Клятву эту тем охотнее дал Корнилий Потапович, что умирающая женщина с ясностью делового человека доказала ему, что при умелой, даже чисто царской роскоши, последняя будет оплачиваться с излишком клиентами его операций.
Тогда-то и произошла описанная нами метаморфоза с Корнилием Потаповичем…
Гости между тем все прибывали и прибывали.
Среди них появились и знакомые нам: граф Стоцкий, граф Вельский и Неелов.
Граф Вельский состоял уже объявленным женихом Надежды Корнильевны, у которой был миллион чистыми деньгами, оставленный ей ее матерью, не считая состояния отца, который, конечно, не забудет свою дочь в завещании.
Последняя надежда, впрочем, была не из прочных, так как ходили слухи, что старик Алхимов сам хочет жениться, а в его лета была велика вероятность, что появятся еще наследники, да и молодая жена сумеет прибрать к рукам старика-мужа с его капиталами.
Поговаривали между тем, что старик увлекается модной оперной певицей Матильдой Руга, и уже теперь тратит на нее большие деньги.
Она появилась и на описываемом нами балу своего "мецената", как в шутку называла она Корнилия Потаповича.
Последний в это время разговаривал с Нееловым, графом Стоцким и молодым человеком из начинающих адвокатов Сергеем Павловичем Долинским, так, по крайней мере, представил его хозяин двум своим остальным собеседникам.
– Его, несомненно, ожидает блестящая будущность, – добавил Корнилий Потапович, – на этих днях он выступает с первой защитой по громкому делу… Убийство, кажется?
– Нет, – отвечал Сергей Павлович, улыбаясь, – мой первый клиент известный шулер и ловкий мошенник.
Едва заметная судорога передернула углы губ графа Стоцкого и Неелова.
– И что же, вы надеетесь на благоприятный исход вашей защиты? – спросил сквозь зубы граф Сигизмунд Владиславович после некоторой паузы, пристально глядя на молодого человека.
– Нет, – равнодушно отвечал тот, – это дело проигранное; и я думаю, что мой патрон мне поручил его именно потому, что оно безнадежное. Впрочем, дело касается такого зловредного субъекта, от которого следует освободить общество…
В это время в дверях залы, около которых происходил этот разговор, появилась Матильда Руга.
Граф Стоцкий с презрительной миной повернулся спиной к молодому человеку и вместе с Нееловым и хозяином, взявшим под руку Долинского, пошел к ней навстречу.
– Матильда Францовна… Как поздно… Я уж начинал отчаиваться, – встретил ее Алфимов.
– Я прямо из театра.
Матильда Руга, несмотря на то, что ей далеко перевалило за тридцать, была все еще прекрасна.
В роскошном наряде изящная фигура ее казалась чрезвычайно эффектною.
На нее было устремлено всеобщее внимание.
Она с одинаковой любезностью поздоровалась с хозяином и его тремя спутниками и, фамильярно ударив веером по руке Сергея Павловича Долинского, сказала:
– Господин адвокат, можете предложить мне руку…
Он повел ее по зале.
Корнилий Потапович засеменил сзади. Граф Стоцкий и Неелов остались у дверей.
– Однако, этот юнец – молодой, да из ранних. Он, кажется, хочет воспользоваться или, быть может, и пользуется даром тем, за что наш почтенный хозяин платит большие деньги, – заметил граф Стоцкий.
– Он красив и может иметь успех у женщин, подобных Матильде, бальзаковского возраста.
Матильду Руга между тем окружили и осаждали просьбами что-нибудь спеть.
Долинский подвел ее к роялю и думал, что этим его рыцарские обязанности и кончатся.
Он давно уже искал кого-то глазами.
Но Матильда удержала его.
– Если я уже должна петь, то вы будете мне аккомпонировать.
Он с радостью бы отказался, так как именно в эту минуту увидел то, что искал. Два прекрасных женских глаза остановились на нем.
