Стоявшие у дверей два здоровенных солдата схватили Степана и так заломили назад руки, что они хрустнули в суставах. Затем повалили его на пол. Богатин вскочил на ноги и, видя поверженного противника, как очумелый, стал топтать его, бить сапогом по лицу, голове. Топтыгин потерял сознание.
Солдат по приказанию Богатина притащил ведро воды и вылил её на арестованного. Степан медленно приходил в сознание. Когда он приподнялся на локте, всё ещё плохо понимая, что с ним, Богатин спросил:
- Надумал?.. Говори, кому паспорт передал? Сразу же отпустим…
Топтыгин вспомнил, что от него требуют, и, сплёвывая на пол кровь, тихо, но твёрдо проговорил:
- Нет, ничего не скажу.
Лицо Богатина покрылось красными пятнами, веко нервно задёргалось.
- Скажешь! Заставим сказать. А ну, ребята, на дыбки его!
Солдаты снова схватили Топтыгина, скрутили руки за спиной верёвкой и, перебросив её конец через крюк на матице, подтянули его к потолку. Степан повис на вывернутых руках и стал похож на большую птицу, собравшуюся взлететь. Он вскрикнул от боли, закусил до крови нижнюю губу и затих. Лоб его покрылся капельками пота, на висках вздулись синие вены.
- Н-ну, скажешь?
- Н-е-ет!
Топтыгин ещё долго висел на верёвке перед Богатиным, который сидел на стуле, закинув ногу на ногу, и, складывая тонкие губы трубочкой, пускал кольца табачного дыма. Степан смотрел на огонёк папироски, в его глазах он всё разгорался и разгорался, красные круги наплывали один на другой, наконец соединились в оранжево-кровавое пламя - и Топтыгин опять потерял сознание. Его снова отливали водой, снова истязали, но ничего, кроме стонов, от него не услышали. Лишь когда стемнело, его в беспамятстве утащили в холодную и сырую камеру и, как мешок, свалили на пол.
…- Степан Галактионович ничего не сказал, - закончил рассказ Василий Коновалов. - Но звери до того его мучили, что, говорят, он даже немного умом тронулся и сейчас находится в больнице. Обо всём этом нам сообщил начальник милиции Ипатов. Капитан Ипатов дельный человек, наш. Он и Ефросинью Алексеевну Кадыкову от смерти спас, с его помощью бежали из тюрьмы Маздрин, Тищенко, Чернышев и Клевцов.
Внимательно выслушав Коновалова, Громов задумался: "Я виноват в аресте Топтыгина, я и в ответе, если с ним что случится. Надо выручать его из беды…" Затем захватила другая мысль: "Подпольные группы во многих сёлах созданы, и Коновалов прав, что их силы надо объединить".
- Вот что, Василий, - сказал, наконец, Громов, - Топтыгина мы освободим, а тебе поручаю побывать в подпольных организациях и пригласить их руководителей на совещание. Совещание будет здесь, на заимке.
* * *
Каменская больница, превращённая белыми в госпиталь, расположена почти на самом берегу Оби. Из окон её видно, как снуют по реке лодки, иногда проходят небольшие колёсные пароходики, накрывая водную гладь шалью чёрного дыма. Их басовитые гудки доносятся до лежащих в госпитале раненых и больных, напоминая, что за окнами продолжается жизнь.
Однажды солнечным утром на берегу против больницы появился подросток лет четырнадцати-пятнадцати. В руках у него было ржавое ведёрко и удочка. Он закидывал леску в воду и скучающе смотрел на самодельный поплавок. Когда рыбёшка клевала, он выкидывал её на песок, неторопливо снимал с крючка, но смотрел не на добычу и не в ведёрко, а поверх - на здание больницы.
Рыбак на одном месте долго не задерживался, переходил на другое и, снова насадив червяка, закидывал леску в воду. Видно, рыба ловилась плохо, и он искал хороший клёв.
