- Я тоже желаю победы, - выслушав крики, сказал визирь, - но у русских слишком большая армия, у них много орудий и они хорошо умеют воевать. Мы не можем отрицать этого.
- Нас больше, чем русских, и наши воины превосходят неверных в храбрости, - возразили ему те же голоса.
Визирю было приятно слышать это. Всё свидетельствовало о том, что боевой дух в оттоманской армии ещё не истощился и что говорить об уступках русским ещё рано. Паши были полны решимости продолжать войну. Выступая один за другим, они называли победы русских случайными, не имеющими решающего значения.
Общее одобрение вызвало выступление сераскира Гассан-паши.
- Нельзя признавать победу за русскими, пока не совершена генеральная баталия, - говорил он, - а генеральное сражение с помощью Аллаха выиграем мы. Я твёрдо верю в это.
- На чём основана вера?
- На том, о, великий визирь, что русская армия в два раза слабее нашей. После того, что она потеряла в Измаиле, у русских сейчас и пятидесяти тысяч человек не наберётся, тогда как мы можем выставить для генерального сражения сто тысяч.
Визирь с сомнением покачал головой. Увидев это, Гассан-паша добавил:
- Я всегда говорил правду, о, визирь!.. На днях я лично расспрашивал русского пленного. Пленник сказал, что после потерь, понесённых в Измаиле, русская армия совсем ослабла и слабеет ещё больше из-за многочисленных болезней. Дня не проходит без того, чтобы кого-нибудь не хоронили.
- Тогда, может быть, нам следует набраться терпения и подождать, когда русские солдаты уйдут на тот свет без нашей помощи? - промолвил визирь с иронией. Сераскир, однако, иронию не уловил.
- О нет, великий визирь, ждать нам никак нельзя, - возразил он. - Аллах даёт нам благоприятный случай навсегда покончить с русской армией, и этим случаем мы должны воспользоваться.
Совещание продолжалось. После выступления Гассан-паши визирь обдумывал предложение о навязывании русским генерального сражения. Почему бы и в самом деле не поступить так, как говорил Гассан-паша? В настоящее время по числу воинов турецкая армия превосходит русскую в два раза: победа, несомненно, будет на турецкой стороне. А когда это случится, русским придётся вести себя уже по-другому: диктовать условия мира будет уже Порта...
Верховный визирь принял решение.
Выступая с итоговой речью, он приказал военачальникам ускорить подготовку к генеральному сражению, стянув в лагерь под селение Мачино из соседних крепостей как можно больше войск.
Русско-турецкая война вступала в новую фазу.
5
О совещании турецких военачальников с участием верховного визиря и принятом ими решении Репнин не знал. Но он знал, что с наступлением весны к Мачину стали стягиваться значительные силы противника. Собираясь в дорогу, Потёмкин наказывал в случае явной угрозы нападения турок донести ему о том в Петербург. Но стоило ли посылать в такую даль курьера, чтобы сообщить о подозрительных передвижениях неприятельских войск? Да светлейшему, наверное, сейчас не до этого. Приезжавший на прошлой неделе очередной курьер с почтой для главной квартиры армии рассказывал, что фельдмаршалу живётся в Петербурге весело и беззаботно... Ещё во время зимних холодов он устроил в своём дворце такой грандиозный бал, какого петербуржцы отродясь не видывали. Сама императрица была у него в гостях вместе со своим новым фаворитом Платоном Зубовым. Судя по салонным разговорам, доверительно сообщил Репнину курьер, её величество была к князю по-прежнему доброжелательна, но отношения между ними уже не были такими близкими, как прежде. Князю дозволялось целовать государыне ручку, а что до ухаживаний, то сие дело знал за собой только Платон Зубов. Князю, конечно, обидно, но что поделаешь? Времена меняются, меняются и привязанности.
Потёмкин находился в отъезде уже несколько месяцев, и надеяться на его скорое возвращение было неразумно. Репнину не оставалось ничего другого, как взять всю ответственность за исход возможных событий на себя, и он на это пошёл. Ежели турки вознамерились дать русской армии генеральное сражение, что ж, он принимает их вызов. Необходимо только правильно определить стратегию боя.
Репнин решил обсудить этот вопрос на военном совете с участием всех генералов. В ответственных случаях, когда обстановка требовала глубокого осмысления того или иного действия, он всегда исходил из мудрой русской поговорки: ум хорошо, а два лучше. Военачальникам это нравилось, и они охотно участвовали в совместных поисках путей к решению тех или иных задач. Активно они вели себя и в этот раз. Совещание проходило бурно, что ни человек, то своё мнение...
Сам Репнин больше слушал, чем говорил. Говорить приходилось, когда звучали вопросы:
- Правда ли, что в лагере при Мачине турок насчитывается до ста тысяч человек?