– Пожалуйста, сыграйте, я так люблю вас слушать, – послышался нежный голос.
Против этой просьбы он не мог устоять и сел за рояль. Матильда стала около него. И едва он взял первые аккорды, как все в зале замерло.
Руга, как всегда, пела превосходно.
Все были очарованы.
Только одна группа людей, среди которых были граф Стоцкий, Неелов, барон Гемпель и несколько других, не удостаивали ее своим вниманием.
Они были, видимо, заняты интересным разговором.
– Я сейчас видел графа Вельского, он шел точно приговоренный к смерти, – вероятно, вчера опять проигрался… – заметил один из стоявших в группе молодых людей.
– Граф не из таких людей, которые сожалеют о проигрыше в какие-нибудь две-три тысячи рублей… А вчера он проиграл именно столько… – возразил барон Гемпель.
– Просто-напросто он влюблен, – объяснил Сигизмунд Владиславович.
– Влюблен, он, этот петербургский Дон-Жуан, и влюблен? – засмеялся Неелов.
– Ну да, почему же нет? А вы разве, Неелов, не влюблены?
– Я?
– Конечно. Или вы думаете, никто не замечает, как вы стараетесь обратить на себя внимание красавицы Селезневой? Нам всем уже давно ясно, что вы до безумия влюблены в Любовь Аркадьевну.
– Нисколько… – протянул Неелов. – Немного внимания и больше ничего.
– Не спорьте, – смеясь заметил барон Гемпель, – думают даже, что вы рассчитываете, главным образом, на ее трехсоттысячное приданое, чтобы поправить свои дела. Вы хотите на ней жениться?
– Что касается меня, да будет вам мое благословение, выбор хороший, – сказал граф Стоцкий. – Я даже могу помочь вам и замолвить словечко ее брату. Он имеет влияние на отца.
– Не смейтесь… – сказал Неелов. – Кроме того, я не нуждаюсь в помощниках, и если я что ищу, то уже добьюсь собственными силами.
– Будут сегодня играть? – спросил барон.
– Не знаю, – ответил равнодушно Сигизмунд Владиславович.
– Если господа кавалеры будут танцевать…
Граф Стоцкий схватил Неелова под руку…
– Смотрите, смотрите, только не умрите от ревности… Вы, видимо, ошиблись, говоря, что он единственно может нравиться только женщинам бальзаковского возраста, а оказывается и молодые девушки…
Пение кончилось, и Долинский шел по залу, направляясь к уютному кабинетику, как бы созданному для интимных бесед, под руку с очаровательной шатенкой.
Это и была Любовь Аркадьевна Селезнева.
Молодой девушке едва минуло восемнадцать лет.
Высокая, стройная, с ослепительным цветом лица и ясными темно-синими глазами, она производила на всех впечатление своей красотой и грацией движений.
– Сядемте здесь, – сказала она, опускаясь на диванчик.
Сергей Павлович сел рядом с молодой девушкой и смотрел на нее с выражением глубокой любви.
Она была, действительно, прекрасна в белом атласном платье, с белой розой в пышных локонах.
Только грустный взгляд ее противоречил праздничному наряду.
Она печально опустила голову на руки.
– Вы хотели говорить со мной? – спросил Долинский.
– Да… Нет… У меня не хватает храбрости… Я не знаю… – смешалась она.
– У вас есть горе, а я думал, вы так счастливы.
– Я, счастлива!?
– Да разве вы несчастны? Вы молоды, хороши собой, богаты, любимы родителями, обожаемы всеми. Чего же вам более!..
– Ах, вы не знаете…
– Так скажите же, моя дорогая.
– Меня хотят выдать замуж за человека, которого я не люблю.
– Этого ваши родители никогда не сделают… Они вас любят.
– Мой отец – да, но моя мать… Вы знаете, она урожденная княжна и ни за что не хочет, чтобы я вышла не за титулованного жениха. Вы друг моего детства, я вам расскажу все.
– В чем же дело? – смотрел он на нее взглядом, в котором светилось беспокойство и обожание.
