Правдивое видение
– "Думайте о медальоне!" – сказал Кутра-Рари. Дался ему этот медальон! – подумал Бессменный, и, как только сосредоточился, мысли его остановились невольно не на медальоне, а на той, которой он отдал его.
"А что, если бы Надя увидела меня сейчас, как я сижу и смотрю в этот шар? – пришло ему в голову. – Не показалось бы ей это глупым?.. А где-то она теперь и что делает?!"
Прозрачный хрусталь шара блестел на свету и играл, преломляя лучи. Глазу неловко было смотреть в него, но почти сейчас же Бессменный стал различать в хрустале что-то вырисовавшееся в ней, сначала туманно, потом яснее и яснее.
И он увидел Надю. Она стояла перед Елагиным и плакала. Они прощались, он благословлял ее.
– Вы видите что-нибудь? – спросил Кутра-Рари, стоявший за спиной Бессменного.
– Вижу! – ответил тот.
Надя с Елагиным вышли на крыльцо. Их сопровождал благообразный старик, почтительно шедший за ними. Карета подъехала к крыльцу, лакей вынес два небольших баула и положил в карету. Судя по жестам Елагина, он успокаивал и утешал Надю, говорил, что так, мол, и нужно, что тут ничего поделать нельзя. Она села в карету, с ней рядом поместился старик, дверца захлопнулась, и карета покатилась.
– Надя уехала! – проговорил вслух Бессменный.
– Вы, значит, о ней думали, а не о том, о чем я говорил вам, – ответил ему Кутра-Рари.
В хрустале все смешалось, подернулось молочной дымкой, затем она растаяла, и хрусталь стал опять прозрачно-светлым, режущим глаз. Бессменный опустил шар.
– Что я видел? – обернулся он к Кутра-Рари. – Что это? Прошлое, настоящее, будущее или просто ничего не значащий бред?
– Вы должны были видеть настоящее, – ответил индус.
– То есть то, что происходило в ту минуту, когда я смотрел?
– Да.
– Так куда же она уехала?
Кутра-Рари пожал плечами.
– Я этого не знаю.
– Да не может быть!.. Ей некуда уезжать... с баулами... с каким-то стариком... прощалась с Елагиным... Не может быть! Я ее только что видел, она бы сказала мне... Я не верю вашему хрусталю...
Индус молчал.
– Хотя я там так ясно видел, – начал снова говорить Бессменный, – так ясно, как вчера в черном зеркале!.. Знаете что? Я готов сейчас отправиться опять на Остров и проверить.
– Проверьте! – сказал Кутра-Рари.
– Конечно, я так и сделаю. Можно послать за ямской каретой? Впрочем, я сам пошлю снизу. Мне все равно надо сказать два слова Цветинскому, – и, простившись с Кутра-Рари, Бессменный спустился вниз, послал слугу за каретой, а сам зашел в общий зал, где Цветинский трудился над сигом в черном масле.
– Что, брат, голод не тетка? – встретил тот его. – Ну, брат, не пеняй, от сига одни кости остались, я почти весь съел. Отлично он его приготовил.
Бессменный махнул рукой.
– Не до сигов мне теперь! Мне нужно сейчас ехать. Я зашел только, чтобы спросить тебя, как будет завтра утром: ты заедешь за мной или я должен отправиться к тебе, чтобы ехать на место дуэли?
– Заезжай ты ко мне.
– Драться будем на пистолетах?
– На пистолетах! – с трудом выговорил Цветинский, прожевывая кусок.
– Ну, до свиданья!
Пришли сказать, что карета подана, и Бессменный чуть ли не бегом выбежал из комнаты.
Всю дорогу гнал он кучера, то обещая на водку, то говоря, что он его в гроб заколотит. Переезд казался ему бесконечным, но, по мере приближения к Острову он начинал мало-помалу успокаиваться.
"Нет, – решил он, когда елагинский дворец был уже виден издали, – некуда ей уезжать, и все это – вздор и пустяки; вот я сейчас приеду и увижу ее. И отличный предлог у меня, чтобы приехать во второй раз сегодня: расскажу Елагину про фокус индуса, и он увидит, что это – вздор и маятник тоже был вздор".
