В отрогах Пиренеев случайно обнаружен зашифрованный манускрипт средневековых еретиков Лангедока, альбигойцев. Криптоаналитик ФСБ Вадим Снегирёв получает задание расшифровать его. В Москву из Франции приезжает специалист по средневековым ересям Ольга Юрьевская, правнучка морганатической супруги царя Александра II. Внезапно находится ещё одно лицо, заинтересованное в расшифровке рукописи, которое оказывается дьяволом, точнее, его земным воплощением, аватаром. Пользуясь своими сверхъестественными способностями, дьявол легко переносит Вадима и Ольгу зрителями в давно прошедшие века.
При расшифровке оказывается, что во время разграбления Византии крестоносцы похитили главную святыню альбигойцев – Евангелие от Иоанна, написанное собственноручно апостолом. Молодой константинопольский целитель Павел отправляется в Лангедок, охваченный Альбигойскими войнами, чтобы найти и вернуть святую книгу.
Сверкают рыцарские мечи, рушатся замки, горят на кострах еретики, короли и папы решают судьбы Франции.
Удастся ли Павлу найти Евангелие? Что будет с ним и с его друзьями и врагами? О чем пели трубадуры в XIII веке? Об этом и многом другом читатель узнает, прочитав эту книгу.
Содержание:
Свиток первый 1
Свиток второй 41
Свиток третий 89
Примечания 130
Михаил Крюков
Последний Совершенный Лангедока
У Господа Бога было пустовато в кассе, когда он создал мир. Он принуждён был занять денег у чёрта под залог всей вселенной. И вот, так как Господь Бог и по божеским и по человеческим законам остаётся ещё должником чёрта, то из деликатности он не может ему препятствовать слоняться в мире и насаждать смуту и зло. Но чёрт тоже опять-таки очень заинтересован в том, чтобы мир не совсем погиб, так как в этом случае он лишится залога; поэтому он и остерегается перехватывать через край, а Господь Бог, который тоже не глуп и хорошо понимает, что в корысти чёрта для него заключается тайная гарантия, часто доходит до того, что передаёт ему всё управление миром.
Генрих Гейне
Свиток первый
Глава 1
Ну вот, опять понедельник, и опять я еду на службу. Дмитровское шоссе, как обычно, или, как любит говорить наш генерал, "КГБычно" забито машинами, железный поток, огрызаясь сигналами, медленно втягивается в Москву, и город растворяет его в своём каменном желудке без остатка. Шоссе, если разобраться, одно из последних мест в нашей стране, где все примерно равны – и надменные хозяева "Бентли", и пилоты драных "Газелей". Раньше была поговорка, что в бане все голые одинаковы, но теперь у богатеньких буратин свои эксклюзивные сауны с напитками и девочками, а вот отдельных дорог для них пока не построили. Вот и приходится им тошнить в общем потоке, опасаясь, чтобы какая-нибудь зачуханная "Нексия" не царапнула лоснящийся бок джипа размером с полтрамвая, хотя нексовод сам боится этого до одури.
Распорядок дня в нашей конторе расслабленный, поэтому мне не надо мчаться к началу рабочего дня, разбрасывая хлопья пены и тяжело поводя боками, как лошадь после забега, и я еду спокойно, не шарахаясь из ряда в ряд. Иногда я вообще работаю дома, но сегодня совещание с раздачей слонов, материализацией духов и постановкой задач на неделю, а значит, мне надо быть в конторе.
Утро сегодня какое-то мутно-серое, с мелким, въедливым дождиком, асфальт мокрый, и ехать надо осторожно. Пару ДТП я уже видел.
Проезжаем Савёловскую эстакаду. Навигатор показывает, что на главных дорогах особых пробок вроде нет. Повезло. Но вообще, город превращается чёрт знает во что. Я всю жизнь прожил в Москве, но таких гомерических пробок не помню, и с каждым годом становится всё хуже и хуже. Я бы ездил на общественном транспорте, но от нашего дачного посёлка до электрички далековато, а московский климат не намного лучше питерского или таллиннского, особенно весной и осенью.
