– Моя любовь… – начал было Саша Николаич.
– Вы не смели бы говорить о своей любви, если бы я не дала вам права, а потому вы ничего не можете требовать, кроме того, что я хочу вам позволить! А если вы забылись настолько, что не можете соразмерить ваши слова, то лучше уйдите и возвращайтесь, когда придете в себя!
– И уйду!.. И уйду! – с отчаянием неистовства повторил Саша Николаич. – Все пусть пропадет, но я уйду"!
И как будто боясь, что не выдержит и останется, он, схватившись за голову, выбежал на улицу.
45. Три двери гостиной
Не успел Саша Николаич выбежать из комнаты в одну дверь, как в другой с балкона появился человек в больших темных очках, рыжеволосый.
Княгиня Мария при виде его невольно взялась за сонетку и хотела крикнуть, но он остановил ее, протянув к ней обе руки.
– Ради бога, не звоните и не пугайтесь! Я не сделаю вам зла!..
– Что вам здесь нужно? – спросила княгиня, успокоенная робким и даже как будто приниженным видом посетителя.
– Я был тут на балконе, и слышал ваш разговор с Николаевым!
Княгиня Мария не без труда припомнила, что перед нею стоит господин Люсли, который раньше приходил несколько раз к ее мужу по делу.
– Позвольте! – остановила она его, – кто дал вам право быть у меня на балконе и подслушивать то, что я говорю у себя в гостиной?
– Случай! – подхватил Люсли, – слепой случай привел меня сюда! У меня было дело к вашему мужу, я несколько раз к нему заходил, мне говорили, что его нет дома, и мне показалось, что он говорит это нарочно. Тогда я прошел садом в надежде, что встречу его или вас, и так я попал на балкон и слушал ваш разговор.
– Это слишком дерзко, чтобы не сказать больше, с вашей стороны! – нахмурив брови, произнесла княгиня Мария. – Но что вам нужно от моего мужа?
– Об этом мне стыдно говорить с вами! Мне нужны деньги, но… вам я хотел бы сказать не то. Этот ваш разговор с Николаевым, с моим счастливым соперником…
– Как, соперником?!..
– Ну, да! Если слово уже сорвалось, я не стану отказываться! Напрасно вы думаете, что не знаете меня!..
Посетитель снял очки и сбросил рыжий парик…
– Граф Савищев? – воскликнула Мария.
– Да! Я – бывший граф Савищев… Вы меня когда-то знали под этим именем, и я тогда был без ума от вас; и все, что потом случилось со мной, я вынес только благодаря тому, что знал, что вы на свете существуете и что я когда-нибудь добьюсь вашего внимания!.. Я решил, не пренебрегая никакими средствами, во что бы то ни стало составить себе такое положение, такое богатство, чтобы подойти и отуманить вас в десять раз большей роскошью, чем та, что вас окружает теперь.
– А вместо этого вы приходите за деньгами к моему мужу? – насмешливо проговорила княгиня Мария.
– Не смейтесь надо мной… Это слишком жестоко с вашей стороны!.. Не услышь я сейчас вашего разговора с Николаевым, я бы исполнил задуманное и только тогда открылся вам; но после того что вы сказали ему, и после того, как он так дерзко отверг вас, мне хочется вам сказать: "Приказывайте… Скажите мне, чтобы я сделал все, что вы захотите, и я буду вашим рабом!. Я не побоюсь обмануть вашего мужа!"
– Да вы пьяны или с ума сошли? – топнув ногой, крикнула княгиня Мария.
На самом деле Люсли был и пьян, но только не от вина, а от давнишней своей упорной страсти к ней, и вместе с тем он был сумасшедший, потому что, потеряв возможность управлять своим рассудком, он слишком долгое время неестественно сдерживал свою бурную натуру, и с тем большим бешенством вырвалась теперь его скрытая страсть.
– А-а, так! – проговорил он. – Вы гоните меня! Ну, так я же на все пойду!..
