Вратко откашлялся:
- Сигурд, а что такое нид?
Кашевар потер затылок:
- Ты что, вправду не знаешь?
- Не знаю… Откуда мне? Я и про стихи-то ваши узнал вот-вот…
- А так складно говорил, - недоверчиво произнес старик.
- Ну, мало ли что складно… Повезло, может быть. Что это за нид такой? Почему у Лосси весла поломались? За что он теперь виру потребовать может? Чем вообще все это мне грозит? Нам всем грозит, - поправился новгородец.
- Да кто его знает, чем грозит?.. - задумчиво протянул Сигурд. - Лосси - въедливый и ухватистый, но Хродгейру тоже пальца в рот не клади. Сможет датчанин что-то доказать? Кто его знает? Если он станет шум поднимать, то начнет доказывать, что весла поломались из-за твоего колдовства.
- Моего колдовства? - Вратко перекрестился. - Разве я колдун? Это ж поклеп!
- Может, ты и не колдун, но нид составил и прочитал как полагается. С душой и с сердцем. Мне-то можешь не врать, я ж рядом стоял, все слышал.
- Какой такой нид?! Объясни толком! Это ты мою вису так зовешь?
- Ага. Твою вису. - Старик улыбнулся невесть чему. - Висы, они, понимаешь, разными бывают. Хвалебные. Они называются драпа и флокк. А бывают хулительные стихи. Их называют нидами. Любая виса, составленная в расстроенных чувствах или по злобе, может стать нидом. Считается, что он приносит несчастье тому, против кого направлен. Конечно, силой обладает только нид, сложенный настоящим мастером.
- Но я…
- Слушай. Не перебивай старших. Люди говорят, когда ярл Хакон Могучий отобрал у скальда Торлейва Рауфельдорсона из Исландии его товары, сжег его корабль и приказал повесить всех хирдманов… Надо сказать, у ярла были на то причины, кроме обычной зависти. Торлейв хорошо пограбил побережье и в том числе несколько селений, которым Хакон-ярл покровительствовал. Так вот, когда Хакон Могучий обидел скальда Торлейва, тот переоделся нищим и пробрался на ярлов пир, сказавшись странствующим сочинителем. Хакон приказал ему читать стихи, чтобы развеселить присутствующих. Торлейв начал читать вису за висой, и поначалу ярлу казалось, что это флокк в честь его и сына его Эйрика, но вдруг на ярла напал страшный зуд. Он чесался как запаршивевший пес, и все поняли: висы Торлейва - это нид. Когда Торлейв дошел до середины заклинания, в палатах ярла потухли все факелы, погас огонь в очаге, а оружие, развешанное на стенах, сорвалось и полетело в людей!
Сигурд замолчал, наслаждаясь произведенным впечатлением. Вратко не знал, что и ответить, только хлопал глазами. Он и думать не мог, что у внешне безобидного искусства скальдов есть и такая ипостась. Викинг зачерпнул из котла, поднес ложку к вытянутым трубочкой губам, звучно втянул варево. Пожевал, подумал. Достал мешочек с солью и добавил три щепотки.
- После этого нида Хакон Могучий недосчитался многих хирдманов… А у него самого отгнила борода и волосы на половине головы.
- А Торлейв?
- А Торлейв вернулся в Исландию. Говорят люди, он набрал новую дружину, добыл новый корабль и продолжал грабить побережья. И никто из сильных и именитых не пытался больше обидеть его.
- А этот его нид…
- Его не повторяли люди без нужды. Те, кто был у Хакона в тот день, запомнили не всё и плохо, а прочие знали только понаслышке. За сто лет нид стерся из памяти людей… Слышишь? - Сигурд поднял голову, обернувшись лицом к заливу. - Датчане наконец-то добрались и высаживаются…
- А они в драку не полезут?
