Возвращаясь домой, Архип заглянул в окно кухни, откуда слышались приглушённые девичьи голоса.
"Гадают!" - улыбнулся он, ища глазами Нюру. Под Новый год у Ковалевых в кухне собрались девки и бабы со всей улицы. Всезнающая Гашка придумывала и вспоминала все старинные гадания и сама их разгадывала. Девушки с замиранием сердца ждали предсказания своей судьбы.
А судьба‑то сводилась к одному: выйдет ли в этом году замуж или ещё придётся в девках посидеть. Каков будет жених: богат аль беден, красив аль урод, аль пьяница. Девушки старались говорить шёпотом, не смеялись. При таком важном деле какие могут быть смешки! В полночь снимали петухов с насестов, сажали под решето, сыпали им зерно, ставили стакан с водой и с затаённым дыханием ждали, как поведёт себя петух: станет зерно клевать - домовитый будет муж; воду станет пить - несусветный пьяница; уснёт петух, не поев, не попив, - умрёт муж после венца.
Потом всей гурьбой выбежали на перекрёсток улицы и стали считать колья в заборах и плетнях:
- Раз, два, три, четыре, пять…
Девятый кол - жених. Если девятый кол корявый - жених рябой, кривой кол - урод жених. А прямой да гладкий - жених высок и красив.
Нюре Ковалевой попался прямой высокий кол. Она улыбнулась, подумав об Архипе.
А потом тяжело вздохнула. Вспомнила, что батрак не пара невесте из семьи богатых казаков Ковалевых…
Вскоре после Нового года Кутасов ушёл из станицы на железную дорогу в ремонтную бригаду.
- Скатертью дорожка! - обрадовался атаман. - Убрался, крамольник! Баба с возу - кобыле легче!
Вечерами в излюбленных местах Залесинки, Козюлиной и Дылевой балок собиралась на гулянки молодёжь. Первыми обычно появлялись девчата и громко, во веер голос, запевали песню. По этому сигналу парни спешили управиться по хозяйству и тоже шли гулять.
В этот вечер Мишка Рябцев сердито прикрикнул на сестру, которая раньше его хотела улизнуть из дому.
- Ты что, с цепи сорвался? Гавкаешь, как наш Полкан? - рассердилась она.
Мишка только покосился на неё и со злостью плюнул.
За последнее время он похудел, и глаза его вспыхивали недобрыми огоньками. Иссушила ему сердце Дашка Кобелева. Передавали ему верные люди, что Васька Колесников, атаманский старший сын, зачастил к Дашке, а она будто больше льнёт к его меньшему брату Алексею.
И Мишка решил посчитаться с атаманскими сынками. В помощь себе он позвал своих дружков–товарищей и батрака Архипа. Парни прихватили гармонику, бубен, дудки и двинулись к Дылевой балке.
Дылевские девчата издалека услыхали их музыку и оборвали песню.
- Ой, девчата! Да кто ж это к нам с гармонистом прёт? - радостно взвизгнул кто‑то. -Гармонь‑то играет. И–и-их!
Прислушались к приближающейся музыке. В лад гармони подыгрывали рожки и дудки, грохотал бубен, раздавался весёлый посвист.
- Ой, да это с Козюлиной балки к нам идут! Мишка Рябцев на бубне выбивает и соловьём насвистывает, а городчанские ребята в рожки играют.
- А гармонь чья?
- На гармони ни один казак в нашем краю не играет. Не иначе как Яшка с Хамселовки. Он же теперя Мишкиным дружком стал, - подсказал кто‑то.
С другой стороны подошли свои ребята с Дылевой балки. С ними Василий и Алешка - сыновья атамана. Василий зло, сквозь зубы бросил Дашке:
- Свистунов поджидаешь? Пехай, нехай идут! Мы им тут наломаем бока!
Козюлинцы с хамселовскими уже вывернулись из‑за крайней хаты, остановились чуть поодаль. Мишка Рябцев передал бубен одному из дружков, одёрнул ватную бекешку, затянул потуже узкий кавказский пояс и подмигнул Яшке:
- Жиманем!
Яшка заиграл казачка.
В мягких юфтевых сапогах, привстав на носки, Мишка стал дробно перебирать ногами. Потом вдруг взвизгнул и понёсся по кругу. Девчата, подхватив юбки, побежали глядеть на лихого танцора. За ними не спеша двинулись и ребята с Дылевой балки.
