Книга А.Морриса - это сборник новелл из японской истории, посвященных людям, которые доказали "что в жизни существует нечто гораздо более значимое, чем материальное изобилие и преследование собственных эгоистических интересов". Этот трагический образ обреченного на поражение героя, демонстрирующего величие духа в безвыходной ситуации, является частью великой древневосточной культуры.
Содержание:
Предисловие 1
Введение 1
Глава 1 - "О, одинокая сосна! О, брат мой" 2
Глава 2 - "Щит императора" 6
Глава 3 - "Меланхолический принц" 11
Глава 4 - "Божество поражений" 16
Глава 5 - "Победа через поражение" 24
Глава 6 - "Семь жизней за страну" 37
Глава 7 - "Японский мессия" 51
Глава 8 - "Спасти людей!" 64
Глава 9 - "Апофеоз Великого Сайго" 77
Глава 10 - "Нам бы только упасть…" 99
Примечания 120
Айван Моррис
Благородство поражения
Трагический герой в японской истории
Предисловие
Мисима Юкио однажды высказал предположение, что мое увлечение красотой японской придворной культуры и неподвижным миром Гэндзи могло закрыть от меня более грубую, трагическую сторону в истории его страны. Сконцентрировав свои исследования последних лет на людях действия, чьи короткие жизни были отмечены борьбой в смутные времена, я, вероятно, восстановил равновесие, и именно памяти Мисима посвящаю эту книгу. По многим вопросам, особенно политическим, мы не сходились во мнениях, но это никогда не мешало нашей дружбе и не снижало степень моего восхищения им.
Собственно, мой интерес к героической традиции в Японии возник еще во время Второй Мировой войны, когда я заинтересовался особой ролью, которую играли неудачи, что само по себе, казалось, противоречит стереотипу японцев, предстающих нам "ориентированными исключительно на свершения." И лишь с 1957 года, когда произошло мое знакомство с Мисима, я стал понимать их психологическую значимость. При всем том успехе, которого он добился в жизни, среди людей, наиболее им уважаемых, были Осио Хэйхатиро (пылкий полицейский инспектор, заколовший себя после неудачного выступления в 1837 году), члены Лиги Божественного Ветра, уничтоженные в ходе восстания 1876 года, и молодые пилоты-самоубийцы, погибшие в войне с Америкой. Эта спонтанно возникающая симпатия к проигравшему храбрецу не является индивидуальной особенностью одного Мисима, но уходит глубокими корнями в японскую традицию, в которой с древнейших времен признается особое благородство искренней жертвы, не добившейся успеха.
Последнее действие, которое предпринял Мисима в штабе восточных Сил Самообороны Японии в Токио 25 ноября 1970 года, непосредственно относится к героическим сценариям, описанным в этих главах. Собственно, дело, ради которого, как он объявил, он убивает себя, было еще более "донкихотским", чем те, за которые пали Осио и восставшие из группы "Божественный Ветер"; но, как бы мы не интерпретировали его мотивы, моральное и физическое мужество его решения ничем им не уступало. Предстанет ли он для будущих поколений героической фигурой, или (по резкому определению бывшего премьер-министра Сато) "сумасшедшим" (китигаи) - решать им самим, но зависеть это будет - по крайней мере, до определенной степени - от того, насколько Япония порвет со своим прошлым.
Массовое низкопоклонство и взрыв ностальгии, вызванные возвращением в 1974 году Онода Хиро, скрывавшегося в джунглях на Филиппинах на протяжении почти тридцати лет, не желая смириться с реальностью поражения, предполагает, что некоторые традиционные психологические особенности смогли пережить широкомасштабные трансформации послевоенного времени. В то время, как западный журналист описывал случай лейтенанта Онода в качестве "примера того, как [японский дух] сошел с ума", редакционная статья Майнити Симбун превозносила его в качестве героя, заявляя: "Онода показал нам, что в жизни существует нечто гораздо более значимое, чем материальное изобилие и преследование эгоистических интересов. Присутствует и духовный аспект, о котором мы, вероятно, забываем." О нем ни в коем случае не забыли огромные толпы, в полном молчании наблюдавшие за ним во время визита в Храм Ясукуни, где он, закрыв глаза, долго стоял в глубоком поклоне, выражая почтение легионам своих солдат-сотоварищей, убитых в неудачной для Японии войне.
