"Князь Волконский часто приходил на репетиции и внимательно следил за всеми приготовлениями к этому балету. Князь был чрезвычайно ко мне внимателен и любезен, и я была убеждена, что наши отношения будут всегда самыми лучшими. Но, по-видимому, при его вступлении в должность директора его сразу предупредили, что ему будет нелегко со мною, на что он будто бы ответил, что справится и не будет обращать никакого внимания на мои желания. К сожалению, он не понимал положения и ответственности первых артистов, которые несут на своих плечах огромный репертуар. Это вскоре привело к первому столкновению, которого легко было бы избежать.
Несмотря на то что я только что выручила Дирекцию, заменив Гримальди во время спектакля, и за это получила благодарность от князя Волконского, он решил передать Гримальди, только что приглашённой к нам на гастроли, мой любимый балет "Тщетную предосторожность". Узнав об этом, я поехала к нему и просила его этого не делать. Я хотела в этом балете появиться осенью, а балеты, включённые в репертуар балерины, не передаются другим без её ведома и согласия. Но, несмотря на мою просьбу, выраженную в почтительной и вежливой форме, он мне ответил отказом. Конечно, я так этого не оставила и приняла свои меры. Через несколько дней директор получил от министра двора приказ оставить балет за мною. Это сделал опять для меня Ники, несмотря на то, что он находился в это время в Дармштадте".
Она не могла отдать этот балет. Слишком много было связано с ним. Ведь именно выступление на выпускном представлении привлекло к ней внимание императора Александра III, который вошёл в зал как раз во время её танца. Именно тогда увидел её на сцене ставший навечно дорогим её сердцу Николай Александрович, в то время цесаревич, а ныне недосягаемый и незабываемый её и уже не её Ники.
И вот он, Ники, повелел оставить за ней этот памятный балет. Ну а князь Волконский испытал несколько неприятных минут и вынужден был отказаться от своих решений, но, к чести его, он, по словам балерины, оставался любезен и предупредителен с нею, как будто ничего не произошло между ними.
А мастерство множилось и крепло не по дням, а по часам. Балерина уже выработала свой почерк выступлений, о котором сама говорила так:
"Когда я выступала на сцене, я любила знать, что в зале среди публики находится человек, которому я нравлюсь. Это меня вдохновляло. Выходя на сцену, надо было уметь сделать вызов публике и дать ей понять, что я ради неё на сцене. Надо было жестом призвать её к себе, приковать её внимание и увлечь за собою. Я считала очень важным захватить публику с первого момента своего появления на сцене, и публика отвечала на мой призыв громом аплодисментов, от этого момента зависел успех спектакля. Про меня говорили, что никто так не умеет, как я, выходить на сцену и сразу овладеть публикой".
Видимо, присутствие в зале человека, которому Матильда нравилась или который даже был в неё влюблён, облегчало вот такое притяжение внимания публики. Словом, что-то мистическое было в этом, словно чувства её поклонника передавались другим, растекались по залу и взрывали его аплодисментами.
Известный балетный критик, искусствовед и балетовед Аким Львович Волынский в своей книге "Мариинский театр" писал:
"По всей справедливости, нельзя не упомянуть в первую очередь имя М. Ф. Кшесинской, которая в течение четверти века была воплощением, олицетворением действительно большой артистки – "прима-балерина-абсолюта" – Императорского балета: артистка с блестящей техникой и которая обладала к тому же в совершенстве особым даром захватывать публику, как только она появлялась на сцене".
Волынский отметил и главную уловку Кшесинской – манеру выхода на сцену. Он писал, что едва она появляется на сцене, как "своим блеском затемняет всех кругом… как будто вдруг засиял свет".
