Князь Андрей не ответил на вопрос Голубого-Ростовского. Он понял, что допустил ошибку, когда решил оставить его на совете. "И какой же ты скользкий, Голубой, словно налим. Вот бы и лежать тебе под камнем в Волге", - подумал князь. Он встал и произнёс:
- Нам пора в трапезную. - А когда выходили из малого покоя, где держали совет, князь Андрей остановил Пронского и тихо сказал: - Ты прав, друг, Голубой - перелёт, и ему не быть с нами.
- Лучше после трапезы отпусти всех до вечера. А там и сойдёмся без него.
Князь Андрей так и поступил. После трапезы он велел всем идти домой, сославшись на немочь. Пронского он придержал. Когда все ушли, сказал:
- Пошли пару верных людей присмотреть за домом Ростовского. А я стражам у ворот накажу никого из города не выпускать.
Спустя несколько часов, уже тёмным вечером по снежной замети, побежали холопы князя Андрея по Старицам. И вскоре князья и бояре вновь вобрались в малом покое на совет. Фёдора Голубого-Ростовского среди них не было. Удельный князь всё обдумал и донёс свои мысли совету:
- Пришёл край нашему терпению, и, пока нас не предали, возвысим голос над Русью. Ноне же в ночь уйдут в города гонцы к верным и надёжным сынам Руси, чтобы они звали россиян на битву. Сей же час мы составим грамоту, сделаем с неё списки. Честь нашу оберегая, скажем русичам о бережении престола Рюриковичей.
Фёдор Колычев смотрел на князя Андрея Старицкого и удивлялся: твердеет мягкосердый князь. Фёдор и на вельмож оглядывался, ловил на их лицах блики душевного пламени. Оно ни у кого не чадило. Все были без сомнения согласны с удельным князем идти в сечу за честь российского трона.
Князь Андрей велел дворецкому принести бумаги и ярославских орешковых чернил, сказал Фёдору Колычеву:
- Тебе писать мою грамоту и делать с неё списки.
- Готов, князь-батюшка, - ответил Фёдор.
Но взяться за перо ему помешали. Вернулся из Москвы послух Андрея Старицкого боярский сын Судок Сатин. Дворецкий Юрий Оболенский-Меньшой вызвал из покоя князя Андрея.
- Княже, только что из стольного града примчал Судок, просит тебя.
- Веди в опочивальню. - И князь Андрей поспешил туда.
Оборотень Сатин возник перед князем в драном армяке, в крестьянском треухе, в лаптях. Лицо обмороженное, глаза воспалены. Предав Василию Голубому-Ростовскому, который служил теперь на месте отца в Разбойном приказе, гонцов князя Андрея к князю Юрию Оболенскому-Большому, он явился за новой добычей.
- Говори, что привело? - потребовал князь Андрей.
- Беда привела, государь. Выданы мы. Гонцов твоих к князю Юрию охватили. Видел их в Москве в железах. Они пытаны и преданы смерти.
- Господи, ну и поруха! И кто же их мог выдать?
- Того не ведаю. - Взгляд Сатина был по-детски правдив.
- Что ещё?
- Другое отраднее. Велел князь Иван Ярославский передать тебе, что идёт в Старицы. И людей ратных при нём более тысячи. Просит и тебя собирать воев. Сказал: "Ежели полк Оболенского придёт к Москве да мы соберёмся с силой, Глинским не устоять". Поспеши же, князь-батюшка, новых гонцов послать.
- Теперь на тебя вся надежда. Тебе и идти к князю Юрию.
Сатина сие не смутило.
- Пойду, князь-батюшка. Но вернее будет помимо меня ещё кого-либо снарядить.
- Об этом подумаю. Что ещё у тебя?
- Ведомо мне, что многие московские бояре готовы встать рядом с тобой, как пойдёшь на Глинских. Ежели дашь их имена, я донесу до них весть о твоём выступлении. Тому и время, потому как в государевых палатах горит свара.
- Очень важная весть. Ладно, иди отдыхай. - Что-то побудило князя Андрея добавить: - Из моих покоев не уходи: увидят тебя в городе, быть беде.
- Я, батюшка-князь, сутки просплю, как пёс после охоты.
- Вот и славно. - Князь Андрей позвал дворецкого, наказал ему: - Накорми Судка и спать уложи.