Введение
Наш мир, с его красными пастями и кровавыми когтями, запрограммированный на борьбу за выживание и превосходство, почитает успех, и типичными его героями становятся мужчины и женщины, дело которых окончилось триумфом. Победа никогда не дается им без трудов; ценой же ее часто бывает жизнь героя. Все же, остается ли он в живых, дабы наслаждаться славой своих достижений, подобно Мухаммеду, Мальборо, или Вашингтону, либо гордо погибает в борьбе, как Нельсон, или Св. Жанна, - его усилие и жертва, в самом прагматическом смысле, стоят того.
И в Японии есть свои удачливые герои, начиная с императора-основателя Дзимму, который (в соответствии с легендой), подчинил в 660 г. до н. э. варваров и основал императорскую династию, правящую вплоть до сегодняшнего дня; затем - 47 Ронинов, умерших с гордым сознанием того, что отомстили за бесчестье своего господина; наконец, адмирал Того ("японский Нельсон"), показавший во время Русско-японской войны, что маленькое островное государство в Тихом океане может победить одну из сильнейших западных держав; говоря о современности, упомянем таких гениев науки, как Юкава и Ногути, чьи открытия подтвердили способность японцев идти вровень с иностранцами и в мирных, практических областях.
В запутанной японской традиции есть другой тип героя; это человек, деятельность которого обычно падает на период нестабильности и войн, являющий собой настоящую противоположность характеру достигающему. Это человек, чья прямодушная искренность не позволит ему совершать какие-либо маневры и идти на компромиссы, столь часто требующиеся для обретения мирского успеха. В ранние годы храбрость и способности могут быстро продвинуть его наверх, однако он навеки обручен с проигрывающей стороной и неизбежно будет низвергнут. Бросая себя туда, куда ведет его мученическая судьба, он открыто противится диктату условностей и здравого смысла до тех пор, пока его не победит противник, "удачно оставшийся в живых", которому удается своими безжалостно реалистическими методами навязать этому миру новый, более стабильный порядок. Столкнувшись с поражением, герой обычно лишает себя жизни, дабы избежать унижения плена, утвердить свою честь и дать последние уверения в своей искренности. Его смерть не есть временная неудача, вскоре искупаемая его последователями, но представляет необратимое крушение всего дела, которому он был лидер; проще говоря, борьба была бесполезной и во многих случаях приводила к результатам, прямо противоположным ожидаемым.
Хотя, разумеется, и в истории Запада также были великие люди, принципиально не имевшие возможности достичь своих целей, которых в случае необходимости записывали в герои, это происходило вопреки их крушению. Поющие панегирики Наполеону редко занимаются периодом после Ватерлоо, тогда как, будь он персонажем японской традиции, сам катаклизм и его горькие последствия заняли бы центральное место в героической легенде.
Такое пристрастие к героям, неспособным достичь своих конкретных целей, может многому нас научить как относительно японской системы ценностей и чувствоизъявлений, так, косвенно, и относительно наших собственных. В обществе господствующего конформизма, члены которого пребывают в благоговейном страхе перед авторитетами и прецедентами, безрассудные, непокорные, благородные в своих эмоциях фигуры типа Ёсицунэ и Такамори имеют особую привлекательность. Смиренное большинство, храня свои несогласия за надежным молчанием, находит компенсирующее удовлетворение в эмоциональном идентифицировании себя с теми индивидами, кто вел свою безнадежную борьбу с неодолимыми препятствиями; тот факт, что все их усилия оканчивались неудачами, придает им пафос, характерный для общей тщеты человеческих стараний, и превращает в наиболее любимых и часто вспоминаемых героев.
