Оказалось и в самом деле: идём вдоль каких-то берегов. Только до суши не меньше километра. Доплыву ли? Ударил я по темечку кулаком переднего конвоира, пнул ногой в пах того, что позади шёл, и с разбегу рыбкой за борт.
Немцы открыли беспорядочную стрельбу вслед беглецу. Но куда там! В тёмном море отважный пловец быстро затерялся среди огромных волн. Сибирскому богатырю удалось каким-то чудом добраться до берега. Там его, едва живого подобрали рыбаки, выходили и переправили в партизанский отряд. До победы Илья провоевал в Норвегии.
Но по возвращении на СССР бывшему комдиву и Герою Советского Союза быстро дали понять, что никакой он не герой, а почти изменник Родины. Воинского звания и наград Кузакова лишили, из партии тоже исключили. Повезло ещё, что не отправили этапом на четверть века строить какую-нибудь железную дорогу в вечной мерзлоте. Видимо, в МГБ всё же учли, что возвращенец достойно вёл себя в плену и имел норвежский боевой орден. Но с тех пор жизнь бывшего аса безрадостно протекала на обочине жизни. Большинство друзей сторонились Кузакова. Клеймо побывавшего в плену действовало на тех, кому повезло сохранить биографию кристальной чистой, словно метка прокажённого.
Его жена честно прождала пропавшего без вести мужа всю войну, но его позорное возвращение из небытия сделало их чужими людьми. Вскоре она подала на развод. Кузаков жену не осуждал, прекрасно понимая, что способен сломать жизнь ей и детям. Но, пожалуй, именно предательство самого близкого ему человека сломило железную волю сибиряка. Сумев сохранить человеческое достоинство и волю к жизни в немецком плену, Кузаков стал заливать душевную боль алкоголем и быстро опустился. У него, как у "бывшего", просто не осталось иной дороги, кроме как направить всю ярость на самого себя, заняться саморазрушением – спиться, "сожрать самоё себя" раком или пасть до уровня оплакивающего собственную незадавшуюся жизнь неудачника-алкаша.
После этой встречи Борис сразу принялся хлопотать за друга. Ему удалось уговорить Василия Сталина дать поражённому в правах отставнику приличную работу. Правда о возвращении Кузакову воинского звания, наград и допуске его к лётной работе и речи быть не могло. Хорошо ещё, что благодаря протекции Нефедова Илья оставил копеечную работу дворника и поступил на достаточно хорошо оплачиваемое место заведующего бильярдной в гарнизонном доме офицеров.
Со временем Борис всё-таки надеялся помочь классному лётчику вернуться в небо. Он постоянно говорил об этом товарищу, подбадривая его. А пока на свой страх и риск при каждом удобном случае брал однополчанина в тренировочные полёты на двухместной спарке, помогая Кузакову постепенно восстанавливать навыки пилотирования самолёта после долгого перерыва.
Из таких полётов Илья возвращался красный, как рак, с мокрой спиной от тяжёлых перегрузок, но совершенно счастливый, сияющий и даже помолодевший. Он прекратил ежедневную пьянку, стал следить за собой: лучше одеваться, даже вставил железные зубы взамен выбитых. Постепенно к недавнему отверженному возвращался вкус к жизни и самоуважение. Парясь с другом в бане после полёта Борис с удовольствием замечал, как начинают наливаться силой его высохшие мускулы – знаменитая силушка богатырская постепенно возвращалась к сибиряку.
Глава 3
После обеда Нефёдов отправился на пляж. Немного полежав на горячих камнях, и разогрев тело под палящими лучами полуденного солнца, Борис с разбегу влетел в холодное море, подняв гейзер брызг. Выскочившая из медпункта медсестра сердито кричала ему вслед. По возвращению нарушителя наверняка ожидала скучная лекция о вреде для его сердечной системы контрастных перегрузок. Но это будет потом. А пока он яростно рубил руками тугую воду. Плыл долго. И только когда тренированные выносливые мышцы налились свинцовой тяжестью, мужчина перевернулся на спину. Успокаивая дыхание, взглянул на далёкий берег. Отсюда открывался отличный вид на пансионат: по всему склону зелёной горы прилепились его белоснежные корпуса. Пляж же выглядел тонкой жёлтой полоской у подножия зелёного великана. Немногочисленная в этот послеобеденный час загорающая публика казалась россыпью лениво шевелящихся на солнце букашек.