Но когда князь поднимался по ступеням подъезда, сердце его все-таки сильно билось.
– Господин Елагин дома? – спросил он гайдуков, дежуривших в вестибюле.
– Никого не принимают! – почтительно, но твердо ответил старший.
– А барышня?
– Барышня уехали.
Бессменный почувствовал, как кровь отливает у него от щек и руки холодеют.
– Куда? – проговорил он.
– Не знаем-с.
– Да как? Надолго уехала или, может быть, просто в гости?
– Похоже, что не в гости, потому что с баулами и поклажей.
– С кем же уехала она?
– Незнакомый господин, старик, приехали, вызвали старшего камердинера, тот провел их прямо к барину, они поговорили, потом уехали с барышней.
Виденное Бессменным в хрустале оказалось не обманом. Все подтвердилось именно так, как видел он в хрустале.
Князь стоял некоторое время в раздумье, а затем, вдруг решившись, приказал:
– Доложите обо мне!
– Не приказано беспокоить! – пояснил один из гайдуков, наиболее смелый.
Бессменный стал настаивать.
– Я вам говорю, что доложите. Мне надо видеться немедленно, по важному делу. Доложите! Я на себя беру ответственность.
– Кабы не строгий приказ, – все-таки колебался один из слуг.
– Разве старшего камердинера позвать? – догадался другой.
– Ну, зовите старшего!
Явился старший камердинер. Бессменный долго толковал ему, что ручается, что барин не рассердится и примет его. Старший долго раздумывал, наконец кивнул головой.
– Хорошо-с, я доложу! – произнес он и отправился докладывать.
Бессменный, сильно волнуясь, стал ходить по вестибюлю в ожидании. Он знал, что Елагин падок на все таинственное, и не сомневался, что рассказ о Кутра-Рари и его хрустале заинтересует его настолько, что он простит, что его побеспокоили. Если же так, то он узнает, зачем и куда уехала Надя?
Старший вернулся и со строгим лицом доложил, что "просят".
Бессменный пошел наверх, в кабинет к Елагину. Тот сидел за письменным столом, в шлафроке, нахмуренный, сильно не в духе.
– Мне ни до кого сегодня, – встретил он князя, – и я принимаю вас лишь по настоятельной вашей просьбе. У вас важное, говорите, дело?
– По-моему, из ряда вон выходящее, – заговорил Бессменный. – Надежда Александровна уехала?
Елагин поглядел на князя, нахмурился и отвернулся. Должно быть, он был сильно расстроен. Бессменный всегда, во всех случаях видал его изысканно вежливым и учтивым, и теперь то, что он не ответил на вопрос, было для Елагина почти грубостью.
– Дело в том, – поспешил заговорить Бессменный, – что я видел ее отъезд на далеком расстоянии. Кутра-Рари показал мне его. Это было удивительно. Я не хотел верить, приехал сюда нарочно и вдруг узнаю, что она действительно уехала! Я побеспокоил вас, чтобы рассказать вам и засвидетельствовать о таком случае, который, по-моему, гораздо знаменательнее, чем остановленный индусом маятник.
Елагин, видимо, смягчился, как бы поверив тому, что Бессменный явился к нему не ради своего личного дела, но вследствие того лишь, что был поражен необычайностью случившегося с ним.
– Так вы говорите, – переспросил он, – что Кутра-Рари показал вам отъезд Нади? Каким же образом?
Князю вместо ответа хотелось закидать Елагина вопросами о том, куда уехала Надя, зачем, почему так внезапно и надолго ли? Но он должен был сдержать себя и ответить только:
– Он показал мне в хрустальном шаре, и я увидел в нем всю сцену отъезда.
– В хрустале! – повторил Елагин. – Я знаю об этом способе. Во Франции для той же цели берут стакан с водою, но это все равно... Ну, ничего нового вы мне не сообщили! Но все-таки это интересно.