Даже мы, в нашей культуре поклонения успеху, можем признать благородство и глубину страданий этих страстно стремящихся, неистовых, нерасчетливых мужчин, которых чистота целей обрекла на тяжелый путь, неизбежно ведущий к несчастью. Хотя исторические герои на Западе в большинстве своем победители, и у нас нет устойчивой традиции придавать большое внимание историческим неудачам, наша литература, начиная с "Илиады" и "Царя Эдипа", все же приучила нас к концепции "героя-побежденного"; в последнее время особенно наметилась тенденция уважать тех индивидов, кто не может или не хочет поклоняться мерзкому божеству Успеха. "Теперь уж правды нет," - пишет Йейтс одному из друзей, чья борьба окончилась ничем:
Будь скрытен и прими поражение
От любой медной глотки…
Взращенный для вещей более крепких,
Нежели Триумф, отвернись
И, как смеющаяся струна,
На которой играют сумасшедшие пальцы,
Посреди места из камня
Будь скрытен и ликующ,
Поскольку из всего известного
Это - труднее всего.
Персонажи, описанные в этой книге, принадлежат различным столетиям и социальным системам и ни в коем случае не подходят под какой-либо единый образец поведения или идеалов; все же, все они были "взращены для вещей более крепких" и, в своей целокупности, предлагают нашему вниманию варианты поражений в этом мире, достоинства, которое можно ими обрести, и причины того особого отклика, который они вызвали в японской традиции.
Глава 1
"О, одинокая сосна! О, брат мой"
Принц Ямато Такэру, архетип долгой череды страдающих, одиноких героев Японии, начал свою карьеру весьма безнравственным образом - тайно умертвив своего брата-близнеца. Отец принца, император Кэйко в один прекрасный день призвал его и спросил, отчего его брат не появляется на трапезах. Постоянное присутствие у стола императора рассматривалось, как признак лояльности, и теперь император приказал юному принцу сделать выговор провинившемуся брату.
Прошло пять дней, а старший брат все не приходил. Наконец Его Величество спросил: "Почему твой брат не является столь долгое время? Быть может, ты не передал ему моих наставлений?" "Я уже проучил его," - ответил принц. "И как же ты его проучил?" "Рано утром, - сказал принц, - когда мой брат прошел во внутренние покои, я уже ждал его в засаде. Я схватил его, разодрал на куски, оторвал конечности, завернул их в соломенные циновки и выбросил вон."
По любым меркам это было жестокое наказание за отсутствие на нескольких обедах, и император Кэйко был потрясен "грубым, бесстрашным характером" своего сына. Без сомнений, ради того, чтобы избежать дальнейших неприятностей при дворе, он отослал буйного юношу на Кюсю, где тот мог найти лучшее приложение своим страстям, сражаясь с непокорным племенем Кумасо. Молодой человек, ворвавшийся на сцену, совершив акт столь неимоверной жестокости, умер четырнадцать лет спустя в полном уединении, превратившись в меланхолическую, романтическую фигуру, в человека, потерпевшего поражение в последней битве и потерявшего всякое желание жить. Именно этот, финальный образ Ямато Такэру вызывал наибольший отклик в эмоциях японцев, упрочив его образ героя, а отнюдь не "грубый, бесстрашный характер" в юношеские годы, или более поздние военные успехи, часто подпорченные обманом и мстительностью. Разительное отличие ярости Ямато Такэру в начале пути от его же мягких, поэтических качеств в конце подтверждает то, что уже и так ясно из хроник: этот многоликий герой не есть единый исторический персонаж, но фигура собирательная, ставшая центром целого цикла легенд. В хронике "Нихон сёки" приводится дата его рождения, соответствующая по западному календарю 72 году н. э., и описывается его последующая жизнь на протяжении трех десятилетий, как если бы он действительно был членом императорской семьи, добившимся серии блистательных побед над врагами двора, а затем потерпел поражение в провинции Оми и погиб на равнине Нобо на тринадцатом году правления императора Кэйко. На самом деле его история отображает жизнеописания нескольких военачальников, посланных из Ямато для усмирения непокорных племен на Кюсю и в восточных районах, которые погибли во время этих кампаний. Действительное время действия - не первый, а четвертый век н. э., так называемый "загадочный век" японской истории. Это было время раздоров и беспорядка, отмеченное жаркими схватками в провинциях и координированными усилиями правящего клана, утвердившего себя в районе Ямато, с целью консолидации населения основных японских островов под своим контролем. Из многочисленных повествований и традиций, возникших в этот туманный период, из мешанины мифов, стихов, легенд и китайских литературных влияний сгустилась фигура "отважного японца", представленного в хрониках в виде великого человека того времени.
