– Все одно не ушли! А как мыслишь ты, староста, во что станет отстроить ваше село?
– Да что ж, лесу-то нам не куплять, – вишь сколько его Господь вырастил на потребу людям! А ежели на кажный двор, сверх того, прикинуть серебром гривны по две, так лучше прежнего построиться и зажить можно.
Добро,– сказал Василий,– получите по три гривны па семью. Да родителя стану просить, чтобы на два года ослобонил вас от податей. Ну, а теперь разбирайте телеги и езжайте с Богом. До ночи в обрат поспеете.
Отойдя от крестьян, земно кланявшихся и выкрикивавших слова благодарности, Василий приблизился к пленным брянцам. Они толпились по другую сторону дороги и, слушая, что княжич говорил смердам, толкали друг друга локтями и переглядывались, в Брянщине такого не бывало.
– Ну, вот что,– жестко сказал Василий, обращаясь к ним. – С воеводой вашим и с боярскими детьми разговор у меня будет особый, а сейчас слово мое к простым воям: взял я вас в бою, на своей земле и с поличным,– с поятыми у нас людьми и добром. Войны промеж Брянском и Карачевом ныне нет, и мог бы я вас всех казнить, аки татей и разбойников, ибо обратить в холопы. Но я того не хочу, ибо ведаю: не своей охотой пошли вы на это подлое дело, а лишь по приказу. Того, кто его дал, судить будет Бог, вас же я отпускаю на волю.
* Гривна – основная денежная единица Древней Руси. Существовало три типа гривны: золотая, серебряная и кунная. Их стоимость и соотношение менялись в зависимости от эпохи. В XIV в. серебряная гривна заключала около 200 граммов чистого серебра. Золотая гривна ценилась в 6.5 раза дороже, а кунная – в 4 раза дешевле серебряной.
Запомните все мое слово да перескажите другим: карачевские князья никакой русской земле не вороги, чужого они не ищут, но за свою вотчину и за людишек стоят крепко,– то вы сегодня и сами видели. Кони ваши, оружие и доспехи взяты нами в честном бою и останутся нам. Вы же берите своих убитых да раненых и ступайте с Богом. А ежели кто из вас вдругораз попадется мне за разбоем, разговор с ним ужо будет иной: прикажу повесить на первом суку. Тому верьте, ибо слово мое крепко.
– Спаси тя Христос, княжич,– раздались голоса из толпы, – нешто мы по своей воле пришли? Не дает Господь Брянщине добрых князей, вот и сами маемся, да и соседям поперек горла стоим!
Из гущи пленных, раздвигая локтями других и подталкивая друг-друга, вышли на дорогу три молодых воина. Не говоря ни слова, сии опустились на колени и поклонились Василию в землю.
– Сказывайте, чего хотите?– строго спросил княжич. – Дозволь нам остаться, твоя княжеская милость,– за всех ответил одни на воинов.– Тебе и родителю твоему, пресвстлому князю Пантелею Мстиславичу, хотим служить! До конца XV века все вольные люди, не попавшие еще в прямую зависимость от вотчинников (тоесть в холопы, в закупы или в кабалу), были свободны покинуть земли одного княжества и переселиться в другое. Князь, от которого они уходили, конечно, старался удержать их всеми правдами и неправдами, но на новых местах их обычно принимали охотно, давали землю и на несколько лет освобождали от податей. Таким образом, просьба, высказанная брянцами, не заключала в себе ничего необычного, и Василии ответил:
– То ваше право, коли вы вольные люди, а не холопы, я это право уважу. Ежели воями хотите служить,– велю принять вас в дружину, а коли желаете хозяйствовать,– получите землю и помощь. Но глядите сами: как бы семьям вашим не приключилось худа от брянского князя.
– В дружину твою хотим, княжич, а люди мы вольные и семей у нас нету. Бобыли мы все трое!
– Кабы не семьи да не худоба, почитай, все бы до вас утекли,– раздались голоса.– Разве у нас жисть? А уйти и не мысли: князь Глеб Святославич на расправу куды как лют!
Все же еще несколько брянцев выразили желание остаться на службе у карачевских князей. Приказав всем им возвернуть коней и оружие, Василий распорядился, чтобы раненых и убитых карачевцев положили на крестьянские телеги, затем велел привести Голофеева и пленных боярских детей. Через несколько минут Никита подвел всех пятерых к огромному дубу, у подножья которого сидел Василий. Как и у остальных, руки у Голофеева были связаны за спиной, но глядел он самоуверенно, почти вызывающе.