Свои статьи посвящали Матильде Кшесинской лучшие театральные критики. Так, сын известного русского поэта Алексея Николаевича Плещеева Александр Алексеевич Плещеев (1858–1944), писатель, драматург, историк балета, сам выступавший на сценах московского Малого театра и женатый на актрисе Е. Н. Рощиной-Инсаровой, автор более чем 30 пьес, с восторгом писал о блистательной балерине:
"Г-жа Кшесинская 2-я, как всегда, танцевала в "Спящей красавице" с выдающимся успехом, и артистка с лёгкостью, присущим ей блеском и законченностью исполняла свои вариации, которые, несмотря на требования публики, как, например, в последнем действии, не повторила. У г-жи Кшесинской 2-й много таких индивидуальных качеств, которые выделяют её из ряда остальных танцовщиц; у неё много жизни, огня, весёлости в исполнении; она оживляет сцену своим появлением и своей улыбкой, не исчезающей даже тогда, когда ногами приходится выводить узоры, граничащие если не с опасностью для жизни, то с возможностью вывернуть ногу. Таких хореографических трудностей, которые обязательны ныне для балерины, во дни Дидло танцовщицы и во сне не видали. "Спящая красавица" опять собрала полный театр публики. Г-же Кшесинской 2-й поднесли корзины цветов".
Он тоже отметил, что Матильда оживляет сцену одним только своим появлением.
А о балете "Дочь фараона", в котором Кшесинская выступала 21 октября 1898 года, Александр Алексеевич Плещеев с восхищением написал:
"В прологе молодой англичанин со своим слугой Джоном путешествуют по Египту и, застигнутые в Сахаре сильнейшим "сомумом", прячутся в ближайшей пирамиде со своим проводником и носильщиками их багажа. Проводник объясняет молодому англичанину, что в этой пирамиде находится мумия дочери фараона, которая установлена в углублении, которая и видна в глубине сцены. Потом носильщики раскладывают пледы и подушки, засыпают, и под влиянием опиума англичанин видит чудный сон. Он – молодой египтянин, мумия оживает в красавицу, дочь фараона, и начинаются неизбежные и бесконечные хореографические видения: мумия превращается в г-жу Кшесинскую 2-ю, которая в прелестном костюме, освещённая сверху электрическим лучом, быстро приковывает общее внимание. В течение всего огромного, растянутого балета балерина не сходит со сцены, мимические рассказы Аспиччии чередуются с танцами, которые талантливый балетмейстер кое-где добавил, применившись к условиям нынешней техники, более требовательной и сложной, нежели во времена Розети. Мимические рассказы исключительно драматического содержания очень трогательны в передаче г-жи Кшесинской 2-й, которая не переигрывает, не подчеркивает их, обнаруживая, так сказать, инстинктивную меру во всем. У г-жи Кшесинской много нежной, выражаясь словами известного писателя, простодушной грации. Она ведет сцены с увлечением, как, например, в рыбачьей хижине, рельефно передает рассказ о преследовании, так что получается весьма правдивое впечатление. В последней картине мольба о пощаде дорогого ей человека и потом восторженный порыв сердца, когда отец исполняет её желание и соглашается выдать Аспиччию за Таора, удаются г-же Кшесинской 2-й ещё лучше. В этом исполнении нет реализма и мощи Вирджинии Цукки, скорее драматической актрисы, чем танцовщицы, но оно носит отпечаток увлечения и обаятельности. Все танцы талантливой балерины… красивы, она справляется с ними безукоризненно. …Она танцует гордо, заносчиво, посматривая на окружающих с соблазнительной восточной негой… Остаётся упомянуть о роскошных, полных разнообразия и вкуса костюмах балерины, которые к ней чрезвычайно идут. Успех г-жи Кшесинской в такой тяжёлой, ответственной роли, безусловно, заслуженный и единодушный, примиривший ценителей и судей. Этот успех окончательно убедил меня в том, что М. Ф. Кшесинская – лучшая русская современная балерина, успевшая в течение трёх лет со времени выхода в свет первого издания моей книги широко, всесторонне развернуть свой симпатичный талант. Теперь это такая выдающаяся артистка, с которой придётся считаться иностранным танцовщицам. Ей поднесли много цветов".