Позвольте представиться: Вадим Снегирёв, подполковник ФСБ. Нет, не был, не привлекался, да, бывал неоднократно, доктор физико-математических наук, разведён, детей нет. Если не дадут "полковника", через пять лет уволюсь, но, похоже, дадут, и служить мне ещё ой как долго… Мысль о службе вызывает у меня привычный приступ пессимизма и тоски, которую в народе называют зелёной. Надоело мне служить, вот в чём беда, да и вообще всё надоело. Ну да, я разведён, и, возможно, в этом разводе всё дело, а может, с него всё только началось.
Наш с Иркой брак вообще был довольно странным, хотя это я теперь так думаю, а тогда-то я был по-настоящему влюблён. Ирка и сейчас, как говорится, на мировом уровне, а в молодости была просто красавицей – стройная, длинноногая, с огромными глазищами особенного азиатского разреза. Вот эти-то азиатские глаза и сразили меня наповал. Были у Ирки в родне узбеки; смешение славянских и среднеазиатских кровей и породило девицу, которую я сразу выделил среди ста пятидесяти студенток мединститута, одинаково одетых в белые халаты и накрахмаленные колпачки.
Меня попросили прочитать в мединституте маленький курс "Защита госсекретов", который неизвестно для чего ввели в учебную программу. Затея оказалась глупой и бестолковой, потому что рассказывать свой предмет без математики я не умею, ну, а уровень математической подготовки будущих врачей вы можете себе представить. Зачёт я тогда всем поставил автоматом – от отчаяния, курс со следующего года отменили, но с Иркой я познакомился, и случился у нас совершенно аморальный роман студентки с преподавателем. Ирка сводила меня с ума своей вкрадчивой грацией, показной покорностью и абсолютной, я бы сказал, бесстыдностью в постели. Что она нашла во мне, не знаю, но хочется думать, что это была связь не по расчёту. Ну, или не совсем по расчёту. А вскоре мы поженились. Я тогда был капитаном.
Года полтора мы прожили хорошо, неизбежные ссоры относили на счёт малого опыта семейной жизни и дружно старались их не замечать, но потом наш брак покатился под откос, увлекая за собой тонны мусора и грязи. Оказалось, что, по мнению Ирки, я – не делец. Это, положим, чистая и незамутнённая правда: деловых способностей я лишён начисто. Не знаю уж, чего она ждала, выходя замуж за офицера ФСБ – что я, пользуясь служебным положением, буду протаскивать через таможню контейнеры с турецкими дублёнками или крышевать игорный бизнес. Сама она после получения диплома в медицине работать и не подумала, занималась какими-то коммерческими делишками, в которые я старался не вникать. Тем не менее, деньги она в дом приносила, и побольше чем я.
Пару раз я заводил разговор о детях, но потом перестал, потому что, оказывается, Ирке требовался сначала "приличный прикид", потом "приличная тачка", а когда разговор зашёл о домике в Испании, я понял, что это никогда не кончится, вздохнул и предложил развестись. Ирка сразу же согласилась. Квартиру в Москве я отдал ей, а сам переехал на дачу, которую построили ещё мои родители, в те годы давали хорошие участки на севере, вдоль Савёловской дороги, рядом с каналом. Ирка эту дачу терпеть не могла и почти никогда за город не ездила, а я, наоборот, любил, потому что провёл там всё детство. Играл на берегу канала и научился по звуку узнавать самолёты, заходившие на посадку в "Шарике" – тогда это был единственный московский международный аэропорт.
Сейчас у Ирки сеть косметических салонов, навороченный "Лексус" и вообще всё хорошо, правда, она почему-то продолжает жить в нашей квартире и замуж вроде так и не вышла. Мы иногда перезваниваемся, но теплоты в разговорах уже давно нет. Чужие люди.
Ну, а я продолжаю служить там, где и служил, правда, у меня не служба, а службишка, по крышам с пистолетом не бегаю, за мусорными ящиками, выслеживая очередного агента индобразильской разведки, не прячусь, ну, не оперативник я. Моё дело – криптоанализ. Сиди себе за компьютером… Кандидатскую я защитил ещё под капитанскими погонами, это было совсем нетрудно, у нас среди научников некандидатов вроде и нет.