– Тебя, Голофеев, по совести, надо бы повесить,– сказал княжич, сдерживая гнев, – поелику ты есть тать и разбойник доброхотный, а не приневоленный. Но я хочу через тебя же исправить то зло, что причинил ты нашей земле. А посему вот тебе мой сказ: будешь ты в железах сидеть у меня в ямедо той поры, покуда князь твой не пришлет за тебя откуп, тридцать гривен серебра. И пойдут те гривны на отстройку деревни, что ты спалил. Но это не все: восемь моих дружинников вы сегодня посекли насмерть, а пятерых изувечили. Из тех восьми убитых пятеро были семейные. Каждой осиротевшей семье и каждому покалеченному воину кладу по пяти гривен, и то серебро дадите вы, дети боярские, коли хотите выйти на волю. Конь и доспех у тебя таковы, что любому князю впору,– добавил он, обращаясь к Голофееву,– но Никита Толбугвн одолел тебя на один, и ты обычаи знаешь: все это принадлежит теперь твоему победителю. Захочешь откупить,– ладься с ним, коли будет на то его согласие.
– А не мыслишь ты, княжич,– ухмыляясь, сказал Голофеев,– что вместо откупа князь Глеб Святославич через седмицу сам придет с дружиною вывести меня из твоей ямы, разметавши по бревнышку ваш Карачев?
– Что ж, коли схочет, пусть пробует. Яма та просторная и для него места хватит.
– Ты, видать, запамятовал, как не столь еще давно князь наш, Василек Александрович, дядю твоего родного, Святослава Мстиславича, в самом Карачеве живота лишил!
– Замолчи, собака!– в бешенстве крикнул Василий, вскакивая на ноги.– Как смеешь ты передо мною похваляться тем каиновым делом? Богом клянусь: еще слово вылетит из твоего поганого рта, и велю тебя повесить тут же, на этом дубе! А откуп твой не тридцать гривен, а шестьдесят! Коль пожалеет за тебя князь твой отдать столько серебра, – минет месяц, и голову тебе долой!
Голофеев прикусил язык и сразу утратил свою самоуверенность. Он почувствовал, что Василий без колебаний приведет свою угрозу в исполнение, и потому счел за лучшее его больше не раздражать.
*Ямой называлась тюрьма, камера заключения.
Никита отвел пленных дворян к коновязи и, не развязывая им рук, всех по очереди, как малых ребят, поднял и усадил верхом на лошадей, Василий тем временен быстрыми шагами вышел на дорогу, где Алтухов уже собрал дружину и закончил приготовления к походу.
– По коням!– скомандовал княжич, и отряд тронулся в обратный путь.
Глава 5
А пишу вам се слово того для, чтобы по перестала память предков ваших н наша, и свеча бы родовая не погасла. Из духовной грамоты вел. князя Симеона Гордого
Город Карачев, насчитывавший в ту пору около пяти тысяч, жителей, стоял на правом, возвышенном берегу реки Снежети. Укрепленная его часть, в старину называвшаяся детинцем, или кремлем, занимала пространство немного более семи десятин и имела форму неправильного пятиугольника, окруженного рвом и двухсаженным земляным валом.
По срезанному верху этого вала тянулась городская стена, составленная из "городниц", то есть из ряда толстых бревенчатых срубов, приставленных вплотную один к другому. Внутренность этих срубов – клетей заполнялась землей и щебнем. Это образовывало солидную, по тем временам, крепостную стену, высотою сажени в четыре, а толщиною в две. Таким образом, верх стены представлял собою довольно широкую площадку, откуда.защитники города во время осады отражали приступы нападающих, сваливая на них камни, поливая горячей смолой и засыпая стрелами.
По внешнему краю этой площадки, для защиты от неприятельских стрел, тянулось "заборало" – высокий забор из толстых дубовых горбылей, с прорезанными в нем "скважнями", то есть бойницами. На всех углах стены были выведены бревенчатые башни – "вежи". Такая же башня высилась над главными городскими воротами, выходящими на север. Другие, "малые" ворота были без башни и выходили на юг, к реке. Внутри этого защищенного стенами пространства помещалась вся основная часть города. Здесь находился обширный княжеский двор с жилыми хоромами и службами, три церкви, дворы я хоромы нескольких карачсвских бояр, дома старших служилых людей, оружейные мастерские и склады. Не исключая даже соборного храма, служившего усыпальницей карачевских князей, весь город был построен из дерева.
Стоит отметить, что эту приверженность наших предков к деревянным постройкам многие почитатели Запада и хулители России всегда склонны были объяснять двумя причинами: недостатком культуры и бедностью. Однако множество как доныне сохранившихся, так и обнаруженных при раскопках каменных церквей, выстроенных почти на заре нашей истории во всех крупнейших городах Руси, совершенно опрокидывает такое предположение. Многие из этих древних церквей поражали современников своим величием и роскошью отделка. Киевский Софийский собор, воздвигнутый в начале одиннадцатого столетия, до сих пор является одним из самых замечательных образцов мировой архитектуры. О "Десятинной" церкви, построенной еще раньше Владимиром Святым, видевшие ее иностранцы говорили, что лишь на небе можно увидеть что-либо более прекрасное. Вес это доказывает, что в Древней Руси не было недостатка ни в искуснейших зодчих, ни в мастерах каменной кладки, ни в материальных средствах. И если предки наши, строившие эти великолепные каменные храмы, сами предпочитали жить в деревянных дворцах, хоромах и избах, то скорее всего потому, что в условиях сурового русского климата они были удобнее, суше и теплее.