Одинокий пловец оказался на границе двух безбрежных стихий – моря и неба. Его расслабленное тело словно парило – почти невесомое. Возникло чувство полёта, но не такого, как в самолёте. Борис чувствовал себя птицей – степным орлом, раскинувшим руки-крылья в восходящих воздушных потоках…
Под ласковое покачивание волн мысли рождались такие же спокойные, наполняющие сознание радостной силой. Сегодня вечером должна, наконец, приехать жена с сыном. Борис, наверное, в тысячный раз за последние две недели представлял, как скажет Ольге о том, что страшно виноват перед ней. Но ведь они столько пережили вместе, чтобы так просто разойтись. Нет, их отношения ещё можно починить. И он сделает для этого всё возможное и невозможное!
Внезапно со стороны берега послышался нарастающий гул приближающегося катера. Парень с подлетевшей моторки сообщил Нефёдову, что его вызывает по какому-то срочному делу сам начальник санатория. Что за оказия такая лодочник не знал.
В кабинете начальника санатория Бориса ожидал крайне неприятный сюрприз в образе непонятно зачем приехавшей сюда Зинаиды Красовской. Но среди местного персонала визит знаменитой киноактрисы произвёл грандиозный фурор. Ещё в фойе административного корпуса Нефёдова удивило массовое скопление людей в белых халатах врачей и работников кухни, а также работяг в спецовках сантехников и озеленителей. "Наверное, партсобрание намечается" – решил Борис. Но оказалось, что растревожил сонную курортную заводь визит киношной примы.
Когда Борис только вошёл в кабинет, Красовская вела непринуждённую светскую беседу под коньяк и фрукты в компании самого начальника санатория, его зама по хозяйственной части и главврача. Женщина задумчиво курила, слегка покачивая ножкой в аккуратненькой туфельке. Лишь изредка одаривала собеседников подобием улыбки. Но не избалованным вниманием столичных знаменитостей мужикам и этого было достаточно, чтобы чувствовать себя на седьмом небе от счастья. Ещё бы! Сама Красовская, которую большая часть населения двухсотмиллионной страны привыкла считать бесплотной богиней с киноэкрана, вдруг материализовалась перед ними собственной персоной!
– А я ведь в прошлом году был в столице и попал на премьеру "Большой стройки", где вы играли бригадира монтажников Степаниду Кузнецову, – радостно сообщил гостье начальник санатория, – вы мне даже расписались на своей карточке. А я ещё пригласил вас приехать к нам отдохнуть, и вы ответили, что подумаете. Не помните? Только поверьте, если бы вы согласились, я лично подготовил бы для вас лучший коттедж у моря.
– Премного польщена. Благодарю. Но я вас, действительно, не помню, – с кислой миной на лице холодно заявила актриса, давая понять, что не расположена даже к самому невинному флирту. Но тут какая-то неожиданная мысль пришла ей в голову, и Красовская впервые обворожительно улыбнулась фактическому хозяину санатория.
– А впрочем, я подумаю над вашим предложением. Может так статься, что мне действительно потребуется задержаться тут на несколько дней для одного важного дела.
Дамочка действительно выглядела шикарно. На ней был строгий брючный костюм из тонкого английского сукна светло-серого цвета, напоминающий по крою военную форму. Приталенным платьям Красовская предпочитала свободные деловые костюмы, которые смотрелись очень элегантно, а заодно скрывали некоторые недостатки её фигуры.
Для последней роли актриса выкрасила свои светлые волосы в каштановый цвет и коротко постриглась. Да и судя по жестам и изменившейся манере говорить, она всё ещё не вышла из образа коварной и мстительной английской шпионки, которую недавно играла. Эта, почти мгновенно взошедшая "звезда", и за пределами съёмочной площадки предпочитала носить маску загадочной значительности. Каждое её слово должно было производить на окружающих совершенно особенный эффект. Красовская не произносила фразы, а роняла слова.
С момента их первой встречи прошло совсем немного времени, а она так изменилась! Громкая слава сделала своё дело. От детской наивности в глазах, специфического северного говорка, провинциальной робости не осталось и следа; трогательный пухлый ротик сформировался и стал чувственным. А эта походка, низкий "усталый" голос, ленивая грация пресыщенной львицы!
Впрочем, у этой раскрывшейся розы подросли и шипы: в её характере поразительно быстро созрели такие черты, как женская агрессивность, даже стервозность. В перспективе эти качества грозили развиться в нечто законченно-наступательное. Кто бы мог подумать, что в душе этой некогда нежной и немножечко наивной провинциальной девчонки столь быстро начнут распускаться эти хищные цветы! Впрочем, возможно, при первой их встрече Борис просто не понял, что имеет дело с гениальной природной актрисой, умеющей сыграть нужную роль не только на сцене. Ведь в свои двадцать с небольшим Зинаида уже обладала жизненным опытом и стальной хваткой опытной стервы.
Стоило Нефёдову появиться на пороге кабинета, как гостья сразу забыла про своих кавалеров.