Мишка, размахивая правой рукой и придерживая левой шапку, плавно нёсся по кругу, задевая девок. Те с визгом пятились назад, прячась за спины подошедших парней. Мишке нужен был Васька Колесников. И вот наконец ему удалось подлететь к нему и, словно нечаянно, наотмашь полоснуть по лицу.
Василий вышел из круга, подозвал меньшего брата и послал его домой за свинчаткой.
Яшка оборвал мотив, развёл мехи гармони и грянул лезгинку. Все стали в лад ударять в ладони. Дашка Кобелева сбросила с головы на плечи шёлковый платок, разведя руки, растянула его и павой поплыла по кругу. Мишка взвизгнул, понёсся - закружился вокруг неё волчком. А Василий Колесников аж зубами заскрипел от зависти: так танцевать он не умел. Дашка, забыв все на свете, плавно разводила руками, будто в полёте. А Мишка нагонял её, обнимал за талию и кружился вместе с нею.
Плясали и пели допоздна. По ни один из парней, как с той, так и с другой стороны, не предлагал девчатам проводить их домой. Всем было понятно, что без драки в этот вечер не разойтись.
Наконец девушки стали расходиться. Вскоре на месте гулянки, у забора Ковалевых, остались только ребята и Дашка со своей подружкой. С горделивым любопытством она ждала, чем кончится ссора между парнями, отлично понимая, что причиной этой ссоры была она.
А Мишка уже задирался с атаманскими сынками:
- Ну, у кого из вас есть табачишка? Не жадничай, дай закурить!
Мишка лез к Василию и Алешке, хлопал их но карманам шаровар, словно выискивая кисеты с табаком. А на делё, пытался определить, есть ли у них свинчатка.
Васька разозлился и с силой толкнул его в грудь. Гибкий Мишка покачнулся и, изогнувшись, локтем ударил Алешку под ложечку. Алешка вскрикнул от боли и присел, схватившись за живот.
Дылёвские парни заорали и, засучивая рукава, полезли на хамселовских. Те не выдержали натиска, бросились бежать в проулок. Только Мишка с Архипом не побежали, встав плечом к плечу, яростно отражали нападение.
Они медленно отступали в переулок. У Мишки капала кровь из разбитого носа.
- Бей их! Бей, чтоб не лезли к нашим девчатам! орал Василий.
- Бей, хлопцы! За нами магарыч! - вторил Алешка.
И тут из проулка выскочили вернувшиеся хамселовские парни. Началась общая потасовка. Дрались молча. Слышались только глухие удары, кряхтение да беспорядочный топот по подмёрзшей земле…
Дашка, крепко ухватив за руку подружку, смотрела на драку. Глаза её сияли, рот кривился в хищной усмешке.
- Хоть бы Алешку моего не изувечили, - прошептала она. - Пошли поближе, глянем кто кого?
В переулке они сразу натолкнулись на Алешку. Тот сидел на краю канавы, зажимая рот рукой. Дашке показалось, что он плачет. Она фыркнула. Подружка сердито прикрикнула:
- Ну чего ты насмехаешься? Радуешься, что из‑за тебя дерутся? Ведь Алешку Мишка чуть не укокошил. Тебя бы вот так саданули под ложечку, небось сразу бы ноги вытянула!
- Ну и нехай кочеты дерутся! Мне‑то што. - Дашка подбоченилась и расхохоталась. - Мне ни тот ни другой не нужен. А Алешка‑то ещё дитенок! Сидит в канавочке и плачет. Ха–ха–ха!
Ранним утром следующего дня атаманова жена, войдя в комнату спящих сыновей, всплеснула руками и побежала к мужу.
Атаман только что проснулся и с аппетитом зевал, часто крестя рот, чтобы не влетел нечистик.
- Ой, батька! - запричитала жена. - У натиего Васьки‑то вся морда избита.
- Это хорошо! - усмехнулся атаман. - Раз драться полез, значит, скоро женить надо. Значит, девку облюбовал. Казаку синяки да ссадины не в упрёк.
- А у Алешки тоже синяк под глазом…
- Ну и Алешка молодец! Небось за брата Уступился. Я, грешным делом, вчера сам чуть в кулачки не ввязался: кому‑то тоже здорово заехал по уху.