Старик усмехнулся:
- Говорили же тебе… Лосси Точильный Камень - смелый и отчаянный викинг. Но он видел Хродгейра в деле. Он знает, как дерутся Гуннар, Асмунд и Олаф. Они вчетвером стоят двух десятков его бойцов. Вот и получается: хоть датчан и больше, а сила на нашей стороне. Другого вождя Лосси попытался бы перехитрить, но с Хродгейром не выйдет. И он это прекрасно знает…
- А что за кличка такая - Точильный Камень?
Викинг захохотал уже во все горло. Так, что начали оборачиваться отдыхающие неподалеку хирдманы. А Олаф даже пригрозил старику кулаком - не прозевай, мол, ужина за шутками-прибаутками.
- Сам увидишь. - Сигурд смахнул набежавшую на ресницу слезинку. - Ходит все время с точилом - топор свой любимый точит. Как только мгновение свободное, уже и точит.
Вдруг кашевар забеспокоился и принялся усиленно размешивать варево. К костру подходил Черный Скальд, неспешно беседуя с кормщиком Гуннаром.
Глава 6
Хевдинг-дракон
Хродгейр шагал неторопливо, прислушиваясь к словам кормщика.
Гуннар заканчивал рассказ, начало которого Вратко не расслышал:
- …подростком, совсем мальчишкой! Во второй поход меня тогда взяли. Жила тут старуха. Тощая, страшная… Ведьма ведьмой! Ну, да зим с той поры прошло, дай Хрофт памяти, двадцать две, кажись, если не путаю чего-то…
- Может, отправить кого поискать? Еды бы ей оставить. Или дров наколоть… Тяжело одной-то… - задумчиво проговорил скальд.
- Думаю, она давно умерла, - отвечал Гуннар. - Люди столько не живут.
- А сколько это - столько?
- Ты знаешь, Хродгейр. - Кормщик почесал затылок. - Думаю, тогда ей было зим сто, не меньше.
- Не может быть!
- Может! Худющая, космы седые торчат - пакля паклей… Балахон рваный, из некрашеной холстины - дырка на дырке, как сеть рыбацкая. Нет. Не меньше ста зим. Молотом Тора клянусь!
- Сто зим! Ну, ты скажешь! - рассмеялся предводитель. Повернулся к Сигурду: - Готова похлебка?
Кашевар поковырял ложкой в котле, зачерпнул, попробовал, почмокал губами:
- Готова! Лучше не бывает!
- Тогда угощай! - Хродгейр протянул миску.
Сигурд щедро накидал ему загустевшей, наваристой… каши - не каши, похлебки - не похлебки. Вторым подставил миску кормщик. Все правильно, в дружине викингов он второй после вождя. Следом подтянулись Олаф с Асмундом, как два самых могучих бойца, а потом хирдманы пошли в очередности, понятной только им одним. Само собой, в этой очереди Вратко оказался последним. И самый младший, и чужак, и, как ни крути, нахлебник, никакой пользы на корабле не приносящий. Но Сигурд варил с запасом. В котле даже осталось еще на троих-четверых - а вдруг кому-то захочется добавки? Поэтому и словену хватило наесться "от пуза".
Он зачерпнул обжигающего варева, отправил ложку в рот. Вкусно! Непонятно из чего - вроде бы и зерна пшеницы, и кусочки сушеного, размокшего теперь мяса, и селедка, и морковь с репой, не говоря уже о травах, - но вкусно ведь! Или после тяжелой работы любая бурда покажется объедением? "Да нет, - думал Вратко, уписывая творение Сигурда за обе щеки, - умеет старик готовить, из ничего может обед сотворить. Молодец!"
Вокруг викинги сосредоточенно шаркали ложками по деревянным мискам. Ели молча, уважая работу кашевара. Да и проголодались все, работая веслами.
Когда хирдманы наелись, выбили днище бочонку пива.
Олаф горько вздохнул и отвернулся.
