Правда, утром, пока не покинули Ужгород, не перебрались через Тиссу, у Анны не оказалось свободной минуты. На богемской заставе надо было представить великокняжескую печать и уведомление, куда и с какой целью вступает на Богемскую землю почти трехсотенный отряд россиян, среди которых две сотни воинов. Но вот стражи-богемцы разрешили переправу и проезд по Богемской земле. Анна еще версты три проехала в седле, потом нырнула в просторную колымагу, кою тянула четверка лошадей, и оказалась рядом со своей товаркой.
- Ну как ты тут, Настенушка, не растрясло тебя?
- Скучно одной-то. А ты все как соколица летаешь.
- Прости, товарка, со вчерашнего вечера совсем о тебе забыла, да причины тому были: то заботы, то думы одолевали.
- Поделись, голубушка. Может, и подскажу что-либо.
- Все не так просто, сердешная. Как провожал меня батюшка, так наказал не предавать веру отцов, оставаться там, во Франции, в православии. А я с батюшкой не согласна. Тебе-то проще, а мне…
- Твой батюшка мудр, и он прав по-своему. Верой отцов легко не бросаются. Но я понимаю и тебя. Ты во Франции не хочешь считать себя пришедшей на побывку. У тебя будут дети, и тебе должно обрести чувство отчей земли. А то ведь и дети тебе станут чужими, как супруг.
Анну такой поворот разговора задел за живое.
- Ишь ты как все повернула! - вспыхнула княжна. - А почему это супруг останется для меня чужим? Может, я его полюблю и буду ему доброй семеюшкой?
- Конечно, полюбишь. Я же знаю тебя. Но ведь вам вместе не ходить в храм. И народ державы тебе не поклонится, потому как ты иной веры.
- А ты на моем месте что бы сделала?
- Да ведь я не буду государыней. Тяжело, голубушка, на твою маету найти нужный ответ. Да уж возьму и эту ношу. В одной упряжке должно быть тебе с супругом. А по-другому ты останешься чужой в той державе. Все у вас должно быть вкупе: и сердечные привязанности, и верование.
Анна радостно улыбнулась, обняла Анастасию, поцеловала в щеку:
- А ты умница, моя судьбоносица. Я все боялась, что ты занозу мне приготовишь, кою ввек не вырвешь. Ан нет, я ведь так и думала, как ты рассудила. А батюшка… Что ж, он простит своенравную дочь.
- Он у тебя добрый. И не такое прощал, - засмеялась Анастасия.
- Ну, ну, не надо ворошить сено, которое пересохло. - Анна тронула Анастасию за живот: - Как он там?
- Топчется, похоже. Словно в пути ножонками топочет, - мягко ответила Настена.
- Ну, топчитесь вдвоем. А я пойду на коня, душа ветра жаждет, - сказала Анна и покинула колымагу.
Двигались россияне медленно. Случалось, останавливались в понравившихся городах на день, на два. Иногда Анна и французы посещали правителей городов и земель. Всюду дочь Ярослава Мудрого принимали с великим почтением. Может быть, по этой причине или велением, благорасположением судьбы путешествие Анны и ее спутников через Богемию, Венгрию и Австрию протекало благополучно. Правда, чем дальше уходили русичи на запад, тем слякотнее и теплее становилась погода. И пришлось менять сани, коих в поезде было много, на колесные повозки. Не враз, но вскоре с санями, столь привычными и удобными на Руси, расстались.
Анна все чаще стала вызывать из колымаги Анастасию. Твердила ей:
- Тебе надо больше ходить. Когда матушка бывала на сносях, она и часу не оставалась без ходьбы. Сновала туда-сюда. Так и родов, похоже, не замечала.
- Ты права, моя королева, - соглашалась Анастасия.
Она раз за разом, настойчиво называла Анну королевой.
Та на нее сердилась, но наконец смирилась. Анастасия же охотно выполняла совет Анны и покидала колымагу. При этом виновато говорила:
- Мне ведь не у кого было перенимать, как себя вести, когда затяжелеешь.