- Исполню, - ответил Оболенский и увёл Сатина.
Последние вести послуха Судка приободрили князя Андрея.
Он понял, что затягивание похода на Москву чревато гибелью всему делу. Вернувшись на совет, князь Андрей сказал:
- Важные вести получены. К нам с тысячей ратников идёт князь Иван Ярославский. Теперь говорите, воеводы: сколько времени нам потребуется собрать всех ратников в уделе, в ваших вотчинах? Сколько дён нам нужно на сборы в поход?
- Надо успеть до распутицы, - ответил боярин Борис Палецкий. - Потому на все сборы не больше двух недель.
- Охи спешка нужна горячая! - вздохнул князь Андрей. - Да будет так! Впрягайтесь, воеводы, завтра же с рассветом. А ты, Фёдор, бери перо: будешь писать за мной грамоту.
- Готов, батюшка-князь, - ответил Фёдор Колычев.
Князь Андрей прошёлся по палате в поисках первых слов.
Нашёл, остановился близ Фёдора.
- Пиши. Люди русские государевы! - начал он. - Князь великий Иван, племяш мой, молод. Держит государство литвинка-еретичка с боярином Овчиной-Телепнёвым-Оболенским, а как лихо - вам самим ведомо. Священство продажное, митрополиты и те за серебреники ставленные... - Фёдор записывал быстро, но успел подумать о том, что вызвало его недовольство: "Не ту речь повёл князь Старицкий с россиянами. Сильнее всё должно быть сказано, и митрополитов не надо трогать". Но князь Андрей продолжал выкладывать всё как обдуманное, выстраданное, и Фёдор поспешил записывать. - Тиуны да наместники не у старост по ряду, что им следует, берут, а сами дерут, мздоимством живут. В неволю люд продают за ничто. Чего же вам, люди, надеяться? А боярам и любо: четь - государю, три чети себе в мошну. Чего ждать? У кого служить? Идите ко мне. Я же рад вас жаловать!
Князь Андрей умолк, посмотрел на бояр, на князей, пытаясь угадать, довольны ли они его словом. Да мало кто смотрел в глаза князю Андрею. Лишь дворецкий Юрий да князь Фёдор Пронский не отвели от него глаз. И понял Андрей Старицкий, что грамота не вдохновила вельмож.
- Пиши, Фёдор, кто скажет лучше. - Князь опустился на лавку, положил на стол руки. Они были вялые и в кулаки не сжимались.
И Фёдор понял, что князь Андрей не боец, не воин и не сумеет, как должно, встать против Глинских. И чтобы всё окончательно выявить, сказал:
- Долг наш, князь-батюшка, написать суровую правду россиянам токмо о дворцовых неустройствах. Пусть они знают, что их зовут на борьбу за истинно русского государя, каким был Иван Васильевич, твой батюшка. Надо спросить россиян, нужны ли им литвинка и невесть каких кровей её сын-прелюбодеич. И боярам и священнослужителям слово грозное теперь не следует говорить. Зачем им с нами идти, коль при Глинских им вольготнее живётся?
Многие мужи, собравшиеся на совет, смотрели на молодого Колычева с удивлением. "Эко, наперекор князю пошёл! - воскликнул в душе Фёдор Пронский. - Да ведь правду речёт!"
И ещё больше все были удивлены, что князь Андрей ни словом не упрекнул Фёдора Колычева за дерзость. Молвил отрешённо:
- Устал я ноне. Идите все домой, и я отдохну. Ты же, боярин Федяша, останься и сделай списки со сказанного мною. - Князь Андрей обвёл всех внимательным взглядом и добавил: - Убери несогласное про бояр и священников, скажи правду про Ивана. - Спросил всех: - Так ли?
- Так, княже Андрей, - отозвались бояре и князья, хотя и в разноголосицу.
Князь покачал головой: дескать, пишите, как должно, и ушёл.
Фёдор Колычев, вздохнув с облегчением, принялся переписывать грамоту. Он писал старательно, а все смотрели на него с нетерпением. Хотели они, чтобы грамота князя Старицкого дошла до сердца каждого россиянина.