– Кроме того, в эти два дня, вчера и сегодня, благодаря встрече с графом Фениксом и Кутра-Рари мне пришлось быть свидетелем еще многих странностей, – проговорил Бессменный и принялся рассказывать Елагину обо всем, что произошло с ним со вчерашнего дня.
Рассказать надо было, потому что только этим путем, то есть откровенностью, он мог получить хоть какие-нибудь сведения о Наде. Он не скрыл ничего, признался перед Елагиным во всем, передавая ему историю с медальоном во всех ее подробностях. Из этих подробностей Елагин легко мог заключить, что они с Надей любят друг друга.
Елагин, видимо, относился к нему далеко не враждебно; он слушал, порой перебивал, задавая вопросы, и снова принимался слушать.
– Из всех ваших слов, государь мой, – сказал он наконец Бессменному, – я могу заключить о тех чувствах, которые вы питаете к моей воспитаннице. Впрочем, я догадывался о них и раньше...
"Да, но где она, где она? – билось внутри Бессменного. – Скажите, где она!.."
– Но, к сожалению, я должен предупредить вас, – продолжал Елагин, – что едва ли вы увидетесь с нею когда-нибудь... Надя уехала от меня навсегда!..
– На-все-гда?.. Куда же?
– Этого я вам сказать не могу.
– Но как же так? Почему?
– Вы ведь знаете, что она была лишь воспитанницей моей? Да? Я не отец ей и не имел власти удержать ее у себя. Это все, что я могу вам сказать. Но не пытайтесь узнать, где она теперь... Все старания будут напрасны. Вы ее никогда не увидите.
Бессменный почувствовал, точно воздуха вдруг не хватило и дышать стало ему нечем. В глазах его потемнело, но он сделал над собой усилие и проговорил:
– Я найду ее!
После дуэли
Клавесины играли, и струны их пели, пели однообразно, уныло, протяжно нескончаемую песню, полную тоски. Звук ее то замирал, то усиливался, становился полным и гармоничным, потом вдруг спадал и раздавался снова и снова ослабевал.
Бессменный открыл глаза. Он лежал у себя в спальне, на постели. Клавесинов больше не было. Цветинский сидел на стуле, отвернувшись к окну.
– Очнулись! – послышался голос Петрушки.
Цветинский вздрогнул, обернулся и поглядел на Бессменного. Тот опять опустил веки, но звуков песни не услышал, словно ее и не было никогда.
– И впрямь очнулся! – проговорил Цветинский и подошел к кровати.
Князь снова глянул.
– Кто тут играл? – спросил он.
– Тут никто не играл, – ответил, нагибаясь, Цветинский.
– А клавесины? – улыбнулся Бессменный.
– Никаких клавесинов не было – это ты во сне, должно быть...
– А я спал?
– Бог тебя знает, спал ли ты или в беспамятстве был. Ты узнаешь меня?
– Узнаю.
Цветинский вдруг радостно просиял.
– Ну, значит, не бредишь, а в своем уме! Ты поесть не хочешь ли?
Несколько слов, произнесенных Цветинским, обессилили его, и он опять закрыл глаза. Говорить ему было трудно, но соображать он мог вполне ясно. Звуки замерли и не мешали.
Князь теперь отчетливо сознавал и помнил, что произошло с ним. Вчера он не ел целый день. Не пообедав с Цветинским, он поехал на Остров к Елагину, а от Елагина вернулся домой. Надя уехала. Нади не было, ее увезли, а куда? Елагин не только отказался сообщить, но заверял определенно, что нечего и стараться узнать, где она теперь.
Конечно, Бессменному легко было сказать у Елагина: "Я найду ее!" – но каково было исполнить это на самом деле? Где найти путь, как догадаться, получить хоть малейшее указание? "Кутра-Рари!" – решил Бессменный. Теперь он уже верил в силу индуса и в его чудодейственный хрусталь.
