Маршал Тимошенко обратил внимание, что среди пестрого многолюдья - мужчин, женщин и подростков - очень мало военных. Это встревожило: без специалистов по-настоящему не подготовить город к обороне, к уличным боям. И в то же время знал: все прибывающие эшелонами воинские части бросаются вперед, навстречу врагу, чтобы погасить наступательную силу немцев на подступах к Смоленску.
Машина маршала в сопровождении охраны выехала на улицу Советскую и понеслась вниз, к Заднепровью. Промелькнула справа Соборная лестница, сверкнул золотыми куполами и дохнул голубизной Успенский собор на горе. Вскоре справа и слева замелькали решетчатые перила моста через Днепр…
Позади бессоная ночь, и не первая. В голове тяжесть, неумолчный гуд, а глаза будто запорошены половой, как это бывало в детстве у отца на току: хотя бы на час забыться во сне. Но тревога и ощущение огромной опасности, понимание логики грозных событий пересиливали усталость. Что делать, где отыскать и куда бросить тот якорь спасения, сдвинуть который было не под силу стихии войны? Никакая сумма правил и истин, из которых можно исходить, намечая план очередных действий, пока не сулила радужных перспектив. Мысль была порабощена сознанием того, что не хватает войск и не хватает для их накопления времени. Вражеские моторизованные части устремляются туда, где слабее преграда, будто по наклону обтекая узлы сопротивлений… Держится частью сил 22-я армия генерала Ершакова в Себежском и Полоцком укрепленных районах, не сдает позиций северо-восточнее Орши 20-я армия генерала Курочкина, хотя на рубеже Копысь, Шклов отступает; обороняет могилевский плацдарм на Днепре, находясь в окружении, корпус генерала Бакунина, стойко удерживает город Могилев дивизия этого корпуса, которой командует генерал М. Т. Романов. Многие наши войсковые группы стали своеобразными тяжами, которые привязали к себе немало немецких дивизий, тормозят движение броневой вражеской колесницы, нацеленной на Смоленск и Москву, однако в масштабе оборонительных действий всего Западного фронта они не в состоянии коренным образом повлиять на развитие событий. Обстановка на главных направлениях складывается в пользу врага, что и отметил Тимошенко в последнем приказе войскам фронта, требуя от них еще более решительных действий днем и ночью.
На командном пункте в Гнездове маршала Тимошенко ждали с тревожно-напряженным нетерпением. Только он поднялся на второй этаж в свой кабинет, как тут же появился начальник штаба фронта генерал-лейтенант Маландин. Поздоровавшись с главкомом, Герман Капитонович устало наблюдал, как тот разминал, прохаживаясь вдоль стола, затекшие ноги, расстегнув при этом поясной ремень и воротник гимнастерки.
- Душ, парикмахера и кофе! - бросил Тимошенко выглянувшему из столовой ординарцу, затем остановил утомленный вопрошающий взгляд на Маландине: - Докладывайте, Герман Капитонович.
Генерал Маландин подошел к столу, раскрыл красную папку, которую принес с собой, и повернулся к висевшей на стене оперативной карте с обстановкой, нанесенной вчера вечером.
- Что, серьезные изменения? - нетерпеливо спросил Тимошенко и, скрывая нарастающую тревогу, потрогал пальцами свой подбородок с пробившейся щетиной.
- Существенные, - подавленно ответил генерал Маландин. - На участках Шклов и Старый Быхов прорыв немцев углубляется.
- Этого надо было ожидать, - сумрачно сказал Тимошенко, кинув взгляд на карту. - Что еще?
- Плохо севернее Смоленска. По неподтвержденным данным, немец занял Демидов.
- Не может быть! - Маршал вплотную подошел к карте, отыскал глазами городок Демидов, нависающий с северо-запада над Смоленском. - Куда же смотрел Конев?!
- Конев докладывает, что через боевые порядки его армии прорвалось около двух танковых и одна моторизованная дивизия.
- Надо перепроверить.
- Скоро вернется воздушная разведка.
