По крайней мере, царь нередко призывал его к себе на совет вместе с Иоанном и другими сановниками. Ему приходилось сидеть тут с озабоченным лицом и говорить о самых важных государственных вопросах. Чтобы не попасть впросак, он по большей части соглашался с братом Иоанном, потому что знал, что он глупого не скажет и по его совету будет решено дело. Император обходился с Михаилом так ласково, что ему иногда становилось жутко от этого. Он сидел однажды у императрицы, как это случалось нередко. Зоя сделала его управляющим своих имений и под этим предлогом посылала за ним почти ежедневно. Это был как раз такой день. Зоя обнимала его так страстно, как никогда прежде. И вот в эту минуту вошел Иоанн.
- Самодержец требует тебя к себе, Михаил, - торжественно произнес он.
- Иди к императору - спокойно сказала Зоя, - подай ему свой мудрый совет, а потом вернись к наслаждению.
Михаил поклонился молча.
- Вам следовало бы быть поскромнее, - шепнул ему Иоанн, когда они вышли из гинекея.
- Вот и ты, - радостно сказал царь Роман, когда Михаил, поклонившись ему, стоял в ожидании приказания. - Я рад тебя видеть, - продолжал император и поцеловал его. По странной случайности, Роман поцеловал Михаила в то самое место, где все еще горел поцелуй Зои. Это страшно смутило Михаила. Начался совет по поводу распространившихся слухов, будто Русь собирается походом на Византию, Михаил никак не мог сосредоточиться и отвечал невпопад. Эти два поцелуя преследовали его; ему было очень неловко, что царь так милостив к нему, а он оскорбляет его и как мужа, и как самодержца.
V
На львиной шкуре, присланной в дар египетским султаном, лежала императрица Зоя. Голова ее покоилась на черной шелковой подушке, на фоне которой еще ярче была видна красота ее пепельных волос. Она закинула руки за голову, широкие рукава откинулись назад; до самого локтя обнажились ее руки; можно было любоваться матовым цветом ее кожи. Полупрозрачное белое платье позволяло угадывать то, что было под ним. Смеркалось. В комнате пахло амброй. На полу, у ног царицы, сидел Михаил. Шитая золотая туфелька то и дело касалась его, на него были устремлены ее темно-синие глаза.
- Любишь ли ты меня, Михаил? - спросила Зоя.
- Я не дерзаю отвечать на такой вопрос, царица. Не любить тебя я должен, а боготворить; ты моя благодетельница, ты осыпаешь меня своими милостями, ты чаруешь своим человеколюбием…
- Оставь возвышенные речи, забудь, кто я. С тобой говорит не императрица, а Зоя, женщина, которая любит тебя. Иногда мне кажется, что ты, может быть, любишь другую, что в твоих объятиях бывает другая, и эта мысль терзает меня. Сядь поближе.
Михаил встал и сел к самой подушке. Зоя прижала его к себе так, что у него начала кружиться голова и мысли путались.
- Посмотри, как бьется мое сердце, когда я с тобою, - продолжала она и положила его руку к себе на грудь. - Любишь ли ты меня, Михаил?
- Люблю.
- Поклянись, что в твоих объятиях не бывает другой женщины.
- Клянусь.
Он не давал себе ясного отчета, говорил ли он правду, или нет. Близость женского тела и запах амбры до того опьяняли его, что он ничего другого не чувствовал, кроме любви к Зое, и совершенно забыл об Анастасо.
- Готов ли ты, Михаил, доказать на деле свою любовь ко мне? - спросила царица, гладя юношу по голове.
- Да.
- Все ли ты сделаешь, о чем бы я тебя ни попросила?
- Все, нет вещи, которой бы я не сделал.
- Так ты должен освободить меня от моего мучителя.
- Кто же этот мучитель?
- Как кто? Царь Роман.
Михаил посмотрел на свою собеседницу умоляющим взором.
- Он мучает меня, - продолжала Зоя, - он оскорбляет меня, я ненавижу его. В первый же день нашего брака он нанес мне оскорбление, которого я не в силах простить, он отверг мои ласки. Я хочу иметь настоящего мужа. Помоги мне, Михаил.
- Чем же я могу помочь тебе, царица?
- Как чем? Подумай сам.
- Не могу сообразить. Что может простой смертный против державного царя?
- Представь себе, что Бог убрал бы Романа.