Атаман с удовольствием потянулся и повёл могучими плечами.
А позже, за завтраком, Колесников, его замужняя дочь и зять - всё весело подшучивали над заженихавшимися парнями.
…Совсем другой разговор вышел в семье Рябцевых.
Отец за завтраком хмуро разглядывал разукрашенное синяками лицо Мишки. Потом сердито стукнул деревянной ложкой по краю общей миски.
- Што это у тебя морда, как у кобеля, изодрана?
Сын поглядел на отца невинным взглядом и провёл рукой по лицу:
- Это, батя, в канаву я упал и акациями поцарапался. Вот, видишь, и занозы на руках.
И он послюнявил ладонь, показывая несуществующие колючки.
- Брешешь! Чего бы тебе в канаву валиться? Небось наломали тебе бока! С кем дрался?
- Ну, с атамановыми сынами, - признался Мишка.
- Сукин ты сын! С кем же ты связываешься? Хочешь, штоб твой батька опять в выборные не прошёл?
Мишка взял ложку и стал хлебать борщ.
- Ну, чего молчишь? - кипятился отец.
Мишка бросил есть, встал из‑за стола и набросил на одно плечо бекешу.
- Ты, батя, все о своём чине заботишься! Подумаешь, дело - быть выборным в правлении! Всё равно Атаман с участковым всем сами ворочают. А вы только бородами трясёте, как старые козлы.
- Молчи, паскудник! - взорвался отец. - Вот я тебе Сейчас за козла синяков добавлю!
- Добавляй! - пробурчал Мишка и вышел, хлопнув дверью.
Мать вступилась за сына:
- Чего ты напал на дитё? Может, он из‑за девки с кем подрался. Женить надо, и драться перестанет.
- А старшую‑то в девках, значит, оставлять? Сватов так никтр и не засылает, - вздохнул отец.
Дочь бросила ложку и запричитала сквозь слезы:
- Попрекаете! А кто виноват? У всех девок и юбки, и кофты, и полушалки новые. А я все в одном и том же наряде по всем праздникам.
Она заревела в голос, встала из‑за стола.
Отец тоже выскочил, торопливо надел тулуп и стал искать шапку.
Мать схватила рогач и стукнула им по полу:
- Все тебе не такие! Не житье с тобой, а каторга! У других и хозяйство как хозяйство, и дети обуты и одеты - не стыдно на люди показаться. А у нас хата валится, забор ветер подпирает, девке приданое не заготовлено, парню поклажи негде взять!
Она тоже заголосила. Отец поторопился уйти со двора.
В кухне у Ковалевых на печи лежал Архип, припоминая подробности драки. Эх! Как валились заносчивые казачата от его ударов. Но если дойдёт дело до атамана, могут быть неприятности. Ведь сыновьям атамана больше всех досталось именно от него.
Нюра заглянула на кухню. Хотела спросить, где он был прошедший вечер. Но, увидев синяк на лице Архипа, смекнула, в чём дело. Нюра засмеялась и убежала. Хозяевам Архип пожаловался на то, что ночью поскользнулся в конюшне и упал на ларь с овсом.
- Чую я, хлопец, что ларь тот был о двух ногах! - усмехнулся дед Лексаха. - А коль подрался, то в том ничего худого нет. Драться не станешь - другие забьют До смерти. Такова жизня, парень!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Прежде чем засылать сватов, Тарас Заводное поехал к архиерею ставропольскому. Отец Агафадор интересовался племенными овцами рамбулье из отары Заводновых. Разрешение на венчание несовершеннолетнего Митьки было получено во вторую поездку, когда Заводнов отвёз в отару преосвященного двух производителей и трёх маток на окоте.
Тарас с гордостью рассказывал дома, как сам архиерей вышел на задний двор полюбоваться овцами.
- Слюнки текли у преосвященного. Ей–бо, не вру! Ну, говорит, раб божий Тарас, и уважил ты меня. Люблю, говорит, божью тварь в образе кротких овечек. А отара у отца Агафадора огромаднейшая - тысчонок этак на пять, а может, и более, и все, говорят, дары во славу божию от верующих. Но овечки те так себе… Помесь! Хочет, слышь, преосвященный теперь завести чистокровную отару.