Тимошенко сбросил с себя поясной ремень, прошелся по ковру, расстеленному перед столом, затем вновь остановился у карты, глядя на нее суровым, будто ненавидящим, взглядом.
- Что же докладывать Сталину? - чуть слышно спросил он у самого себя печальным голосом; можно было подумать, что маршала больше угнетает необходимость информировать Ставку о тяжелом положении войск фронта, чем само положение. Потом привычно-строго спросил: - Каких рубежей достигли немцы восточнее Шклова и Быхова?
Генерал Маландин, взяв на столе маршала синий остро заточенный карандаш, привычно приложился рукой к карте и несколькими штрихами обозначил места и глубину прорывов врага.
- Такое расстояние могли преодолеть за это время только головные силы - танки и мотопехота, - сказал Тимошенко, следя за кончиком карандаша.
- Совершенно верно, - подтвердил Маландин. - Спешат ворваться в Смоленск. - Затем, взяв в папке бумагу, протянул ее маршалу: - Телеграмма… Товарищ Сталин приказывает удержать Смоленск во что бы то ни стало.
- Как будто мы сами этого не знаем. - Тимошенко молча прочитал телеграмму, расписался на углу бланка и поставил время ознакомления. Потом повернулся к карте и, не отрывая от нее взгляда, начал формулировать замысел очередного боевого приказа по Западному фронту: - Надо перегруппировать силы и перехватить горловины прорывов на участках Шклов и Старый Быхов… Всеми средствами, какие только можно мобилизовать, навалиться на прорвавшиеся механизированные группы немцев и уничтожить…
- Маршал посмотрел на Маландина и спросил: - У вас есть дополнения?
- Возможно, после раскладки сил будут, - ответил Маландин, продолжая делать запись в блокноте.
- Хорошо. Копию приказа - в Ставку… После возвращения воздушной разведки займемся Демидовом. А сейчас вызовите руководство шестнадцатой армии. Надо готовить Смоленск к уличным боям…
16-я армия, прикрывая с севера Смоленск, имела задачу задержать врага на рубеже Каспля, Катынь, не пропустить его на магистраль Москва - Минск. Командный пункт армии находился недалеко от Гнездова - в небольшом лесу близ совхоза Жуково, за автомагистралью. Маршал Тимошенко успел только принять душ, побриться и позавтракать, как ему доложили, что прибыли вызванные по телефону командующий 16-й армией генерал-лейтенант Лукин, член Военного совета дивизионный комиссар Лобачев и командующий артиллерией генерал-майор артиллерии Власов.
…Семен Константинович, сидя за рабочим столом, пытливо всматривался в знакомое, несколько удлиненное лицо генерала Лукина. Кажется, что война только чуть усушила его и вытемнила кожу, а в остальном оно осталось таким же - добродушно-невозмутимым, с мудрым задором в глубоких, широко поставленных серых глазах, с притаенной твердостью характера в уголках резко отчеканенных губ. Это нравилось маршалу: он давно знал Лукина как человека, неуемно стремящегося к самостоятельности - когда тот еще работал начальником Управления кадров Красной Армии, военным комендантом Москвы, а затем начальником штаба Сибирского военного округа. Первые недели войны Лукин провел на Юго-Западном, возглавил по своей инициативе оборону Шепетовки, где находились главные склады боеприпасов фронта, и выстоял в чудовищно трудных условиях. Неудачи первых недель войны не поколебали Лукина, не повергли в растерянность. На такого командарма можно положиться, хотя располагал он возможностями не очень значительными: армия прибывала на фронт разрозненно, часть ее сил еще находилась в пути, а часть пришлось ввести в бой, в том числе и все танковые, подчинив их 20-й армии.
Два соединения армии Лукина растянулись по фронту на большом пространстве, что не позволяло создать в ее полосе сколько-нибудь глубокую и, следовательно, надежную оборону. Поэтому Лукин, присмотревшись к маневренной тактике немцев, создал подвижные отряды, включив в них пехоту, артиллерию и минометы. Во главе отрядов были поставлены наиболее опытные командиры и политработники. Отряды выдвинуты на самые угрожаемые направления и внезапными контратаками, особенно в ночное время, парализуют действия прорвавшихся в глубину нашей обороны частей противника. В трудном положении оказался штаб армии, ибо его батальон связи где-то затерялся при изменении железнодорожных маршрутов. Сейчас Лукин обстоятельно докладывал обо всем этом главкому.
