Но и праздники – новолуние и каждую субботу – тоже устраивал для всех он. Старался отметить такие дни, если не вкусной едой, то хотя бы жарко натопленной печью и весёлым настроением.
Много раз Ицхак бен-Эзер предлагал отделить занавеской чистый угол с жертвенным камнем, но против такого нововведения восставали все.
В предыдущие зимы явеш-гил’адцы заметили, что болезни, которые опустошили селение соседей-эмори, их обошли стороной. Так может и впрямь, следовало мыть руки, прежде чем начинать есть? Что если этот эфраимец всё делает правильно, как и положено по обычаям предков?
Люди стали ему подражать.
Глава 5
Биньяминиты из Гив’ы – главного селения племени – узнали о походе царя Нахаша от одного из своих людей, Михаэля бен-Эйуда. Возвращаясь из заиорданской области Гил’ад, куда он ездил на освящение семейной усыпальницы, Михаэль бен-Эйуд, притаившись на вершине скалы, наблюдал, как внизу по долине, образованной зимними потоками, передвигаются колонны аммонитян и их союзников из царства Моав. Солдаты в колоннах были при полном боевом вооружении и направлялись на северо-запад, возможно, на Явеш-Гил’ад. А по руслам многочисленных вади. шли на соединении с царскими армиями кочевники-агрииты.
Михаэль бен-Эйуд пришпорил мула, по горной тропе пересёк в самом узком месте Иудейскую пустыню и, прибыв домой, тут же направился с сообщением к старейшинам, собравшимся под гранатовым деревом.
Сигнал шофара призвал людей оставить занятия и прийти к воротам селения.
Авнер бен-Нер, худой, горбоносый мужчина лет сорока пяти, стоял в заднем ряду и слушал выступавших, ковыряя в земле широкой палкой. На таких палках он только что учил сражаться на мечах десятка два молодых биньяминитов. Во всём, что касалось военного дела, Авнер бен-Нер был самым искусным человеком в Гив’е, а возможно, и вообще в племени Биньямина. Иногда он отрывал взгляд от земли и что-нибудь выкрикивал то говорившему с широкого камня Михаэлю бен-Эйуду, то тем, кто его перебивал.
Неподалёку от Авнера его племянник Шаул бен-Киш привязывал к колышкам ослиц. У животных недавно родились ослята, а вчера приплод этот продали проезжим купцам. Ослицы-матери ждали возвращения своих чад, непрерывно вертели головами, оглядывались вокруг и норовили удрать на поиски ослят. Это было очень трудное время для тех, кто за ними ухаживал. Старый Киш, отец Шаула, постоянно напоминал, какая дорогая это порода, и как он накажет того, кто упустит ослиц.
Даже стоя на коленях, Шаул был одного роста с мужчинами селения. Он рано поседел, белые завитки густой бороды окаймляли серьёзное загорелое лицо. Казалось, даже ослицы, которых он привязывал, притихли и любуются своим хозяином.
К Шаулу подошёл старший сын Йонатан – его тоже только что учил Авнер.
– Я привяжу их, отец, – предложил Йонатан, но Шаул сделал знак: сам.
Ослиц следовало привязать крепко, но осторожно, чтобы они не натёрли шеи, вертя головами. Закончив работу, Шаул подошёл к задним рядам селян, тихо поздоровался и, покраснев, отрицательно покачал головой, когда ему предложили пройти вперёд к камню, где он имел право сидеть среди старейшин селения, как и Авнер бен-Нер и как другие мужчины из рода Матри. Слушая Михаэля бен-Эйуда, Шаул искоса поглядывал на своих ослиц, помня, что ворота селения открыты настежь, убегут – иди-ищи!
Михаэль бен-Эйуд закончил речь, и все стали гадать о намерениях царя Нахаша: куда он направился и чего хочет? Михаэль не знал, зачем Нахашу такая армия, но предполагал, что тот решил захватить не только Гил’ад, но все земли иврим. Ещё Михаэль слышал, будто советником у царя Нахаша служит какой-то иври из племени Дана, и будто он ведёт врагов по пути Йеѓошуа бин-Нуна и посоветовал им расправиться с первым же захваченным ивримским селением так, чтобы остальные испугались и сами открыли ворота перед заиорданским войском.
