- Вы здешний помещик? - спросил губернатор, уже едва помнивший вчерашний визит к нему Рубашкина.
- Да-с! Имел бы особое удовольствие вас угостить у себя таким же балом, да со мною длится маленькое комическое дело…
- Какое? - спросил юный степной сатрап, лорнируя в потемках боковой дорожки каких-то полногрудых красавиц. Сатрапом и ханом любил сам себя звать этот губернатор с той поры, как по первом приезде из Петербурга ему удалось здесь принять с восточными утонченностями какое-то важное, ехавшее на север посольство.
Рубашкин, намеренно хихикая и с приличным юмором, рассказал ему о своем деле, как он получил наследство, как введен был во владение и как одна беспардонная барыня-хуторянка, торгующая скотом, мешает ему поселиться у себя и взяться за хозяйство.
- Что же вы не подадите мне записки? - спросил губернатор, забыв, что по этому делу он сам подписал шесть грозных, но тщетных приказов уездным властям и от самого Рубашкина получил две письменных плачевных жалобы.
- Не стоит! - сказал небрежно Рубашкин, рассеянно освобождая свою руку из-под локтя губернатора и всем оборотом тела спеша вглядеться тоже в каких-то красавиц по дорожке.
- Кто это? - спросил тревожно волокита-хан, и голос его, от чаяния тайной интрижки у постороннего, дрогнул.
- О! прелесть! вы их не знаете! Они из Петербурга…
- Не может быть?
- Ей-ей… три сестры-сироты…
- Так вы мне, однако, подайте записку! - проговорил, уже ничего не соображая, губернатор.
- Не стоит…
- Вы хотите меня обидеть? - шутливо спросил хан, чувствуя между тем потребность кинуться вслед за хвостами особ, похваленных гостем.
- Если вы требуете, извольте… Завтра же. Но с одною оговоркою…
- С какою?
Губернатор, смотря в дальний угол дорожки, начинал терять всякое терпение.
- С тем, чтобы вы исследователем назначили Тарханларова…
- Почему? - спросил губернатор, лорнируя дорожки, но тут же, по чутью, переходя из радушного в подозрительный тон.
- Ему давно хочется побывать у меня в гостях… Я ему красавицу припас.
- Но у него, кажется, жена в родах! что-то он на волокиту не похож, или притворяется? А? что? Кажется, жена его беременна…
- Родила, ваше превосходительство! - кстати вмешался тут Саддукеев, выросший вдруг перед собеседниками, точно из-под земли.
- Чему же вы радуетесь? - спросил губернатор, разглядев впотьмах голову учителя. - Точно вы сами участник в этих родах! А?
Все трое засмеялись. Радуясь своей остроте, губернатор прибавил:
- Если Тарханларов согласится ехать к вам в гости, извольте, я отпускаю его, подавайте только записку: без нее и не приезжайте ко мне, обидчик! Надо же и делами заняться…
Губернатор исчез под липами, а Саддукеев, присев к земле, просто зашипел от радости.
- Браво! склеилось наше дело! Теперь денег надо достать…
- Тут-то опять и беда. У меня ни гроша не осталось от первого приезда в эти места…
Саддукеев посвистал.
- Ничего… пустяки-с… Коли с вами не прихватим в откупу, я извернусь иначе еще для вас. Вы меня извините, другой здесь вам зря сразу не поверил бы! Да у меня уже Смарагд этот такой, видите ли человек, что темного господина никому не похвалит и не привезет… Я его знаю.
Тут же среди танцующих Саддукеев нашел Халыбова, шепнул ему несколько слов и прибавил:
- Я у вас двух сыновей учу, дайте нам взаймы тысячу-другую на месяц. У этого вот господина более двух тысяч десятин незаложенной земли есть… На днях ее получит…
Армянин поклонился и осклабился.
- Знаю я их очень хорошо и без тебя, слышал я о них. Только дам им взаймы не теперь, а когда от них эта барыня, как ее звать, переедет…
- Ага! слышите, генерал? - спросил учитель.
Рубашкин печально улыбнулся.
