прямо в историю…
Как все это просто и до чего душевно!
Флаг нашего флота и поныне реет над идеальной синевой древнего Средиземноморья…
Выстрел в отеле "Кломзер"
Над Веною императора Франца-Иосифа рассветало: начальник австрийского Генштаба Конрад фон Гетцендорф сказал:
- Сделаем так, чтобы об этом узнали посторонние. Позвоните в отель "Кломзер", попросите портье разбудить полковника Рэдля, что приехал из Праги… пусть подойдет к телефону.
Портье через минуту в ужасе прокричал в трубку:
- Полковник Рэдль лежит на постели весь в крови… он застрелился! А кому он понадобился в такую рань?
- Повесьте трубку, - велел фон Гетцендорф. - Теперь сплетня о самоубийстве побежит из отеля и дальше…
Двадцать шестого мая 1913 года австрийское телеграфное агентство сделало официальное сообщение о смерти Рэдля: "Высокоодаренный офицер, которому, несомненно, предстояла блестящая карьера, в припадке нервного расстройства покончил с собой…" Эта фальшивая телеграмма в тот же день лежала на рабочем столе начальника российского Генштаба генерала Я. Г. Жилинского в Петербурге.
- Ну что ж, - хмыкнул он. - Рэдль стоил нам страшно дорого. Но мы недаром с ним столько лет провозились…
Солнце светило в Вене и Петербурге одинаково ярко, из Ниццы спешили ночные экспрессы, везущие в вагонах-лоханях свежие цветы. Европа жила как обычно, и лишь несколько человек в мире раздумывали о смерти Рэдля: кто выиграл и кто проиграл?
У истории - предыстория… В 1896 году, когда проходила коронация Николая II (и последнего), в числе прочих гостей в Москву прибыла и румынская королева Мария - полуангличанка, полурусская. Женщина ослепительной красоты, она в Бухаресте разыгрывала роль византийской принцессы, возрождая нравы времен упадка Римской империи. В Москве к длинному шлейфу королевского платья, как и положено в таких случаях, приставили пажа. Это был некий В. Когда он взялся за пышный трен платья королевы, она живо обернулась и сказала по-русски:
- Боже, какой Аполлон! А вы не боитесь моих когтей?..
Перед отъездом в Бухарест она устроила пажу вечер прощания, затянувшийся до утра. Но самое пикантное в том, что королева была под надзором русской разведки, ибо отношения с румынской династией в ту пору были крайне натянуты, и, конечно. В. тоже попал под наблюдение. Разведка отметила его ловкость, сообразительность, умение сходиться с любыми людьми, знание светских обычаев и склонность к мотовству. Любовный успех у королевы вскружил ему голову, и, выйдя из пажей в лейб-гвардию, В. занимался не столько службой, сколько романами со столичными львицами и тигрицами. Вскорости задолжал в полку, разорил отца, попался на нечистой игре в карты, а когда запутался окончательно, русская разведка схватила его за жабры.
- Согласитесь, - сказали ему, - что, если ваши позорные связи обнаружатся, гвардия и дня не станет держать вас под своими штандартами. Вы уже некредитоспособны. Но мы готовы великодушно предоставить вам случай исправить скверное положение… Это ваш последний шанс!
- Что я должен делать? - спросил В., расплакавшись.
- Вы поедете в Вену, где будете прожигать жизнь, как это вы делали и раньше в Петербурге. Все расходы берем на себя. Деньги вы должны тратить не жалея, и чем шире будет круг ваших венских знакомств, тем щедрее мы станем вас субсидировать.
- Я начинаю кое-что понимать, - призадумался В. - Вы, господа, решили подкинуть меня, как жирного карася, в тот германский садок, где плавают хищные акулы.
- Нас не волнует, что вы понимаете и чего не понимаете. Нам важно, чтобы жадная до удовольствий Вена оценила вас как щедрого повесу, который не знает, куда девать бешеные деньги.
- Задача увлекательная! - согласился В.
- Не отрицаем. Она тем более увлекательна, что в Вене можно узнать все, если действовать через женщин… Итак, вы едете!
В. закружило в шумной венской жизни. Он служил как бы фонарем, на свет которого тучей слеталась ночная липкая публика, падкая до денег и удовольствий, порочная и продажная. Русская разведка, издали наблюдая за окружением В., старательно процеживала через свои фильтры певцов и кокоток, ювелиров и опереточных див, королев танго и королей чардаша, интендантов и дирижеров, высокопоставленных дам и разжиревших спекулянтов венгерским шпиком. Прошел год, второй. В. кутил напропалую и уже начал подумывать: не забыли ли о нем "под аркою" Главного штаба? Нет, не забыли. Однажды, придя под утро в отель, В. застал в своем номере человека, в котором с трудом узнал одного из тех, кто его завербовал.