– Не ожидал? – начала Зинаида с типично женского вопроса, обычно задаваемого после длительной разлуки. При этом актрису нисколько не смущало, что при выяснении отношений с бросившим её любовником присутствуют посторонние люди.
– Нет.
– Почему так?… Значит, не рад меня видеть…. Не можешь сделать выбор?
– Я уже выбрал… двадцать лет назад.
– Ты это про свою жёнушку! Ха! То же мне, боевая подруга! Кухонная фрау!
Актриса звонко рассмеялась. Но папироса в её длинных пальцах мелко задрожала от едва сдерживаемого гнева. Она смяла её о пепельницу, вложив в движение руки всю свою ярость.
– Хм, вот ты оказывается какой – Борис Нефёдов! – Красовская откинулась на спинку стула. Привычно щёлкнула зажигалкой, вновь закурила, продолжая внимательно и даже удивлённо рассматривать его.
В помещении витал тонкий аромат французских духов. Этот запах женского благополучия и заграничной роскоши настойчиво лез в ноздри, и так не вязался с окружающей казённой обстановкой. Когда они только встретились, от скромной и никому не известной студентки ВГИКа пахло дешёвой фиалковой водой…
Это произошло в компании "штатников". Так называли себя поклонники всего американского, появившиеся в Москве в конце сороковых годов. Это были герои из интеллигентского подсознания. То о чём многие здравомыслящие люди даже боялись подумать, несколько десятков молодых и свободных представителей сливок московского общества отважно объявили стилем своего существования.
Впрочем, что-то подобное должно было произойти. Тесное сотрудничество Советского Союза с США и Великобританией в годы войны против общего врага – Гитлеровской Германии, а также несколько первых послевоенных лет относительного либерализма, посеяли в душах советских граждан первые опасные семена сомнений. Это в 20-30-е годы благодаря тем же карикатурам весь остальной мир воспринимался жителями Советской России, как тёмная зона. Там конечно властвовали человеконенавистнические эксплуататорские законы. А типичный американец представлялся жителям первого рабоче-крестьянского государства либо угнетаемым чернокожим тружеником, либо его апологетом – ненавистным миллионам пролетариев плакатным толстяком "Мистером Твистером" в цилиндре и смокинге, с сигарой в хищных клыках.
Но с конца сороковых годов образ врага заметно поблек. Власть сама допустила в страну заразную западную крамолу, приоткрыв форточку в ещё недостроенном железном занавесе. В 1945-м году СССР наводнили трофейные и "ленд-лизовские" вещи – грампластинки, американские костюмы, открытки с видами горных курортов Европы и модных флоридских пляжей, предметы быта. По заданию Сталина советские инженеры создали массивные имперские лимузины ЗИС-110, ЗИМ по образцам американских "Паккардов" и "Бьюиков". Правда, у них в Штатах на таких автомобилях ездили миллионы представителей среднего класса, включая "синих воротничков" (квалифицированных рабочих). Но в СССР, созданные по американским лекалам массивные "линкоры", развозили исключительно чиновничью и партийную аристократию.
В кинотеатрах шли трофейные немецкие и американские фильмы, в которых блистали "звёзды" мирового кино и играла музыка в исполнении оркестров Гленна Миллера, Каунта Бейси. После страшных военных лет смертельно уставшие от гимнастёрок и скудных пайков люди стремились к ярким цветам и эмоциям.
Власти не сразу поняли, какие опасности могут занести вольные ветры перемен через неосмотрительно приоткрытую цензурную форточку. Не удивительно, что многим по сравнению с тяжёлым послевоенным существованием в СССР, страна небоскрёбов и Голливуда показалась запретным раем. Мифологизация жизни "за бугром" часто приводила к гротескному преувеличиванию богатства и технической продвинутости Западного мира.
"Штатники" представляли собой первый советский андеграунд – предтечу возникшего уже после смерти Сталина движения стиляг. В то время как все советские газеты чуть ли не ежедневно проклинали Западный мир, особенно Америку, и всё американское, небольшая группка молодых людей (как правило это были дети высокопоставленных родителей) наслаждались запретными плодами заокеанского рая. Они словно не жили в стране, в которой снова, как и в 1937 году тысячи людей получали 25-летние лагерные сроки по надуманным обвинениям в связях с японскими, американскими и прочими разведками. Большинство советских граждан боялись даже близким людям сознаться в наличии хотя бы тени симпатии к стране, олицетворяющей собой мировой империализм. А эти ребята и девушки умудрялись со вкусом жить в убогом и ханжеском советском обществе, где значительная часть мужского населения спивалась от скуки и осознания отсутствия перспектив, а молодые женщины рано превращались в старух от тяжёлой работы и бытовой неустроенности; где культурная жизнь находилась в жёстких тисках цензуры, а духовная – под неусыпным контролем идеологических органов КГБ.