Армянин потрепал Саддукеева по плечу.
- Под твой дом, бачка, дам хоть три тысячи: место твое оченно мне нравится! Что, небось так не кинешься занимать?
Учитель на мгновение опешился. Снял с огромной скулистой головы серую пуховую шляпу, отер со лба пот, повертел в руках платок, посмотрел на армянина и сказал:
- Идет! Давай под залог моего дома, Нин Ниныч, этому господину… две тысячи!..
- Двадцать процентов на полгода? - торопился прибавить шепотом Нин Ниныч Халыбов. - Если согласен, то хоть сейчас до закладной, под простое домашнее условие дам тебе эти деньги!
Саддукеев уставился глазами в Рубашкина и крякнул.
- Идет! - сказал он.
Ударили по рукам, и пока толпа резвилась и тешила юного начальника, откупщик и два приятеля съездили в откупную контору и дело займа под сохранную расписку кончили в полчаса.
- Теперь, значит, вот что, - сказал Саддукеев, воротившись с Рубашкиным домой, - садитесь и пишите коротенькую докладную записку губернатору, чтоб не возбудить в нем подозрений, представьте все дело одним административным недоразумением, сошлитесь на справки по этому делу в правлении и завтра же рано занесите эту записку предварительно Тарханларову, чтобы он не промахнулся и не выдал вас, что вовсе с вами не знаком, да тут же отвезите ему и занятый презент…
- Как? Вперед?
- О, без сомнения, и целиком; он и расписки, разумеется, не даст. А с вас я возьму сейчас же…
- Извольте… Но… как он надует?
- Не бывало еще примера. У них на это есть своя совесть и довольно высокая: будьте спокойны.
Рубашкин получил от учителя деньги и дал ему расписку с своей стороны.
- Это на случай смертности, - сказал Саддукеев. - Я-то проживу еще, ну, а вы уже в летах… до ста годов не дотянете! ни-ни…
Они легли спать. При выходе из праздничного сада, к Рубашкину у ворот подошел помещик, утром жаловавшийся на поджоги. Он был опять возбужден и озабочен; пот лился с его загорелого лица, а волосы были взъерошены и выбивались из-под картуза.
- Что с вами? - спросил генерал.
- Сейчас пришло известие от жены и детей: сожгли у нас и овчарни. Ждал это в саду заговорить с начальством.
- Что же?
Помещик яростно плюнул, посопел и молча пошел в улицу.
- Куда вы? Попытайтесь еще…
- Нечего времени-то терять; вижу, тут танцуют, а мне не до того; надо просто-напросто заново скорее строиться; это будет вернее, чем тут жаловаться!
- Вот вам и еще наша областная практика! - сказал Саддукеев. - Значит, не вы одни!
Итак, генерал и учитель легли спать.
"Как-то мне удастся утром эта практика? - думал Рубашкин, засыпая. - Каково? Я, недавно высший администратор, теперь сам своею особою пойду и понесу какому-нибудь советнику, своему же бывшему подчиненному, и такую полновесную взятку…"
Утром гость и хозяин умылись, оделись, напились чайку и снова посоветовались. Рубашкин бросился в первую из растворенных лавок, купил какую-то плохонькую соломенную корзиночку с дамским прибором для шитья и детский игрушечный сундучок. В обе из этих вещей он вложил чистоганом по тысяче рублей серебром, явился на дом к советнику правления Тарханларову и поздравил его с новорожденным. На генерале были опять фрак и звезда. Тарханларов притворился подавленным такою честью от генерала. Еще не видя, что было в корзиночке и в сундучке, он сказал:
- Полноте! к чему вам было беспокоиться поздравлять меня, такого ничтожного чиновника! - И прибавил, однако: - Я вижу, что вы опять о деле? Не могу, теперь в особенности не могу: сами знаете, жена родила с вечера… Да и зачем мне именно ехать? Надо ехать кому-нибудь другому, по инстанциям, младшему. Это соблазн и обида для уездных властей!
- Что делать? - возразил грустно Рубашкин, расставя руки и ноги и слегка склонив голову. - Этих маленьких подарков новорожденному и родильнице, по русскому обычаю, вы, надеюсь, однако, не откажетесь принять, не обидите меня!