Маршал Тимошенко, сдвинув брови, внимательно вслушивался в сжатые фразы командарма, в его внешне спокойный голос. Лукин сидел напротив, у приставного стола, повернувшись к маршалу вполоборота. Дивизионный комиссар Лобачев и генерал Власов примостились на дерматиновом диване в простенке между окнами, и слепившее из окон раннее солнце не позволяло Семену Константиновичу всмотреться в их лица. В конце своего доклада, подбирая завершающую фразу, Лукин вопросительно, с горьковатой улыбкой посмотрел на маршала, вздохнул и сказал:
- Вот будто и все, товарищ маршал… Сил мало… А насчет моих решений… - Он развел руками.
- Да, мне по долгу службы судить о них. - Семен Константинович тоже вздохнул. - Насчет подвижных отрядов - это то, что нужно. Надо только повысить их мобильность и активизировать работу разведки на них. Замысел действий отрядов - удачный.
- К сожалению, с нашими силами даже самые удачные замыслы не всегда приводят к успеху.
- Зато каждый неразумный замысел всегда и наверняка приведет к неуспеху. - Маршал засмеялся своей не очень веселой шутке.
Сдержанно засмеялись и все, кто был в кабинете.
В последние дни здесь, в Гнездове, уже отчетливо слышалась орудийная пальба, доносившаяся то с запада, то с севера. Временами казалось, что она отдаляется, будто уносимая ветром гроза. А сегодня орудийный рев звучал явственнее, в нем уже различались более гулкие и тупые обвалы. Вот и сейчас мелко задрожал под ногами пол, побежала зыбь по воде в графине. Донеслись тяжкие и звучные удары, словно где-то недалеко рушились горы.
- Бомбят Смоленск, гады, - тихо, словно самому себе, сказал Семен Константинович.
- Там уже и бомбить нечего - одни развалины, - горько добавил Лобачев.
- Смоленск - ворота к Москве, - вдруг сурово произнес Семен Константинович. - Пусть там останутся хоть одни камни, но его надо удержать!.. Это воля Государственного Комитета Обороны. - Маршал обвел всех твердым взглядом и продолжил: - Я отдаю сегодня приказ по Западному фронту об упорядочении управления обороной подступов к Смоленску. Вам, Михаил Федорович, - он остановил взгляд на генерале Лукине, - подчиняю все части Смоленского гарнизона и части, обороняющие подступы к городу.
- И части девятнадцатой армии? - кажется, с недоверием спросил Лукин, видимо, потому, что этой армией командовал Конев, бывший его начальник.
- Отходящие части! - уточнил маршал и чуть возвысил голос: - Оборона города должна быть в одних руках!.. Все подчиняется вам… И части, которые с востока будут прибывать в Смоленск по железной дороге.
Водворилась напряженная тишина. Стал слышен стрекот телеграфного аппарата на первом этаже, где размещался узел связи. В эти мгновения Лукин и его соратники всей остротой своих чувств и мыслей постигали масштабы ответственности, которая на них возлагалась. Но вряд ли их воображение могло распалиться до той невыразимо тяжкой реальности, которая ждала их впереди… Где-то уже подвозили к немецким передовым частям снаряд, от осколка которого сложит голову генерал Власов Трофим Леонтьевич…
А пока продолжался разговор.
- Я понимаю, - прервал тишину Семен Константинович, - с какими непосильными трудностями вы встретитесь. - Голос маршала зазвучал глухо, глаза его сверкнули из-под нахмуренных бровей болезненно: - Противник забил танковые клинья, охватив вашу, Михаил Федорович, и взяв в клещи отходящую с боями к Смоленску двадцатую армии. Клещи будут сжиматься. Если смотреть правде в глаза… а мы, коммунисты, привыкли только так, возможно, все вы останетесь здесь на погибель… Но не теряйте самообладания. Смоленск надо удержать. А мы будем принимать все меры, чтобы помочь вам…
В это время коротко взгуднул зуммер внутреннего телефона. Маршал Тимошенко взял трубку. Звонил генерал-лейтенант Маландин.
- Вернулась авиаразведка, - докладывал он. - Демидов действительно в руках противника, а главное - под угрозой Духовщина, а значит, и штаб фронта… Разрешите поднять штаб по тревоге…
- Обойдитесь, пожалуйста, без тревоги, - хмуро сказал в трубку маршал, устремив глаза на карту. - Отдайте распоряжение о передислокации штаба… С начальниками оперативного и разведывательного прошу ко мне…
Положив трубку, Тимошенко встал, дав понять присутствующим, что разговор закончен. Прощаясь со всеми за руку, невесело заметил:
- Рвется немец к Ярцеву… - И сообщил последние грозные новости: - Это, сами понимаете, огромный котел во главе со штабом фронта. Будем сейчас принимать меры, а штаб уходит в район Ярцева… Ваша задача - без изменений…
8
Выйдя из кабинета Тимошенко и спускаясь по деревянной лестнице на первый этаж, генерал Лукин мыслями все еще оставался там, рядом с маршалом. Сзади шли Лобачев и Власов, и сквозь тихие взвизги деревянных ступенек под их сапогами Михаилу Федоровичу будто слышались сурово приглушенные слова:
"…Возможно… останетесь… на погибель… Но не теряйте самообладания…"
Все предельно ясно по главной сути, однако Лукин не мог вообразить себе, как именно сложатся события. Да и невозможно было поверить, что действительно близится тот страшный час, когда, кроме гибели, не будет другого выхода.
Враг, конечно, могуч: непрерывно давит огнем и моторами с воздуха и на земле; превосходство в силе и инициатива - на его стороне. Но и армия генерала Лукина, пусть ее раздергали по частям и в ней осталось всего лишь две дивизии, все-таки представляет собой не видимость силы, а силу. Одна 152-я дивизия полковника Чернышева Петра Николаевича чего стоит: в ее полках - металлурги Магнитогорска и тракторостроители Челябинска! С такими людьми можно дьяволу шею свернуть, прежде чем сложат они головы. И смутно надеялся Лукин на самого себя, на свой штаб и на какие-то еще пока неизвестные ему обстоятельства. Ведь как туго пришлось на Юго-Западном фронте в первые недели войны! Не сплоховал генерал Лукин! Хотя основные силы армии так и не вступили там в бой, а были переброшены под Смоленск…
Два генерала и дивизионный комиссар шли цепочкой по асфальтированной дорожке, которая вела к выходу с территории штаба. Дорожка была засыпана хвойными иголками, забросана мелкими ветками и крошевом земли: где-то поблизости взорвалась бомба. Справа и слева от дорожки, между елями и соснами, виднелись глубокие щели с покрытыми дерном взбугрившимися краями.
Впереди размашисто шагал Михаил Федорович Лукин, стараясь быстрее прийти к машине, чтобы мчаться в свой штаб, в Жуково. Уже на подходе к шлагбауму, за которым стояли в тени деревьев машины, Михаил Федорович обратил внимание на военного в командирской форме, без пояса, сидевшего на краю придорожной канавы; за его спиной, в лесу, виднелась просторная брезентовая палатка с откинутым пологом. Военный сидел как-то неуклюже, вполоборота к дорожке, склонив голову в глубокой задумчивости. Что-то знакомое показалось Лукину в фигуре военного. Чуть в стороне от него топтался красноармеец с карабином в руках, в полинявшей до белизны гимнастерке и с черным от загара широкоскулым лицом.
Михаил Федорович, не успев еще ничего понять, ощутил, как похолодело у него в груди и как тоскливо заныло сердце: в военном он узнал родного младшего брата Ивана - полковника Лукина Ивана Федоровича.
Жаркой волной окатила догадка: что-то страшное случилось с братом.
- Иван! - тихо, но сурово позвал Михаил Федорович.
Военный и не шевельнулся в ответ; только охранявший его красноармеец, вытянувшись в струнку, ел глазами начальство.
- Полковник Лукин!
Тот вздрогнул, затем медлительно, будто с неудовольствием, повернул голову на оклик, устремив на Михаила Федоровича застывший сумрачный взгляд. В этом взгляде, затем во всем лице на мгновение зажглась светлинка, но тут же угасла. Иван неторопливо встал, одернул неподпоясанную гимнастерку.
Михаил Федорович заметил на петлицах брата полковничьи прямоугольники и обратил внимание, что на рукавах не спороты золотые шевроны, и от этого почувствовал, что в груди словно чуть ослабла сжавшая сердце тяжесть, хотя по-прежнему ничего не понимал.
А рядом застыли в недоумении Лобачев и Власов.
- Ты что, под арестом?! - изменившимся голосом спросил Михаил Федорович у брата, немигающим взглядом всматриваясь в посеревшее, небритое и вместе с тем такое родное лицо.
- Выходит, что так, - вяло, с безнадежностью в голосе ответил Лукин-младший.
- Струсил в бою?
Лицо Ивана передернулось в гримасе, словно от удара, а глаза потемнели, стали колючими. Он молчал, и от этого молчания Михаилу Федоровичу стало невыносимо тяжело.
- Струсил? Отвечай! - Сам того не желая, Михаил Федорович повысил голос и больше всего боялся услышать от Ивана утвердительный ответ.
Иван переступил с ноги на ногу, окатил старшего брата возмущенно-угрожающим, почти ненавидящим взглядом.
- Ты разве видел в нашем роду трусов? - И глубоко вздохнул, почти всхлипнул.
- Что же случилось? - Михаил Федорович вплотную подошел к брату и как-то неуверенно положил руку на его плечо. - Где твои курсанты?
Незадолго до войны полковник Иван Федорович Лукин был назначен начальником Виленского пехотного училища - об этом Михаил Федорович знал из его письма, полученного еще в Забайкалье.
- Где твое училище? - опять спросил, не дождавшись ответа на первый вопрос.
Иван горестно покачал головой и, глядя в землю, заговорил:
- В первый день войны поднялись по тревоге и с полной боевой выкладкой двинулись к границе… На второй день вступили в бой… Хорошо дрались - оборонялись, контратаковали… Я только теперь знаю, что такое настоящий штыковой бой… Затем в район обороны Литовского батальона, он был во втором эшелоне, пробрались переодетые в нашу форму фашисты… Уничтожили несколько пулеметных расчетов и в критическую минуту, когда немцы при поддержке танков пошли в атаку, ударили из станкачей в спину двум нашим батальонам первой линии…
Далее полковник Лукин поведал, как собирал по горстке курсантов, командиров и пробивался с ними из окружения. Сегодня с группой командиров и преподавателей прибыл в штаб фронта, а здесь кому-то из начальства показалось, что потери училища не оправданы, и его арестовали, грозят судом военного трибунала.
- Кто с тобой беседовал? - строго, словно угрожая кому-то, спросил Михаил Федорович.
Иван ответить не успел. Прямо над верхушками леса послышался знакомый нарастающий свист "мессеров", а затем на землю упала кипящая пулеметная дробь; немецкие истребители, строча из пулеметов, мелькнули желтыми брюхами над деревьями и унесли пальбу и свистящий вой моторов к железнодорожной станции Катынь.
Когда шум стих, генерал Лукин, вспомнив, что ждут его неотложные дела, заторопился:
- Пошли к маршалу Тимошенко! - Он решительно взял брата за локоть. - Расскажи ему все, как было. Где твой ремень?
И тут Михаил Федорович услышал чей-то спокойный голос, обращенный к караульному:
- Принесите полковнику Лукину пояс.
Широкоскулый и темнолицый красноармеец проворно затопал кирзовыми сапогами в глубину леса к недалекой палатке, генерал Лукин с вопрошающим недоумением рассматривал откуда-то подошедшего старшего батальонного комиссара - грузноватого и полнолицего, с дымчатой сединой в висках.