Они шли обочиной дороги и жадно смотрели на новую природу, на непривычные для них селения, хутора. Постепенно западный мир все больше привлекал внимание Анны и Анастасии. Они увидели города, которые были непохожи на города Руси. В Западной Богемии и Австрии они располагались за мощными каменными стенами. Их площади и улочки были стиснуты каменными домами, кои, за редким исключением, походили на маленькие крепости с окнами-бойницами. Храмы, кои довелось увидеть Анне и Анастасии, имели строгий и даже мрачный облик. А в самих храмах и следа не было того величия, той радующей глаз красоты, какие царили в церквах и соборах Руси. Во время посещения храмов россиянок всегда сопровождали каноник-канцлер Анри и епископ Готье. И Анна спрашивала их о том, что было непонятно ей в обрядах богослужения и почему храмы не несут в себе притягательной силы. У каноника и епископа мнения на сей счет были различными.
- Западные страны не так богаты, как Россия, и уж тем паче Византия, и потому не могут позволить себе возводить храмы из мрамора и блистающей серебром и золотом отделки, - говорил Анри.
Епископ Готье утверждал иное по поводу бедного убранства храмов и их сурового внешнего облика. И был ближе к истине.
Нам не нужны храмы, несущие блеск и позолоту. Они искушают верующих, отвлекают их от прилежания в молитвах, от раскаяния и скорби, толкают на грешные мысли и еретичество.
Анна слушала каноника и епископа, не подвергая их слова сомнению, хотя с Готье могла бы в чем-то и поспорить. Может быть, лишь по той причине, что он не нравился Анне. И все-таки, по ее мнению, у священнослужителя Готье не было понятия о милосердии. Он не был склонен к прощению грехов ближнего, ежели тот покаялся. Похоже, Готье не помнил слов Спасителя: "Если брат покаялся в грехах семь раз, прости его и за седьмой грех".
Первое осложнение на пути русичей во Францию случилось на рубеже Германской империи. Едва французские послы пересекли границу державы, как их остановили конные солдаты. Они были в рыцарских доспехах, в шлемах и с поднятыми забралами, вооруженные копьями и мечами, все с мрачными лицами. На переговоры с германцами поспешили каноник-канцлер Анри д’Итсон и граф Госселен. Они знали немецкую речь и надеялись, что получат разрешение двигаться дальше.
- Мы едем из России во Францию, - начал свою речь граф Госселен. - Мы приветствуем рыцарей Германской империи и просим пропустить нас через ваши земли.
Высокий, крепкий рыцарь-барон, возглавляющий заставу, сказал кратко и жестко:
- Пропустить не можем. Воля императора Генриха Третьего для нас превыше всего: не нарушим!
- Но мы же сегодня с великой Германской империей в добрых отношениях. Мы добрые соседи! - пытался умаслить барона граф.
- Не ведаю того. Франция от меня далеко. Добрые и мирные соседи - так не бывает. И здесь мне никого не велено пропускать, тем более воинов, - стоял на своем барон.
Анри д’Итсон помнил, как обговаривали с королем возможность проезда через земли Германской империи. И выходило, что настал час назвать имя графа Бруно Эгисхейма Дагсбурга.
Однако за время отсутствия каноника Анри в католическом мире много изменилось. Граф Бруно уже сидел на престоле вселенской церкви, был избран папой римским и наречен Львом Девятым. И когда Анри д’Итсон попросил рыцаря-барона пропустить послов и их спутников именем графа Бруно Эгисхейма, тот сухо ответил:
- Ищи своего графа в иной земле. Он теперь наместник Иисуса Христа в Риме.
К большому удивлению рыцаря, каноник Анри возрадовался.
- Всемогущий Господь! - воскликнул он. - Ты внял молитвам верующих в тебя и вознес своего сына на престол вселенской церкви!
И, произнеся хвалу Всевышнему, каноник подумал, что теперь может возвестить католическому миру о том, что он, каноник-канцлер Анри д’Итсон, и все, кто следует с ним в Париж, сопровождают мощи святого Климента из далекой Таврии и путь им всюду должен быть открыт. И он сказал о том рыцарю-барону:
- Мы везем святыню, с нами мощи папы римского Климента, погибшего за веру десять веков назад! Святого Климента!