- Так утверждают наши лазутчики.
- А сколько войск можем выставить мы?
- Не более 50 тысяч.
- Жидковато!..
- В Кагульском сражении турок против нас было в пять раз больше, а победа всё-таки досталась нам, - напомнил князь Волконский, командовавший дивизией.
- То было давно.
- Ну что из того? Разве за это время мы разучились воевать? Экую махину взяли - Измаил!
- Мы могли бы набрать ещё тысяч десять-пятнадцать, - сказал Репнин, - но для этого нам пришлось бы оголить занятые крепости, а сие зело опасно. Ослабив гарнизоны крепостей, мы дали бы неприятелю надежду вновь овладеть ими.
- Всё ясно, - снова подал голос Волконский, - чтобы выиграть баталию, нам довольно будет и пятидесяти тысяч. Вопрос только в том, как лучше её провести.
Воинственность князя Волконского разделяли далеко не все. Среди командиров нашлись и такие, которые призывали к осторожным действиям, дабы уберечь армию от большой крови. Один генерал даже призывал упрятать армию в крепостях, и если турки придут, отбиваться от них ружейным и орудийным огнём, в чём русская армия сильнее турецкой... Но ему не дали даже договорить до конца: его речь заглушили возмущённые голоса.
Уже в середине совещания стало ясно: генеральной баталии быть! Оставалось решить стратегию: либо допустить неприятеля на свой берег и дозволить ему первым пойти в наступление, либо самим переправиться на вражеский берег и внезапно атаковать турецкий лагерь, как это делал обычно фельдмаршал Румянцев.
Репнин выжидательно посмотрел на Кутузова. Все говорят, доказывают что-то, а он сидит себе да помалкивает.
- Может быть, и вы что-нибудь скажете, Михаил Илларионович?
Кутузов медленно поднялся с места и, поправив на глазу повязку, начал говорить спокойным и уверенным голосом:
- Я высоко ценю тактику ныне покойного фельдмаршала Салтыкова: от обороны - к наступлению, которую он применил в генеральной баталии при Кунерсдорфе. Знаменитый полководец нашёл тогда против яда сильное противоядие и сумел учинить прусской армии полный разгром. Но означает ли, что тактика, применённая против Фридриха, пригодна для всех случаев? Думаю, нет. Во всяком случае в нашем положении она не годится. Заняв оборону с надеждой перейти потом в наступление, мы тем самым отдадим инициативу туркам, и они, свободные в выборе действий, имея к тому же двукратный численный перевес, попросту нас затопчут.
- Что же вы предлагаете?
- Действовать так, как действовал граф Румянцев. Надобно самим напасть на турецкий лагерь, напасть внезапно, чтобы сей внезапностью свести численное превосходство противника на нет - так, как напали на лагерь Гассан-паши неподалёку от Измаила. Не успел паша спросонья глаза протереть, а мы уже у него на шее сидим, должок старый требуем.
Репнин невольно улыбнулся, другие рассмеялись: нет, не забыл Кутузов свои шутки.
Решение военного совета было единодушным: в удобный момент перейти Дунай и атаковать неприятеля в его собственном лагере.
Вскоре после этого совещания Репнин перевёл штаб- квартиру армии из Ясс в местечко Галапу, чтобы быть поближе к предполагавшимся районам боевых действий. Уже здесь, на новом месте, он провёл ещё одно совещание, но уже в более узком составе. Рассматривались детали нападения на противника с учётом новых сведений о расположении его лагеря, раздобытых разведывательными отрядами. На этом же совещании в результате обмена мнениями составились основы диспозиции.
Для нападения на противника из всех войск армии решили составить три корпуса. Первый корпус, вверенный генералу Кутузову, состоял из 12 батальонов пехоты с 24 орудиями, а также 4 карабинерных и 6 казачьих полков. Князь Голицын, ставший командиром второго корпуса, получил под своё начало батальонов и орудий столько же, но кавалерии меньше - только 3 карабинерных и 3 казачьих полка. Третий корпус во главе с князем Волконским решено было составить из 10 батальонов, 16 орудий, 2 кавалерийских полков и 800 казаков. Большая роль в намечавшейся операции отводилась Дунайской флотилии, находившейся под командованием генерал-майора Рибаса. В её задачу входило, во-первых, обеспечить безопасность тылов наступающей пехоты, во-вторых, создавая видимость нападения на крепость Браилов, отвлечь с главного поля боя часть турецких войск.