– Вы знаете… графа Вельского?
– Молодого?..
– Нет… Молодой женится на Наде… Его отец.
– Эту развалину?
– Он хочет жениться на мне…
– Как, этот старый седой греховодник хочет жениться на вас? Да скорее обрушится небо!
– Не правда ли, что ужасно подумать, что я в мои годы должна выйти замуж за человека, который ни по летам, ни по привычкам мне не пара. Несмотря на это, мать покровительствует его ухаживаниям, а отец не противоречит ей.
– Этого не будет! Я этого не допущу! Это значило бы принести вас в жертву на всю жизнь.
– Благодарю вас, дорогой друг, вы снова вернули мне мужество. Не правда ли, вы не оставите меня, когда все другие будут настаивать на моей погибели…
– Никогда! Никогда!
Он крепко сжал ее руки.
Он не мог противостоять очарованию ее влажных глаз, ее улыбке и наклонился к ней совсем близко.
– Люба, умоляю вас. Я люблю вас больше жизни!
Девушка испуганно перебила его.
– Ради Бога, перестаньте… мама…
– Tete-a-tete продолжается немного долго, – заметил между тем барон Гемпель, насмешливо посматривая на Неелова. – Вас не гложет ревность?
– Пусть понаслаждается бедняга крохами ее милости, – захохотал Владимир Игнатьевич. – Я не завистлив, где я хочу победить, там я знаю, что победа будет на моей стороне, милейший барон.
– Однако, не мешало бы об этом сообщить папаше, – заметил граф Стоцкий. – А так как я ваш союзник, то и берусь разрушить этот tete-a-tete. Жаль, что Сергея здесь нет. Он лучше всех устроил бы это дело.
– Сергей, без сомнения, у своей возлюбленной за городом, – заметил барон Гемпель. – Ему там веселее, да и зачем он вам? Вот и сам папаша.
Богатый петербургский коммерсант Аркадий Семенович Селезнев действительно приближался к их группе.
XXII
Знакомые лица
Граф Стоцкий развязно подошел к Аркадию Семеновичу Селезневу.
– Можно вас поздравить с будущим талантливым и многообещающим зятем?
– Что вы этим хотите сказать?
– Я думал, что вы знаете отношение молодого адвоката к его прелестной клиентке.
– Выражайтесь яснее… Я не мастер отгадывать загадки.
– Разве отношения господина Долинского к вашей дочери или, скорее, их обоюдная склонность друг к другу составляет для вас тайну? – продолжал граф. – В таком случае, посмотрите по направлению к маленькой гостиной… Какая прелестная парочка!..
– А, вот в чем дело! – равнодушно протянул Селезнев, посмотрев по указанному ему направлению. – В этом отношении я совершенно спокоен. Долинский честный человек, я знаю его с детства и очень бы желал иметь его своим зятем. Я был бы очень рад, если бы ему удалось завоевать сердце моей дочери и получить согласие моей жены. Но я боюсь, что Люба уже сделала выбор.
Улыбка Неелова доказывала, что он того же мнения.
– Она уже отказывала не одному жениху, – продолжал старик, – и я желал бы, чтобы ее выбор пал наконец на человека достойного. И, как я уже сказал, человек этот – Долинский.
– Тут ничего не возьмешь! – шепнул Неелов графу Сигизмунду Владиславовичу. – Пойдем лучше к мамаше.
Граф кивнул головой в знак согласия.
– Я только шепну насчет этого Матильде, – тихо сказал он.
При первой возможности он отошел и стал разыскивать Ругу. Для него достаточно было несколько слов, чтобы сообщить ей о своем плане.
Певица подошла к Екатерине Николаевне Селезневой, полной, напыщенной, роскошно одетой даме, и после нескольких минут разговора с ней бывшая княгиня величавой походкой направилась к маленькой гостиной.
Она появилась на ее пороге в тот момент, когда Сергей Павлович готов был признаться молодой девушке в любви.