Вплотную к карачевскому кремлю, или собственно городу, примыкал разделенный на улицы посад, в котором жил народ попроще,– главным образом торговый люд, семьи воинов, находившихся на постоянной службе в Карачеве, и различные "умельцы": швецы, сапожника, седельники, плотники, шорники, оружейники, чеканщики и другие. Гончары и кожевники, ремесло которых нуждалось в близости воды, составляли чуть ниже города отдельную слободу, спускавшуюся к самой реке и частично перекинувшуюся на левый ее берег.
В расположении посадских изб и дворов, огороженных деревянными тынами, не было заметно никакого порядка, потому соединяющие их улицы были причудливо извилисты. Но все они выводили путника на довольно обширную площадь, где стояла посадская церковь и находились торговые ряды.
Посад не был защищен внешними стенами, а потому в минуты опасности все его население покидало свои жилища и укрывалось за стенами кремля, принимал посильное участие в его обороне.
Княжеский двор, окруженный высокой стеной из заостренных наверху дубовых бревен, представлял собой как бы внутреннее укрепление. Напротив въездных ворот, и передней части этого двора, стояли обширные жилые хоромы с теремом посредине, выведенные из толстых сосновых бревен на высоком каменном основании и крытые крутой тесовой крышей. По фронту этот дворец-изба занимал сажен двадцать. К средней части его фасада примыкало невысокое, ступеней в шесть крыльцо, крытое трехскатной крышей, спереди опиравшейся па две деревянные колонны, покрытые затейливой резьбой. Резьбою же были изукрашены перила крыльца, наличники и ставни невысоких окон. В тереме окна были большие и широкие, и выходили они на все четыре стороны. На высоком древке, укрепленном на крыше терема, по обычаю пришедшему сюда из Польши, развевался стяг князей Карачевских: на голубом полотнище архангел Михаил с поднятым мечом в руке.
В передней части двора, возле ворот и вдоль боковых стен, тянулись помещения княжеских дружинников. Позади хором, также примыкая к стенам двора, шли всевозможные службы; амбары, погреба, мыльни, сушильни, людские, поварни, конюшни и прочее. Непосредственно за дворцом был разбит небольшой, но тенистый сад, в котором ютилась княжеская баня, за садом шел огород, а в самом конце двора помещались псарня и коровник.
Дворец князя и все его обширное хозяйство обслуживало человек двести дворовых людей и челяди, состоявшей как из вольных людей, так и из холопов, то есть лиц, попавших, в силу обстоятельств, на положение рабов. Такими обстоятельствами могли быть нарушения закона, женитьба на несвободной женщине без согласия ее хозяина и добровольная продажа самого себя в холопство. Но основная масса холопов состояла из пленных. В те времена русские удельные князья без конца воевали друг с другом, и нередко причиною этих войн являлось желание пополнить недостаток в людях за счет соседа. Но вместе с тем русские князья отнюдь не стремились к установлению рабовладельческого строя и состояние холопства рассматривали как нечто временное и преходящее.
* В XIV" в. дружина чаще уже называлась "княжьим двором". В этой книге название дружины сохранено лишь за младшей ее частью, т. е. за личной гвардией князя.
* Дворовыми людьми князя назывались его придворные. Слуги же назывались челядью.
Недостаток в рабочих руках и земледельцах побуждал захватывать побольше пленных, а чтобы они не ушли обратно,– обращать их в рабство. Но едва лишь эти рабы – холопы обживались на новом месте, им обычно давали вольную или, снабди землей переводили на положение зависимых, а потом вольных крестьян.
Случаи массового и совершенно безвозмездного освобождения рабов были нередки уже в двенадцатом и тринадцатом столетиях, позже они стали еще более частыми. Так, например, сын Дмитрии Донского, великий князь Василий Первый, по завещанию перед смертью отпустил всех своих холопов па волю. После него это вошло в обычай у большинства русских князей и у многих бояр. Освобождение рабов проповедовала и православная Церковь.