В общих чертах план операции выглядел следующим образом: под покровом ночи в намеченном месте, в тридцати вёрстах от турецкого лагеря, по понтонным мостам и на речных судах переправить армию на правый берег Дуная и ускоренным маршем двинуться в сторону Мачина, форсировать протекающую на подступах к лагерю небольшую реку Чичули и таким образом выйти на исходные позиции для атаки. Чтобы ввести противника в заблуждение, второй и третий корпуса должны были сосредоточиться против фронтальной линии обороны противника, где по разведывательным данным турки имели наибольшее количество ретраншементов. На первых порах эти корпуса во избежание больших потерь должны были ограничиться ведением орудийного и ружейного огня. Судьбу сражения предполагалось решить мощной атакой правого фланга лагеря, где местность была более открытой и не имела препятствий для действий кавалерийских войск. Сделать это надлежало первому корпусу под командованием генерала Кутузова.
6
Была самая середина лета, стояли жаркие дни. Солнце палило нещадно, трава на лугах стала преждевременно желтеть. И в русской армии очень обрадовались, когда жара сменилась, наконец, пасмурной погодой. Дожди нужны были не только для лугов и полей, они прибавили надежд на благополучное форсирование Дуная. Когда идёт дождь, люди обычно ищут от него укрытия. А это означает, что туркам в такую непогодь будет не до разъездов для осмотра местности, и переправа русских войск для них останется незамеченной.
Операция началась 27 июня. Как и намечалось диспозицией, переправа проходила главным образом по понтонным мостам, наведённым командами генерала Рибаса.
Репнин переправлялся вместе с корпусом генерал-поручика князя Голицына. Они знали друг друга ещё с прошлой турецкой войны, когда вместе воевали под знамёнами графа Румянцева. Сергей Фёдорович был женат на племяннице князя Потёмкина, и это обеспечило ему быструю карьеру. Раньше о нём мало кто знал, зато теперь он был на виду. Многие перед ним даже заискивали. Ещё бы: ему покровительствовал сам главнокомандующий. Уезжая в Петербург, светлейший не забыл намекнуть Репнину, чтобы тот не обижал способного генерала, при случае дал бы ему такое авантажное место, где бы он мог отличиться... И вот теперь он в должности командира корпуса: большая ответственность. Только сможет ли оправдать оказанное доверие? "Должен оправдать, - подумал Репнин. - Ума хватает, да и в храбрости ему не откажешь..."
Всё ещё моросил обложной дождь, начавшийся со вчерашнего дня. Люди промокли до нитки, но это их не обескураживало. Посмеивались: "Ничего, в бою обсохнем: так будет жарко, что от одежды пар пойдёт".
От переправ до намеченного рубежа старались идти быстрым шагом, но это не всегда удавалось. Местами дорога сделалась такой скользкой, что трудно было удержаться на ногах. К счастью, после трёх-четырёх вёрст пути дождь перестал, но дорога всё ещё оставалась трудной. Репнин забеспокоился: по диспозиции путь до реки Чичули следовало пройти до наступления рассвета, но теперь стало ясно, что уложиться в намеченный срок не удастся. Всё-таки тридцать вёрст шагать!.. Была бы сухая дорога, а то одно мучение.
На небе уже появились первые лучи солнца, а речка была ещё где-то далеко впереди...
К исходному рубежу вышли, когда уже стало совсем светло. Чичули значилась рекой только на карте, а на самом деле оказалась мелководной речушкой. В сухую погоду её можно было бы форсировать вброд, но сейчас этого не позволяли берега: от дождя они раскиселились так, что ноги уходили в ил по самое колено. Войскам ничего не оставалось, как отказаться от брода и переправляться на противоположный берег по единственному деревянному мосту.
Первыми перешли на чужой берег вместе с орудиями батальоны и кавалерийские полки корпуса Кутузова, затем войска генерал-поручика Голицына. Сразу же после переправы батальоны развернулись в боевой порядок, готовые по сигналу ринуться в атаку. Однако пространство между первым и вторым корпусами всё ещё оставалось пустым. Князь Волконский, которому надлежало занять это место, замешкался на подходе к переправе и теперь запаздывал с занятием предусмотренных для него позиций.
Между тем, обнаружив появление русских войск, в турецком лагере забили тревогу, послышались первые орудийные выстрелы.
- Князь, - обратился Кутузов к Репнину, - я не могу больше ждать. Кто теряет время, тот теряет победу. Дозвольте атаковать.
- Действуйте, как считаете нужным, - ответил Репнин. - Мы прикроем ваши тылы.
Наконец-то появились на мосту и войска князя Волконского. Как бы искупая свою вину за опоздание, князь оставил коня на чьё-то попечение и сам возглавил пешие колонны, поторапливая людей.
С этого момента в бой вступили все подразделения армии.