Разгром армии нас обошёл стороной. Видно, на самом верху нашёлся то ли очень умный, то ли очень трусливый чиновник, который не рискнул трогать нашу контору, поэтому мы как работали, так и работаем. Задачи, конечно, изменились, но несущественно. Ну вот, разгадывая очередную головоломку, я и придумал пару методов, которые легли в основу докторской. Такое бывает, но редко. Обычно свежепридуманные идеи на первый взгляд кажутся блестящими, опровергающими и переворачивающими, но при внимательной проверке лопаются с громким и неприличным звуком. Мне тогда повезло, идеи не лопнули, и в прошлом году я наконец-то получил докторский диплом. Наш мирок совсем маленький, все всех знают, научные работы принимаются, что называется, "по гамбургскому счёту", "липа" не проходит ни в коем случае, поэтому защитить докторскую, в отличие от кандидатской, очень трудно. Если бы не пробивные способности нашего генерала, я бы и связываться не стал. Теперь он пристаёт: пиши, мол, учебник! А зачем? Кому он нужен? Ну, напишу, потрачу год. Потом его издадут тиражом в сто экземпляров, навесят гриф "совершенно секретно", и сгниёт он на стальных полках спецбиблиотек, где его и сожрут мыши, которым допуск не требуется. Я, конечно, два раза в неделю читаю лекции в академии, только курсантам они нужны, как… Не нужны, в общем. Да я и сам это понимаю.
После развода год или два мне было совсем тоскливо, потом как-то пообвыкся, находил себе разные дела, домой приезжал только спать, но вот после защиты докторской накрыло меня по-настоящему.
Вы знаете, что такое одиночество? Я вот знаю.
Одиночество – это когда приезжаешь домой, а забытый зарядник для мобильника лежит на том самом месте, где ты его оставил. И будет лежать, покрываясь пылью, пока ты его на место не уберёшь. А не уберёшь – так и будет валяться, потому что больше убрать некому. А ещё одиночество – это нежелание что-нибудь делать. В четверг с нетерпением ждёшь выходных, строишь планы, собираешься сделать и то, и это, починить, приготовить, сходить, наконец, в театр. И всегда это кончается одним и тем же – пельменями, пивом и креслом в беседке, пока комары не загонят в дом. Зачем стараться, варить правильный борщ, когда кроме тебя его и есть-то некому? Зачем переклеивать обои? Тебе что, старые мешают? Вот то-то. Сойдут и они.
Как говорила Иркина подружка по институту, марокканка Любна: "Что-то я стала попугиваться"…
Вот и я стал себя попугиваться.
***
Между прочим, у нас "птичья" контора. Я – Снегирёв, а ещё есть Галкин, Сорокин и Грачёв. У генерала вообще детская и смешная фамилия – Канарейкин.
Ну вот, наконец, я и добрался. Старинный особняк на Таганке по соседству с театром, памятник архитектуры. Тяжеленная дверь с утробным лязганьем доводчика пропускает меня внутрь. Впереди – беломраморная лестница, на площадке которой красуется ростовой портрет Сталина. Генералиссимус в мундире и при орденах. Портрет не особо талантливый, но написан добротно. Он благополучно пережил хрущёвскую оттепель, брежневский застой и даже свежий ветер перемен, и отеческий, но суровый взгляд Иосифа Виссарионовича уже шестой десяток лет исправно мобилизует личный состав на служебные подвиги.
Справа застеклённая комнатка дежурного по части. Ему сейчас положено отдыхать, поэтому на проходной за столом сидит отчаянно рыжая и усыпанная веснушками бойцица или "привет-ведьма", как её дразнят поклонники приключений Гарри Поттера. Меня она помнит и не сверяет фото на мониторе с оригиналом, совершая мелкий служебный проступок. Бойцица не замужем и знает, что я разведён, поэтому провожает подполковника оценивающе-задумчивым взглядом. Потом, видно, решает, что я для неё слишком стар, вздыхает и возвращается к рассматриванию пёстрого журнальчика.