Он выхватил из кармана свернутый платок, быстро распустил его и кинул в лицо княгини Марии.
Она почувствовала, что вдыхает в себя какой-то ошеломляющий, приторно-сладкий запах, и в тот же миг потеряла сознание и упала на пол без чувств.
Бывший граф Савищев кинулся к ней.
Но тут его схватила крепкая, сильная рука и отбросила в сторону.
– Разве для этого был дан тебе платок? – услышал он над собой рассерженный возглас.
Савищев обернулся и увидел дука дель Асидо.
– Я был тут! – указал дук на завешенную портьерою дверь, которая оказалась в гостиной третьей, – и слышал все, что ты тут говорил!
Но он не успел договорить, как бывший граф Савищев со стремительностью, которую трудно было ожидать от него, кинулся на балкон, перепрыгнул через перила и кинулся бежать.
Дук только поглядел ему вслед с отвращением и произнес:
– Негодяй и трус!
Он не преследовал Савищева, уверенный в том, что сможет разыскать его, если захочет, и наказать его за отчаянный поступок.
Да и прежде чем возиться с этим человечком, нужно было позаботиться о княгине Марии. Опасности для нее никакой не было. Платок, который был брошен ей в лицо, был пропитан сильнейшим наркотиком, способным немедленно усыпить, но безвредным.
Дук сам же, под видом Белого, дал этот платок бывшему графу Савищеву, носившему имя Люсли и желтую кокарду их общества. И он ему дал этот платок вовсе не для того, чтобы он усыпил им его жену. Она же вдохнула всего один раз, а затем дук, выскочив из-за портьеры, отбросил мнимого Люсли и схватил платок.
Теперь дук поднял княгиню Марию и поднес ее к балконной двери, зная, что свежий воздух сейчас же приведет ее в себя.
Как нарочно, из сада повеял легкий ветерок, вздохнув, княгиня Мария открыла глаза. Дук бережно усадил ее в кресло.
– Прежде всего, ваша очередь! – произнес он. – Я все слышал, что тут было, слышал и ваш разговор с Николаевым и спас вас от этого ворвавшегося к вам негодяя!.. Итак, если бы этот Николаев согласился, вы были бы готовы обмануть меня?..
Мария, не совсем еще очнувшись, посмотрела на него снизу вверх, но ничего не ответила.
– Вы готовы были обмануть меня, – повторил дук, – и теперь молчите, потому что вам нечего мне возразить.
Княгиня улыбнулась, скривив губы, словно уверенная, что ему не стращать ее и не ей робеть перед ним!
– Напрасно вы подслушивали! – спокойно сказала она. – То, что я говорила с Николаевым, вы и не подслушивая могли бы представить себе… Как же вы хотите, чтобы я иначе разговаривала с ним, когда мне нужно получить от него чуть ли не целое состояние?..
Дук склонил голову и потупился.
– Так ты так говорила с ним только для того, чтобы получить деньги?
– А для чего же еще?.. Неужели вы думаете, что меня может заинтересовать такой незначительный господин?.. Если бы я захотела, на меня бы обратили внимание люди, которые – не чета Николаеву! – И, сказав это, княгиня Мария встала и гордо вышла, а дук остался на месте, уничтоженный поистине величественным спокойствием своей жены.
46. Он расскажет…
Саша Николаич, вернувшись домой после объяснения с княгиней, отправился к себе в кабинет и не вышел ни к обеду, ни к вечернему чаю, сказав, чтобы ему не мешали и что он хочет остаться один.
И он один провел целый день у себя в кабинете, раздумывая и размышляя и чем больше он это делал, тем более приходил к убеждению, что бывшая Маня Беспалова, ставшая княгиней Сан-Мартино, в сущности осталась такой же, какой была прежде. Она и прежде была красивою, но и только. Душевных же качеств Саша Николаич никогда не знал за нею и разве только в своем ослеплении мог наделять ее этими качествами.
