- Ты полагаешь, что конунг, назначив тебя лендманом, не подумал о том, что ты должен прилично знать законы и права?
- Мне необходимо знать лишь одно - волю короля.
- Ты не расскажешь, что она из себя представляет?
- Это не трудно сделать, - ответил Кальв. - Я обязан поддерживать здесь спокойствие и порядок, распространять и наказывать тех, кто занимается колдовством.
- Даже король заботится о законах, в некоторые из них он внес изменения, - заметила Сигрид, - несмотря на то, что толкует их по-своему. Но здесь, в Трондхейме, вошло в обычай, что законы толкуют судьи-старейшины. Они избраны народом, и им доверено судить по этим законам. Мы не привыкли, чтобы один человек забирал все права в свои руки и уродовал бы свободных людей без суда. Эльвир говорил: "Когда один человек издает законы и судит по ним, то начинается беззаконие". Тебе потребуется очень много сил, Кальв, если ты намереваешься встать над законами.
Кальв не ответил, но было ясно, что у него появилась пища для размышления.
- Ты потому и убежала в лес, что я казнил ормана Бьёрна? - спросил он спустя мгновение.
Она кивнула.
- Ты удивительный человек, - промолвил он. - Но то, что ты говоришь о правах и законах, напоминает мне то, что я еще мальчиком слышал в Гиске. Это может значить многое.
- Ты не дал орману даже возможности возместить убытки, - сказала Сигрид.
- Не вижу в этом большой пользы! Он рожден рабом, как и многие орманы короля. И ничем, кроме одежды на себе, он никогда не владел.
- Неужели король поступает разумно, назначая таких людей управлять столь огромным богатством? - удивленно спросила Сигрид. Она подумала о Таральде, королевском ормане в Хауге, и о бедах, которые он причинил.
- У короля нет возможностей посылать людей высокого происхождения управлять своими владениями, - сказал Кальв. - И он считает, что, назначив человека из низких слоев, может быть уверен, что тот будет верен ему больше, чем человек хорошего рода. Как правило, он оказывается прав. Большинство орманов верны ему и воруют не больше, чем можно ожидать от раба. Но бонды их не любят.
- И может быть, не без основания, - произнесла Сигрид.
- Бонды их побаиваются, - сказал Кальв. - Они глаза и уши короля.
- И случается, что лгут, - горько промолвила Сигрид. - Да и нельзя ждать порядочности от человека с рабской душой.
Когда Кальв спросил, на что она намекает, Сигрид рассказала о роли ормана Таральде в Мэринских событиях.
- Ты очень любила Эльвира? - спросил Кальв, когда она окончила рассказ.
- Да, - ответила она. Потом положила руку на его ладонь: - Нельзя ли нам поискать иное место для спальни? Эта комната полна воспоминаний.
- Сомневаюсь, что тебе удастся убежать от них в любом помещении этой усадьбы, - сказал он.
Она знала, что он прав, и больше ничего не сказала.
- Что ты намерен сделать с прорицательницей? - спросила она спустя некоторое время.
- Я еще не думал об этом.
- Можно сделать так, чтобы все узнали о твоем намерении схватить ее, и дать ей время убежать в Швецию?
- Тебе она нравится?
- Нет. Но в том, что король Олав узнал о ней, виновата я.
- Я также не люблю прорицательниц, а эта в дополнение ко всему самого отвратительного сорта.
- Кальв, - она обняла его за шею. - Я никогда не прощу себе, если она пострадает из-за того, что я не удержала язык за зубами.
- Ты хочешь меня задобрить? - Он снял ее руки с шеи. Но она улыбнулась, и он не отпустил ее. - Во всяком случае, в ближайшие дни я не намерен посылать за ней людей, - промолвил он.
Сигрид взглянула на него. И когда их глаза встретились, она поняла, что должна на следующий же день известить прорицательницу.
После того как он уснул, она лежала и слушала его ровное дыхание. Он спал словно дитя.