Однако железный рыцарь не понял восторга француза и не придал значения его словам о мощах какого-то святого, о котором не знал и не слыхивал. Он твердил свое:
- Волю императора мы не нарушим!
Вскоре каноник и граф вернулись ни с чем. Узнав, что переговоры шли впустую, Анастас подъехал к колымаге Анны, в коей она сидела с Анастасией, и сказал:
- Княжна Ярославна, германцы не хотят пропускать нас на заставе. Дай моим воинам взять рыцарей в хомут. Тогда и двинемся вперед.
- Господи, Анастас, как мог ты удумать подобное. Нет, дерзостью мы не пройдем по этой земле.
Анна вышла из колымаги, попросила подать ей коня и велела Анри д’Итсону идти следом за нею. Подвели коня, Анна поднялась в седло и медленно поехала к заставе. Съехавшись с отрядом немецких воинов, спросила Анри д’Итсона:
- Святой отец, что вы с графом сказали рыцарю?
- Чтобы открыли нам путь, дочь моя. Мы сказали о мире и дружбе Франции и Германии. Однако рыцарь и слушать нас не пожелал.
- Не забыл ли ты поведать, что мы исполняем волю папы римского?
- И о том сказал, славная княжна. Ведь на престоле теперь любезный мне бывший граф Бруно. Я ведь о нем говорил.
- И что же? Не поворачивать же нам вспять!
Немецкий рыцарь не знал, что перед ним княжна россов, но красота ее поразила молодого барона настолько, что он почувствовал, как застучало его сердце. В это время каноник-канцлер Анри сказал ему:
- Славный рыцарь, вот княжна Ярославна из России. Это она сопровождает мощи святого Климента по воле папы римского. Надеюсь, теперь ты откроешь нам путь. Господь вознаградит тебя.
Рыцарь не обратил внимания на каноника и поклонился Анне:
- Я барон фон Штубе, готов служить тебе, прекрасная принцесса. Повелевайте, и ради вас я открою границу!
- Спасибо, барон фон Штубе. Я рада, что у меня будет такой верный рыцарь. - И Анна улыбнулась ему.
Когда каноник Анри перевел слова Анны, Штубе воскликнул:
- Я готов сопровождать тебя вечно!
- Он говорит, что мы можем ехать, - перевел по-своему каноник слова барона.
Анна еще раз улыбнулась ему и поскакала вперед по дороге. Барон фон Штубе помчал следом, солдаты за ним, а далее потянулась длинная вереница колымаг, карет, повозок. Так в сопровождении фон Штубе и Анастаса Анна повела за собой отряд немцев, французов, дюжину русичей и весь обоз через земли Германской империи, держа путь на Страсбург. Путешествие по Германии длилось больше недели. Фон Штубе отослал свой отряд с младшим рыцарем на восточный рубеж, а сам сопровождал Анну. Он оказался ненавязчивым. Ему, двадцатитрехлетнему барону, влюбленному в женскую красоту, достаточно было только смотреть на Анну своими выразительными голубыми глазами и вздыхать.
Княжну Анну подобное ухаживание не смущало, и она иной раз даже улыбалась барону. А воспользовавшись великодушием очарованного рыцаря, она попросила графа Госселена послать в Париж гонца:
- Прошу тебя, славный граф, уведомить короля, что мы приближаемся и скоро будем на его земле.
- Я сам отправлюсь за гонца, а уведомив, вернусь к тебе, государыня, - ответил граф.
- Спасибо, благородный Госселен, ответила княжна.
В тот же день парижанин и два воина в сопровождении барона ускакали к рубежу Германии и Франции. Там слово барона фон Штубе помогло Госселену и его воинам перейти рубеж без каких-либо помех. И когда на границе Франции настал час расставания с влюбленным рыцарем, Анна подарила ему золотой перстень и позволила поцеловать руку. Он был наверху блаженства, готовый следовать за Анной до Парижа или на край света.