- Среди ваших приятелей, - сказал он, - недавно появился некий майор Альфред Рэдль… Что вы можете сказать о нем?
Непутевый В. был, кстати, достаточно наблюдателен.
- Рэдль, - доложил он, - явно страдает от непомерного честолюбия. Никогда не быв богатым, он завистлив к чужому богатству. Подвержен содомскому пороку, который окупается чрезвычайно дорого, отчего Рэдль вынужден кредитовать себя в долг.
- Очень хорошо, - заметил приезжий. - Но это все качества отрицательные. А что можете сказать положительного о Рэдле?
- Он мне… противен! Вот это самое положительное мнение. Но согласен признать, что Рэдль человек необычный. Владеет массою языков. Знаток истории и географии мира. Умеет держать себя в руках. Не знаю, умен ли он. По некоторым его фразам могу заключить, что Рэдль интересуется новинками техники… Ну и, наконец, могу повторить, что он замечательно отвратителен!
- Это уже лирика. Немцы в таких случаях говорят, что отбросов нет - есть кадры. Скажите: а просил ли Рэдль у вас денег?
- О, да! Он даже слишком навязчив в просьбах…
- Вернул ли взятое?
- Нет.
- Чудесно! Давайте ему, сколько ни попросит.
- Слушаюсь. А теперь я спрошу вас… Рэдль до сих пор не проговорился о своей службе. Я хотел бы знать: кто он?
- Сейчас он начальник агентурного бюро при австрийском Генштабе. Работает против нас - против России…
Вскоре В. при свидании с Рэдлем огорченно сказал, что денег больше не стало и он вынужден вернуться на родину.
- Я сильно задолжал вам и, к сожалению, не могу своевременно рассчитаться… Жаль, - вздохнул Рэдль (кажется, искренно), - что я теряю щедрого и приятного друга.
- Не огорчайтесь! - отвечал В. - Скоро у вас появится новый русский друг, который и богаче меня, и щедрее меня…
Вернувшись на родину, В. уже не мог оставить привычек широкого образа жизни и стал опускаться. Буквально с панели его взял на службу бакинский нефтепромышленник Нобель. В. стал его московским агентом по обслуживанию иностранных гостей фирмы: возил к "Яру" слушать Варю Панину, угощал их блинами с икрой, в Кремле показывал Царь-пушку. Революция прикрыла эту синекуру, но В. не пропал. По некоторым данным, в конце своей жизни он обучал игре в бридж.
Австрия, как писали тогда, это "двуединая монархия, которая с одной стороны омывается Адриатическим морем, а с другой стороны загрязняется императором Францем-Иосифом"! Вена - самый дорогой город в Европе; о венской жизни, сложной и трудной, нельзя судить по игровым опереттам Иоганна Штрауса… Вот конкретные данные из верных источников.
Отель - 20 франков в сутки за пустые стены. Скромный обед - 6 крон, а это два с полтиной. "Венец не позволит себе ничего, кроме кружки пива, он привык обедать дома…" В ресторанах Вены принято лишь завтракать. На обедающего смотрят с подозрением: уж не казнокрад ли? Множество славян, живущих в Вене честным трудом, нищенствуют; для них даже проезд на конке - роскошь. Кому же здесь хорошо? "Бережливые немцы попрятались по своим норам, за исключением кичливой финансовой аристократии. Пиршествуют в Вене только еврейские банкиры да разные международные пройдохи…" Понятно, что майор Рэдль, одержимый стыдным пороком, который обходился ему баснословно дорого, с нетерпением поджидал "русского друга", еще не догадываясь, что он уже здесь - рядом…
На пост русского военного агента в Вене заступил полковник Марченко, обаятельный человек, большая умница, образованный генштабист, отличный проницатель людских слабостей. Перед отъездом из Петербурга генерал Жилинский сказал ему: "Завербуйте Рэдля, и больше нам ничего не надо от вас…" Генштаб вскоре же получил от Марченко исчерпывающую характеристику Рэдля:
"Среднего роста, седоватый блондин, с короткими усами, несколько выдающимися скулами и улыбающимися, вкрадчивыми глазами Человек лукавый, замкнутый, сосредоточенный, работоспособный Склад ума мелочный Вся наружность слащавая Речь мягкая, угодливая Движения рассчитанные, замедленные Более хитер и фальшив, нежели умен и талантлив Циник!".