Кальв может гордиться ею, сказал Гутторм. Но повода для чего-либо иного она ему и не давала.
Когда она сидела на горе меж деревьев, она почувствовала потребность убить его. А сейчас поняла, что никогда не сделает этого.
Он не похож на короля Олава. С ним можно договориться. Она поняла, что, добившись отсрочки того, что конунг настоятельно просил Кальва исполнить, одержала победу над ним.
И она почувствовала в себе силу, с помощью которой она может влиять на него, силу, которой не обладала во время жизни с Эльвиром.
Прошел довольно большой промежуток времени, прежде чем им в Эгга удалось сварить пиво.
Сначала потребовалось время на помол ячменя. Солодовых зерен снова не оказалось в хозяйстве, да и в округе солода, когда Кальв решил купить его, не было. Потом оказалось, что вот-вот наступит время солнцестояния, пришлось переждать его.
В этот момент пиво, которого так жаждали люди, варить нельзя: скиснет.
Но сейчас его уже варили в большом котле. Одна из рабынь вливала сусло, перемешивая его, в теплую воду в другом чане с тем, чтобы осветлить его и перелить в следующий чан.
Сигрид постоянно была в движении, за многим нужно было присмотреть. Жидкость перед варкой надо было процедить, во время кипения добавить в нее хмель и другие растения, а затем отцедить их из пива перед тем, как поставить его на брожение.
Рагнхильд тоже была в кухне. Она следила за чаном с пивом. С Сигрид она разговаривала мало, отвечала только на вопросы, которые та задавала. Сигрид не понимала, почему Рагнхильд и другие были приветливы, когда вернулись в Эгга. Но затем они отошли от нее.
И Тора Эльвирсдаттер не приехала, а осталась в Бейтстадте.
Кальв, когда Сигрид попросила его о том, чтобы Тора вернулась домой, ответил ей согласием. Сигрид послала за ней, но та ответила, что в Эгга ей делать нечего. У Сигрид же не было времени съездить в Бейтстадт и переговорить с ней. Мальчики побывали там, но у них Сигрид ничего не смогла узнать относительно Торы.
Люди в округе были настроены враждебно и к Сигрид, и к Кальву. Случай с солодом явился лишь одним из проявлений вражды. Сначала Кальв хотел послать своих людей по хуторам, чтобы заставить бондов отдать им солодовое зерно, но Сигрид удалось его отговорить от этого.
Немного пива они раздобыли в других хозяйствах, принадлежащих Эгга, и теперь во время еды могли пить не только воду.
В кухне от пара было душно и влажно. Сигрид была рада, когда вышла оттуда во двор на поиски священника Йона. Он должен был благословить пиво до того, как его поставят бродить.
Она нашла его за домами, недалеко от старого храма. Сейчас здесь должна быть построена церковь.
"Храм разрушать не нужно, - сказал Йон. - Его изнутри следует лишь окропить святой водой, и все боги и нечистая сила будут изгнаны. Сам же храм послужит хорами в новой церкви".
Сейчас здесь работали топоры и стучали молотки. Неф церкви будет возведен, как и в других деревянных церквях. Строители были заняты подъемом больших угловых столбов для хоров.
Йон-священник стоял и разговаривал с мастером, когда Сигрид подошла к нему. Он кивал головой и улыбался тому, что говорил ему мастер, но было ясно, что он мало что понимал в строительстве церквей.
- В Англии мы строим церкви из камня, - сказал он Сигрид, когда они шли к дому.
- Зачем здесь новая церковь? - спросила она. - Разве старая в Стейнкьере мала?
- Кальв пожелал, чтобы в Эгга была церковь, - ответил Йон. - А храм в Стейнкьере тоже приведем в порядок.
- Я рада этому, - воскликнула Сигрид. - Там похоронены двое из моих детей.
Внезапно вид у священника стал таким, словно ему в голову пришла серьезная мысль.
- Люди рассказывали мне, что священник, служивший в Стейнкьере во времена ярла Свейна, был святым человеком.