Это был Киря Баев, которого командир отряда послал разведать, охраняется ли больница, как проникнуть внутрь её, переговорить с больничной сестрой Труитовой, домашний адрес которой был неизвестен, и выяснить, как можно освободить арестованного Степана Топтыгина. Рыбалкой Киря занялся не случайно: надо было посмотреть на больницу со стороны и выбрать место на берегу, где можно было незаметно причалить лодку.
У входа в больницу стоял белогвардеец с винтовкой. Кире хорошо была видна его фигура. Больше охраны нигде не было. Смена часового была произведена в восемь утра, следующая - через четыре часа. Место для причала лодки тоже выбрано - у берегового обвала, за которым её не будет видно ни с реки, ни со стороны города. Теперь можно сходить и к однофамилице Марии Ивановне Баевой и передать просьбу Громова - организовать побег из тюрьмы Фёдора Колядо, крестьянина села Донского. Каменского уезда, фронтовика, бывшего ефрейтора царской армии, арестованного за большевистские настроения, а потом пойти на приём к доктору. Пропустит ли часовой?..
После полудня Киря подошёл к больнице. Вид у паренька был такой, будто он по меньшей море болел сыпным тифом. Он еле-еле переставлял ноги. Плечи его как-то неестественно вздрагивали, глаза были воспалены (всю ночь не спал), на лице - страдание.
Когда подросток приблизился к больничному крыльцу, его остановил белогвардеец, длинный, усатый, в английской шинели и крагах. Опершись на японскую винтовку, он раскуривал самокрутку.
- Куда прёшь?! Посторонним сюда нельзя, - прикрикнул он, не трогаясь с места.
Киря остановился, просительно уставился на белогвардейца и дрожащим голоском произнёс:
- Я, дяденька, не посторонний. Я заболел…
- Тем более проваливай отсюда! - сердито дёрнул усами солдат. - Здесь не приёмный покой, а военный госпиталь. Ясно, дурья твоя башка?
- Ясно, дяденька, - понимающе кивнул головой Киря и снова упрямо заявил: - А гнать меня не смеешь, слышишь?.. Потому я не посторонний, а свой.
- Это как так свой? - удивлённо вскинул глаза на бойкого мальчишку белогвардеец.
- А вот так! - смело резал Киря. - Сестра моя здесь работает. Трунтову знаешь?.. Не знаешь. Эх ты! Начальника милиции капитана Ипатова знаешь?.. Нет. Эх ты! Нам роднёй доводится. И все доктора к нам ходят, и господа офицеры тоже. Вот!.. Они меня сюда и послали. Сказали: если часовой не будет пускать, скажешь, что мы тебя отрядили. Ой! - Киря схватился за грудь. - Снова схватило…
- Ишь ты! - всё более удивлялся солдат. Парнишка своей смелостью ему явно нравился, и он уже беззлобно, с любопытством спросил: - А что у тебя болит?
- В груди дыхания нет и булькает что-то. Сказывают, не то третий беркулез, не то пророк сердца.
Белогвардеец захохотал.
- Ой, не могу!.. Ой, уморил! - заливался он басовито и заразительно, со всхлипом. - Пророк, говоришь… булькает, ха-ха. Беркулез!..
Киря спокойно выжидал, когда белогвардеец вдоволь нахохочется, думая: "Ага, проняло! Теперь пропустишь, пропустишь!"
Наконец, солдат успокоился. Киря обиженно поджал губы и проговорил:
- Хорошо вам, дяденька, смеяться, когда вы вон как бык здоровый, а мне-то какого? Ещё тошнее стало.
- Тошнее, тошнее, - добродушно заговорил белогвардеец. - Знаю, что любая болезнь не в радость. Я ведь, брат, раньше по медицинской части служил. Санитаром. Всякие болезни видел… - и он перешёл на наставительный тон. - Сам виноват. Чем по больницам бегать, давно бы уж вылечился. Если у тебя порок сердца, а не пророк, как ты говоришь, так и пил бы настойку стародубки. Корешки валерианки тоже хорошо помогают. А если что другое, то опять же всякие травки и корешки от этого есть. А учёные микстуры - это, тьфу, шарлатанство.