Тарханларов глянул искоса на невзрачные подарки. Он задумался, но, как бы по чутью, сразу в предстоящем, по-видимому, романтике-просителе, обыкновенно выезжающем на одних идеальничаньях, угадал зело умелого практика. Он также с полуулыбкою расставил руки и ноги, склонил голову набок, взял, хихикая, корзиночку и игрушечный сундучок, прижал их с чувством к груди и скрылся, будто спеша обрадовать ими родильницу и новорожденного. За дверью залы он остановился, подошел в соседней комнате к окну, открыл сперва одну вещицу, потом другую, радостно закрыл на мгновение глаза, потом оглянулся, вынул деньги, медленно их сосчитал, сунул комками пачки ассигнаций в карман, а корзинку и сундучок бросил на диван и, громко высморкавшись, оправился перед зеркалом. "Что, дитя купали?" - спросил он повивальную бабку, выглянувшую в это время случайно из спальни, и ушел, не дождавшись ее ответа и сам не помня, о чем ее спросил.
Молодцом, сияющим и бойким, вошел снова в залу Тарханларов, подошел и как ни в чем не бывало сел у окна против Рубашкина.
- Когда вам угодно, чтоб я ехал в ваше имение? - спросил он гостя, добродушно смотря на него светлыми и влажными голубыми глазами и взяв его руку в свои пухлые, раздушенные и добрые ладони.
- Сегодня же… или завтра утром, я бы вас просил.
Тарханларов поэтически-грустно раскинулся на стуле и задумался. Тут впервые Рубашкин разглядел, какой он был действительно красавец: грудь широкая, крутая, плечистый, губы антично очерчены, волосы закинуты назад, голос звонкий, речи строгие, белье ослепительной белизны, в лице гордость, ум, даровитость и во всех движениях какая-то вместе тихая грусть и безграничная смелость.
- Сегодня, так сегодня, а завтра, так и завтра! - весело сказал Тарханларов, - я вполне к вашим услугам! Хлопочите только, чтоб губернатор назначил меня.
- Вот и записка! Уже готова… Это я его прошу о вас! - Рубашкин подал ему записку.
- Хорошо, несите; а я через час буду у него после вас и в точности поясню, что и мне давно хочется побывать у вас в имении. Говорят, красивый действительно уголок… Теперь же я поеду в правление, пробегу ваше дело. Оно, по правде, нешуточное. Ехать стоит; советников попусту из города не посылают. До свидания!
Тарханларов и генерал поцеловались.
Рубашкин отвез губернатору записку и прибавил:
- Если бы не желание дать вам бал у меня на Лихом, я не тревожил бы вас ни за что этим делом.
Губернатор уже холоднее, однако, встретил им же самим заказанную записку и, пробегая бумагу генерала, даже не просил Рубашкина сесть.
- Вы, однако, рано вчера бросили наши забавы… Вас не было за ужином? а?
- Одно… свидание ожидало, - извините…
- Э!
Губернатор покосился на Рубашкина, видимо, недовольный, что его звезда не блестела за его ужином, молча пометил его записку к исполнению, зазвонил и велел дежурному чиновнику сейчас же ее отправить к Тарханларову. Но чиновник доложил, что сам советник Тарханларов и вновь прикомандированный к канцелярии его превосходительства чиновник, титулярный советник Ангел, ждут в приемной.
- Дела, как видите! - сказал губернатор и из-за стола грустно раскланялся с генералом. - Я вас не смею удерживать! Вы долго еще пробудете в, городе?
- До вечера только.
- Что же так?
- Вы будете смеяться…
- О! Пожалуйста, скажите…
- Дома, где я пока живу, ждет меня одно хорошее дело… также интрижка…
- Где же вы живете?
- В казенной деревушке, вблизи своего имения…
- Не правда ли, какой здесь край! Что ваша Колумбия, Перу. И каковы нравы, каковы красавицы! Не будь эта служба, не выехал бы отсюда. До свидания!..