- Сам он так не думал, - сказала Сигрид. - И он ушел от нас, когда народ пожелал сделать его святым.
Йон вздохнул и сказал:
- Не легко, видимо, было ему уйти.
- Нет, - подтвердила Сигрид. Она подумала о жертвенной воле и жгучей вере Энунда во Христа и уголком глаз посмотрела на стоявшего рядом добродушного, невысокого мужчину с непрерывно моргающими глазами.
Однако Йон был не единственным священником в округе. Был и другой по имени Освальд. Один из тех, которых конунг оставил здесь при отъезде из Мэрина. Сигрид была довольна; он не служил в Эгга. Освальд был тощим, мрачным человеком, который приезжая в усадьбу, почти все время говорил только об аде. В стейнкьерской церкви он служил еще до приезда Кальва и Сигрид, а сейчас переехал еще севернее в Сносаванн, где он лучше мог обращать людей в истинную веру.
Сигрид тяжело вздохнула, войдя вместе с Йоном в кухню. Она стала чувствовать неприязнь людей.
К середине лета в Эгга все шло как обычно.
Кальв привез серебро, завоеванное им в походах, послал людей за покупками в Каупанг. И сейчас дом был снова полностью обставлен.
Дни проходили обыкновенно. Единственным отличием стало то, что мессы служили каждый день. Пока церковь не была достроена, моления совершались во дворе, если позволяла погода, или в большом зале.
По воскресеньям и праздничным дням люди, жившие в округе, обязаны были встречаться здесь, хотели они того или нет. И они приходили с непроницаемыми и недружелюбными лицами. Сухо кланялись Сигрид. Было видно, что здороваются они по обязанности. Если она пыталась заговорить с ними, они вежливо, но коротко отвечали ей.
На воскресных богослужениях Сигрид встречала Гюду и Блотульфа из Гьёврана. Блотульф шел медленно и палкой ощупывал перед собой дорогу, уставив вперед свои слепые изуродованные глаза. Гюда шла сбоку и помогала ему как могла. Сигрид захотелось узнать, как себя чувствуют остальные близкие, потерявшие свое добро в Мэрине, и однажды спросила об этом у Гутторма. Он был одним из тех немногих, с которыми она могла разговаривать, но даже он охладел к ней после ее приезда.
- А как ты думаешь? - ответил он.
Когда же она попросила его рассказать подробнее, то узнала, что от былого величия гордых родов, живших на берегах фьорда, почти ничего не осталось. В Саурсхауге и в Олвесхауге сидят орманы короля. А Иннерей король отдал лендману, человеку безродному, Торгейру из Квистада, одарив его большими усадьбами.
Некоторым из вдов удалось сохранить за собой усадьбы, а другие стали совсем нищие. Гуннхильд из Хустада и ее дети ходят по дворам, прося милостыню.
Сигрид пришла в ужас; она и не представляла, что дела обстоят столь скверно. И она поняла, почему люди отворачиваются от нее: она вернулась в усадьбу и продолжала оставаться хозяйкой Эгга.
"Может быть, - подумала она, - я могу как-нибудь помочь пострадавшим". И она решила сходить в Гьевран.
Во дворе было тихо, когда она пришла в Гьевран. Все отправились в луга на сенокос. Гюду она нашла в кухне, там же перед очагом сидел и Блотульф, повернув лицо к пламени, словно он мог видеть его. Гюда подняла глаза от теста, которое месила.
- Что вам нужно в Гьевране, фру Сигрид? - спросила она высоким, резким голосом.
Блотульф дернулся и выпрямился на скамье.
- Раньше мы обращались друг к другу на ты, - промолвила Сигрид.
- Простые люди, такие, как мы, должны обращаться к жене королевского лендмана из Эгга почтительно.
- Гюда! - Сигрид подошла к ней и протянула руку.
- У меня пальцы в тесте, руки подать не могу, - сказала Гюда и снова принялась месить тесто.
Сигрид повернулась к Блотульфу.
- Я пришла спросить, не могу ли я чем-нибудь помочь.