Кстати, в Третьем Рейхе тоже когда-то существовала кучка своих отщепенцев, преклоняющихся перед Америкой. В нацисткой Германии их называли "свингующими мальчиками". Как правило, это были дети преуспевающих коммерсантов, университетских профессоров, врачей. Они не интересовались политикой. "Свингующим" был чужд расизм и милитаризм. Поэтому они не состояли в нацистских организациях, таких как Гитлерюгенд и Союз Германских Девушек. В то время как штурмовики по всей Германии устраивали еврейские погромы, подвергали насильственной эвтаназии пациентов психиатрических больниц, эти беспечные гуляки проводили время на пикниках и вечеринках. Своим внешним видом – чрезмерно широкими и длинными плащами, мешковатыми пиджаками, длинными цветастыми галстуками, шляпами американского покроя "свингующие" раздражали нацистских бонз. Какое-то время с этими молодыми отщепенцами боролись фельетонисты и карикатуристы из ведомства министра пропаганды Йозефа Геббельса. Затем ими занялось гестапо. С началом войны часть неисправимых "свингующих" оказалась в штрафных батальонах на восточном фронте, а часть – за колючей проволокой концлагерей. Можно было не сомневаться и насчёт отечественных почитателей западного мира. Сталинская машина подавления без сомнения должна была в скором времени истребить этот опасный для военизированной империи вольный дух вместе с его носителями. Но пока у чекистов до них ещё не дошли руки, эти ребята резвились, даже не подозревая, что в их среде уже завелись сексоты, регулярно строчащие доносы своим кураторам из МГБ.
И вот Нефёдов случайно оказался в обстановке совершенно фантастической, как ему показалось, свободы. После знакомства с Василием Сталиным он стал бывать в таких местах, куда при иных обстоятельствах человека его социального статуса и биографии просто не могло занести. На этот раз один знакомый делец, помогающий Василию крутить какие-то, им одним ведомые афёры на "чёрном" рынке, предложил Нефёдову "отлично провести вечерок в компании очень приличных молодых людей и интеллигентно-раскованных девочек". Вокруг Сталина много крутилось подобных скользких типов. Нефёдову невольно приходилось поддерживать с ними тесные отношения, ибо часто приходилось вместе сидеть за одним столом или в ипподромной ложе, париться в Сандунах, выезжать на охоту. Вот и на этот раз Борис не смог отказаться от приглашения. Впрочем, он и сам был рад отправиться навстречу новым впечатлениям. Возвращаться после службы в унылую коммуналку совсем не хотелось. Душа уже привыкла получать ежедневную порцию свежих впечатлений и удовольствий.
На нефёдовской "Победе" они подъехали к дому в Девятинском переулке. Борис хорошо запомнил, что, уже оказавшись в шикарной пятикомнатной квартире, которая принадлежала какому-то очень крупному мидовскому дипломату, подошёл к окну, и вдруг увидел внизу кусочек настоящей Америки. Оказалось, что дом примыкает к американскому посольству. Во дворе старинного особняка стояли шикарные американские автомобили, играли нарядно одетые дети посольских служащих. На Бориса это зрелище произвело странное впечатление, как, впрочем, и общение с новыми знакомыми…
Большинство участников вечеринки имели заграничный вид. Со времён своей испанской командировки Нефёдову не приходилось видеть столько по-западному элегантно одетых мужчин и женщин. Даже высокопоставленные чиновники и члены их семей, имеющие возможность заказывать и шить одежду в особых ателье индивидуального пошива ("индпошив"), выглядели бы безнадёжно провинциально по сравнению с собравшейся на вечеринку "золотой молодёжью". Для этих "мальчиков" и их подружек, словно не существовало негласного запрета на ношение заграничной одежды. В стране шла жестокая борьба с низкопоклонством перед Западом – "космополитизмом". Любой человек, заподозренный в симпатиях к враждебному капиталистическому миру, немедленно объявлялся его агентом влияния. А в компании, в которую попал Борис, все называли друг друга заграничными именами: Михаил был "Майклом", Георгий – "Джеком", Маша – "Мэри" и т. д. То и дело слышались словечки: "дарлинг", "бэби", "супер", "летс дринк" или "летс дэнс", "гуд тайм". Даже немного вызывало зависть умение молодых красавцев раскованно-вальяжно двигаться, ослепительно белозубо улыбаться, на голливудский манер непринуждённым щелчком по пачке "Кэмел" или "Лаки Страйк" доставать сигарету, носить красивые костюмы из стопроцентной шерсти и стильные причёски. На некоторых из гостей были элегантные твидовые пиджаки с огромными плечами и узкие брюки, в то время, когда почти всё мужское население страны одевалось в мешковатые костюмы.