7
Для командного пункта Репнин избрал холм в расположении войск князя Волконского. Под рукой он имел, не считая адъютанта, с десяток офицеров для связи с командирами корпусов, начальником Дунайской флотилии и тыловых служб. Холм был тем хорош, что позволял видеть действия войск как Кутузова, так и Голицына, не говоря уже о корпусе Волконского.
Наибольшее внимание привлекали действия войск Кутузова. Именно они представляли собой главную ударную силу армии, именно от них зависело быть или не быть победе. Пока же Кутузов действовал осторожно, как бы нащупывая уязвимые места в обороне противника. Наступавшим противостояли два больших ретраншемента. Сначала по ним палили картечью, потом корпусные орудия перенесли огонь вглубь лагеря, в то время как егеря и гренадеры, не прекращая ружейного огня, начали медленно, почти не отрываясь от земли, приближаться к неприятельским земляным укреплениям, чтобы в решающий момент по команде своих командиров подняться во весь рост и с ружьями наперевес кинуться в рукопашную схватку. Что до кавалерии - главной силы корпуса, - то она оставалась в зоне недосягаемости ружейного и артиллерийского огня противника, ожидая своего часа.
Вдруг Репнин заметил, как из ретраншементов стали выскакивать турецкие солдаты. Размахивая саблями, они сбились в плотную толпу и с угрожающими криками двинулись навстречу наступавшим. В прошлую турецкую войну Репнину уже приходилось иметь дело с такими воинами. Это были отчаянные головорезы, янычары, перед сражениями давшие Аллаху клятву биться с неверными только на саблях. Их свирепый вид, однако, не испугал русских солдат. У них не было сабель, зато они хорошо владели штыками. В таком противоборстве одна толпа сошлась с другой: с одной стороны - сабли, с другой - штыки.
- Я плохо вижу, - заволновался Репнин, обращаясь к адъютанту, - подайте подзорную трубу.
Картина, которая открылась перед ним, была впечатляющей: противники дрались не на жизнь, а на смерть. Рубили, кололи, били прикладами. Сначала теснили своих противников турки, потом чаша весов стала склоняться на сторону русских. То ли янычары быстро устали, то ли слишком много понесли потерь, только наступил момент, когда они стали пятиться назад. Из второго эшелона русских войск в бой вступили свежие батальоны, и сражение окончательно решилось в их пользу. Янычары стали отходить в сторону высотки, возвышавшейся над лагерем.
Однако сопротивление турок ещё не было сломлено. Бой продолжался. Где-то на шестом часу сражения от генерала Рибаса прискакал курьер с сообщением, что из крепости Браилова на помощь турецкому лагерю пробивается крупный отряд янычар. Собрав команды речной флотилии, генерал Рибас сумел остановить их движение, но из крепости была совершена новая вылазка, и положение на подступах к лагерю со стороны Браиловской дороги резко ухудшилось.
- Генерал Рибас просит помощи, - доложил курьер, - без неё натиск янычар из крепости он может не сдержать.
- Вы слышали, князь? - обратился Репнин к генералу Волконскому, находившемуся в этот момент на командном пункте. - Пошлите своих казаков. Думаю, этого будет достаточно, чтобы заставить янычар вернуться в крепость.
Казаки, стоявшие наготове, тотчас отправились на выполнение задания. Однако Репнин этим не удовлетворился. Вслед за казаками на Браиловскую дорогу из третьего корпуса были посланы дополнительно два пехотных батальона с двумя полевыми орудиями. Что до остальных пехотных батальонов, то Волконскому было предложено во взаимодействии с батальонами Кутузова и Салтыкова усилить их активность по захвату опорных пунктов внутри лагеря, которые всё ещё оставались в руках неприятеля.
Бой в лагере продолжался до полудня. Выбитые из окопов и прочих земляных сооружений турки не нашли лучшего, как отступить на господствующую высоту: у них там стояли орудия. Но Кутузов только и ждал этого момента. Он дал сигнал своей кавалерии, и та плотной массой устремилась на отступавшие толпы противника. Среди турок началась паника, они ударились в беспорядочное бегство.
8
О нападении русских войск на Мачинский лагерь верховному визирю сообщили ещё в девять утра. Сераскир Гассан-паша, лично доставивший ему эту весть, доложил, что русских много, но воины всемогущего султана оказывают им достойное сопротивление. На поле боя пока царит равновесие. Но если великий визирь приведёт на поле боя для усиления турецкой армии 20-тысячное войско, что стоит в Гирсове, охраняя его сиятельство, то русским от поражения не уйти...
Визирь немедленно вызвал коменданта крепости и приказал ему выстроить войска для марширования в сторону Малинского лагеря.
- Вынесите знамёна, и пусть янычары подтвердят свою клятву драться с неверными не на жизнь, а насмерть.
- А кому прикажете вести войско? - спросил комендант.
- Я сам поведу.