Ее очевидная готовность, оставаясь княгиней Сан-Мартино, обманывать своего мужа была органически противна такому человеку, как Саша Николаич, воспитанному совсем в других традициях, чем те, которые господствовали в обществе восемнадцатого века.
Его воспитатель, поклонник французских энциклопедистов и потому ярый противник барственной распущенности времен маркизов и маркиз, внушил ему совсем иные правила.
Саша Николаич воспринял эти правила, как основу жизни и не мог примириться с тем, чтобы та женщина, которая на минуту вследствие своей внешней красоты показалась ему идеалом, могла в нравственном отношении не соответствовать этим его правилам.
Он испытывал разочарование до болезненности обидное и не хотел никого видеть, сомневаясь даже, стоит ли ему жить вообще, если в такой прекрасной оболочке, каковой была княгиня Мария, не вмещалась и духовная красота, как ее понимал он.
Стемнело.
Саша Николаич ничего не ел, но ему и не хотелось есть.
Ночь была такая теплая, как и все стоявшее в Петербурге лето. Все словно замерло кругом, и тишина, царившая в природе не нарушалась ни звуком, ни шорохом листьев.
Николаев не зажигал у себя лампы и, сидя в темноте у растворенного окна, глядел вверх на звезды, которые манили его к себе от низменной, греховной земли.
И совершенно, как в тот раз когда он с трепетом ждал звука соловьиной песни, раздался и теперь свист Беспалова, беспечно насвистывавшего "Гром победы, раздавайся!"
Саша Николаев хотя и не был на земле и думал совсем о другом, однако ясно различал, что свист этот приближается. Вот наконец он уже под самым окном…
– Гидальго, вы здесь?.. – раздался голос Ореста, и вслед за тем его длинная фигура, задев за куст, вскарабкалась на подоконник и уселась на нем.
Конечно, от него сильно пахло водкой.
– Фу! – с омерзением сказал Саша Николаич.
– А что? Пахнет?.. – осведомился Орест и прищелкнул языком. – Не правда ли, я в случае надобности могу заменить ароматическое саше из алкоголя?.. Ну а вы, гидальго, болеете?
– Оставьте меня, Орест, в покое. Я же просил, чтобы мне не мешали!
– Против этого имею возразить на основании многих пунктов. Пункт первый!
Орест загнул палец.
– Я с утра не был в вашем благочестивом жилище и не мог быть осведомлен относительно отданных здесь распоряжений! Пункт второй! В силу установившихся между нами отношений меня ваши строгости не касаются. Пункт третий!.. Видите ли, гидальго! Я мог бы привести пунктов сколько угодно, но буду краток и выразителен, что так идет, как вы знаете, к моей всегдашней скромности! Я все знаю, что с вами сегодня случилось насчет превратной принчипессы, и знаю потому, что вы больны и чем именно, отчего вы сидите в темноте, у косяка окна и разглядываете звезды без телескопа.
– Что вы говорите? – удивился Саша. – Откуда вы можете знать?
– Из самого достоверного источника!
– Может быть, она прислала вас?
– Нет, на этот раз я пришел сам или, вернее, пришел потому, что вышел из себя… Теперь вы, конечно, в огорчении и не можете понять, как это остроумно сказано. Впоследствии же, когда распознаете, можете пережить момент отчаянной веселости. Я узнал благодаря судьбе чем вы, собственно, болеете, и привел к вам лекарство!.. Желаете испробовать его?.. – Орест обернулся в сторону сада и, наклонившись, позвал: – Пожалуйте сюда, мой добрый друг!
В ту же минуту из-за кустов появился бывший граф Савищев, которого Саша Николаич узнал по облику, так как видел его в последний раз сравнительно давно днем и недавно здесь, в своем кабинете ночью, когда было так же темно, как и сейчас.
– Вы не бойтесь, пожалуйте сюда!.. Сядьте!.. – ободрил Орест Савищева, относясь к тому так, как фокусник обращается к дрессированной им собаке.
Савищев не торопясь приблизился к окну и сел на подоконник по другую сторону той, где сидел Орест.