- Спасибо, сами справимся, - произнес Блотульф. - Мы спасли хозяйство, а это удалось не многим.
Сигрид огляделась. Кругом была пустота, навевающая тоску. Исчезли многие предметы кухонной утвари и обстановки, которыми так гордилась Гюда.
Гюда проследила за ее взглядом.
- Для того, кто привык к поварне в Эгга, здесь довольно пусто, - сказала она. - Мы вынуждены были многое продать, чтобы заплатить королю дань.
- Убирайся домой в Эгга, Сигрид! - тут же воскликнул Блотульф. - Мы не нуждаемся в жалости и тем более в людях, руны которых отданы лендману короля.
Сигрид задохнулась:
- Значит, люди считают, что я все о них докладываю Кальву!
- Стал бы король возвращать тебя сюда еще более богатой и могущественной, если бы ты не обещала ему ничего в замен? Люди не настолько глупы, как ты представляешь, Сигрид!
- Блотульф, я…
- Хочешь знать, что думают о тебе? - прервал он ее. - Мы не боимся, что ты пожалуешься на меня Кальву Арнисону.
- Да.
- Тьфу! - Он плюнул по направлению звука ее голоса, но в нее не попал.
Она была слишком потрясена, почувствовала, что вот-вот заплачет. Поэтому быстро повернулась и ушла.
На обратном пути она остановилась в том месте, откуда открывался самый прекрасный вид на фьорд.
Вот уже почти тринадцать лет эти несокрушимые низкие горы служат ей защитой. И сейчас, как и прежде, они стоят надежно, словно говоря ей: "Что тебе люди? Взгляни на нас, мы остались прежними, такими же, как ты увидела нас, приехав сюда. И на следующий год, через десятки лет, через сотню, когда ты уже будешь покоиться в земле, мы не изменимся".
И ей захотелось заключить в объятия фьорд и небо, и горы, ибо они были открыты ей и принимали ее, ибо они, в противоположность людям, не меняли своего отношения.
В это время Сигрид сблизилась с Кальвом. А он после разговора в первый вечер в Эгга, просил ее рассказывать о законах и обычаях.
Она отвечала на его вопросы, как умела, удивляясь тому, сколь много она знала.
Эльвир часто рассказывал ей о вещах, интересовавших его большую часть жизни. А она, сама того не сознавая, многому научилась у него за прошедшие годы.
Сигрид оценила любовь и заботу, которую Кальв проявлял по отношению к ней. И это, на фоне холодного отношения других, доставляло ей радость, которая заставляла ее притворяться, что любит она его больше, чем чувствовала на самом деле.
Однако она иногда не могла отказаться от попыток воспользоваться властью, которую обрела над ним. Она прибегала к ней в тех случаях, когда могла заставить его поступить по-иному, чем хотел король, правда, лишь в довольно мелких делах.
Искала она и встреч с Йоном-священником, беседовала с ним. Мессы она посещала чаще, пытаясь обрести то счастье веры во Христа, о котором ей говорил Энунд. Но оно к ней не приходило. Даже вечерняя трапеза не приносила ей спокойствия.
Она спросила об этом Йона.
- Важно, что ты приходишь к Богу, - ответил он. - Тебе лишь нужно следовать правилам, которые предписывает церковь, и на тебя снизойдет милость Божия. При этом тебе не придется испытать чего-либо особенного.
Правил, которым нужно следовать, было огромное множество, среди них были и посты, и религиозные праздники. Сигрид почти не понимала, как можно выполнять работы по хозяйству, поскольку люди обязаны были отдыхать каждый седьмой день, да и по всем святым праздникам. Она злилась и на то, что по выходным дням ей запрещали ткать - это работой она не считала.
Кроме того, она была обязана исповедоваться и каяться, и все это она должна исполнять, как предусмотрено правилами, во время богослужения. Йон говорил, что ей исключительно важно вовремя преклонить колени и в нужное время встать, ибо владельцы Эгга должны служить примером для людей, живущих в округе.