Он отправился в трактир на Миллионной, но не нашел дома Кутра-Рари. Пришлось опять вернуться к себе и остаться один на один со своими мыслями... А что могли дать эти мысли? Одно только убеждение, что, если Елагин заверял – напрасно-де будет искать Надю, так знал это наверняка; значит, никто тут ничего не поделает, ни даже индус с его чудесами, а уж один-то Бессменный совсем бессилен.
Да и с какой стати Кутра-Рари станет помогать ему? Индусу нужен зачем-то медальон – и он, пожалуй, поможет отыскать его, а Надю!.. Кутра-Рари прямо говорил против страсти, против любви его, то есть против Нади! Что же делать?
Бессменный искал и не находил ответа. Он забыл о еде и о сне, и заря застала его бодрствующим. Он все-таки помнил, что на сегодня назначена дуэль, и в определенный час поехал к Цветинскому, поднял его, и они отправились на условленное место поединка, в лес, за речкой Фонтанной.
Граф Феникс ждал их со своими секундантами. Одним из них был Кулугин.
Бессменный, после бессонной ночи, не евший почти сутки, едва владел собой; голова у него кружилась, в висках стучало, и в глазах расплывался туман. Настроение его было таково, что, когда их поставили к барьеру, он с удовольствием подумал не о том, как лучше ему выстрелить в противника, а о собственной смерти. Рука его сильно дрожала; когда он поднимал пистолет, то чувствовал, что даст позорный промах, если выстрелит, потому что не мог целиться. Эта дрожавшая рука рассердила его, и как бы назло самому себе он потянул курок. Раздался выстрел, и дым окутал все. Другого выстрела Бессменный не слыхал; он помнил только, как упал, и очнулся вот теперь, у себя в постели, услыхал голос Петрушки и увидел Цветинского.
– Я ранен? – спросил он, собравшись с силами.
– Не говори много, – остановил его Цветинский, – он тебе в бок угодил, навылет. Я думал – смертельно, доктор тоже сказал, что безнадежно... Тебе индус перевязку сделал и в рот капал какого-то эликсира.
– Кутра-Рари? Ты посылал за ним?
– Нет, он сам пришел. Он сказал, что к четырем часам ты очнешься... А теперь десять минут пятого.
– Индус придет еще?
– Ничего не сказал, не знаю. Да ты поесть не хочешь ли?
– Нет, а пошли сейчас Петрушку к индусу, попроси, чтобы он пришел ко мне.
– А бульону я тебе все-таки дам, – настоял Цветинский, – у меня нарочно для тебя бульон сделан, сам готовил... так и индус сказал, чтобы тебе дать бульону, когда ты очнешься...
И он с чайной ложечки стал кормить Бессменного бульоном.
Между тем граф Феникс вернулся с места дуэли после своего удачного выстрела домой вместе со своим секундантом Кулугиным. Он провел его в маленькую столовую, где был накрыт стол "для легкого утреннего завтрака", как сказал граф, но на самом деле тут было столько разных холодных яств, закусок, фруктов и сладостей, что их хватило бы на хороший обед. В фарфоровом севрском кофейнике дымился душистый кофе.
– Вы любите этот напиток? – стал угощать Феникс Кулугина.
Тот не заставил просить себя. С утра, чтобы не опоздать к поединку, он наскоро выпил стакан сбитня и теперь был голоден. Он ел с удовольствием, но казался молчаливым и грустным. Феникс изредка с улыбкой поглядывал на него.
– Я до сих пор не могу примириться с мыслью, как это мне не удалось достать для вас этот медальон! – заговорил наконец Кулугин. – Дело казалось таким простым. Я был уверен, что горничная достанет мне его.
– Но было уже поздно! – улыбнулся граф. – О медальоне, видимо, позаботились раньше.
– Как позаботились?
– А вы разве не знаете этого?
– Нет. На другой день после обеда у Елагина я утром ездил в его дворец и не мог добиться никого – ни горничной, никого, словом, а потом узнал, что и Надя уехала, а куда – неизвестно.
– Так что теперь нужно отыскивать уже не медальон, а саму его обладательницу?
– Во что бы то ни стало!
– Неужели она вам так нравится?
