"Государь мой милостивый Александр Данилович, услужник твой Михаило Щепотев поздравляет. По приказу, государь, вашему, мост через реку Нарову сделан. Да извествую милости твоей: пришел шведский флот, и с прежними судами всего их будет 40 кораблей… в том числе признаваем 4 тип-бомбардира, а всего они к нам бросали бомбы калибром трехпудовые, а на кораблях пушек по 20, и по 24 видел сам, которые в близости стоят от устья реки Наровы, а другие далече стоят в море верстах в 5 и меньше, а по сколько пушек на иных кораблях, того неведомо, а ядра имеют калибры 24 и 6 фунтовые. А от их бомбардирства и стрельбы нам трудности никакой нет. А знатно, что тут во флоте виц-адмирал, на корабле на фок-мачте поставлен его флаг. А по ведомости взятых языков, что на тех кораблях солдат 1000 человек, а больше на тех судах нагружено хлеб, солод, сельди, мясо, масло, и при моей бытности ничего с кораблей в Ругодев (Нарву) провианту не выгружали. Только ночью, еще мост не сделан был, на мелких судах 700 человек солдат, которые сбираны были из мужиков Колыванского уезду тому ныне третий год, а у того полку полковник Гаспор, из тех судов ссадились на берег ночью и прошли в Ругодев…"
Не был безучастен Щепотев и при, взятии Нарвы, когда Меншиков и Петр перехитрили коменданта Нарвы Горна, зайдя в обход города с тыла. Два полка – Семеновский и Ингерманландский, одетые тогда в новую форму синего цвета, были приняты Горном за прибывшее от шведского короля подкрепление. Внезапный удар – и крепость была захвачена. Вскоре после падения Нарвы сдались русским войскам Ивангород и Дерпт.
Историки отмечают особенную радость Петра по поводу взятия Нарвы. Пир был устроен знатный. Перед домом Меншикова стояла осадная мортира дулом кверху, Петр черпал из мортиры кружкой вино и пил за здоровье солдат и генералов.
В Москву Ромодановскому Петр сообщал о штурме Нарвы: "Где перед четырьмя леты (то есть четыре года назад. – К. К.) всемилостивый господь оскорбил, тут ныне веселыми победители учинил: ибо сию преславную крепость, чрез лестницы шпагою, в три четверти часа получили".
Боевой опыт русских войск, приобретенный при захвате крепостей Нотебург и Ниеншанц, всецело оправдал себя в дальнейших битвах.
Между тем в устье Невы поспешно и многой силой воздвигалась Петропавловская крепость и строился Петербург. Когда требовались на такое дело работные люди, Петр не останавливался ни перед какими строгими мерами. На строительство новой, предполагаемой Петром столицы шли под конвоем тысячи и десятки тысяч крестьян, затребованных из ближних северных областей и даже из Сибири.
В указах царских говорилось: "А на покупку им хлеба и на дачу по полтине на месяц каждому работнику надобно всем сорока тысячам человек денег сто тысяч рублей, которые и собрать по-прежнему с тех, которые в домах останутся… А выслать и приводить сюда оных работников по прежнему указу самим воеводам, а для провожания их, чтоб они с дороги не бегали, велеть им, воеводам, взять с собой по нескольку человек каких-нибудь служилых людей или рекрут с ружьем…"
Шведский король Карл Двенадцатый, узнав о закладке и строительстве Петербурга, насмешливо и самонадеянно сказал: "Пусть сосед мой Петр строит города, они будут взяты шведами".
Осенью, в год закладки Петербурга, пришел сюда голландский корабль с солью и вином. Первая ласточка, первая радость Петра, предвидевшего, что великое будущее России зависит от возвращения ей невских берегов…
На Свири, в Олонце и на Неве усиленно строился военный флот. Петр успевал бывать там и поторапливать корабельных мастеров, строивших фрегаты и удобные для боевых действий подвижные галеры, ставшие впоследствии грозной силой против шведского флота…
В те дни петровских побед в Астрахани вспыхнуло восстание. Петр был вынужден снять из действующей армии часть войск под командой фельдмаршала Шереметева и направить их на усмирение повстанцев.
Пусть не кажется странным, удивительным и неслыханным – от Петра этого можно ожидать – с ответственными полномочиями, в роли связиста-разведчика и наблюдателя за действиями прославленного в боях фельдмаршала Петр срочно направил сержанта Михайла Щепотева.
В неподкупности и в бескорыстии Щепотева, в его преданности Петр не сомневался. Другое дело – люди боярского отродья. Они служат "и верой, и правдой", но, мечтая о победе силою солдатского оружия, имеют еще и другую неблаговидную цель – личного обогащения, расширения собственных и без того обширных земель и увеличения числа подданных им крестьянских бесправных душ. Так было и в этот ответственный момент с фельдмаршалом Борисом Петровичем Шереметевым.
Ведая, что в нелегкий час Петр будет покладистее, Шереметев обратился к нему с просьбой о расширении своих владений. Разорение богатейшему фельдмаршалу, конечно, не угрожало, однако Петр, чтобы настроить его на боевой лад, ответил ему письмом:
"Дело о твоей деревне сделано. Для бога не мешкай, как обещался, и тотчас поди под Казань…"
Не очень-то быстро двигались со всей поклажей войска Шереметева. В конце декабря 1705 года фельдмаршал был в Казани.
Царское повеление привез в Казань 16 января любимый сержант государя Щепотев. Петр писал Шереметеву, что господину сержанту велено быть при нем некоторое время "и, что он будет вам доносить, извольте чинить". Щепотеву было указано: "Смотреть, чтобы все по указу исправлено было. И буде за какими своими прихоти не станут делать, и станут да медленно, говорить. И буде не послушают, сказать, что о том будешь писать ко мне". И добавлено: "сего фельдмаршалу не писано".
Надо полагать, не велико было удовольствие фельдмаршалу иметь за собой надзирателем сержанта. И это его неудовольствие, так или иначе, проявилось.
Одновременно Петр направил в Астрахань некоего астраханца Ивана Кисельникова с грамотой, требуя прекращения "бунта", выдачи зачинщиков и обещая милость тем, кто покорится воле царской.
Попытка астраханцев поднять восстание на Дону не увенчалась успехом. Продвинуться вверх по Волге им также не удалось. В самой Астрахани начался раскол.
Астрахань сдалась.
Прежде чем начался розыск-следствие по делу "воров"-заводчиков, Шереметев сообщал адмиралу Головину свои воззрения на происшедшее и жаловался на приставленного к нему Щепотева, который пришел в Астрахань за несколько дней до прихода войск Шереметева и был задержан, по сути дела, пленен восставшими:
"А как Михаило Щепотев сидел у них в городе, и они чаяли, что он-то и пущий будет в промысле и бомбардир: для того больше и держались, и выняли у него письма, которые прислал мне троицкий соборный старец Дашков, что было в Астрахани полков и в них людей, и тем принес великую беду монаху, и живу бы ему не быть, если бы взять не поспешили. А как я вошел в город и пришел на двор свой, и он, Михаило, говорил во весь народ, что прислан он за мною смотреть и что станет доносить, чтоб я во всем его слушал. И я не знаю, что делать?.."
В следующем письме, 5 мая, Шереметев снова жаловался Головину на Щепотева:
"Если мне здесь прожить, прошу, чтоб Михаило Щепотева от меня взять. Всенародно говорит, что он хочет меня государю огласить, не знаю чем, и с Александром Даниловичем ссорит и говорит, я-де тебя с ним помирю. Боюсь, чево бы надо мною не учинил. Ракеты денно и ночно пущает, опасно, чтоб города не выжег…"
Как видно, не робкого десятка был Михаило Щепотев, который, имея в подчинении в Астрахани только четырех солдат, пользуясь полномочиями государя, наводил страх на фельдмаршала.
Не прямо, окольным путем, через Головина, фельдмаршал пытался известить Петра о неприязненном к нему отношении Щепотева. И Головин, будучи на равных в чинах, соглашался с фельдмаршалом, отзываясь небрежно о сержанте:
"О Щепотеве я известен, все знают его, какой человек. Ныне писал ко мне, жалуясь на тебя, что будто ты не милостив больно по наносу злодеев, которые ко взяткам склонны…"
Неприязнь фельдмаршала, его нежелание считаться с каким-то сержантом, хотя и доверенным государя, в свою очередь вынудили Михайло Щепотева жаловаться Петру.
7 мая в донесении государю он писал:
"Изволил ты ко мне писать, как фельдмаршалу с астраханцами поступать. Он, фельдмаршал, мне сказал, что никаких статей у него нет, как с астраханцами поступать. Письмо твое из Минска от 7 марта о разборе дворян я получил через 2 месяца. Оно отправлено из Москвы 12 марта с человеком Бориса Петровича, для чего продержал, не ведаю. Фельдмаршал выбрал 200 дворян лучших и богатых, написал к себе в выборный шквадрон, я требовал их к себе, он мне не отдал. Притом явилось в его разборе воровство… С самого начала фельдмаршал стал на меня гневаться за то, что я говорил ему противно, для чего ведет неравно с своим шквадроном полк Шлюссельбургский и другие, которые при нем обретаются?.."
Петр не мог не знать об отношениях между фельдмаршалом и сержантом, однако не стал их примирять, а, довольный подавлением восстания, наградил и осыпал милостями Шереметева, Щепотеву же выразил высочайшим рескриптом благодарность за труды в астраханском деле и повелел ему выехать из Астрахани, раньше чем пойдет оттуда с полками Шереметев. Не иначе как Петр хотел услышать из уст Щепотева подробную информацию о восстании, тем более что сержант находился некоторое время внутри событий и наблюдал непосредственно за их ходом.
Обещания и предписываемая Петром Шереметеву "милость и ласка" к восставшим астраханцам скоро превратились в "розыск" и строгие меры наказания.
23 апреля 1706 года от государя последовали Шереметеву статьи, по которым он должен был принимать меры строгости к "пущим заводчикам":
"Солдат прозвищем Жегала был старшина и лучшей вор, да и из других полков и из посаду которые были лучшие воры, Яков Носов, Гаврила Ганшиков, Иван Федоров, Иван Васильев да Прохорко, Московского полку Петр Тиханов, Иван Баранов, Афанасей Ясаул, Борисова полку – Буйла, да Яхтинского полку писаря и Донского казака, что был атаманом, держать за крепким караулом…"
И там же сказано:
"Офицерам и солдатам, которые пришли с фельдмаршалом и были в бою, дать на три месяца сверх окладов из тамошних денег из воровских пожитков".
Следствие по обвинению заводчиков восстания велось в Преображенском приказе в Москве под наблюдением и при участии Ромодановского. Самые тяжкие пытки применялись к обвиняемым.
Ромодановский о ходе розыска доносил Петру:
"Стрельцы астраханские, заводчики и пристальцы, все с пыток в бунте винятся: бунт по словам их учинился за бороды, за веру, за платье, которое обрезывалось у женского полу не по подобию, и за новые сборы. А в письмах к ним, для возмущения, с Москвы от кого или из иных государств было ль, не сознаются…"
В конце концов следствие завершилось казнями. Можем поверить итогам, приведенным в книге Г. Есипова "Раскольничьи дела XVIII столетия".
По астраханскому бунту –
Пущих заводчиков казнено в Преображенском приказе:
колесовано – 6 человек отсечены головы – 42 тоже на Красной площади – 30 около Москвы по дорогам перевешано – 242 во время розысков померло – 42
Всего – 365 человек
Казнь произведена в конце 1707 года.
Михаила Щепотева тогда уже не было в живых…
По возвращении из Астрахани Петр направил его во флот. Щепотев не был причастен к розыску по делу астраханского восстания. Не намекнул ему государь и о несогласиях с Шереметевым. Все это было сочтено естественным: слишком различны в чинах Шереметев со Щепотевым.
Недолго пришлось Щепотеву принимать участие в защите невских берегов от шведов.
Впрочем, приведем выписку из "Гистории Свейской войны", составленной Петром, находившим время редактировать и писать отдельные места в журнале, который вел кабинет-секретарь его величества Алексей Макаров.
"Октября 12 дни отправлены были Преображенского полка сержант Михаиле Щепотев, да бомбардир Автоном Дубасов, да 2 от флота унтер-офицера Скворцов да Наум Синявин на малых пяти лодках с 48 человеки командированных солдат и гренадеров к торговым шведским кораблям, которые тянулись от города в море; но тюка лодки сыскивали, тем временем оные корабли пооттянулись дале; потом стал быть туман и скоро ночь наступила. Которые посланные, ради темноты, наехали на адмиральский бот, зовомый "Есперн", на котором было 5 офицеров, 103 человека солдат и 4 пушки, который бот оными лодками атаковали и взяли, побив большую часть людей, а достальные ушли под палубу, где наши их заперли. Потом пришел на ту стрельбу другой бот их на выручку, который наши из пушек со взятого бота отбили и взятый бот привезли к лагерю. На сем бою наших от 48 человек остались 18 живых, и в том числе только 4 нераненых. Из неприятелей побито офицеров: 2 капитана, 2 поручика, 1 прапорщик; да солдат, которых перечтено телами, 73 человека, да живых взято в полон 23 человека солдат и трое женских персон. И тако сия неслыханная акция с великим мужеством учинена: ибо атаковали и взяли вдвое сильнее себя, и в таких малых лодках, между которыми только одна была такая, что 15 человек уместилось, а в прочих по 7 и по 5 человек; а привезли наши 18 человек неприятелей с ружьем 23 человека. А из вышереченных 18 человек 4 нераненых, да 4 или 5, которые легче были ранены, так что могли помогать; а прочие поистине так тяжело были ранены, что с мертвыми лежали на палубе…
В этой неравной схватке погиб и сержант Михаило Щепотев.
По приказу Петра хоронили Щепотева 21 октября с особыми почестями, с пушечной пальбой, молебном и похвальным словом.
Сам государь присутствовал на похоронах и оплакивал смерть своего любимца…
Кто он, чей, откуда родом, этот организатор-исполнитель воли Петра – Михаило Щепотев?
Быть может, историки, когда-либо "пыль веков от хартий отряхнув", найдут биографические сведения о нем и поведают читателям?..
От Полтавы до Гангута
Речь идет о небольшом пятилетнем промежутке времени, в начале и конце которого состоялись два знаменитых победоносных, под руководством Петра Великого, сражения. Одно из них – Полтавская битва, другое – Гангутское сражение на море.
Вместе с увеличением боевой мощи за время войны окреп и боевой дух русского солдата, понявшего цель войны и необходимость победы ради спасения своего отечества, своей русской нации, уже объединившей вокруг себя и другие, малые народности.
Сухопутная армия Петра победила, по сути, учинила разгром армии шведского короля, предрешила дальнейший исход войны. Усталый и нервно потрясенный, Петр сразу же после удачной битвы, не мешкая, позвал к себе кабинет-секретаря Макарова и в тот достопамятный день, 27 июня 1709 года, продиктовал письмо для немедленной отсылки Федору Апраксину, находившемуся в строящемся Петербурге:
"Объявляю Вам о зело превеликой и нечаянной виктории, которую господь бог нам, чрез неописанную храбрость наших солдат, даровать изволил, с малой войск наших кровью… Знамен, пушек множество взяли, також генерала-фельдмаршала господина Рейншильда, купно с четырьмя генералами, а именно: Шлиппенбахом, Гамильтоном, Штакельбергом и Розеном. Также первой министр граф Пипер с секретарями в полон взяты, при которых несколько тысяч офицеров и рядовых взято, о чем подробно писать будем вскоре (а ныне за скоростью невозможно) и единым словом сказать, вся неприятельская армия фаетонов конец восприняла. (А о короле еще не можем ведать, с нами или со отцы нашими обретается…) И сею у нас неслыханною новиною вам поздравляем, и прошу господ вышних и нижних, морских и сухово пути поздравить. Петр".
К этому письму добавлены Петром собственноручно весьма существенные слова, выражающие его окончательную уверенность в выборе места для новой столицы на северо-западе страны:
"Ныне уже совершенно камень во основание Санкт-Петербурга положен…"
От Полтавской битвы, с тех пор, когда, по выражению Петра, "непобедимые шведы хребет свой показали", и до морского славного Гангутского сражения прошло пять лет.
В 1710 году петровские войска заняли Выборг, Ригу, Ревель, Кексгольм, Пернов и другие города.
Об успехах русских войск Петр рассылал нарочных с грамотами по всей стране, оповещая города и села о возвращении Карелии и присоединении прибалтийских побережий Лифляндии и Эстляндии. Даже вологодскому купцу Саватееву, находившемуся с торговым караваном в Китае (или в пути), дабы и в Китае о том было известно, была отправлена грамота, представляющая собой обзор военных событий:
"От великого государя царя и великого князя Петра Алексеевича, всея Великий и Малыя и Белыя России самодержца, купчине нашему Ивану Прокофьевичу Саватееву с товарищи. Объявляем вам, понеже чрез помощь всевышняго войсками нашего царского величества компанию швецкую сего 710 году едва не сравнительну Полтавской 1709 году даровал, ибо и оставшие неприятельские шведские городы: Рига, Корела, Выборг, Пернов, Диомент, остров Эзель, на нем крепость Аранцбург взяты, а и последней Ревель, он же и Колывань, ныне на оккорд сдался, и тако Лифляндия и Эстляндия весьма от неприятеля отобрано и единым словом изрещи, что оной неприятель швед на левой стороне Восточного моря не точию [не только] городов, вышнего к нам пособием, но ни степени земли не имеет. И ныне точию надлежит нам просити его, всех содетеля, дабы по своим к нам неизреченным щедротам добрый мир даровати изволил, о чем повсюду нашего царского величества державы надлежит его, всеблагого бога нашего, благодарите. И как к вам сия наша великого государя грамота придет, и вы б о сем при своем короване всем объявили. Писан на Москве, лета 1710 декабря в 16 день. Дьяк Яков Щетинин. Справил Михайло Фролов. А с сим ведением от нашего царского величества послан офицер полков московского гарнизона Алексей Марков".
Усиленно и поспешно строился Петербург. Особое внимание уделялось военному флоту. Строились многопушечные трехмачтовые корабли, строились легкие, увертливые и подвижные в боевой обстановке галеры. Строились на северо-западе, вблизи от новой столицы, на верфях Олонецкой и Лодейнопольской, строились в Ладоге, в самом Петербурге, в Адмиралтействе…
Следует бегло коснуться истории русского флота, в частности строительства галер.
В древние времена галеры употреблялись в морских сражениях в Греции и других прибрежных к Средиземному морю странах. При Петре, в 1696 году, была доставлена первая галера из Голландии в Архангельск, Из Архангельска водой отправлена в Вологду. В Вологде ее разобрали на отдельные "члены" и на двадцати больших дровнях и подчунках увезли в Москву, в Преображенское.
Когда вологодские плотники разбирали на части это судно, узнали, что оно прибыло из заморской страны, сначала подивились, а потом прикинули умом и сказали, что им по такой манере и самим можно строить".
– Может, за морем телушка – полушка, да перевоз рубль. Если государь захочет, мы не хуже топоришком да долотишком справим, дай только срок да доброе деревье…