Роман с великим князем
Император Николай Александрович так и не мог забыть свою первую любовь. Он не позволял себе даже мечтать о встречах с ней, но думать-то, просто думать и вспоминать запретить себе не мог, да и не хотел.
Пасквилянты, легко играя словами, выдумывают небылицы, а между тем они вправе упрекнуть государя в истории с Матильдой Кшесинской лишь в том, что он продолжал о ней вспоминать на расстоянии. Ну что ж, если бы можно было упрекать только за мысли, наверное, многие и многие могли быть подвержены таким упрёкам.
Из всего обилия великих князей дома Романовых самым близким другом государя был великий князь Сергей Михайлович, пятый из шести сыновей великого князя Михаила Николаевича, сына императора Николая I. Великий князь Сергей Михайлович (1869–1918) – почти ровесник, всего-то моложе чуть больше чем на год.
Понимая, что Матильде будет очень сложно в окружении уже прогнившего интеллигентского общества, государь попросил опекать её именно великого князя Сергея Михайловича, и он по-настоящему помогал ей.
В мемуарах Матильда признавалась:
"В моём горе и отчаянии я не осталась одинокой. Великий Князь Сергей Михайлович остался при мне и поддержал меня. Никогда я не испытывала к нему чувства, которые можно было бы сравнить с моим чувством к Ники, но всем своим отношением он завоевал моё сердце, и я искренне его полюбила".
Ну а Сергей Михайлович полюбил искренне. Забегая вперёд, отмечу, что уже после того, как вынужден был отойти от Матильды, понимая, что не может соперничать с великим князем Андреем Владимировичем, он тем не менее так и не женился. Государя с ним связывала действительно настоящая дружба. Сергей Михайлович был одним из немногих, кто в 1917 году оставался в Ставке до последнего. В апреле его выслали в Вятку, а в мае 1918 года перевезли в Екатеринбург, где планировалось преступление по ликвидации членов царствующего дома. В ночь на 5 июля 1918 года приговорённых вывезли в Алапаевск. Великий князь Сергей Михайлович оказал сопротивление конвоирам и был убит тут же. Остальные, как известно, подверглись жестокой казни – их сбросили живыми в шахту железного рудника Нижняя Селимская.
Когда белогвардейцы достали оттуда тела убитых, оказалось, что в руке великого князя зажат маленький золотой медальон с портретом Матильды Кшесинской и надписью "Маля".
"Это был уже не пустой флирт"
В 1900 году исполнилось десять лет выступлений Матильды Кшесинской на Императорской сцене. На воскресенье 13 февраля был назначен её бенефисный спектакль.
Конечно, Матильда Кшесинская, талантливая и успешная балерина, требовала к себе и особого внимания. Зная, что на своих бенефисах балерины, как правило, получают подарки – царские подарки кабинета его величества, она позаботилась о том, чтобы именно ее подарок, который будет вручён, не оказался стандартным, то есть таким, как у всех.
Дарили обычно серебряные или золотые украшения, причём, разумеется, с символами самодержавной власти. Порой такие подарки были совершенно безвкусными.
Матильда обратилась к великому князю Сергею Михайловичу, своему постоянному заступнику.
– Не хочу, чтобы подарок был таким, как у всех, – говорила она. – Обидно, если и одеть его будет неприятно.
– А что же ты хочешь?
– Не знаю, но что-то оригинальное. Не как у всех.
Прошло несколько дней, и великий князь Сергей Михайлович пришел в театр перед спектаклем. Матильда готовилась к выходу, и тут стук в дверь. Сергей Михайлович вошёл, не скрывая радости от того, что выполнил просьбу.