- Не вздыхай, не вздыхай! - подмигнул Сигурд. - Год пройдет быстро. Ты и не заметишь…
- Эх! - Здоровяк взмахнул лопатообразной ладонью. Понурился под дружный смех викингов.
- Хродгейр! - донесся громкий голос воина, стоявшего на страже за пределами освещенного круга - об осторожности не забывали даже не из-за близости датчан, а просто потому, что пренебрегающий возможной опасностью - наполовину стал добычей.
- Слушаю! - откликнулся скальд.
- К тебе идет Лосси Точильный Камень!
Хродгейр, Сигурд и Вратко переглянулись. Вот оно. Дождались. И неизвестно, с какими требованиями пожаловал вождь датчан. Может быть, конечно, просто поговорить о погоде, о везении и невезении, а может…
- Я рад видеть Лосси Точильного Камня у моего костра! - громко проговорил Черный Скальд.
- Хорошо, если так, - сварливо проговорил датский викинг, вступая в круг света.
Вратко получил возможность рассмотреть вольного хевдинга поближе. На борту "Жрущего ветер" он казался маленьким и коренастым, лохматым и взъерошенным. Вблизи Лосси походил на гриб-боровик. Малорослый - пожалуй, пониже Вратко, но крепко сбитый - мускулы груди и плеч натягивали вороненую кольчугу. Волосы он пригладил, и каштановая с проседью грива ниспадала до середины спины, а борода, похожая на круглую лопату, которой хозяйки вытягивают хлеб из печи, непослушно топорщилась. Над редкими усами торчал курносый нос, сизоватый и с прожилками, выдающими сильную тягу к браге и пиву, а маленькие глаза прятались между кустистыми бровями и набрякшими синевой мешками. На плече Лосси лежал топор на длинной рукояти. Топор на загляденье - длинное прямое лезвие, оковка топорища, граненый шип на обухе.
- Поздорову тебе, Лосси, - вежливо приветствовал его Черный Скальд.
- И тебе доброго здравия, Хродгейр.
Датчанин едва заметно поклонился, выказывая почтение хозяину - ведь у костра норвежцев он гость.
- Не хочешь ли отведать нашего скромного ужина? - продолжал Хродгейр.
- Благодарю. Я верю, что старый Сигурд мастерством не уступает Андхримниру. Но мои люди готовят пищу. Я надеюсь поужинать с ними, как подобает вождю.
- Трудно возразить, - кивнул скальд. - Я знаю, Лосси-датчанин всегда поступает по справедливости.
- Стараюсь, - с ноткой довольства в голосе ответил Точильный Камень. - И я очень люблю, когда и другие поступают по справедливости, по закону, по правде.
- И здесь мне трудно возразить. Слова истинного вождя, водителя сотен.
- Значат ли твои слова, что ты тоже намерен поступать по справедливости?
- Конечно! Мне даже обидно слышать твои слова. Когда я поступал иначе?
- Сегодня.
- Лосси. - Скальд нахмурился. - Неужели ты хочешь обидеть меня или, мне боязно даже предположить это, оскорбить?
- Я не хочу никого оскорблять, - повел плечами датчанин. - Я не желаю изъясняться намеками. Я привык говорить прямо. Так же, как и разрубать топором вражьи шлемы. Сегодня, когда победа была уже в наших руках, ты прочел заклинание. Наши весла сломались. Мы проиграли. "Слейпнир" занял место, по праву принадлежащее "Жрущему ветер". Мы лишились шести весел из двадцати. Чем я должен заменить весла? Почему мои люди мокрые и злые, а твои довольные и сухие? Где здесь справедливость, о которой ты толковал, Хродгейр Черный Скальд?
Договорив, Лосси стукнул рукоятью топора оземь, обвел слушающих его викингов суровым взглядом, в котором читался праведный гнев и возмущение.
- Ты обвинил меня в колдовстве, Лосси-датчанин, - растягивая слова, медленно произнес Хродгейр. - Это очень серьезное обвинение. Оно требует доказательств.