Через несколько дней, в зимний мясоед, Заводновы заслали сватов. Уже дважды они заезжали к Ковалевым на сговор. Да не одни Заводновы обивали пороги деда Лексахи, по воле которого всё вершилось в доме Ковалевых.
Мать Нюры, Поля, со страхом встречала сватов, моля бога вразумить деда, чтоб выбрал он жениха по сердцу её дочери. Дед не говорил ни да ни нет. А Нюра по–прежнему украдкой встречалась с Архипом. Встревоженного парня горячо уверяла, что дед так любит её, что без согласия с её стороны ни за что не отдаст замуж.
Но получилось не так. Дед был стар и дряхл, собирался умирать. А перед смертью хотел отгулять свадьбу внучки, устроить её замуж в добрую казацкую семью. К тому же деда беспокоили отношения Нюры с батраком. Мало ли что может случиться, сраму не оберёшься!
На святках третий и последний раз заслали Заводновы сватов. Выехали почти в полночь, чтобы никто не переехал дорогу на перекрёстке или не встретилась баба с пустыми вёдрами. Кони шли не спеша.
Сватом ехал крестный Митьки, Василий Иванович Кобелев, а свахой - дальняя родственница, специально вызванная на сей раз с хутора, опытная в этих делах, говорливая баба.
Как только тачанка стала у ворот Ковалевых, дружно забрехали собаки. Постучали в калитку. Первой всполошилась Нюра.
- Маманя, проснись! Кажись, опять тачанка Заводновых...
В доме засветили лампу. Костюшка открыл ворота, впуская тройку вороных.
- Здорово ночевали! - послышался приторно–ласковый голоС свашки. - Гостей принимайте, родименькие! С далёких краёв приехали купцы.
В ответ заспанным голосом отозвался Костюшка:
- Слава богу! Милости просим!
- И что‑то будет… - размышляла Пюра, прильнув, носом к стеклу и стараясь рассмотреть жениха, согнувшегося на облучке.
Кряхтя и откашливаясь, торопился одеться дед Лексаха. Старуха, подавая ему валенки, шёпотом подсказывала, что Заводновых нельзя водить больше за нос.
- А поклажи побольше запроси. Да поторгуйся. Нехай не думают, что девку задарма спихиваем с рук. Сын-то один у родителей, может, и на службу не возьмут, да и люди, слышь, неплохие, доброго казацкого рода. Нюрка у Заводновых будет жить, как у бога за пазухой.
Дед молчал. В душе он не совсем был согласен со своей старухой. Если б не это женихание Нюрки с Архипом, так можно было бы не спешить со свадьбой, поискать жениха под стать ей.
После долгих переговоров деда со сватами в светлицу позвали отца и мать Нюры. Потом послали тачанку за родителями Митьки. Нюра, бледная и дрожащая, прижалась в соседней комнате к трубе и с тревогой прислушивалась к сговору. А там хлопали по рукам, звенели рюмками. Нюра все поняла. В глазах потемнело, и она без чувств свалилась на пол.
Вбежала взволнованная мать. Кое‑как привела дочь п чувство. Больше она не имела права ничем ей помочь.
- Ладно, доченька, не горюй! - утешала мать, прижимая голову Нюры к своей груди. - Не ты первая, не ты последняя. Такая уж наша бабья судьба. Да и Митрий - парень вроде хороший, не буян, не охальник. Стерпится, слюбится!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Своды - знакомство жениха с невестой и родни с обеих сторон - были назначены на ближайшие дни. Со всех окрестных хуторов и станиц была приглашена близкая и дальняя родня.
В доме Ковалевых праздничного угощения к этому дню готовить не полагалось. На сводах женихова родня должна выставлять угощение. Но дед Лексаха, чтобы подчеркнуть богатство Ковалевых, велел выставить в горнице столы, застлать их новыми настольниками и уставить мисками с едой и бутылками с вином.
Вечером невестина родня заполнила горницу. Невеста пряталась в углу за тесной стайкой подруг. Разговоры вели степенные, неторопливые. Прислушивались, не едут ли жених и его сваты. В окна заглядывали любопытные соседи. На дворе скулили собаки, с утра посаженные на цепь. Но вот собаки залаяли. Ворота отворились. С шумом, с выстрелом ворвались сваты с женихом во двор.