- В моем имении?
- От души буду рад по пути заехать!
Вошедших чиновников губернатор принял сухо и строго: бумагу Рубашкина Тарханларову подал не сразу.
- Вам командировка от меня через губернское правление, - сказал губернатор советнику, не смотря на него.
- Слушаю-с!
- Далеконько, однако…
- Слушаю-с!
- К вашему знакомому… Рубашкина знаете? Он отсюда через оранжерею сейчас вышел, был у меня…
- Не видел, но рад исполнить приказание вашего превосходительства…
- Вы с ним приятель?
- В Петербурге служили вместе! - солгал молодчина советник, стоя навытяжку, - поохотиться на рыбку звал…
- То-то на рыбку… знаю! - Губернатор, видимо, догадывался, в чем тут штуки; но не решился лишить Тарханларова удовольствия этой командировки. - Вы бы там щуку-то одну нам поймали: урод какой-то там, говорят, упирается, не слушает судебных постановлений… Какая-то помещица, сущая азиятка!
- Слушаю-с.
- Велите заготовить сейчас бумагу. Вы знаете, я откладывать не люблю. Слышите?
Тарханларов умышленно замялся.
- Да! У вас жена родила…
- Ничего-с, я готов выполнить ваш приказ. Но позвольте чиновника в помощь подобрать надежного и знающего.
- Если вы так усердны, очень рад, - кого угодно? А! И вы здесь, господин Ангел! - прибавил губернатор.
Титулярный советник Ангел, обруселый грек, двадцать шесть лет исполнявший должности становых в разных окольностях тех мест юго-востока России, выжига из выжиг, с длиннейшими усами, человек без страха и отступлений, на вид увалень, а на деле - огонь и битый, как сам он выражался, до десяти раз всяким сбродом, почтительно поклонился губернатору.
- Что вам?
- Из ростовского уезда, слышно-с, на Волгу контрабандный чай перевалили. Не прикажете ли поискать? - спросил сыщик.
Губернатор взглянул на Тарханларова. Тот сделал кислую мину.
- Ох, уж мне эти чаи!.. Не согласен! - сказал губернатор. - Больше на прогоны выходит, чем этих чаев отыщешь. Да, Тарханларов! Вот, кстати, вам и помощник! Берите его с собою в эту командировку. Велите заготовить к вечеру бумаги - и с богом! Прощайте, господа!.. Очень рад!
Чиновники ушли, а губернатор, сказав жандарму, чтоб никого не принимали, отрадно потянулся, надел штатский щегольский пиджак, посмотрелся в зеркало, покрутил усики, взял книжку французского журнала и сел к окну читать, заставившись от праздных зевак штофным зеленым экранчиком.
- Все сделано, - сказал Тарханларов к вечеру Рубашкину, который поспешил выдать Саддукееву заемное письмо на две тысячи, - бумаги у меня; часть от себя я уже послал по эстафете, на счет получателей, в уезд стряпчему, исправнику и становому. В предводительскую канцелярию послал особое резкое отношение. Словом, пока мы на почтовых к утру будем там, я надеюсь, что виновники во всех этих адских упущениях придут уже в некоторый должный трепет. Едем мы в моей коляске; вы и я, а данный мне помощник уже уехал вперед. Прошу ужинать ко мне и сейчас же после ужина едем на всю ночь…
Рубашкин горячо обнялся с Саддукеевым, пришедшим его провожать к Тарханларову.
- Ну, прощайте, берегите свое здоровье, это главное! - сказал генералу шепотом учитель. - Многое не удастся, так хоть годами-то возьмете! А на всякий случай, пока - вот вам еще триста целковых. Это уже мои собственные последние крохи. Поправитесь - воротите. Да пишите мне оттуда!
Бойкие почтовые кони из донских, как бы чувствуя, что везут такого доку, как Тарханларов, подхватили его коляску живо и с громом понесли ее четверней по стихавшим улицам города.
VI
Штурм Перебоченской
Рано на заре генерал и Тарханларов проснулись в дороге, покачиваемые в коляске, в виду уездного городка, заброшенного в глухой поволжской юго-восточной лощине, между пологими каменистыми буграми.