В отделе уже все на месте, я, оказывается, прибыл последним. Ну и ладно, начальник имеет право.
– Товарищи офицеры! – командует Слава Галкин.
– Товарищи офицеры, – отмахиваюсь я.
Все плюхаются в офисные кресла и продолжают заниматься своими делами, причём двое, судя по их слегка безумным физиономиям, до прихода начальства азартно резались по сетке в "контру", что вообще-то строжайше запрещено.
Весь наш отдел размещается в одной комнате. Комната большая, с высоченными потолками, с лепниной, мраморными подоконниками и протёртым линолеумом с весёленьким, детсадовским рисунком. Протёртые дырки аккуратно оббиты гвоздиками. Под линолеумом – старинный дубовый паркет, который тыловикам было лень приводить в порядок. Два больших окна, выходящих в парк, сейчас открыты, и комната полна сладким запахом цветущих лип. В современной Москве липы не выживают, им на смену приходят отчаянно мусорящие тополя, но наши как-то держатся. Жалко будет, если засохнут или мэрские чиновники придумают на их месте очередной бизнес-центр с подземной парковкой и макдачной.
Глухая стена комнаты занята шкафами. Коллеги украсили свои рабочие места картинками разной степени фривольности, у меня же над столом висит портрет маршала Жукова работы Павла Корина. Мне нравится холодное, волевое лицо маршала и сдержанный, благородный колорит полотна.
– Ну, что у нас плохого? – произношу я традиционную фразу персонажа мультика.
– Босс, тебя к генералу, – сообщает Слава. – Канарейкин велел сказать, что как только придёшь, сразу к нему.
– Давно он на службе? – недовольно морщусь я.
– Я полчаса как пришёл, так он уже был здесь.
– Не мог мне на мобилу отзвониться? Я бы поторопился. Неудобно – генерал и ждёт!
– И как бы ты поторопился? – ехидно спрашивает Слава, – руль на себя, газ до полика и свечкой вверх? Только дёргаться бы стал, ещё въехал бы в кого-нибудь. Не стал я звонить.
– Ну, ладно, не стал, так не стал, чего уж теперь-то? Не знаешь, зачем вызывает?
– Не знаю, он не сказал, но вроде настроение у командира нормальное. Иди, не теряй времени, а то мало ли…
Сердце красавицы
Склонно к измене
И к перемене,
Как ветер мая.
– ехидно и жеманно пропел Галкин.
Я вздохнул, взглянул на себя в зеркало, как всегда, остался недоволен своей физиономией и отправился на третий, "генеральский" этаж, куда можно было попасть только по отдельному пропуску. Там царил строгий бюрократический уют богатых контор, стояли кожаные кресла и диваны, по углам в кадках под мрамор красовались тропические растения с острыми и жёсткими листьями, напоминающими хороший ватман. Кроме кабинета шефа, здесь была библиотека, комната спецсвязи и ещё какие-то помещения, двери которых были на моей памяти всегда заперты. Табличек на дверях, естественно, не было. Не знаю уж, что за ними скрывалось.
В приёмной генерала его личный секретарь Кира Петровна опасливо тыкала пальцами в клавиатуру моноблока. Ей было за пятьдесят, носила она всегда английские костюмы по моде семидесятых и красила волосы в цвет яичного желтка. Надо полагать, секретарём Кира Петровна была образцовым, потому что генерал её очень ценил и не соглашался заменить на молодую и продвинутую барышню.
Пишущей машинкой Кира Петровна владела виртуозно, и когда она печатала какой-нибудь документ, который нельзя было доверять компьютеру, отдельных ударов молоточков по бумаге было не слышно, машинка издавала слитный гул. Больше всего это было похоже на ведущий огонь зенитно-артиллерийский комплекс "Шилка". А вот с компьютером отношения у неё не складывались, хотя Кира Петровна очень старалась – читала книжки "для чайников" и даже окончила какие-то курсы.