Киря в знак согласия кивал гол обой, а когда солдат кончил, сказал:
- А мне и надо знать, что у меня в груди. Капитан Ипатов тоже, как вы, говорили: сходи к доктору, узнай, какая болезнь, а потом травками и корешками вылечишься, а лекарства сейчас не достанешь и не в пользу оно.
- Верно говорит капитан. Видать, человек понимающий.
- Так я пойду, дяденька, узнаю у доктора. А потом, может, вы мне скажете, что пить? - вопросительно уставился на солдата Киря.
- Ну, что ж, иди, раз такое дело, - разрешил белогвардеец. - А посоветовать я могу. Я в этом деле мастак. У меня ещё мать-покойница всю деревню травками лечила и мне по наследству передала…
Киря не торопясь тяжело поднялся на крыльцо и скрылся за дверью. Здесь ему повезло. Он быстро разыскал больничную сестру Трунтову. Она переставляла со стола в шкаф какие-то баночки, склянки.
Киря торопливо рассказал, зачем послал его к ней Игнат Владимирович Громов. Внимательно выслушав, сестра полушёпотом сообщила:
- Степан лежит один, в угловой комнате. Окно выходит к реке. Его можно выкрасть. Завтра ночью дежурит военнопленный чех-фельдшер, человек наш. Мы с ним всё приготовим. В полночь приезжайте. Сигнал - два стука в окно. Так и передай Игнату Владимировичу, а сейчас иди, как бы не задержали.
Киря быстро вышмыгнул из комнаты. Когда спускался с крыльца, знакомый часовой-белогвардеец спросил:
- Ну, как? Что-то быстро ты…
Киря обиженно скривил губы.
- Прогнали. Доктор не захотел смотреть, говорит: и без тебя больных хватает.
- Да-а, - сочувственно покачал головой белогвардеец. - Верно, вчера раненых доставили. А всё-таки зря доктор не посмотрел, парень-то ты хороший. Но ты уж не расстраивайся. Пей стародубку или корешки валерианки употребляй. Поможет.
- Спасибо, дяденька. Попробую, - сказал. Киря и, не оглядываясь, зашагал прочь от больницы.
* * *
На другой день, в полночь, к берегу у Каменской больницы пристала лодка. Из неё выпрыгнули и скрылись за обвалом трое: Егор Корнеев, Илья Чеукин и Киря Баев. Они-то и были посланы командиром отряда для освобождения Степана Топтыгина.
- Ну, давай! - толкнул в бок Кирю Егор Корнеев, и подросток исчез в темноте.
Тишина. Только глухо бьются речные волны о берег, да где-то недалеко вяло тявкает собачонка. От томительного беспокойного ожидания и оттого, что не выносимо хочется курить, Корнееву с Чеукиным кажется, что Киря долго не возвращается, хотя ушёл он не больше десяти минут назад. Уж не случилось ли чего?.. Но вот с обрыва посыпалась земля, и к ним спрыгивает Киря.
- Ну, как? - спрашивают оба разом.
- Кругом никого, а часовой дремлет у крыльца. Прошёл мимо него, он даже головы не поднял.
- Тогда вперёд! - тихо скомандовал Корнеев.
Три едва приметные в темноте фигурки проследовали к больнице. Припадая к стене, они бесшумно проскользнули к угловому окну. Корнеев дважды негромко стукнул в стекло.
Тотчас же открылась створка, и через подоконник свесилась голова фельдшера-чеха.
- Кто бывай? - тихо спросил фельдшер.
- Свои.
- Принимайт, товаришь. Бистрее!
На подоконнике появились носилки. Корнеев и Чеукин подхватили их.
Окно захлопнулось. Партизаны почти бегом двинулись к берегу. Вскоре от него бесшумно отплыла лодка. Перед утром Степан Топтыгин был в отряде Громова.
* * *
Через день в отряд пришёл Фёдор Колядо. И не один, а с группой товарищей.
Каменские подпольщики передали в тюрьму для Колядо записку: "Действуй самостоятельно. Наружную охрану капитан Ипатов уберёт".
Ночью, когда тюремное начальство ушло домой и остался обычный караул, Колядо постучал в дверь камеры.
Ф. Е. КОЛЯДО - командир полка "Красных орлов".