В некотором роде, Ямато Такэру - типичный народный герой, подобных которому мы можем обнаружить практически в каждой культуре на границе между легендой и историей. В то же время у него есть специфически японские черты, и исследование легенды о нем - полезное введение в мистерию о побежденном герое. Собрав воедино отрывки из хроник, мы сможем увидеть его как отдельное лицо, действительно жившее, страдавшее и умершее шестнадцать столетий тому назад. Большая часть повествования относима к известной парадигме общемирового легендарного героя, кочующего из века в век, из страны в страну, хотя есть и значительные отличия, особенно в изображении финала жизненного пути.
Отец героя, Кэйко был одним из полу исторических императоров, правивших в смутный период консолидации. Он числится двенадцатым императором Японии (современный император, Хирохито, теоретически являющийся его прямым потомком, - 124-й); однако, подобно большинству ранних правителей, он предстает весьма туманной фигурой и, хотя и считается, что он правил на протяжении шестидесяти лет и дожил до почтенного возраста 106 годов, о его характере или практических свершениях неизвестно почти ничего.
Наиболее замечательным подвигом, относимым на счет императора Кэйко, является его женитьба на собственной пра-пра-правнучке. Этот генеалогический tour de force произошел, когда он взял в жены принцессу, приходившуюся праправнучкой его сыну, Ямато Такэру. Среди восьмидесяти детей Кэйко были два близнеца мужского пола, младший из которых и стал впоследствии Ямато Такэру. Близнецы родились "в один день с одной плацентой". Император, на которого это происшествие произвело большое впечатление, взобрался на большую ступку для риса, стоявшую во дворце, дабы объявить двору о свершившемся, и его отпрыски были поименованы соответственно: Ооусу (Большая Ступка) и Оусу (Маленькая ступка). Принц Ооусу вырос непослушным парнем, нашедшим свой безвременный конец. Относительно младшего близнеца хроника сообщает, что "еще ребенком он уже был наделен храбрым духом, а, когда достиг зрелости, стал утонченным красавцем". Будущий герой был невероятно высок и достаточно силен - китайская гипербола - чтобы поднять одной рукой большой треножник.
В возрасте пятнадцати лет принц Оусу был послан на Запад, дабы напасть на Кумасо. Слово "Кумасо", так же, как и "Эмиси" для древнего населения восточных и северных провинций было общим термином, обозначавшим определенные отсталые группировки соплеменников. Принадлежа к той же расовой разновидности, что и основная масса японцев, они сосредоточивались в отдельных регионах и существовали отдельно от магистрального направления развития культуры столь долгое время, что к ним относились как к чужакам или аборигенам, которых следовало подчинить силой и поставить в зависимость, под контроль цивилизованных мощных кланов Ямато; кампании против этих грубых, косматых племен начались в полу легендарный период Ямато Такэру и продолжались около четырех веков, пока всех их не уничтожили, не умиротворили или не ассимилировали приблизительно к 800 году н. э.