– Здравствуйте, Кира Петровна, – сказал я, кладя на клавиатуру очередное яйцо "Киндер-сюрприза" для внука. – Там вроде динозавр сидит. Может, у парня такого ещё нет?
– Каких у него только нет! – отмахнулась секретарша, – спасибо, Вадик, мой недоросль игрушками поменяется, если что. Ой, как хорошо, что ты зашёл! Объясни ты мне, дуре старой, как вот этот лист повернуть длинной стороной вниз? Что-то у меня никак…
Можно было просто сделать самому, но Кира Петровна всегда хотела понять, как надо , поэтому пришлось потратить несколько минут, объясняя, что такое разрывы разделов. Причём раньше я ей это уже объяснял. И не один раз…
– Генерал у себя? – спросил я, наконец, разогнувшись и незаметно потирая поясницу.
– У себя, у себя, Вадик, иди, ни с кем он по телефону не говорит, – сказала Кира Петровна, бросив взгляд на пульт.
– Разрешите, товарищ генерал?
Генерал-майор Канарейкин, в гражданском, без пиджака, с засученными рукавами сорочки, седой и коренастый, напоминал скорее боцмана с волжского буксира, чем интеллектуала-востоковеда. Шеф что-то читал с экрана монитора, который отражался в полированном стекле серванта. Какие там были иероглифы – китайские или японские, я не разглядел. Шеф, не говоря о европейских языках, свободно читал по-китайски, по-японски и по-корейски.
Между прочим, он лучше всех своих подчинённых стрелял из пистолета. Об этом я узнал, когда у нас случились неожиданные стрельбы. Какой-то очередной мимобегущий начальник решил, что у нас недостаточна строевизация, и погнал всю контору на стрельбы. Из автомата мы кое-как отстрелялись, а вот с пистолетом опозорились практически все, кроме шефа. ПМ в его лапище выглядел водяным пистолетиком, но обойму в мишень он высадил, почти не целясь, и все пробоины легли хоть и в стороне от десятки, но очень кучно. После этого прапорщик с полигона, которому страшно надоели полувоенные мазилы, преисполнился к генералу профессионального уважения и предложил ещё обойму, на что шеф небрежно ответил, что в своё время настрелялся так, что пороховой дым шёл из ушей, и отказался. Бог знает, где он служил раньше и чем занимался. В нашей конторе любопытство такого рода не приветствуется.
– Здравствуй, Снегирёв, – сказал шеф, отрываясь от монитора, – садись. Тетрадь для записи моих указаний в кои-то веки не забыл, вижу, плюс тебе. Ладно.
Он секунду помолчал, склонил голову и вдруг стал похож на Анатолия Папанова в роли Городничего.
– Я пригласил вас, господин подполковник с тем, чтобы сообщить пренеприятное известие…
– Откуда на этот раз? – перебил его я. – С Лубянки или…
– Вот если бы ты не перебивал старших, а имел терпение дослушать до конца, то узнал бы, что к нам едет не ревизор, не комиссия по проверке режима секретности и даже не пожарная инспекция.
– А кто тогда? Бригада из Лэнгли по обмену опытом?
– Кто-кто… Мэр в пальто! Но вообще, ты почти угадал. Только не из Штатов, а из Франции, и не к нам, а к тебе лично.
Вот тут я по-настоящему удивился:
– Ко мне?! А почему ко мне? Чего я такого сделал-то?
Шеф ухмыльнулся.
– Кто из нас доктор физматнаук?
– Вы. Ну, и я тоже…
– Не нукай на генерала! Совсем страх потеряли! Распустил я вас! Вот устрою строевые занятия! Час… Не-е-ет, два часа на плацу! Узнаете у меня, что такое воинская дисциплина!
– Не надо на плацу, – сказал я, – да у нас и плаца-то никакого нет. И формы приличной тоже нет. А маршировать в джинсах и кроссовках – только вероятного противника пугать. Они как фото со спутника увидят, так ластами и щёлкнут от ужаса. Ну, какие из нас строевики?