– Да, она мне так нравится! И теперь более, чем когда-нибудь, я надеюсь, что, может быть, успех будет на моей стороне. Ведь если она исчезла для меня, то, вероятно, также и для Бессменного. Елагин говорит всем, что она уехала за границу, навсегда, что ее ждет там какой-то высокий жребий...
– Да, он и мне объяснил так вчера вечером ее исчезновение, – подтвердил Феникс.
– Ну вот! Нельзя же предполагать, что ожидающий ее высокий жребий – замужество с князем Бессменным? Может быть, и исчезновение-то ее объясняется именно их любовью, открытой как-нибудь случайно. Взяли да и увезли ее от Бессменного – вот и все. Теперь ищи он ее! А, пожалуй, его сегодняшняя рана окажется смертельной, если же он и оправится, то, конечно, не скоро... Поле открыто для действий.
– Так вы желаете действовать?
– С вашей помощью, граф!
– Но помните, я вам обещаю эту помощь лишь при условии, что вы достанете медальон.
– Я не отказываюсь искать его. Вы говорите, о нем позаботились раньше?
– Да, когда наученная вами горничная сунулась в шкатулку – медальона уже там не было.
– Откуда вы знаете это?
– Знаю. Мало ли что я знаю? Не в этом дело. Но вы со своей решительностью и упорством мне нравитесь. Ищите медальон, а я готов помочь вам найти любимую девушку.
– Так, значит, моя услуга еще нужна вам? – обрадовался Кулугин. – Я очень рад. Я уже думал, что вам известна судьба медальона, что, может быть, он даже уже у вас... Помните, вы говорили, чтобы я торопился...
– Оставим судьбу медальона в стороне. Где бы он ни был, у меня или у кого-нибудь другого – мне нужно, чтобы вы искали его... Мне нужно так...
– Хорошо... Я буду искать, – согласился Кулугин. – Но если медальон у вас?..
– Тогда ищите его у меня.
– Но ведь это будет простая комедия!
– А не все ли вам равно?
– А если и с вашей стороны будет обещанная мне помощь – тоже не более как комедия?
– А это уже предоставляю вам самому рассудить. Как хотите, я вас ни к чему не неволю, – проговорил Феникс, вставая из-за стола.
Кулугин тоже встал и, огибая стол, случайно заглянул в окно. Он вздрогнул, двинулся вперед и остановился, протянув руки.
Окно выходило в сад. Из него была видна лужайка, и на дорожке, по ту сторону этой лужайки, Кулугин увидел Надю, гулявшую с француженкой-мадам. В то время как он заглянул в окно, они зашли за густую чащу кустов и исчезли, но он видел их и не мог ошибиться.
– Граф, – вырвалось у него, – да Надя со своей мадам у вас. Я сейчас видел их в саду. Они зашли вон за те кусты.
– Послушайте! – добродушно и весело рассмеялся Феникс. – По-вашему, все у меня: и медальон, и ваша возлюбленная. Однако вы и впрямь сильно увлечены ею, что она вам всюду мерещится.
– Да не мерещится, а я видел ее своими глазами у вас здесь, в саду.
– Говорят, влюбленные близки к сумасшествию – берегитесь!
– Неужели же мне показалось только?
– Все может показаться... Однако бросим пустяки и давайте говорить серьезно! Пройдемте сюда! – и граф Феникс поднял тяжелую портьеру, занавешивавшую дверь в соседнюю комнату, которая выходила окнами на противоположную саду сторону дома.
Кулугину хотелось остаться в столовой, чтобы глядеть в сад, ожидая, не появится ли там вновь Надя.
– Милости прошу! – настойчиво повторил граф.
Надо было повиноваться – иначе показалось бы неучтиво.
"Если она действительно у него, – сообразил Кулугин, – и если он скрывает это, то все равно настойчивостью и насилием я ничего не поделаю. Будем ладить с ним миром!.." – и он поспешно прошел в дверь.
Граф вошел за ним и опустил портьеру.
– Мне надо, чтобы вы устроили мне одну вещь, – начал он, усадив Кулугина и понижая голос. – Вот в чем дело...