* * *
Минуло две педели после того дня, когда с Пантелеймоном Мстиславичем случился удар. Князь чувствовал себя лучше. К нему постепенно возвратился дар речи, но правая половина тела оставалась почти полностью парализованной, И большую часть времени он проводил, сидя у окна опочивальни, в глубоком ковровом кресле, в которое не без труда перебирался с постели, при помощи Тишки и других слуг. По состоянию здоровья Пантелеймон Мстиславич делами управления почти не занимался. Он будто ушел в себя, говорил мало и, как бы предчувствуя свой близкий конец, ко всему окружающему относился с вялым равнодушием. Но в Карачеве все шло обычным порядком. Старый князь, желая приучить сына к самостоятельности, последние годы поручал ему решение большинства дел и называл его своим соправителем.
Василии Пантелеймонович занимался делами государства охотно. В это время ему было уже двадцать семь лет. Образование его нельзя было назвать блестящим, но по тем временам, когда многие удельные князья были вовсе неграмотны, оно все же могло считаться изрядным: он умел читать и писать, хорошо знал счет, имел верное представление обо всех главнейших государствах Европы и Азии, в общих чертах знал прошлое и настоящее Руси, бегло говорил по-польски и сносно по-татарски. И само собой разумеется был весьма сведущ в ратном искусстве: не было в ту пору князя, который не умел бы сам водить свои полки и сражаться в первых рядах, подавая воинам пример стойкости и отваги.
Большинством своих не военных познаний Василий был обязан старику монаху, отцу Феоктисту, бывшему его наставником, да случайным встречам с заезжими людьми, расспрашивать которых был он великий охотник. Мать его Ольга Львовна, дочь галицкого князя, была второго женой Пантелеймона Мстнславича: первая умерла в молодых годах, не оставив потомства. От матери княжич тоже почерпнул многое. Она была женщина умная, не придерживавшаяся слепо старицы и хорошо понимавшая недостатки феодального строя. Под ее влиянием рано понял их и Василий, а понявши, стал задумываться о том, как их исправить.
Иногда ему казалось, что он нашел правильные пути и видит возможность наладить лучшую жизнь, хотя бы в пределах своего княжества. Он брался за дело с горячностью, присущей его возрасту и характеру, при снисходительном равнодушии отца и тайном, а часто и явном, недоброжелательство его ближайших советников. Брался, и вскоре сама жизнь ему показывала, что дело обстоит неизмеримо сложнее, чем он думал; что малейшее изменение существующего порядка глубоко затрагивает обычаи, суеверия, самолюбия и интересы ряда лиц и установлений, с которыми ему не под силу бороться, уже хотя бы потому, что на них опирается его собственная власть.
Постепенно он осознал, что сплеча тут рубить нельзя и что если он хочет что-либо изменить,– ему предстоит длительная и трудная борьба, требующая не только ума и воли, но и тех качеств, которыми он еще вовсе не обладал: терпения, гибкости и спокойной, последовательной настойчивости.
Задумываясь над тяжким положением родной земли, Василий видел, что для успешной борьбы с татарскими завоевателями и для преодоления растлевающего Русь удельного зла ей нужен единый крепкий Хозяин, слово которого было бы непререкаемым законом для всех, а власть опиралась бы не на боярскую верхушку, а на доверие и поддержку всей русской народной толщи, которая должна видеть в нем свою единственную и естественную защиту от угнетателей внешних и внутренних.
Для появления такого единодержавного Хозяина русская почва еще не была подготовлена, но Василий понимал, что ее уже нужно готовить, и угадывал, в чем должна заключаться эта подготовка: прежде всего не в дальнейшем дробление на уделы, а наоборот,– в образовании из них более крупных государственных единиц, а также в борьбе крепкую княжескую власть и в ослаблении боярского сословия, кровно заинтересованного именно в том, чтобы крепкой, а тем паче единодержавной княжеской власти на Руси не было.
В сравнительно небольшом и патриархальном княжестве Карачевском бояр было немного и особо заметной роли они не играли. Но и тут они были такими же, как везде: спесивыми, думающими лишь о собственной выгоде и непоколебимо уверенными в том, что государство должно служить только их интересам. И если верховный носитель власти подобной точки зрения не разделял и старался подчинить интересы крупных помещиков – бояр общим интересам страны, они любыми путями стремились поставить у власти другого князя, более покладистого, не останавливаясь для этого даже перед изменой и преступлением.
Князь Пантелеймон Мстиславич все это понимал и, не давая боярам особой воли, все же старался с ними ладить. В важных случаях он "думал" с ними "думу", то есть советовался по делам управления. Василий на этих совещаниях обычно тоже присутствовал и видел, что бояре редко давали князю полезный совет, но зато из всякого положения старались извлечь выгоду для себя. Познав им истинную цену, княжич стал обходиться без их советов и не скрывал от бояр своей неприязни.
Конечно, не все русские бояре были одинаковыми. История указывает нам немало боярских имен, заслуживающих полного уважения. Их носители оказали родине важные услуги и были ценными помощниками своим государям. Но, во-первых, своих личных и сословных интересов они тоже никогда не забывали, а во-вторых, они все-таки были довольно редким исключением.