Он посмотрел на нее, а затем обратился к Екатерине Николаевне.
– Прошу вас выслушать объяснение того, что здесь произошло и что вы здесь видели.
– Куда ты пропала, Люба? – перебила его Селезнева, не обращая внимания ни на него, ни на его слова. – Тебя ищут в зале.
– В этом виноват я, – начал снова Долинский, – я давно уже ищу удобной минуты…
– Мой сын только что приехал и, вероятно, ищет вас… – снова перебила его Екатерина Николаевна.
Ей, видимо, не удавалось подавить в себе досаду. Долинский с почтительным поклоном вышел из гостиной. Любовь Аркадьевна схватила руку матери и хотела сказать что-то, но та перебила ее и холодно проговорила:
– Я найду средство положить конец этим ухаживаниям…
Мать и дочь вышли в залу.
Когда Долинский выходил из гостиной, он наткнулся на Неелова, который, хихикая, перешептывался с бароном Гемпелем.
Сергей Селезнев действительно искал его.
Он очень любил своего друга детства – Долинского – и даже был обязан ему спасением жизни, когда они оба, катаясь по Неве, протекавшей в имении Селезнева, верстах в тридцати от Петербурга, упали из опрокинувшейся лодки, и Сергей Селезнев, не умея плавать, стал тонуть.
Они дружески поздоровались.
Долинский был очень рассеян. Он думал только о ней, и горькое сомнение волновало всю его душу.
Вдруг Любовь Аркадьевна легко и весело пролетела мимо него в вихре вальса с высоким изящным господином.
Долинский вспыхнул и даже не узнал Неелова, с которым только что познакомился.
– Знаешь ты этого молодца, который танцует с твоей сестрой? – спросил он своего друга.
– Это Неелов.
– Неелов? Ты близко с ним знаком?
– Нет. Он познакомился с нами недавно и был всего несколько раз с визитом. Если хочешь, я вас познакомлю.
– Благодарю. А что он из себя представляет? Богатый он?
– Я думаю, что нет.
– Чем же он живет? Служит где-нибудь?
– Нет! Живет, как все дворянские сынки, – играет.
– Так значит, он игрок?
– Не знаю, но играет он замечательно счастливо!
– А вообще, что он за человек?
– В обществе про его похождения говорят много: про его удачи, про его счастье. Везет ему во всем – на скачках выигрывает именно та лошадь, на которую он ставит… Совершенная противоположность его друга – Савина…
– Савина… Это тот, который был раздавлен железнодорожным поездом за границей во время его бегства?
– Откуда ты… Разве ты не читал сегодняшних французских газет? Он снова уже судится в Брюсселе… Да и ранее было известно, что он задержан в этом городе.
– Как же это?
– Да так, оказывается, что он очень удачно выпрыгнул из вагона в туннеле, бежал в Бельгию и переименовался маркизом…
– Значит, и ему везет…
– Ну, не очень… Теперь опять попался и, конечно, не выпутается…
– Может быть, он хочет жениться на твоей сестре?
– Кто? Савин? – спросил, смеясь, Селезнев.
– Какой там Савин? Что мне за дело до него, я говорю об этом Неелове.
– Думал, но получил решительный отказ от отца и принял, как кажется, совершенно спокойно.
Долинский решил ближе познакомиться с этим человеком.
Любовь Аркадьевна стояла с Нееловым в оконной нише и о чем-то очень оживленно разговаривала.
Сергей Павлович молча наблюдал за ними.
"Неужели она любит его? – думал он. – Игрока? Может быть, даже шулера?"
"Бедная Люба, – продолжал он размышлять, – ты будешь самая несчастная женщина, если полюбишь его! Лучше уж пойти за старого графа".
В роскошных залах банкира Алфимова собралось много из наших старых знакомых.
Тут были Михаил Дмитриевич и Анна Александровна Масловы и неразлучная с нею Зиновия Николаевна Ястребова.