Однако на рубеже Франции влюбленному фон Штубе уже не было места в свите княжны. Анну встречали около десяти графов и баронов - придворных короля Генриха и вассалов их земель восточнее Парижа. Привел их граф Госселен. Он представил всех вельмож Анне. В эти часы княжна Анна осознала окончательно, что ее путешествие подошло к концу, что Русь уже далеко, а она вступила на землю, которая до конца дней станет ее второй родиной. Здесь у нее появятся дети, внуки - будущие короли и герцоги Франции.
Глава четырнадцатая. Венчание в Реймсе
Король Генрих Первый подъехал в старинный Реймс в первых числах мая. При нем была большая свита из придворных вельмож и тех, кто считал себя парижской знатью. Но истинные знатные вельможи - герцоги, графы, князья, - кои были против супружества короля, отсиживались в своих родовых замках и землях. Генрих по этому поводу сказал графу Госселену:
- Когда княжна Анна станет королевой Франции, они пожалеют, что не встретили ее.
Король Генрих провел в городе три дня, встретился с епископами, с мэром, посмотрел, как готовят замок к приему невесты и гостей, и счел, что пока ему в Реймсе делать нечего. Прикинув, что княжна может быть в Реймсе только к середине мая, он покинул город. С небольшим отрядом телохранителей и придворных король поскакал навстречу невесте. Он взял курс на Шелон, и там герольды доложили ему, что кортеж славянской принцессы Агны - так назвал Анну камергер короля Матье - покинул Страсбург и находится в пути в Нанси. Переночевав в Шелоне, король поскакал дальше. Его влекло желание поскорее увидеть свою нареченную. Он истосковался по женскому теплу, вдовствуя уже какой гож. Да и в те годы, когда была жива королева Матильда, он редко находился в ее обществе, убивая время то в военных ходах, то на охоте, которую любил превыше всего. Часами не покидая седла, король ехал впереди своего отряда и был словно в одиночестве. Потому Генриху вольно думалось. Он испытывал волнение, переживал, что Франция не понравится славянской княжне. Ей, по рассказам путешественника Бержерона выросшей в просторном, без конца и края, государстве, придется не по душе лоскутная держава где нельзя ступить, чтобы не перешагнуть границу графства, хозяин которого вовсе не зависел от своего сюзерена. "Десять графств и герцогств, - вздыхал Генрих, - и ни одного почтительного вассала. Матерь Божья, помоги мне одолеть их неприязнь, их вражду", - молился иной раз король. Нынешняя Франция не нравилась и самому Генриху, королю династий Капетингов, политика коих все годы сводилась к тому, чтобы искоренить во Франции междоусобицы. Да как можно их уничтожить, ежели он со своим братом не может помириться много лет и уже погубил тысячи жизней своих подданных в постоянных кровавых схватках!
В пути было время у Генриха вспомнить и о том, что рассказывал Бержерон о сказочном богатстве Ярослава Мудрого и его державы. Она торгует с Византией и вывозит туда самую ценную в мире пушнину. И выручает за нее огромные деньги. Еще вывозит на продажу мед, воск, моржовую кость - все, чего в европейских державах нет. И сами россы везут из Византии сказочные товары, которых бедная Франция и не видывала. И женщины при великокняжеском дворе, сказывал Бержерон, одеваются по византийской моде. Сам Генрих считал, что женщин не следует одевать красиво. Да и свою пригожесть им не должно выставлять напоказ. Но то говорил в Генрихе неприхотливый воин и обиженный красавицей матерью сын.
Как короля, Генриха уязвляло то, что Византия делилась с Россией не только предметами быта и роскоши, но и сокровищами культуры. Генрих вспоминал рассказы Бержерона, которые ему, бескнижному и бесписьменному королю, были загадочны и удивительны.
- Наследница древней Эллады, Византия, вот уже какой век служит для России образцом роскоши императорской жизни. И сами великие князья живут по законам Константинополя. Они одеваются пышно, носят много золота и драгоценных украшений, - упоительно вспоминая впечатления от великокняжеского двора, говорил Бержерон.
- Ну полно, хватит, - останавливал Генрих Пьера. - Ты, сочинитель, знаешь, что Франция - это королевство воинов, а не придворных дам. Нам нужно добывать железо для мечей, а не золото на украшения.