- Я готов подтверждать. И настаиваю…
- Ты готов привести доказательства?
- Да.
- Какие же?
Точильный Камень задумался. Он кусал ус, переминался с ноги на ногу.
- Говори скорее, Лосси! - настаивал Хродгейр. - Не заставляй нас ждать - мои люди хотят пива!
Скальд держался с нагловатой уверенностью. Датчанин, хоть и верил в свою правоту, затруднялся привести веские доводы. Вратко смотрел ему в лицо и видел, как убеждение в глазах викинга сменяется растерянностью, а потом и удивлением. Взгляд Точильного Камня метнулся поверх головы Хродгейра, и тут уж его глаза начали вылезать из орбит.
Новгородец оглянулся и обмер.
На краю освещенного костром круга стояла высоченная, худая старуха. Точь-в-точь как описывал кормщик. Морщинистое лицо цвета старого пергамента. Заострившийся подбородок. Нос, торчащий подобно вороньему клюву. Седые, спутанные патлы космами спадали на плечи и лоб. Глаза, спрятанные глубоко в глазницах, горели, словно два уголька. Очертания костлявого тела смутно угадывались под изодранным, казалось состоящим из одних клочков и лохмотьев, балахона. Наверное, когда-то это была рубаха, но теперь иначе, чем балахоном, ее не назвал бы никто.
Древняя, как сама земля, старуха молча стояла и буравила собравшихся у огня мужчин недобрым взглядом. Будто хотела сказать: "Зачем это вы приперлись в мой фьорд? Кто звал вас? Зачем шумите, нарушаете мой покой?"
Викинги, увидев ее, застывали, теряли веселость. Их лица становились суровыми и скорбными. Так люди держатся на похоронах близкого родственника или любимого вождя.
Гуннар пробурчал что-то себе под нос - скорее всего, наговор от сглаза или, того хуже, от колдовства - и схватился за висевший на шее амулет - маленький молот Тора. Да, уж если кто и защитит северянина от недоброго глаза, так только бог-громовержец, победитель великанов.
- Поздорову тебе, почтенная, - первым пришел в себя Хродгейр. Он говорил твердо, хотя и с видимым усилием.
Хозяйка фьорда молчала.
- Прошу простить нас, что нарушили твой покой, - вел дальше предводитель норвежцев. - Хрофт свидетель, я хотел передать тебе немного еды и питья, но меня убедили, что здесь нет никого живого. - Он сверкнул глазами в сторону Гуннара, который едва заметно развел руками.
- Никого живого… - вдруг проговорила старуха высоким дребезжащим голосом. - Нигде нет никого живого! Все живые - мертвы, а все мертвые - живы! Волк рвется с цепи! Быстро строится Нагльфар! Выросла омела!
От звуков ее голоса, от непонятных слов, от грозной уверенности, звеневшей, словно вечевой колокол, Вратко поежился. Холод побежал между лопатками. Он смотрел на бывалых, опытных в битве, повидавших жизнь воинов. Хирдманы Хродгейра, открыв рты, внимали древней вещунье. В глазах их плескался суеверный ужас.
- Вы - вольные люди, искатели славы и добычи! - продолжала старуха. - Вы вечно в пути, вечно спешите за удачей. Гонитесь, гонитесь за ней, а получаете в награду только смерть и разочарование… И никогда, до скончания веков не прекратит вас гнать по жизни зависть и жадность, гордость и спесь! Здесь, в этом фьорде, тоже когда-то жил такой. Выходил в море отсюда и сюда возвращался зимовать. - Прорицательница вытянула вперед руку с длинными, закручивающимися ногтями. - Однажды он услышал о земле, наполненной золотом и самоцветами, как наши берега камнями. Он решил достичь ее во что бы то ни стало. Слушайте, викинги, о хевдинге Ингольве, которого завистники прозвали Жадным Хевдингом!