Алексей Александрович приехал несколько позднее, прямо из редакции.
Он-то и привез с собою корректурный оттиск перевода статьи из "Indépendance Belge" судебного отчета по делу Николая Герасимовича Савина в Брюсселе.
Весь кружок Масловых, знавший и помнивший Савина, сгруппировался около Ястребова в маленькой гостиной, еще недавнем месте разрушенного свидания Долинского с Селезневою.
– Теперь попался, быть бычку на веревочке, – говорил Алексей Александрович.
– Едва ли, не таков он… Посмотрите, опять убежит… – заметил Михаил Дмитриевич.
– Трудновато, теперь за ним будет глаз да глаз… Да я не понимаю, с чего ему бегать?.. Ведь ты же говорил, Леля, что здешние его дела окончатся пустяками, что его должны оправдать? – заметила Ястребова.
– Так-то, так, да не хочется в тюрьмах сидеть, да по этапу шествовать. А кроме того и расстаться с хорошенькой женщиной… По описаниям газет, эта Мадлен де Межен положительно красавица, – отвечал Ястребов.
– Счастлив он на баб, – произнес Маслов.
– Ишь, вашего супруга зависть берет, – пошутил Алексей Александрович, обращаясь к Масловой.
– За Мишу я спокойна… Не валите вы с больной головы на здоровую.
Алексей Александрович Ястребов, действительно, не отличался верностью своей жене, но она как благоразумная женщина не обращала на это большого внимания и даже заступалась за мужа.
– Вы не обижайте моего Лелю, – вступилась Зиновия Николаевна и теперь, – он не виноват, что все женщины от него без ума…
– Уж и все… Исключите хотя мою Аню, – засмеялся Маслов. – Шутки в сторону, – продолжал он, – вы думаете, его выдадут России?
– Без всякого сомнения, ведь он здесь обвиняется в общеуголовных преступлениях – разорвании векселя и поджоге… Это ведь только заграничные газеты провозгласили его главой русских нигилистов и вожаком революционного движения в России.
К группе разговаривающих подошла под руку с Нееловым вся разгоревшаяся от танца Серафима Николаевна Беловодова. Им передали известие о Савине.
– Так значит, он жив? – воскликнула Симочка.
– Значит… – с улыбкой заметил Ястребов.
Неелова не поразило это известие, он уже раньше читал, как и другие, об аресте Николая Герасимовича в Брюсселе.
– Выпутается, не из таковских, чтобы дать себя облапошить, – уверенно произнес он.
– Нет, теперь, кажется, ему крышка! – пробормотал Алексей Александрович.
Симочка оставила руку своего кавалера и пошла разыскивать своего мужа.
Андрей Андреевич вертелся около Матильды Руга и Маргариты Гранпа, которая была тоже тут и сияла своим ослепительным декольте.
По занятиям театрального агента ему был знаком весь театральный мир.
Судьба Беловодовых изменилась к худшему.
На табачной торговле они, благодаря Андрею Андреевичу, прогорели.
Беловодов забирал всю выручку и прокучивал ее с приятелями, а по субботам – дням расплаты с поставщиками – исчезал с самого раннего утра из магазина, предоставляя жене вертеться и изворачиваться перед настойчивыми кредиторами.
Молодая женщина рассыпалась в уверениях скорой уплаты и в сетованиях на плохие дела и первое время умела умилостивить поставщиков, но всему бывает конец, наступил конец и их терпению, и они перестали отпускать товар.
Кредит прекратился – торговля рушилась.
Беловодовы закрыли магазин.
Андрей Андреевич снова пустился в театральную агентуру, которая, хотя и не давала больших заработков, но зато представляла из себя веселую и разнообразную деятельность.
Семья перебивалась с хлеба на квас, но супруги не унывали.
Такая жизнь была в натуре этих современных супругов.
Хоть есть нечего, да жить весело – вот девиз, который был одинаково по душе как Андрею Андреевичу, так и Серафиме Николаевне.