Матильда рассказала, что он вручил ей "прелестную брошь в виде бриллиантовой змеи, свёрнутой кольцом, и посередине большой сапфир-кабошон".
Великий князь заметил:
– Государю будет приятно, если вы узнаете, что эту брошь мы выбирали вместе с ним. Ну а змея, как известно, является символом мудрости.
На бенефисе Матильда танцевала два балета – "Арлекинаду" Дриго и "Времена года" Глазунова.
"Арлекинада", или "Миллионы Арлекина", это постановка в двух актах. Автор и балетмейстер Мариус Петипа, с которым уже были связаны многие постановки, и приехавший в Россию из Италии композитор Риккардо Эудженио Дриго (1846–1930), ставший в 1886 году главным дирижёром и композитором балета Мариинского театра. В России его называли Ричард Евгеньевич Дриго. Лишь после революции он оставил Россию и вернулся в Италию. "Арлекинада", как говорится о ней в аннотации, – сценическое произведение, которое представляет собой фантазию на темы масок итальянского народного театра комедии дель арте, где Арлекин неизменно предстает персонажем веселым, наивно-бравым, порой хитрым и ловким, порой не слишком удачливым и изворотливым, но обязательно добрым и мягким, а потому всегда вызывающим явные симпатии зрителей.
Большой успех был и у второго спектакля. Им был одноактный балет "Времена года". Музыку написал композитор Александр Константинович Глазунов. Ну а создан балет Мариусом Петипа. Балет был совершенно новым – премьера состоялась всего несколько дней назад в Петербургском Эрмитажном театре 7 февраля 1900 года. Балет Мариус Петипа построил как аллегорические танцы четырёх сезонов, отражающих смены сезонов. Какого-то конкретного сюжета не было, стилистика танцев создавала образы времён года. Композитор Николай Андреевич Римский-Корсаков (1844–1908) во время репетиции балета, на которую пришёл специально, воскликнул: "Вот одна из лучших в русской музыке зим!"
Действующими лицами балета явились Зима, Весна, Лето, Осень, Иней, Лед, Снег, Град, Два гнома, Зефир, Птицы, Колос, Цветы, наяды, сатиры, вакханки, фавны. Матильда Кшесинская исполняла роль Колоса.
Начинается балет с величественно возвышающейся среди верных слуг Зимы. Танцевали самые избранные знаменитости: Зима – Алексей Булгаков, Иней – Анна Павлова, Лёд – Юлия Седова, Град – Вера Трефилова, Снег – Любовь Петипа, дочь создателя балета. В разгар танца из леса показались два гнома, которые разожгли костёр, яркое пламя которого прогнало Зиму. Холм, освобождённый от снега, расцвёл цветами. Налетел ветер – Зефир, в роли которого танцевал Николай Легат… Николай Густавович Легат (1869–1937) был знаменитым в то время русским танцовщиком, балетмейстером и педагогом балета. Появилась Весна, а за нею прилетела Ласточка, в роли которой – замечательная русская балерина Петербургской императорской труппы Варвара Трофимовна Рыхлякова (1871–1919).
И, наконец, Солнце, Лето…
В этом месте вступает в спектакль Матильда Кшесинская… Васильки и Маки кружатся, обнимая Колос.
Лето, изнуряющий зной, цветы вянут и клонятся к земле – всё это зрители видят в изумительных танцах… Тут происходит попытка похищения Колоса, но Зефир уже рядом, он приносит спасение. Холм становится беседкой из сплетённых виноградных лоз. На сцене появляется Осень. К ней слетаются все времена года, и начинается праздник. На премьере балета, состоявшемся в Эрмитажном театре, присутствовали государь с супругой, многие великие князья и чиновники высокого ранга.
Для Кшесинской же было важно, что её видел Ники, что он, как она была уверена, восхищался ею.
На бенефисе Матильды Кшесинской в спектакле участвовали те же актёры, что и на премьере.