Дежурный приоткрыл глазок и сердито спросил:
- Чего надо?
- Пить.
- И мне. И мне. - запросили арестованные.
Дежурный усмехнулся.
- Жирного что ли налопались?
- Дождёшься от вас жирного. Свиней лучше кормят, чем вы арестованных. От тухлятины душа горит…
Дежурный подал через решётку внутреннего окна кружку с водой. Но Колядо вдруг вспылил:
- Принёс, как взаймы взял. Хочешь кружкой всех напоить. Воды и то жалеете. Пей сам! - выкрикнул он и запустил кружку в окно. Вода расплескалась по стене, по полу, попала и на новый мундир дежурного… Тащи полное ведро, не то двери выломаю!..
Дежурный знал крутой нрав этого рослого, крепкого пария и спорить с ним не стал. Заключённые услышали, как дежурный в нерешительности потоптался у двери, затем его сапоги простучали по коридору и затихли. "Неужели не принесёт?" - подумал Колядо. Но вот снова послышались шаги, щёлкнул замок, и в камеру вошёл дежурный с ведром воды.
- Нате, - буркнул он, - хоть глотку залейте…
Дежурный хотел ещё что-то сказать, но сильным ударом кулака был сбит с ног. Свалившись на пол, он почувствовал, как на его грудь навалилось что-то тяжёлое. В рот ему втолкнули тряпку. Хотел крикнуть и не мог.
Расправившись с дежурным, отобрав у него наган, Фёдор Колядо и его товарищи обезоружили трёх спящих милиционеров, втолкнули их в камеру, заперли за ними дверь и неторопливо вышли из тюрьмы.
Явившись в отряд к Громову, Фёдор весело воскликнул:
- Ну, вот и мы. Давайте работу - руки чешутся!
* * *
В назначенный день на заимку Кондаурова собрались подпольщики из сёл Баево, Ярки, Панкрушихи. Корнилово и Усть-Мосихи. Из Камня приехал Иван Коржаев.
Весна была в полном разгаре. Степь оглашалась звонкими голосами жаворонков, в сколках вокруг заимки тоскливо куковали кукушки. Не прошло и месяца, как сошёл снег, а трава взметнулась буйная и укосная. Глядишь, скоро и сенокос можно начинать. Но не об этом думали крестьяне, собравшиеся здесь, их занимало другое: как бы скорее очистить деревни от колчаковцев.
- Так вот, - говорил Громов, - отряд мы организовали. В нём сейчас 37 человек, преданных советской власти. В районе Вострово действует отряд Ефима Мефодьевича Мамонтова, нагоняя страх на колчаковцев. Хотелось бы знать, чем располагают подпольные организации и как могут нам помочь?
Поднялся Аркадий Данилов, руководитель подпольщиков села Усть-Мосиха. Он был ещё совсем молод, но Громов знал, что это человек умный, волевой, пользующийся доверием и авторитетом у односельчан. Ведь не случайно, когда установилась в Сибири советская власть, они послали его своим представителем в Каменский Совет, хотя Данилов был не крестьянином, а из интеллигенции - учителем. После захвата белыми Камня он бежал из города, долго скитался по степи, а затем вернулся в Усть-Мосиху и организовал подпольную группу.
- Организация наша небольшая. В ней сейчас всего одиннадцать человек, но люди все надёжные, готовы идти в бой, - тихо заговорил Данилов, но затем голос его окреп. - Скоро нас будет больше. Многие не против присоединиться к нам. Но мы не торопимся их принимать. Как говорится, семь раз отмерь, один раз отрежь. Наш устав требует принимать в члены только проверенных людей, имеющих поручательство двух наших подпольщиков. У нас строгий закон: попадёт чужак в члены - и ему, и поручателям смерть.
- Строго, но правильно! - воскликнул Коржаев.