Открылись двери дома, и в светлицу вступили сват-боярин со свашкой. Они остановились у порога, перекрестились на божницу и отдали низкие поклоны.
Потом неторопливо, но споро принялись уносить с накрытых столов закуски и вина, стаскивать хозяйские скатерти и расстилать свои. Из сенцев им передавали привезённые роднёй жениха водку, вино, пироги, калачи, жареную птицу, большие блюда холодца.
Сват–боярин с поклоном усадил в "святой угол", под самую божницу, родителей невесты, деда и бабку, а потом уже "по рангам и достоинству" другую родню. Не торопясь разлил водку по гранёным рюмкам и, кланяясь, стал подносить всем сидящим.
Костюшка важно спросил у свата:
- Скажи причину, дорогой гость, о чём заботишься? По какой надобности потчуешь вином, водкой и всякими яствами?
Сват упёрся кулаками в бока, приосанился и медленно пояснил:
- Приехал богатый купец на корабле из‑за моря. Слыхал он, что у вас есть дорогой товар для продажи.
Чувствовалось, что он был мастером в сватовском деле. Не спешил, держался с достоинством. Но свашка, торопясь показать и свои способности, выскочила вперёд и пропела с поклоном:
- У купца‑то у нашего казна не считана. Золота, серебра сундуки полны! За товар–девицу в долгу не останется.
Лексаха крякнул: вступительная речь сватов ему понравилась. Делалось все по добрым стародавним обычаям.
- Очень рады! Просим милости пожаловать! - прогудел за Костюшку дед Лексаха. - Приглашай, боярин, своего купца со всеми поезжанами в наши хоромы. Только опасаюсь, что хоромы наши будут низки для высоких гостей…
Сват открыл дверь в сени и пригласил родню жениха.
Первыми вошли жених с отцом и матерью. К Митьке бойко подбежала подружка Пюры - Аксютка Матушкина и перевязала ему руку повыше локтя большим шёлковым платком. Не торопясь, с достоинством вошла вся женихова родня и чинно расселась в горнице.
- А можно ли поглядеть купца, кто он, што за важная птица такая? - спросил кто‑то из невестиной родни.
Митьку, робко остановившегося у порога, подтолкнули вперёд.
- А вот наш купец, - провозгласил сват. - Прошу любить и жаловать.
- Ой, хороший купец, хороший! Только вот будто на одну ногу приседает. Не хромой ли он у еэс? - подал голос А^иколка - дядя Нюры.
Митька, нерешительно ступая, прошёлся перед столом. Сват торопливо поставил посредине светлицы табуретку и заставил Митьку подняться на неё.
- Поклонись ниже, - шепнул он Митьке, но тот смущённо кивнул головой и спрыгнул на пол.
- Хорош, хорош! - закричали Нюрины родственники.
- А теперя, - потребовала женихова родня, - надо товар показать.
Девушки расступились, и свашка за руку вывела Нюру на середину горницы. Будущий свёкор, лукаво ухмыляясь, пробасил:
- Ой, что‑то сорно у вас на полу! И видит ли ваша девка? Не косая ли она, не слепая, спаси господи? Страсть не люблю слепых!
Нюра нехотя вернулась в угол, взяла веник и стала мести пол. Женихова родня сыпала ей на пол серебряные и медные монеты. Нюра подбирала их и передавала свату, не смея поднять заплаканные глаза. Сват ласково обнял невесту и отнял веник.
- Ой, бояре–поезжане, товар красный налицо и, видать, без всякого обмана! - провозгласил он. Потом ловко повернул Митьку за плечи и подтолкнул к Нюре. Все подняли рюмки, смотрели на жениха и невесту. Тут жених должен поцеловать невесту в губы. Но он смутился, покраснел. Даже уши его налились горячей кровью, а лоб покрылся мелкими капельками пота. Нюра стояла бледная, с крепко сжатыми губами и высоко поднятой головой.
Дошлый сват, обняв жениха и невесту за плечи, сблизил их лица.
- Чего там, цалуйтесь по закону! Небось в тёмный уголочек не раз сбегались повидаться, а при людях‑то стыдитесь.
Кто‑то из невестиных родичей сострил:
- Жених‑то мямля! Куда ему цаловаться! У его ещё на губах мамкино молоко не высохло!