Речь старухи полилась, словно волна жара из очага, когда присаживаешься рядом с ним в морозный день. Ее слова проникали в сердце каждого, кто их слышал, и превращались в образы.
Вратко словно воочию увидел перед собой серые волны северного моря, низкое небо, придавленное к земле тяжелыми, комковатыми тучами, и упрямо рвущийся к неведомой земле корабль…
Корпус дреки содрогался, жалобно поскрипывая всякий раз, когда очередная волна догоняла его и ударяла под просмоленный зад. Будто просил роздыху. Но пестрое полотнище паруса жадно ловило стылый ветер, шкоты натянулись струнами лиры сказителя и звенели в такт ударам волн.
- Скоро ли? - Белобрысый крепыш в куртке из дубленой кожи хмуро почесал толстую ляжку. - Уже шесть ден парни без земли.
Тот, к кому он обращался, молчал. Обняв штевень, он глядел на волны, на недосяжную линию окоема, не прикрываясь от оседающих на бороде и одежде соленых капель.
- Знал бы, харчей поболе запас бы… - продолжал тянуть светловолосый, не переставая почесываться.
- Асварда ко мне, - рявкнул, спрыгивая с носовой площадки, вождь. - И живо, трепло!
Он был широк в плечах и налит силой, как бочонок добрым пивом, и не раз на потеху съехавшимся на тинг подлезал под коня и, покраснев лицом, приподнимал. Шуток вождь не понимал и шутить не любил, зато требовал, чтобы его приказы исполнялись без проволочек и в точности. Правая рука предводителя, белоголовый Гейрмунд, отлично это знал.
Асварда, не мешкая, вытащили из-под закрывавшей палубу парусины и, поддерживая под локти, чтоб не поехал носом по палубе, привели к резной волчьей голове.
Взгляд вождя давил, впечатывал в доски палубы, но высокий, тонкий в кости Асвард ("муж женовидный", сказал бы скальд) этого, казалось, не замечал.
- Что тебе опять от меня нужно, Ингольв-хевдинг? Я все сказал честно.
- Ты говорил, до острова шесть дней пути под парусом.
- Это так. А разве шестой день уже прошел? - Худое подвижное лицо с тонкими губами выражало полнейшее презрение к столпившимся вокруг могучим воинам.
- Он на исходе.
- Я предупреждал тебя, хевдинг, клад не дастся в руки тому, кто не жаждет его заполучить…
- Я не жажду? - Голос Ингольва взмыл над грохотом волн и пением снастей. - Да я жажду его так, как не жаждал ни одной жены! Больше жизни и воинских побед! Во имя Нифльхеля, как же надоело копить медяк к медяку, впроголодь держать дружину…
- Земля! - Звонкий выкрик дозорного, Раги Подкидыша, проторчавшего на верхушке мачты уже полдня, заставил всех встрепенуться и повернуть головы в указанном иззябшей рукой направлении.
Там, за чередой серо-зеленых, маслянисто поблескивающих волн, виднелась тонехонькая темная полоска. Суша.
- Ну, что я говорил? - самодовольно улыбнулся Асвард, буравя хевдинга холодным взглядом неподвижных бесцветных глаз.
Однако его уже никто не слушал.
- Парус убрать! Весла на воду!
Двенадцать пар славных ясеневых весел ударили разом, дружно вспенив скользкую спину поля китов. Дреки заскрипел протяжно, по-стариковски, разворачиваясь влево по ходу. Выровнялся и помчался, послушный слаженным движениям викингов, к проступавшей все яснее и яснее незнакомой земле.
Только Гейрмунд на выдохе бросил через плечо своему соседу, угрюмому, одноглазому Энунду:
- И это говорил самый удачливый хевдинг от Лебяжьего острова до Ягодного Мыса. Не будет добра от этого похода…
Энунд, всегда молчаливо соглашающийся со старым другом, и в этот раз кивнул невесело и потер бороду о правое плечо.