Не меньший успех на бенефисе имело и выступление в дивертисменте, представлявшем собой балетный спектакль, состоящий из отдельных номеров…
В мемуарах Кшесинская особо отметила внимание к ней великого князя Сергея Михайловича:
"Я получила массу подарков и 83 цветочных подношения. Было много цветов от Великих Князей и чудный подарок от Великого Князя Сергея Михайловича. Среди подарков был альбом, изданный двумя поклонниками, скромно скрывшими свои имена под буквами А.К. и В. О., по случаю моего юбилея, под заглавием "Критико-биографический очерк" с массою фотографий и 16 фотогравюрами, статьями и рецензиями обо мне.
Я его снова получила уже за границей и пользовалась им для моих воспоминаний. Среди подношений были цветы от Санкт-петербургского градоначальника. Все карточки от цветов были бережно собраны по моему поручению в театре, чтобы они не потерялись при перевозке ко мне в дом. Забавно было видеть, как перевозили на открытых подводах все эти цветы. Мой дом буквально утопал в цветах".
А пресса пестрила и описанием самого балетного спектакля, и сцены разъезда после окончания торжеств:
"Балетный спектакль только что окончился.
Зрительный зал опустел, публика выбралась на улицу, но расходиться не думала. Балетоманы остались у театра, толкаясь и теснясь у маленького подъезда для артистов, из которого должны были выходить участвовавшие в этом спектакле артистки. Большинство этой ожидавшей публики состояло из посетителей галерки, главным образом из учащейся молодежи. У подъезда для артистов мелькали формы всевозможных учебных заведений: тут можно было увидеть и серое пальто гимназиста, и франтоватую шинель студента.
Был тут и франтоватый гимназист, покручивающий несуществующие усики, прыщавый студент, с презрением смотревший на серые гимназические пальто, новоиспеченный интеллигент из купцов, то и дело повторявший: "А и долго же оне-с разоблачаются", какой-то усач в бобровом воротнике, куривший одну папиросу за другой, и то и дело посматривавший на часы мальчик лет пятнадцати-шестнадцати. Все собрались проститься достойным образом с любимцами и главным образом с любимицами.
Двери подъезда щёлкали всё время и всё чаще и чаще, пропуская уже переодевшихся артистов, но эти первые "ласточки", возвестившие, что переодевание близится к концу, не произвели почти никакого впечатления.
Толпа ожидала не этих "ласточек" и танцовщиц "от воды", они ожидали выхода знаменитостей. Через две-три минуты в коридоре появилась сама М. Ф. Кшесинская. Не успела балерина выйти на улицу, как откуда-то появился стул, на который балетоманы посадили танцовщицу и с гиком, криками "браво" и "ура" донесли до экипажа. Проводы экипажа были восторженные. Проводив артистку, балетоманы начали расходиться. Так окончился "театральный вечер"".
В один из дней после бенефиса Кшесинская решила собрать гостей на своей даче в Стрельне. Пригласила и великих князей, в числе которых были сыновья великого князя Владимира Александровича, очень расположенного к ней. Великие князья Андрей Владимирович и Борис Владимирович пришли в гости вместе с отцом, несколько стеснялись, скромничали, а когда Матильда перенесла празднование из небольшой столовой в зал – иначе места всем не хватало, то оказалась за столом рядом с великим князем Андреем Владимировичем.
Кшесинская вспоминала: "Стол был накрыт в зале, где было больше места, и он весь был убран зеленью и цветами. На этот обед я пригласила Великих Князей Кирилла и Бориса Владимировичей, которые и ранее бывали у меня, и в первый раз Великого Князя Андрея Владимировича. Против себя, в центре стола, я посадила Великого Князя Кирилла Владимировича как старшего, направо от себя – Великого Князя Бориса Владимировича, а налево от себя – Великого Князя Андрея Владимировича, а Великий Князь Сергей Михайлович сел в конце стола, за хозяина".