Вокруг стали кричать, что Йеѓошуа бин-Нун вёл иврим в страну, завещанную им Богом, чтобы пришли туда и стали жить, иной у них не было. У этих же есть свои царства с городами, и в Землю Израиля они идут только для грабежа. Как можно сравнивать!
Селяне кричали, обсуждая, что теперь должны делать они, биньяминиты. Одни считали, что нужно немедленно выступить навстречу царю Нахашу, пока филистимляне отбыли к себе на побережье на весенние праздники. Другие спрашивали: "Нам-то что до Гил’ада? Если Нахаш даже перейдёт Иордан, то окажется в наделе иврим племени Эфраима". Большинство считало, что вообще рано принимать какие-либо решения, надо подождать и посмотреть, что будет.
На камень поднялся темнолицый воин – Баана бен-Римон.
– Нахаш, конечно, не думает завоевать всю Землю Израиля, ему столько не проглотить. Но отнять у иврим то, что недограбили филистимляне, Нахашу очень хочется.
Люди притихли: что дальше?
– А если так, – продолжал Баана бен-Римон, – то пусть Филистия и заботится о нас, ведь Нахаш хочет отобрать её дань.
Крики толпы заглушили его последние слова. Население Гив’ы не любило, когда ему напоминали об оккупантах-филистимлянах. – Как же! Станет за нас заступаться Филистия! – выкрикивали из толпы и громко хохотали. – Может, басилевс для того и держит здесь солдат, чтобы нас охранять?
– Мечи бы железные он нам дал! – рявкнул со своего места Авнер бен-Нер. – Да наконечники для стрел и копий!
Баана бен-Римон начал доказывать ненужность и даже опасность выступления биньяминитов Гив’ы против царя Нахаша.
– У нас можно отобрать для войны всего-то человек семьсот, – сказал он.
– Ты ещё скажи, да и те – левши, – перебил его Авнер бен-Нер.
Люди засмеялись.
Шаул бен-Киш хотел было крикнуть, что любой воин-биньяминит левой рукой попадает камнем из пращи в волос, но, как всегда, промолчал, только покраснел.
Вдруг взгляд его упал на то место, где только что стояли ослицы. Ветерок раскачивал на колышках три верёвочки.
– Убежали! – перепугался Шаул.
– Кто? – спросил племянника стоявший рядом Авнер бен-Нер. – Аммонитяне что ли? – и захохотал.
– Ослицы моего отца, – ответил Шаул, вглядываясь в равнину за воротами селения.
Люди отвлеклись от спора вокруг камня и смотрели на неудачника.
– Так пошли за ними кого-нибудь, – посоветовал Авнер бен-Нер. – Только с оружием – может, придётся отнимать ослиц у воров.
– Сам пойду, – ответил Шаул, покраснев от всеобщего внимания. – Я сам, – повторил он, направляясь к воротам. – Авнер, только скажи отцу, что я скоро вернусь.
Следом за Шаулом метнулся дремавший в тени слуга Иосиф. За спиной у них разгорался спор.
Глава 6
Селение Алмон располагалось под невысокой горой, которую назвали Божьей после того, как на её вершине установили жертвенник. Этой весной жертвенник решено было заменить новым и провести на Божьей горе церемонию праздника Новолуния – начала Второго месяца. Все жители с нетерпением ждали приезда на праздничное жертвоприношение судьи и пророка Шмуэля. В селение собрались из окрестностей молодые левиты. Шмуэль обещал проверить их знания, объяснить трудные места в Учение, а потом посвятить самых способных в священнослужители. Жители Алмона к празднику чистили дома, украшали их ветками и цветами и готовили угощения для гостей. Вспоминали прошлогодний приезд Шмуэля к старому жертвеннику, чьи камни теперь окончательно расколол огонь. Когда судья и пророк въехал на своём осле в ворота, навстречу ему поспешили старейшины селения, заранее оповещённые дозорными со стены.
– Мир приходу твоему, Шмуэль!
– Мир вам всем, – отвечал судья и пророк.
Кряхтя, он слез на землю, от помощи отказался, попросил только напоить осла и дать ему зерна. Пошатываясь после дороги, Шмуэль направился к дому старейшины Зхарии бен-Мешелема, богатого крестьянина, у которого в саду была землянка, где судья и пророк останавливался, посещая Алмон.