Лицо Данилова посуровело. Он продолжал:
- Кулаки, милиция и другая сволочь у нас лютует. Управляющий маслозаводом немец Карл Орав, учитель Шарпак и торговец Никулин стараются всех в бараний рог согнуть. Баевские волостные правители тоже им помогают. На днях дело дошло до того, что запрягли мужиков в сани и заставили себя по грязи возить. Крестьяне на них крепкую злость затаили, готовы в любое время нас поддержать, только знак подай. Ещё: связь мы с зиминскими подпольщиками держим. Там тоже готовятся выступать.
- Значит, можно надеяться на усть-мосихинцев? - спросил Громов.
- Заверяю в этом.
- А как баевцы?
Поднялся Николай Булыгин, большевик из крестьян села Баево, бывший фронтовик, по чину младший унтер-офицер.
- Баевцы всегда готовы поддержать. Но нас тоже пока немного.
- Панкрушихинцы?
- Готовы! - в несколько голосов ответили представители этого села.
О ярковцах и корниловцах было всё известно, поэтому Громов дал слово Ивану Коржаеву. Коржаев говорил быстро, задорно, даже с какой-то весёлой лёгкостью. Он был человек весёлого нрава.
- Прибавилось нас, прибавилось! - звенел его голос. - Были вначале подпольные организации только в городах: Барнауле, скажем Славгороде, Семипалатинске, у нас в Камне… А теперь?.. Курочка по зёрнышку собирает. Так и мы: зёрнышко по зёрнышку - и теперь уже сила немалая. Почти в любой деревне подпольщики.
И сейчас не только вся партия, а и каждый сам по себе думает, как бы верховного правителя свалить. Из Барнаула вот нам передали резолюцию и инструкции третьей подпольной конференции большевиков. Проходила она в Омске, в середине марта, - голос Коржаева дрогнул. - И хотя провокатором, пробравшимся на конференцию с мандатом от Челябинска, были выданы контрразведке и расстреляны члены избранного Сибирского областного комитета РКП (б) Масленников, Рабинович, Вавилов и другие, но партийная организация жива. Так вот, конференция обратила на деревню, на крестьянское партизанское движение главное внимание. Конференция и методы борьбы выработала. Вот послушайте…
Коржаев вытащил из подкладки пиджака вчетверо сложенный лист бумаги, развернул его и зачитал:
- "Методы революционной борьбы в Сибири определяются необходимостью уничтожения вооружённой силы буржуазной реакции и практикой борьбы, усвоенной и применяемой в данное время массами, и обстановкой борьбы в условиях военной диктатуры:
1) главный метод - организованное вооружённое восстание рабочих, крестьянских и солдатских масс, имеющих целью установить в обширных районах и, если возможно, во всей Сибири советскую власть; 2) всесторонняя поддержка стихийно начинающихся восстаний крестьянских, рабочих и солдатских масс и введение этих восстаний в организационное русло с целью возможно большего расширения базы восстания и восстановление в районах советской власти; 3) партизанская война, вовлёкшая массы в активную борьбу, отвлекающая значительные силы белых на поддержание "порядка", уничтожающая пути и средства сообщения, запасы снабжения, дезорганизующая тыл противника; 4) саботаж во всех областях хозяйственной жизни страны, парализующий организацию и продвижение боевых сил белых; 5) усиленная агитация среди рабочих, крестьянских и, самое важное, солдатских масс, подталкивающая их к активной борьбе и разлагающая организационную живую силу противника в тылу и на фронте; 6) агитация среди иностранных военных частей, находящихся в Сибири; 7) агитация среди пролетариев Востока и Америки".
Коржаев сделал паузу и выжидательно посмотрел на собравшихся, словно прося их высказать своё мнение. Все заговорили разом, одобряли решение конференции большевиков.
- Надо бить беляков! Правильно. Бить Колчака!
Иван Коржаев старался унять партизан, но на него не обращали внимания. Наконец, все примолкли.
- Ваше желание бить беляков мне понятно, - снова заговорил Коржаев. - Я бы тоже не прочь в отряд. Но мне думается, что общее восстание ещё рано поднимать, потому нас…
Последние слова Коржаева потонули в гуле голосов.
- Чего ещё ждать?!
- Всем подниматься надо!
- Беляки не ждут, над мужиками измываются!
- Довольно терпеть, Росеи подмогать надо!