Путники вошли в земский суд. Тарханларов, приезд которого сюда уже несколько подготовил данный ему помощник, был встречен тут всеми не без трепета. Но дело как-то пошло не очень плавно. Повестки хоть и были разосланы из суда к становому и в соседние села, но исправник отозвался делами, более не терпящими отлагательства, и, не дождавшись губернского следователя, вопреки его отношению, уехал из города в то самое утро в другое место. Так же поступил и уездный предводитель, не доставив советнику никаких нужных новых сведений о личности Перебоченской и о ее мнимом нездоровье, которое будто бы препятствовало доныне ее выезду из чужого имения. Когда Тарханларов явился в предводительскую канцелярию, секретарь ее даже встретил его с некоторой иронией. Было заметно, что прежде чем повестки и помощник советника явились в город, лазутчики Перебоченской обо всех эволюциях нового, угрожающего ей штурма дали уже знать сюда из среды самого губернского правления, как Тарханларов ни старался свой быстрый выезд облечь тайною. "Даже Ангела к нам выслал, - острили о греке уездные чиновники по уходе Тарханларова, - но и ангел небесный не сможет ничего с нами сделать, коли мы захотим! Вот оно как!"
Действительно, полномочный член высшей местной администрации, советник губернского правления, вооруженный наилучшими, определеннейшими инструкциями - "раскрыть наконец дело, во что бы то ни стало; отрешить всякого из чиновников, замешанных тут, если он найдет умышленные послабления со стороны их, и вывести Перебоченскую из имения Рубашкина даже силою, не принимая более от нее никаких отговорок и отписок, и всему составить подробный журнал", - озадачился сразу, встретив эти первые каверзы, и чуть не потерялся. Явив в земском суде особый приказ губернского правления, он тут же сделал распоряжение об удалении от должности исправника, записал свое постановление в протокол суда, внес его и в свой особый секретный журнал, отметил в нем между прочим, что повестки о высылке в Конский Сырт понятых из соседних с ним сел посланы нарочно, для замедления понятых, не верхом, а пешком, через сторожа-инвалида из земского суда, хотя из города до этих сел было более сорока верст. Тарханларов должность исправника сдал земскому заседателю, распек и его предварительно на обе корки и взял с собой, а приставу стана, где был Конский Сырт, послал с конным нарочным от себя вторую повестку о немедленной явке на сборный пункт в Малый Малаканец, в квартиру Рубашкина.
К обеду того же дня, шестериком, на обывательских, Тарханларов прибыл с Рубашкиным и с земским заседателем в Малаканец. Там их встретил помощник Тарханларова, Ангел, а станового и понятых еще не было. Подождали они с час, другой. Ямщики влезали на крыши хат, выходили далеко в поле на бугры, смотрели, но никого не было видно.
- Что же их ждать! - решил советник, - начнем, откроем действия, заявим этой барыне последнюю волю начальства! На том, чем она нам ответит, оснуем дальнейшие наши меры. Может быть, к крутым и не придется прибегать! А пока рассмотрим еще бумаги. Вы, господин заседатель, в качестве исправника, потрудитесь в более близкие села от себя еще раз дать строгие повестки о сборе понятых; вот хоть в Есауловку, в Карабиновку, в Авдуловку и сюда, в этот Малаканец…
- Люди теперь в разброде, рабочая пора; к вечеру только с полей придут домой.
- Ничего, пишите. Хоть мало сперва, а соберутся.
Пересмотрели еще бумаги, все приготовили; дали повестки с ямщиками в Есауловку и по Малаканцу. Те съездили и воротились со словами, что понятые к Конскому Сырту будут сейчас.
Часа за три, за четыре до заката солнца, еще подождав станового и трижды уже заказанных понятых, Тарханларов и прочие поехали к усадьбе Конского Сырта. Что-то в душе говорило Рубашкину о не совсем удачном исходе дела; но красавец и молодчина губернский советник ехал бодро, весело мурлыкая про себя какую-то песенку и с любопытством поглядывая по сторонам.