Зхария и Шмуэль были с молодости приятелями и жили в Шило при пророке Эли, учась у него Закону. Потом их пути разошлись. Незадолго до смерти Эли назначил Шмуэля своим приемником, а Зхарию посвятил в привратники у входа в Шатёр Собрания. Во время злосчастной битвы у Эвен-Аэзера Шмуэль с поручением от пророка Эли находился далеко на севере, в селениях племени Звулуна. Там он услышал о разгроме войска иврим.
После разрушения филистимлянами храма в Шило, Зхария бен-Мешелем оказался в числе немногих священнослужителей, которым удалось бежать. С тех пор он поселился в Алмоне, селении своего рода, разводил овец, разбогател, а на старости лет передал все дела сыновьям и грелся на солнышке, иногда приходя на собрания старейшин селения.
Приезд Шмуэля бывал для обоих приятелей самым важным событием года. Они подолгу беседовали в саду, советовались, обсуждали кнаанские дела и решали, как должны действовать иврим, если начнётся новое филистимское вторжение. Шмуэль делился с Зхарией опасениями за народ, совращаемый идолами, но тот видел главное зло в том, что после поражения от Филистии иврим стали равнодушны к своей судьбе.
Вся большая семья Зхарии вышла встречать Шмуэля. Принесли тёплую воду, и слуги омыли ему ноги. Потом он прошёл в сад и туда же принесли большой кувшин. Умывшись, Шмуэль вернулся в дом Зхарии, и оба приятеля уселись за стол. Гость произнёс благословение и переломил только что испечённый хлеб, радуясь его тёплой тяжести в руках. Пошутили, что в их возрасте нет лучшей еды, чем хлебные мякиши с разбавленным водой вином. К овощам, мясу и всему остальному оба даже не притронулись. С женской половины дома доносились запахи жареной баранины – там шли приготовления к праздничной трапезе. Шмуэль наслаждался теплом, благодарил Бога за то, что благополучно доехал до Алмона, и радовался, узнав, что в саду его ждут молодые левиты.
Вдруг он вспомнил свой вчерашний сон и попросил Зхарию:
– Позови повара.
Зная безразличие Шмуэля к еде, Зхария удивился, но крикнул повара. Тот прибежал встревоженный и наклонился к сидящему судье и пророку. Шмуэль положил ему руку на плечо и о чём-то тихо попросил. Зхария не расслышал просьбу, но на вопросительный взгляд повара ответил кивком.
– Исполню, – пообещал тот и убежал к печам.
Зхария бен-Мешелем из-под кустистых бровей поглядывал на приятеля. Он гордился тем, что Бог так бережёт своего пророка. Уже много лет Шмуэль не менялся внешне и был неутомим, при том, что нисколько не следил ни за своей едой, ни за одеждой, а треть года вообще проводил в дороге.
Отодвинув скамьи от стола, на который раб поставил тарелку с фруктами, старики стали глядеть на огонь, пузыривший в печке влажную кору на поленьях.
– Слышал, какая зима стояла в Гил’аде? – спросил Зхария. – Солнца почти не видели, ничего не росло. Думаю, наши братья за Иорданом потеряли много овец.
Шмуэль кивнул.
– Зато и в эту зиму никто на них не напал, – продолжал Зхария. – Господь пожалел своих чад.
– Хотя они того и не заслужили, – вставил задумчиво Шмуэль. – Сжечь бы вот так всех божков да кумиров! – сказал он, указывая взглядом на печь. – Да магов вместе с ними!
– Когда-нибудь сожжёшь, – улыбнулся Зхария. – Скажи, что станем делать, если царь Нахаш захватит земли иврим?
– Бог не допустит, – пообещал Шмуэль. – Я молюсь. К чему ты клонишь, Зхария? – вдруг встрепенулся он.
– Народ желает войны с Нахашем. Народ хочет защищаться.
– Народ?! – взвизгнул Шмуэль. – Мало ли что желает народ! Летом мне сказали, что народ не хочет тратить воду на микву. Я ответил: "Лучше перестаньте пить".
Зхария не сомневался, что слышит правду. Шмуэль не боится людей, потому что говорит с самим Господом. Наверное, оттого иврим и начали требовать себе вождя "из плоти и крови", который будет слушать их слово и держать перед ними ответ. Зхарию просили уговорить Шмуэля назначить народу короля, который поведёт иврим на войну с обнаглевшими соседями.