На другой день в Старицы вновь явился московский гонец. Князь Василий Оболенский привёз грамоту от правительницы Елены. Именем великого князя Ивана она грозно повелевала Андрею Старицкому быть в Москве. Прочитав грамоту, князь Андрей вошёл в раж и гневно ругал Елену. И дворецкий князь Юрий подумал, что Елене будет написан такой же гневный ответ. Однако он ошибся. Родилась плаксивая отписка на имя великого князя: "Ты, государь, приказал нам с великим запрещением, чтобы непременно у тебя быть как ни есть; нам, государь, скорбь и кручина большая, что ты не веришь нашей болезни, а за нами посылаешь неотложно; а прежде, государь, того не бывало, чтоб нас к вам, государям, на носилках волочили".
И не было никого рядом с Андреем Старицким, кто вразумил бы его написать достойный ответ. Андрей явно был в растерянности. Он и хотел бороться с Глинскими, дабы защитить честь Рюриковичей и вырвать из неволи брата Юрия, и в то же время боялся сказать смелое и гневное слово, боялся духа великого князя Василия, который, как казалось князю Андрею, ещё исходил из Москвы и угнетал его.
Однако люди земли русской простили князю Андрею Старицкому все его слабости, и грамота из Стариц нашла отклик в сердцах россиян. Из Новгорода и Пскова, из Твери и Вологды, из Калуги и Владимира пришли в Старицы несколько сотен ратников-добровольцев. Лишь князь Иван Ярославский изменил своему слову и не явился с воинами на помощь князю Андрею. Ибо знал Иван уже доподлинно, что князь Юрий Дмитровский предан смерти, а в Андрее Старицком он не видел достойного преемника российского престола.
К лету стало очевидно, что Старицкое удельное княжество противостоит Глинским со многими боярами, священнослужителями и воинством в одиночестве. Тому причиной, считали в окружении Андрея Старицкого, явилось то, что в Москве были задушены всякие попытки противостояния князьям Глинским. Тому причиной было умелое действо Разбойного приказа против заговорщиков, а прежде всего конюшего Ивана Овчины с его тысячами видоков и послухов. Судок Сатин по весне сбежал из Стариц и принёс в Москву хороший подарок сыску и Ивану Овчине. Он выдал имена всех вельмож, которые поддерживали князя Андрея Старицкого.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ПАДЕНИЕ СТАРИЦ
Лето 1537 года выдалось знойное, сухое. И год не Касьянов, а выгорели сенокосы, задымили торфяники, хлеб наливался скупо, зерно у ржи и пшеницы вызревало меньше просяного. В июле уже голодала скотина на пастбищах, лишь по болотным местам, по лесным полянам удавалось накормить животину, накосить малость сена. Мелкие речки пересохли. Волга, что напротив Стариц, всегда несла полные воды, а в этот год обмелела, и её можно было перейти вброд. Грозы, кои часто полыхали над державой, приносили малую толику дождя-ливня, лишь вольготные молнии поджигали леса, деревни, починки. Многие селяне видели в колеснице не Илью-громовержца, милосердного к неимущим, а подручных сатаны. Находили в том россияне кару Божью и его допущение порезвиться нечистым силам. А вот за какие грехи Всевышний проявил к православным такую немилость, никто того не ведал.
И в государевом дворце не ведали, почему Господь Бог рассердился на россиян. Ан придворные напрасно винили Бога: он воздавал людям по делам их. И как-то жарким, душным полднем во время трапезы в великокняжеских покоях Елена Глинская спросила митрополита Даниила:
- Владыка, ты ближе всех к Господу Богу, скажи, почему он прогневался на нас и наслал великие напасти?
Однако митрополит не поспешил с ответом, и его опередила Анна Глинская. Она, будучи тайной противницей дочери, и благословив князя Михаила на заговор против Елены, теперь состояла при ней второй после Ивана Овчины советницей. Сказала немного, но словно пророчествовала:
- Виною всем князь Старицкий Андрей. В его уделе колдунам и волхвам вольно живётся. Они толкают князя на междоусобицу, обещая скорую победу над великим князем. Сами же рушат устои жизни в державе.
- Что же нам делать, матушка? - спросила Елена.
- О том спроси у конюшего. Ему печься о покое в государстве.
- Иван Фёдорович, отвечай, коль жребий на тебя пал, - попросила Елена. - Сколько ни зову князя Андрея в Москву, он не едет...