И от рассказов Бержерона о богатстве России Генрих сумел откреститься. Да, золото ему нужно, но только для того, чтобы купить оружие, нанять воинов.
Но то, что пылкий Бержерон поведал о принцессе Анне, не выветривалось, но вкоренялось в душу Генриха все сильнее. И в то же время многое пугало Генриха в потоке похвал Анне.
- О, если бы ты, сир, знал, как она умна, как вольно разговаривает по-латыни, по-гречески, а теперь вот и по-французски, ты был бы от нее в восторге. Она даже перед папой римским не уронит чести и достоинства. Книжность помогает ей быть человеком государственного ума.
- Хватит, хватит, - сердился Генрих. - Кого ты мне сватаешь? Книжную бабочку? А я хочу, чтобы моя супруга умела скакать на коне, стрелять из лука и не пугаться при виде дикого вепря.
Помнил Генрих, что при этих словах Бержерон лишь лукаво улыбнулся.
- Ты еще увидишь, государь, скачущую амазонку, - заверил Пьер Генриха. - В России прежде учат детей ездить на коне, а уж потом ходить ножками.
- То твои выдумки, - сердито отозвался король.
Размышления Генриха по поводу загадочной славянки продолжались часами. И он не замечал, как пролетали сутки за сутками. И теперь вовсе для него неожиданно герольды сказали ему, что его ждет встреча с княжной, которая стоит лагерем неподалеку от Бор-де-Люка на берегу Мааса.
Последнее лье король одолел на рысях без остановки. И еще издали увидел в стороне от деревни на лугу скопление воинов, лошадей, повозок. Камергер Матье де Оксуа, скакавший рядом с королем, показал на лагерь и произнес:
- Это россы княжны Анны.
- Слава Богу, наконец-то мы их достигли, - заметил Генрих.
Навстречу королю от лагеря примчала группа всадников во главе с канцлером Жаном де Кошон. Он с удивлением воскликнул:
- Государь, как ты оказался здесь?! Ведь было сказано тобой графу Госселену, что ждешь нас в Реймсе.
- Мне пришлось изменить свое решение, - ответил король и спросил: - Что делает принцесса Анна?
- Сегодня я ее не видел.
- Сир, могу ли я уведомить о твоем прибытии россов? - спросил короля камергер Матье.
- Конечно. И немедленно.
И тот ускакал в лагерь. А когда Генрих появился близ становища, то его встретили более трехсот воинов - французских и русских - и десятка два вельмож. Среди них были епископ Готье, граф Госселен, каноник Анри д’Итсон, барон Карл Норберт. Король сошел с коня и отдал повод стременному. Каноник и епископ подошли к королю, и Готье осенил его крестом:
- Благословляем тебя, сын наш, король Франции. Говорим: все чаяния твои исполняются. Мы бережно доставили из далекой Таврии добытые там мощи святого Климента, и с вами пришла из России твоя невеста, дочь великого князя Ярослава Мудрого, княжна Анна.
- Благодарю вас, святые отцы, - ответил король.
Но смотрел он не на них, а поверх их голов, на свою нареченную. "Почему она не идет навстречу? Ведь я жду ее!" Однако та молодая женщина продолжала стоять и тогда, когда Генрих двинулся к ней. Глаза их встретились. Ее взгляд привлекал Генриха. Ему это не понравилось. Король подошел к незнакомке и рассматривал ее в упор: рыжие волосы, правильные черты лица, красивые губы, нос - все привлекало, особенно ярко-зеленые глаза притягательной силы. "Ну! Бержерон, как ты лжив! Она же вовсе не красавица!" - воскликнул в душе Генрих. Лишь глаза - опять они - у этой славянки были особыми. Они завораживали и, как показалось Генриху, лишили его дара речи.
В сей миг к нему подошел каноник-канцлер Анри и тихо сказал:
- Мой государь, пред тобою фаворитка княжны Анастасия. Самой Анны в лагере нет.
Король облегченно вздохнул, почувствовал себя свободнее и ответил канонику: