Элфи зашла в кафе на углу и попросила одну порцию мороженого за форинт. Стоя у прилавка, она не торопясь ела мороженое и разглядывала детишек, входивших сюда вместе с родителями. Когда с мороженым было покончено, в ней уже созрело решение поехать на Пашарет, к отцу. Все же он у нее самый порядочный изо всей семьи. На него она меньше всего в обиде. Папина судьба немножко похожа на ее собственную: его тоже в свое время бросила Элфина мама. Так что не его вина, если Элфи и он оказались так далеко друг от друга. Отец, может быть, до сих пор любит маму. Он-то, во всяком случае, никогда ее бы не бросил.
Элфи дошла до улицы Вешелени и там села в автобус. На обратный путь денег у нее уже не хватит, но не беда - даст отец…
Парикмахерская, где работает отец, помещается в большом трехэтажном доме загородного типа с палисадником. В этом же доме бакалейная лавка и мясная. Перед входом в парикмахерскую зеленеют кусты, а с другой стороны дома есть даже маленькое кафе, столики которого разместились прямо в саду. В парикмахерской всегда прохладно, и даже в ясный летний полдень здесь горит электричество, так как помещение длинное и узкое. Посетителей было мало.
- Здравствуй, папа, - сказала Элфи, остановившись поодаль, так как знала, что отцу сейчас некогда разговаривать с ней.
Отец кивнул ей и улыбнулся в знак того, что он скоро освободится, а сам продолжал разговаривать со своей клиенткой. Его за то и любят посетительницы, что у него хорошие манеры и веселый характер.
- Купить машину, побывавшую в капитальном ремонте, - только лишние хлопоты, госпожа актриса, - сказал он, обращаясь к рыжей даме. - Господин Самоши, актер, в конце концов, так и продал свой "БМВ". Говорит, теперь он каждый день ездит в город на такси и это все равно обходится ему дешевле, чем ремонтировать собственную! В прошлом месяце с него запросили пять тысяч форинтов за одно только сцепление.
Ага, значит, эта рыжеволосая дама актриса! Здесь, на Пашарете, живет много знаменитых людей.
- Ну, как дела? - спросила у Элфи тетя Манци, маникюрша, которая, как и все другие работавшие в салоне, хорошо знала Элфи.
- Как сажа бела, - отвечала та, зная, что тетя Манци любит такие шутливые ответы.
Элфи тут же подошла к тете Манци, потрогала ее инструменты - маленькие ножницы, напильники, - подержала и подивилась флакончикам с лаком для ногтей. Их было не меньше десятка - все разных оттенков: от пурпурно-красного до перламутрово-бледного.
- Теперь и мне можете покрасить! - сказала Элфи.
- Как бы не так! А что в школе на это скажут?
- Ну, покройте, пожалуйста, лаком. Школу я окончила, - просяще зашептала она, протягивая тете Манци свою худенькую, с коротко обстриженными ноготками руку.
- А платить чем будешь? - пошутила тетя Манци, но все же взяла руку девочки и тут же покачала головой: - Тем, кто грызет ногти, мы лаком не покрываем.
И, поскольку тетя Манци знала Элфи с детства, то она открыла один из пузырьков - чуть ли не самый красный! - и кисточкой ловко провела поочередно по всем Элфиным ногтям. Элфи начал вдруг разбирать смех. Таким странным, прохладным, щекочущим было прикосновение кисточки! А еще более странными выглядели теперь ее пальцы, будто по капельке крови проступило на каждом! Элфи дивилась и не смела пошевелить ими. Будто и руки-то теперь были не ее! Вот если бы в этот миг ее увидела бабушка! От этой мысли Элфи сразу заробела, но одновременно с робостью в ней проснулось и ее упрямство: "Я теперь уже взрослая!"
Отца ей бояться нечего. Он никогда ничего не скажет. Правда, они редко с ним видятся, и, когда это все же случается, он очень добрый: дает ей деньги, покупает пряники и все время спрашивает: "Хочешь газировки с сиропом? Хочешь в кино?"
Вот и сейчас, закончив с прической рыжеволосой актрисы, он первым делом, взяв свою теперь уже взрослую дочь под руку, отправился с ней в кафе, что с другой стороны дома. В дневное время здесь совсем мало народу: почти все столики пустуют. Отец заказал для Элфи сливочный торт, имевший форму домика, и спросил, что у нее нового.
- Не провалилась! - отвечала Элфи. - С понедельника могу выходить на работу.
- Ой-ой! - воскликнул отец и потер свой лысеющий лоб. Он совсем не замечает, как летит время. - Конечно! Конечно! Я позвоню Антону.
Антоном, или попросту Тони, звали заведующего той самой парикмахерской, в которую Элфи должны были теперь взять в ученицы. Старый приятель отца и тоже очень добрый. Папа частенько говорил, какой "хороший малый" этот Тони. Папа всегда называет "парнями" и "малыми" всех взрослых людей. Привычка. И о себе он обычно говорит так, будто он все еще "парень". Элфи не знает в точности, сколько лет ее отцу, но думает, что уже около пятидесяти. Но папа не замечает, как летят годы.
Элфи, хоть и медленно, не торопясь, ела свой сливочный домик, все же вскоре покончила с ним.
А вместе с ним иссякли и их темы для разговора. Отец расплатился. Сначала он попытался набрать по карманам мелочь, но это ему не удалось. Тогда он достал из-под белого халата, из заднего кармана брюк, свой кожаный бумажник и вынул из него сто форинтов. Сдачу же со ста форинтов он пододвинул к Элфи. Сдачи было почти восемьдесят форинтов.
Элфи даже зарделась от радости. Отец заметил, как она покраснела, и тут же, вынув из бумажника, который он уже собирался убрать, еще одну сотенную бумажку, положил ее перед дочерью.
- Это за хорошую сдачу экзаменов! - пояснил он.
У Элфи не было при себе сумочки, а только маленький красный кошелек, лежавший в кармане юбки. В него не запихнешь такую уйму денег. Поэтому она раскрыла аттестат и аккуратно вложила в него деньги: сотню и двадцати - и десятифоринтовые бумажки.
Затем отец проводил Элфи до автобусной остановки, поцеловал на прощание. Когда подошел автобус, она быстро вскочила и уже из дверей еще раз напомнила отцу:
- Позвони Тони!
Отец кивнул в знак того, что не забудет. А Элфи всю дорогу крепко сжимала в руках аттестат с деньгами. Ей было радостно и чуточку тревожно. Выходит, хорошо она сделала, что поехала к отцу! Вот только бабушка… Снова будет бранить: "Где болталась? Я уж думала, тебя машиной сшибло". Деньги она, конечно, отберет. Оставит какую-нибудь мелочь, да и то после длинной-предлинной проповеди: смотри не истрать все на мороженое, а то заболит горло. А ногти? Разве спрячешь их от нее? Надо бы смыть лак…
Элфи сошла с автобуса на углу улицы Надьдиофа и медленно поплелась домой. Вот уже их улица. Навстречу на роликовых коньках по тротуару несутся соседские ребята семейства Вида, громко горланя в лицо всем встречным. Они сделали вид, будто летят прямо на Элфи, и лишь в последний миг с громким свистом свернули и пронеслись мимо. Вот и еще один жилец их дома - первоклассник Мики Кочиш, проворный и нагловатый, выбегает ей навстречу:
- Дай форинт. Мне на значок надо.
Мики всегда у всех просит деньги, в особенности у тех, кто уже давал ему однажды. Элфи в девяти случаях из десяти говорила: "Как же, держи карман шире!" Но иногда давала, как вот и сейчас. Мики умчался с форинтом. Теперь недели две от него не будет отбою.
Вдруг ее взгляд упал на тот самый лиловый костюм, который еще с апреля висит в витрине "Химчистки". Стоит он сто тридцать форинтов. Элфи уже давно купила бы его, да не на что, она уже истратила деньги на новые туфли и купальник. Других же покупателей на костюм не находилось, потому что он слишком уж маленький; женщин с таким комариным телосложением и не найдешь, разве что какой девочке-подростку приглянется.
Элфи, недолго раздумывая, вошла в лавку. Юбку она только приложила к себе, жакет же померила и полюбовалась на себя в зеркало. Толстая, белокурая женщина у окна, поднимавшая петли на чулках, сказала, что жакет сидит на ней хорошо и что в талии можно даже немножко забрать. А материя иностранная: владелица, принесшая костюм на продажу, получила посылку из Бразилии. Элфи уплатила сто тридцать форинтов и с гордо поднятой головой отправилась домой, неся на руке лиловое чудо из Бразилии. До сих пор она дрожала при мысли: что скажет бабушка о ее красных ногтях. А тут еще в довершение всего этот костюм…
Бабушка сидела на лавке у ворот.
- Ну, слава богу! Наконец-то! А это что еще за тряпка у тебя на руке?
- Папа купил, - строптиво сказала Элфи побледнев.
Бабушка всплеснула руками и выхватила у Элфи юбку с жакетом. Она мяла костюм, разглядывала его на свет и при этом вовсю ругала Элфиного отца, этого беспутного лоботряса. "Будь у него голова на плечах, - говорила она, - он сообразил бы, что такой цвет вообще не подходит молоденькой девчонке".
- Да ведь этот самый костюм уже три месяца висит в нашей "Химчистке"! - злорадно сообщила дворничиха.
Большего бабушке и не надо было.
- Ах, вот как! Значит, ты соврала? Значит, это не отец купил?
- Нет, отец. Он дал мне на него денег.
- Ну ладно, - сказала бабушка, не желавшая продолжать ссору в присутствии дворничихи. - Отдадим эту тряпку в краску и сделаем из него приличный темно-синий костюм. Материя-то, видно, неплохая.
С этими словами бабушка поднялась с табуретки и пошла домой. А Элфи понесла за нею следом табуретку. Лиловый костюм бабушка крепко держала в руках.
Об аттестате не заговаривали весь день. Бабушка совсем забыла о нем, а Элфи не напоминала. Бабушка ходила и прикидывала: не сходить ли ей в магазин возле Западного вокзала, там продают хорошую краску. Надо будет дома покрасить, а то еще в "Химчистке", чего доброго, форинтов сорок возьмут за это.
Элфи положила аттестат с оставшимися деньгами в ящик, в котором вот уже восемь лет хранит она свои книги и тетради. Она слушала ворчание бабушки, а та все допытывалась, во что обошелся этот паршивый костюм, и говорила, что он, наверняка, не стоит столько. За такие деньги можно купить и что-нибудь получше, более подходящее для девочки. Элфи сидела, сжав пальцы в кулаки, чтобы бабушка не увидела ее накрашенных ногтей; внезапно ею овладело непонятное чувство уныния и горести. И почему так? Ведь бабушка ее не обидела. Может быть, Элфи не хотелось, чтобы бабушка перекрасила ее бразильское чудо из лилового в темно-синий цвет? Да нет, это ее не огорчало. Она была совершенно согласна с бабушкой. Мало того: вероятно, она и сама не стала бы носить лиловый костюм. Во всяком случае, она не уверена, что стала бы его носить. Ведь она и купила его совсем не потому, что он ей понравился, а потому, что ей хотелось отомстить всем, кто постоянно командует ею, все запрещает ей, а на деле так мало ею интересуется. Сегодня у Элфи очень трудный, бурный день. Быть может, она устала и оттого такая унылая, грустная: сколько всего случилось сегодня утром! А ведь с каким нетерпением ждала она дня, когда наконец расстанется со школой! Больших усилий стоило Элфи окончить восьмой класс, да еще успешно, а что в результате изменилось? Выкрасила в красный цвет ногти и купила себе лиловый костюм. Да и то из упрямства! Элфи реветь хотелось от горя, да еще и потому, что она чувствовала: бабушка права, в государственном универмаге за сто тридцать форинтов можно было купить гораздо более красивое летнее платье. Даже в этом она такая невезучая! Хотела отомстить другим, а наказала только себя…
В этот-то миг и появилась Бэби: в цветной юбке и светло-голубой нейлоновой кофточке, совсем прозрачной. Она пришла попросить у бабушки пять форинтов: честное слово, всего на четыре денечка, только до первого. У нее нет ни гроша.
Бэби не впервые просила деньги у бабушки. Но всегда отдавала, и бабушка не отказала ей, только пожурила немного. Ей, мол, все равно, просто она как старшая говорит: нельзя так плохо распределять деньги. Жить в долг - плохая привычка.
Бэби поблагодарила за деньги, шутливо послала бабушке воздушный поцелуй и спросила Элфи:
- А ты что такая мрачная? Неужто провалилась? Ну и плюнь на это!
Как бы то ни было, Бэби оказалась единственной, кто вспомнил, что Элфи сегодня окончила школу. Бабушка сразу спохватилась.
- Ну и хороша внучка! - сказала она. - Да ты мне даже и аттестата не показала!
- А ты и не спрашивала, - возразила Элфи. - Не бойтесь, не провалилась.
Бабушка расчувствовалась, но, не желая показывать виду, воскликнула, обращаясь к Бэби:
- Вот полюбуйся на эту бездельницу! С доброй вестью первым делом помчалась к своему шелапутному отцу. Она его, видите ли, любит! За то, что он ей все позволяет, деньгами балует. А пришлось бы у него жить, посмотрели бы мы тогда! Тебе у него небо показалось бы с овчинку. Значит, он тебе дороже, чем я? А я знай работай на тебя. С пеленок вырастила. Значит, он тебе хорош, а я плоха?
И глаза бабушки - вопреки ее воле - наполнились слезами. Тут бы Элфи вскочить, подбежать к бабушке, прижаться к ней, обнять, поцеловать ее, как того хотелось и бабушке, да и в какой-то степени самой Элфи! Но желала этого только одна половина Элфи, та, которая любила бабушку и хотела вместе с ней и плакать и смеяться. А вторая половина шептала: "Как бы не так! Вот еще!" И Элфи казалось, что она надвое раскалывается.
Бабушка и сейчас ругает ее! Даже нежность свою она выражает бранью. Ругает отца, никогда и ничем она не довольна. Значит, и в бабушке сидят два существа: доброе и злое. И Элфи такая тоже! И, может быть, все такие - и отец и мама, - только Элфи их еще мало знает с этой злой стороны.
А Бэби смотрела, смотрела на них из-под черных, как сажа, ресниц и вдруг сказала:
- Бабусенька, отпустили бы вы Элфи на танцы. Да и сами бы сходили с нами. Ей-богу! - В голосе ее слышались настойчивость, задор и желание сделать что-нибудь доброе.
- Что такое? - переспросила бабушка.
Элфи не успела, да и не посмела бы ничего сказать. Но в протестующем возгласе бабушки было совсем мало возмущения, и Бэби это сразу подметила.
- Вы не думайте, что это какое-нибудь плохое место. Приходите, сами увидите! Там бывают хорошие ребята, а многие девушки приходят со своими мамашами. Сидят, разговаривают. А Элфи заслужила хоть маленькой награды за хороший аттестат!
Бабушка взглянула на Элфи. И этот взгляд свершил чудо. Элфи поняла, что дело не безнадежно. Бабушка, если ее как следует попросить, уступит. И в Элфи победила добрая половина или, может быть, это была просто хитрость, желание подольститься. Ну, если и было, то самая малость. Дорогая, милая бабушка! Угрюмая девчонка вспорхнула со своего места, как мотылек, подлетела к бабушке и повисла на ней:
- Бабушка, милая, любимая, единственная!..
Бабушка надела свое шелковое черное с белыми разводами платье, Элфи расчесала косу. А Бэби тем временем начищала ее черные туфли. Элфи нарядилась в лучшее летнее платье - светло-голубое. Бэби сбегала домой, принесла свои красные крупные бусы. Потом попудрила Элфи нос и хотела накрасить губы, но этого уж бабушка не позволила. Не все же сразу! Красные ногти Элфи бабушка заметила, но только посмеялась:
- Эх ты, мартышка!
Она догадалась, что ногти Элфи покрасили у отца в парикмахерской.
Пока они собирались, вернулся дедушка. Но бабушка, не дав ему опомниться и удивиться, воинственно стала на сторону Элфи:
- Пусть сходит на танцы. Что в этом такого? Молодая девушка, окончила школу. На следующей неделе работать пойдет. Не квасить же нам ее дома. В мое время таких уж замуж выдавали. Глупо, конечно, делали. Но погулять, повеселиться молодым надо.
III
Элфи любит парикмахерскую, где она теперь работает, и ее там все любят. Не только мастера, ученицы и дядя Антон, но и красные сушильные буры, касса, вешалка, стулья, унылые, поникшие головами фикусы на подоконниках, - одним словом, все оборудование парикмахерской. Длинный ряд зеркал с двух сторон приветливо и многократно отражает тоненькую фигурку девушки, порхающей по просторному, как танцевальный зал, салону.
Парикмахерскую открывают утром в половине седьмого. Элфи обычно приходит первой. С той поры, как она вместо школы стала ходить на работу, по утрам она просыпается куда проворнее и веселее. Едва откроет глаза - и сразу вспоминается парикмахерская с ее терпкими запахами одеколона и краски для волос, теплым гудением сушилок. Один миг - и Элфи уже на ногах. Сама просыпается. Бабушке будить уже больше не приходится. Она умывается, одевается и не идет, а прямо летит на работу. Теперь ей некогда разглядывать витрины, глазеть по сторонам. Придет до открытия - терпеливо ждет перед запертой дверью, с удовольствием рассматривая проносящиеся мимо по широкому проспекту автомобили. В такой ранний час они мчатся быстро и бесшумно.
Иногда по утрам на деревьях собирается такое множество воробьев, что их гам наверняка будит обитателей всех окрестных квартир с окнами на улицу. А в другие дни воробьев нет и в помине, и тогда по-летнему зеленая листва наслаждается тишиной и покоем.
Сразу с открытием парикмахерской Элфи принимается за уборку: проветривает помещение, метет полы. Протереть зеленый резиновый ковер - дело пяти минут, теплой воды сколько угодно - из газовых кипятильников.
Парикмахерскую открывают рано, чтобы до начала рабочего дня успеть обслужить женщин, приходящих сюда перед работой, начинающейся в восемь - полдевятого, помыть голову, красиво уложить волосы. Приходят с утра пораньше и домашние хозяйки с пустыми овощными сумками - прямо из парикмахерской они отправятся за покупками на рынок. Попозже - в девять, десять - парикмахерскую заполняют другого стиля дамы: элегантные супруги врачей и адвокатов, актрисы из ближайшего театра. Заходят сюда и знаменитости, вроде тех, что бывают в салоне у отца на Пашарете. Самая милая из них - молоденькая певица-примадонна с золотистыми волосами. Вся парикмахерская горит, как в лихорадке, когда является она со своей неизменной маленькой собачкой. Но еще больше здесь любят другую, уже пожилую актрису, которая приходит по утрам в брюках, ненакрашенная, повязав голову платком. Пока косметичка массирует ей кожу на лице, актриса рассказывает театральные новости. Ах, что за прелесть эта женщина! По виду и не скажешь совсем, что ей уже шестьдесят. Но она сама не только не скрывает своих лет, а даже хвастается этим:
- Стара я, детки. Постарше иных будапештских улиц.
А сколько других интересных женщин приходит сюда! Элфи убеждена, что нигде, даже в театре, не бывает так весело и интересно, как у них в парикмахерской. Все клиенты такие разные, и все, сидя здесь, у парикмахера, такие разговорчивые. Даже самые важные дамы! Рассказывают, куда они собираются ехать летом, где можно купить чистую австралийскую шерсть на платье. Иногда говорят даже о воспитании детей!
Но по-настоящему приятные клиенты собираются в парикмахерской по утрам. Поэтому Элфи так любит работать в утренней смене. После обеда чаще всего сюда забегают такие посетители, которых никто в мастерской и не знает. Они приходят, ни с кем не разговаривают, читают, терпеливо ожидая своей очереди, затем платят и уходят. Есть среди них такие, которые, может, уже много лет кряду ходят сюда, их знают в лицо, но ничего - о них самих.