– Вот вам две живые кариатиды! – сказал Орест. – Узнаете его, гидальго?.. Он расскажет вам сейчас же такие вещи, которые сразу же излечат вас и изменят все ваше миросозерцание!
47. Нет, это – правда
– Я теперь в таком положении, – стал рассказывать бывший граф Савищев, – что мне выбора нет! Теперь я восстановил против себя людей, от которых всецело зависел, а это – такие люди, что не остановятся ни перед чем! Мне остается только одно: искать убежища у вас!..
Он говорил это робким, жалким, трусливым голосом, так что Саше Николаичу это было и неприятно, и вместе с тем у него невольно явилось сожаление, что этот бывший граф Савищев был теперь в таком состоянии, что только и мог вызывать сожаление и жалость. Ни сердиться на него, ни возмущаться им не стоило, и нельзя было иметь против него злобу: он был слишком жалок для этого.
– Что же случилось? – спросил Саша Николаич.
– Говорить обо всем слишком долго и тяжело! – ответил бывший граф Савищев. – Достаточно того, что я, вообразив, что могу составить себе состояние, пошел в "Общество восстановления прав обездоленных".
– Вот как!..
– Вы что-нибудь знаете об этом обществе?
– Имел случай слышать, но думал, что оно уже прекратило свое существование!
– Нет, оно не прекращало существования и действует теперь в Петербурге под руководством некоего старика, который известен под именем Белого и в которого переодевается не кто иной, как сам дук дель Асидо, князь Сан-Мартино.
– Неправда! – воскликнул Саша Николаич, – не может быть!..
– Нет, это – правда!.. – задорно подхватил бывший граф Савищев. – Я не хочу лгать сейчас, во-первых, потому что я с Орестом достаточно выпил, а во-вторых, потому, что, только рассказав все, я могу рассчитывать на вашу помощь против этих людей!.. Ни у полиции, ни у суда я не могу искать защиты, потому что я был их сообщником. Мне были обещаны большие средства, а на поверку вышло, что я получал сравнительные гроши, а в последний месяц мне и эти гроши стали задерживать! А между тем я должен был не щадить себя ради них, членов этого общества! И тогда ночью я забрался сюда и проник в бюро по их же наущению, чтобы взять у вас расписку якобы от отца дука дель Асидо! На самом же деле я уверен, что этот человек только присвоил себе это имя, и никогда сыном дука не был!
– Зачем им нужна была эта расписка?
– Гидальго! – вступил в разговор Орест. – Вы впадаете в детство, задавая детские вопросы!.. Разумеется, им нужна была эта расписка, чтобы уничтожить ее, а потом взыскивать с вас, как это и сделал этот сиятельный дук через своего поверенного Сладкопевцева!
– Петушкина! – поправил Саша Николаич.
– Не придирайтесь к словам, гидальго!.. Вы знаете, когда я нездоров, как выражается ваша матушка – продли небо ее годы! – я бываю тугой на фамилии; во всем же остальном у меня ясность ума необычайная. Итак, вы теперь понимаете, зачем им нужна была расписка?..
– Но откуда же они могли знать, что она хранится у меня вместе с другими документами в бюро, когда я сам настолько забыл об этом, что, когда она пропала, сомневался, была ли она тут или нет?
– А появление у вас этой княгини Сан-Мартино, невестки прекрасного дука?.. Вы ей демонстрировали автограф кардинала де Рогана, который извлекли из свертка, где лежала расписка!.. Помните, я тогда еще лежал под окном.
– А ведь и в самом деле! – согласился Саша Николаич.
– Вот то-то, гидальго! Слушайте в другой раз умных людей!
– Да ведь этот дук, выходит, хотел смошенничать?