Кальв часто ходил к мессе, постился и строго соблюдал правила выходного дня, предписанные церковью.
Сигрид пыталась поговорить и с ним о нетерпеливом ожидании знамения от Бога, о том, что Он принял ее в свое лоно, или свидетельства, что Он находится рядом.
- Бог рядом с тобой во время вечерней трапезы, - говорил Кальв.
- В куске хлеба? - Она знала, что Эльвир чувствовал близость Бога в причастии, а она этого не испытывала.
- Да. И когда приняла тебя церковь, принял и Бог.
Она рассказала, о чем говорил ей Йон.
- Но для того, кто нарушит обеты и правила христианской веры, должно быть нечто большее, а не один лишь страх перед гневом Божьим. Если это все, то христианство не лучше богов, в которых мы верили раньше, когда нас преследовал страх наказания, если мы не станем приносить им жертвы.
- Бог добр, а те боги злы, - отвечал Кальв. - В этом огромная разница.
- Но почему и новый Бог, и те старые добры, когда живешь по их заветам, но становятся злыми, если нарушить хотя бы один…
Кальв рассмеялся.
- Ты спрашиваешь о необъяснимом, - сказал он. - Все, что я знаю, - это обет следовать заветам христианства, и я по возможности это делаю. А Белый Христос обладает огромной силой, я сам видел, как Он помогает королю.
Большего ни Кальв, ни Йон не могли рассказать Сигрид. Казалось, что она уперлась в стену, когда попыталась поделиться мыслями Эльвира. Оба заявили: конечно, это хорошо. Но самым важным для нее будет следование церковным заповедям.
Постепенно стало заметно, что Сигрид ждет ребенка.
Она надеялась, что женщины в усадьбе, заметив это, изменят отношение к ней в лучшую сторону. Но единственное, что происходило при ее появлении на кухне: они прекращали разговоры и молча смотрели на нее.
Однажды Сигрид не выдержала.
День был пасмурный, по крыше, покрытой дерном, бил дождь, со стрехи капало. Над землей нависли тяжелые тучи, мрачные и холодные. Сигрид казалось, что они слились воедино с неприязнью, проявляемой людьми по отношению к ней. Клочки облаков, застрявшие меж ветвей елей, опускающиеся на крыши домов, соединялись с вызывающей тошноту, отталкивающей манерой поведения окружающих ее людей, которая заставляла ее постоянно вздрагивать.
Однажды она вошла в кухню. Большинство служанок были там и готовили еду. Здесь же в обществе Гутторма Харальдссона и одного из его сыновей находились ее мальчики. Гутторм и Грьетгард играли в шахматы, остальные следили за игрой. Служанки тихо разговаривали между собой, стоя у дальнего очага. Сигрид услышала, что они упомянули ее имя. И в этот момент одна из них увидела ее и сделала знак остальным. Все тут же замолчали.
Сигрид направилась прямо к ним и спросила, о чем они разговаривали.
- Да так, ни о чем особом, - ответила одна из них.
- Я слышала, вы упомянули мое имя и хочу знать, что же это за "не особое".
- Говорили, что ты ждешь ребенка, - сказала другая служанка.
- Ну и что же? - не сдавалась Сигрид.
Ответа она не получила и почувствовала, что щеки ее покраснели.
- Я желаю получить ответ, честный ответ. В противном случае вы пожалеете! - Она сама испугалась резкости своего голоса.
Служанки что-то промямлили; никто не осмеливался говорить.
- Ты, Ингеборг? - Сигрид ткнула пальцем на одну из служанок, которая приехала вместе с ней из Бьяркея. Она близко принимала к сердцу, что даже ее девушки из Бьяркея отвернулись от нее.
Остальные вытолкнули Ингеборг вперед.
- Нам… нам интересно, кто отец твоего ребенка, - сказала та робко.
- Так кто же он? Меня ведь вы спросить не соизволили. - Глаза Сигрид сузились, а голос стал ледяным.
- Люди говорят… - Ингеборг замолчала.