– Людям тяжело сегодня не только в Гил’аде, – начал Зхария. – Филистия угнала к себе на Побережье наших ремесленников и не оставила иврим никакого промысла. Мы слабеем с каждым днём, и кнаанеи выступают из своих городов и захватывают земли иврим. После Эвен-Аэзера армия басилевса заняла земли племени Эфраима, так что и там народ уже плачет. Филистия всё увеличивает поборы с иврим. Да ты и сам всё это видишь. Так почему не говоришь, где выход.
– Где выход, – повторил Шмуэль.
– Народ хочет вождя, как у всех соседей, как в Филистии, как в Аммоне, как в Моаве, как в Эдоме. Не могут все иврим, как Шмуэль, верить только в небесное спасение. Помнишь, учитель наш Эли рассказывал, как пришёл Эглон, король Моава, и привёл с собой полчища аммонитян и амалекитян? И служили ему иврим восемнадцать лет, стеная и плача. Не так ли?
– А потом?! – закричал, вскинув кулаки, судья и пророк. – Господь послал иврим спасителя – Эѓуда бен-Геру по прозвищу Левша, и тот вонзил меч в чрево Эглона, и народ побил моавитян, аммонитян и амалекитян. "Не так ли"? – передразнил он Зхарию.
– Не так, – ответил тот. – Народ говорит: "Судья Эѓуд бен-Гера не был пророком, а собрал военный отряд и прогнал армию царя Эглона. Ифтах-гил’адянин, тот и вовсе был из людей безродных, а повёл иврим на царя Аммона – между прочим, деда этого Нахаша – и побил аммонитян. Это потому, что и Эѓуд, и Ифтах были воинами".
– Остановись, – попросил Шмуэль. – Дай мне собрать иврим в Гилгале или в Мицпе, чтобы все наши племена сожгли своих кумиров на жертвеннике и поклялись, что будут верны единственному Богу. Когда обратятся иврим к богу праотцев наших – никакой враг не посмеет поднять на них руку.
– А если Аммон не захочет ждать? Филистия нас уже грабит, Амалек разоряет. Народ твой устал, Шмуэль. Он хочет короля.
– Не в этом дело! – закричал судья и пророк, вскочив с места. – Помнишь, что сказал великий Йеѓошуа бин-Нун?
– Помню, – ответил Зхария. – Вместе с тобой учили.
– Так повтори, – Шмуэль сел.
– "Непосильно вам служить Господу, ибо Он – Бог святой, Бог- ревнитель. Не потерпит Он беззакония вашего и грехов ваших".
– Вот, вот, – выкрикнул Шмуэль. – В том-то и дело, что Богу нашему служить – это не мечом махать.
Наступила тишина. Старики задумались, глядя на огонь в печи. Шмуэль вдруг вспомнил вчерашний сон и, не отрывая взгляда от пламени, произнёс:
– Бог израилев сказал: "Властвующий над людьми должен быть праведником, властвующим богобоязненно". А ты погляди, что делают цари наших соседей!
Только теперь оба заметили раба, переминающегося с ноги на ногу у входа в сад.
– Чего тебе? – спросил Зхария бен-Мешелем.
– Левиты ждут, – напомнил раб.
Шмуэль вскочил и, приглаживая вихры на макушке, направился в сад. Там его встретили высокие юноши в длинных белых рубахах – левиты. Среди них были и два младших сына Зхарии.
– Я послушаю отсюда, – сказал Зхария. Шмуэль даже не обернулся, он уже был с молодыми.
Зхария велел рабу перенести свою скамью к проёму, откуда было видно и слышно происходящее в саду, а потом подровнять ему бороду и переодеть к празднику. Раб поставил возле хозяина столик, на него – медный таз с водой и разложил набор кремнёвых ножей, отполированных по сколу. Пока ему подравнивали бороду, Зхария смотрел на своё отражение в воде и слушал голоса из сада.
– Что есть человек? – говорил Шмуэль. – Творение из праха, чьи дни пролетают быстрее, чем челнок ткача; плоть, поддерживающая и воспроизводящая себя самое, подобно животным; сосуд, наполненный стыдом и сомненьями, движимый гордостью и себялюбием, гонимый страстями. Но не только! Человек ещё и творение Божье, созданное по Его образцу и подобию, преисполненное им...
Гость вернулся из сада и, взгромоздившись на скамью, протянул ладони к огню. Он сиял, довольный испытанием.
И в холод ездит, думал Зхария. А у самого ни одежды тёплой, ни еды.