Старицы, как считал Иван Овчина, сидели у него в печёнках. Его бы воля, не мешкая послал бы рать. Да чувствовал, что тому близок час и Елена сама пошлёт его порушить мятежное гнездо. Он знал о всех побуждениях князя Старицкого, перехватил его многие послания к россиянам. Послухи князя Василия Голубого-Ростовского питали Овчину вестями из Стариц день и ночь. Он и сказал бы о том, но в последнее время между ним и княгиней пробежала чёрная кошка. И сейчас Овчине хотелось позлить правительницу, а с нею и её мать.
- Полно вам поминать князя Андрея всуе. Он ноне для нас не вреден и вскоре в Москву явится. Вот тогда уж и спросите его, замышлял ли он против вас крамолу. Коль замышлял, в железа возьмёте.
Эти слова князя Ивана Овчины его же происками оказались вещими. Пройдёт не так уж много времени, как Елена и Иван вновь воспылают любовью и коварная княгиня уговорит прелюбодея выполнить её волю, доставить князя Андрея Старицкого в Москву.
Князь Старицкий, не ведая о коварных замыслах Елены Глинской, продолжал слать в города грамоты, призывая россиян под своё знамя. Города, казалось, оглохли, остыли от страстей и упивались мирной жизнью. Лишь Новгород от богатства своего проявил щедрость, нанял чуть больше сотни воинов в прибалтийской земле и прислал их в Старицы, вдобавок к той сотне новгородцев, коя уже стояла близ князя Андрея. Ещё из ближних к Старицам земель пришли доброхоты - человек двести ремесленников: оружейников, кузнецов, - в коих у князя Андрея была большая нужда. Но пока всё складывалось для удельного князя очень плохо. Не мог он с такой силой не только одолеть Глинских, но и выстоять перед их полчищами. Питал князь Андрей надежду на то, что полк князя Оболенского-Большого вырвется, наконец, из Коломны. И тогда князь Андрей отважился бы выступить на Москву. Но полку старицких воинов не суждено было встать под знамя своего удельного князя. Ему перекрыли все пути-дороги, и ни один гонец, сколько князь Андрей ни посылал, не добрался до воеводы Юрия Оболенского-Большого.
Смутная жизнь наступила в Старицах. Князь Андрей совсем растерялся. За день до праздника апостолов Петра и Павла зашёл к нему в покой дворецкий Юрий Оболенский и сказал:
- Князь-батюшка, снял бы маету, сходил на моление в наш монастырь. Возросший в мужественные лета отрок Иов новые псалмы поёт, а ещё многие молитвы читает с языка. Акафисты и каноны распевает аки дивная труба, всех прихожан ввергая в душевное вдохновение.
- Завтра же в воскресный день и схожу, - внял совету дворецкого князь Андрей. - Ты же побуди всех бояр и князей идти со мной, ежели пожелают заутреню отстоять.
Воскресная служба в Покровском монастыре удалась на славу. Никогда в храме не было такого стечения горожан. Молодой инок Иов не знал, что лишь благодаря ему сошлись в монастырь столько христиан. Но перед началом богослужения князь Оболенский-Меньшой зашёл-таки в ризницу и сказал архимандриту Паисию:
- Святой отец, попроси, чтобы постарался ноне инок Иов. А в пении - особо. Князь-батюшка услышит его новые псалмы впервые. - И с сожалением добавил: - А в другой раз и некогда будет.
Иов в этот день покорил сердца верующих. Среднего роста, с красивым и благородным лицом, голубоглазый россиянин очаровал своим голосом всех. Он пел, и души верующих возносились под купол храма вместе со словами канона молебного к Пресвятой Богородице.
- Спаси от бед рабы Твоя, Богородице, яко вси по Бозе к Тебе прибегаем, ко нерушимой стене и предстательству...