– А вы только теперь поняли это?! Поздравляю!.. Знаете, сеньор, я полагаю, что у вас вместо мозгов иногда гастролирует в голове кофейная гуща! Теперь слушайте дальше!.. Способны вы сообразить, как к вам попала обратно эта записка с надписью прелестной принчипессы, обчихай ее медведица при первой же встрече?.. Я вам сейчас все концы покажу. Сей джентльмен, как вы помните, забрался в этот священный приют и сделал выемку документа. А я вылез из дивана и схватился с ним… Между нами произошло то, что на вульгарном языке называется дракой. И подробностей всего этого происшествия я не помню; если вы спросите, – почему, то это будет неделикатно с вашей стороны, ибо вы сами должны понять, в каком я состоянии был "человекус экс дивано". И вот в этой драке я, очевидно, выхватил расписку у стоящего ныне здесь сеньора и сунул ее в карман! Как вам известно, я к себе в карманы никогда не лазаю, ибо у меня в них никогда и ничего нет… И расписка могла бы пролежать в моем кармане неопределенное время, если бы я случайно не вытащил ее, когда мадам принчипесса второпях потребовала у меня кусочек бумаги, когда ей было нужно… выхватил и подсунул, сам того не зная, ей расписку дука! Вот и все!..
– Да, не найдись эта расписка, с вас полностью взыскали бы деньги, – сказал Савищев. – Мало того, мне был дан платок, пропитанный наркотиком, чтобы я, явившись к вам, попросил вас показать эту расписку, кинул бы вам в лицо платок, одурманил вас, унес и уничтожил бы расписку. Но я погорячился и кинул платок в лицо жене дука дель Асидо, и этого он мне не простит. И вот отчего я должен теперь скрываться от его преследований.
– Но ведь это ужасно! – проговорил Саша Николаич.
– Погодите, то ли еще будет! – похвастал Орест и кивнул графу Савищеву: "продолжай, дескать!"
– Я сегодня, – снова заговорил тот, – решил во что бы то ни стало увидеть дука, который не давал мне денег, и так как через парадный, официальный вход меня к нему не пускали, я пробрался через сад на балкон, думая найти его и объясниться. И тут, на балконе, я услышал ваш разговор в гостиной с княгиней, и после того как вы ушли, не вытерпел, вышел и заговорил с княгиней сам, а в конце разговора кинул в нее этот платок. Но тут явился дук; мне оставалось только скрыться, я перепрыгнул через балконные перила, но бежать боялся и спрятался в углублении под балконо, заставленным зеленью. Я думал, что они сейчас кинуться за мной в погоню, и побегут по саду, но когда не найдут, успокоятся, подумав, что я успел убежать, а я, когда стемнеет, выйду и скроюсь… Из-под балкона я слышал разговор дука с женой, которую он привел в чувство! Пока вы говорили с нею, он стоял за портьерой и подслушивал. Она его стала упрекать за то, что он подслушивал, а он – что она говорила с вами. Тогда она сказала, что говорила с вами так исключительно для того, чтобы заставить вас уплатить деньги!
– Неправда! – опять воскликнул Саша Николаич, чувствуя, что этот последний удар для него чувствительнее всех предыдущих.
– Клянусь всем, что для меня осталось дорогого, что это – правда! – сказал бывший граф Савищев.
"Всю правду" рассказал он не только для того, чтобы заслужить этим убежище для себя у Саши Николаича, но и потому, что знал, что в этой правде были такие подробности, которые не могли не оскорбить чувств Саши Николаича.
Граф Савищев понимал, что ему не поможет никто, кроме Николаева, и потому, выбравшись когда стемнело, из-под балкона, прямо направился в трактир, где обыкновенно бывал Орест, нашел его там, рассказал ему все, и Орест привел его к Саше Николаичу. И здесь он стал рассказывать, припасая под конец тот камень, которым хотел доконать ненавистного ему Николаева. Он не сомневался, что тому будет до боли обидно, когда он узнает, что княгиня Мария только ради денег разговаривала с ним.
В этой причиненной боли другому мелкая душонка Савищева видела хоть некоторое удовлетворение за свои несчастья. Для одного этого он был готов признаться во всем Саше Николаичу.