Фёдор Колычев с женой Ульяной стояли возле амвона. Он видел юное и чистое лицо так близко, что захотелось протянуть руку и убедиться, что это смертный человек, а не ангел, сошедший на землю. Борясь с искушением, Фёдор отступил от амвона и закрыл глаза. Так и слушал пение. Но лик Иова пред ним не исчез. Правда, перед Фёдором был другой храм - Успенский собор Кремля. И также на амвоне стоял Иов, но другой - зрелого возраста. В руках он держал посох патриарха из животворящего древа, и на Иове была патриаршая митра. "Господи, да это же святейший! Откуда сие?" - мелькнуло у Фёдора. И голос из-под купола храма ответил: "Тому быть!" Фёдор открыл глаза и посмотрел на Ульяшу. Она улыбалась и плакала от умиления. И князь Андрей плакал, истово молясь. И у многих верующих, на коих глянул Фёдор, сверкали на глазах слёзы. Они плакали, и их души очищались от грехов и от нечисти.
А к монастырю в этот час из последних сил мчался всадник, сотский Донат, побратим Фёдора Колычева из сторожевого полка князя Оболенского-Большого. Донат вымок до нитки: его конь споткнулся в Волге и измученный всадник упал из седла, выкупался, да и во благо. В Старицах Донату сказали, где искать князя Андрея, и он примчал во двор монастыря, остановился у паперти храма, спросил сирых:
- Тут ли князь Старицкий?
Во вратах храма стоял пономарь, он подошёл к Донату.
- Князь-батюшка здесь, воитель. Наберись терпения и жди.
Донат спешился и тихо сказал пономарю:
- Ждать некогда. С государевым делом я.
Молодой пономарь с реденькой бородкой и умными хитрыми глазами согласно кивнул головой и позвал:
- Иди следом.
Он повёл Доната к малой двери. Они скрылись в храме и оказались в ризнице.
- Жди тут. - Пономарь усадил Доната на скамью и ушёл.
В храме по-прежнему звучал голос Иова: "Исполни, чистая веселия сердце моё..." И верующие всё ещё пребывали в благостном упоении, витая в горних высях. Потому никто не заметил, как пономарь подошёл к князю Андрею и негромко сказал:
- Князь-батюшка, сеунщик примчал с государевым делом.
- Иду, - ответил князь Андрей и сделал знак Фёдору Колычеву.
Воин, привалившись к стене, спал. Увидев его, Фёдор воскликнул:
- Это же сотский Донат из нашего полка!
- Ишь, как умаялся, - произнёс князь. - Да что уж, буди.
Донат проснулся мгновенно, лишь рука Колычева коснулась его плеча. Он схватился за меч, но, увидев Фёдора, улыбнулся.
- Боярин Федяша, радость-то какая! - Но, заметив князя, встал. - С вестью к тебе, княже, от воеводы Юрия Оболенского.
- Говори, - велел князь Андрей.
- Велено мне передать, что на Старицы ползёт большая беда. Наш воевода был в Москве и вызнал там, что два полка готовы к походу на Старицы. И поведут их князь Никита Оболенский и сам конюший Иван Овчина.
- А что же князь Юрий? Сколько звал в Старицы, не идёт.
- Мы, князь-батюшка, в облоге. Воевода Фёдор Лопата сказал: "Как тронетесь с рубежа, всех вас порубим". А под его рукой три полка. И гонцы на облогу натыкались.
- Ты вот дошёл, - заметил Фёдор, на что Донат только плечами пожал:
- Я же охотник. Ты сие знаешь, Федяша.
- Что ещё тебе велено передать? - спросил князь Андрей.
- Сказано князем Юрием, что Никита Оболенский пойдёт на Волок Ламский, там - на Ржев, дабы перекрыть тебе пути к королю Жигмонду и на Новгород.
Князь Андрей задумался, да в голове кружила сумятица. Спросил:
- Когда московские полки выступают?
- Ноне Пётр и Павел. Так завтра, поди, и покинут стольный град. Спешат они, чтобы ты, княже, не успел оглянуться.
С минуту в ризнице было тихо, лишь из храма доносилось пение хора на клиросе. "Как тут боголепно! А в мире пауки и волки милосерднее", - подумал князь Андрей и посмотрел на Фёдора.
- Ты, боярин, собирайся в Новгород. На сборы тебе до полудня. Побуди вольных людей помочь нам. Знаешь, что сказать. А как придём под стены града, пусть откроют ворота, потому как в Старицах нам не устоять против московских дружин. С Новгородом мы защитим Рюриков корень. Новгородцам ли не помнить Рюрика! Иди же, собирайся в путь.