- Так что же? Это, может быть, было бы хорошо для тебя, царица.
- И для тебя, Михаил.
- Напротив, ведь, новый царь мог бы отправить меня в ссылку, а этот ко мне благосклонен и не видит того, что ему не следует видеть.
Зоя рассмеялась.
- Новый царь? Да кто же им будет? Ты забываешь, что я дочь Константина. Я распоряжаюсь престолом, как мне угодно. Царем будет тот, за кого я пойду замуж. А за кого бы я пошла замуж, если бы умер Роман, как ты думаешь, милый Михаил? - спросила Зоя и страстно поцеловала его.
Михаил как будто начинал понимать, но, все-таки, не решался высказать своей мысли.
- Тебя одену я в порфиру, тебя украшу царским венцом, - шептала Зоя, наклонившись к самому лицу юноши.
Михаил молчал, он не мог говорить от избытка чувств.
- Что же ты молчишь, Михаил? - продолжала царица полушепотом. - Неужели ты отказываешься от собственного блага?
Зоя прижала Михаила к своей груди, поцеловала его и спросила:
- Согласен ли ты сделать то, о чем я попрошу тебя?
- Согласен, согласен! - прошептал юноша, не помня себя.
- Мы будем жить с тобой под одною крышей, никто не разлучит нас, мы будем соединены самим Богом.
- Да, никто не разлучит нас, - как эхо повторял Михаил.
- Мы будем любить друг друга, мы будем утопать в блаженстве.
- Да, да, - говорил Михаил.
- И ты будешь первым человеком во всей вселенной, все покорятся тебе, твоя воля будет выше закона, коленопреклоненные сановники будут целовать твою пурпурную туфлю. Так клянись же, Михаил, клянись, что ты это сделаешь!
- Клянусь!
Замолчала Зоя, замолчал и Михаил. Все смолкло, ничего не было слышно, кроме звуков поцелуев…
VI
Было темно, когда Михаил вышел из дворца. С тех пор, как он стал сановником, он не ходил один по константинопольским улицам, опасаясь, что на него нападут и ограбят. Его сопровождали придворные служители с зажженными факелами, а за ними шли вооруженные норманны из императорской гвардии. Сам же он ехал на породистом вороном коне, подаренном ему императрицей. Он ехал шагом, опустив поводья. Какую страшную клятву дал он! Как же сдержать ее? А не сдержать ее нельзя. Ему надо выбирать: быть или убийцей, или клятвопреступником. Он был так поглощен этими мыслями, что не заметил, как один служитель оттолкнул какую-то девушку, как эта девушка прижалась к стене дома и пристально вглядывалась в проходивших.
Вдруг он услышал знакомый голос, звавший его по имени, повернул голову и заметил Анастасо. Он хотел было проехать, но как-то неожиданно для самого себя сделал ей знак и приказал слугам и охране возвращаться домой.
- Уходите, - сказал он, - я доеду один.
- Осмелюсь доложить тебе, светлейший протопроедр, - сказал один из служителей, - это не безопасно, могут встретиться злые люди.
- Ничего, я люблю опасность.
Михаил постоял некоторое время молча, пока не исчезли факелы, и затем сказал ласковым голосом:
- Привет тебе, прелестная Анастасо.
- Добрый вечер, светлейший протопроедр, - сказала девушка.
- Зачем ты так говоришь со мной? Для тебя я не светлейший и не протопроедр.
- Как смею я говорить иначе, когда ты важный сановник, а я - бедная девушка, которую ты забыл?
- Нет, я не забыл тебя, милая Анастасо. - Михаил сошел с коня и подошел к девушке. - Я не забыл тебя и вот тебе доказательство. - Он обнял ее одною рукой, продолжая держать повод другою, и так поцеловал ее, что девушка сразу поверила его словам.
- Отчего же ты не виделся со мной целый месяц?
- Оттого, что это теперь очень трудно, я не знаю, как это сделать. Но подожди, имей терпение, грядут важные события и тогда все будет по другому.
- Мне страшно, Михаил; мне кажется, что это будет дурно для меня. И так до меня доходят всякие слухи. У нас в трактире часто говорят о том, что делается во дворце. Может быть, врут, но тебя поминают нередко.
- Тсс… молчи, и камни иногда слышат… Скажи, как ты живешь теперь, спокойна ли ты?
- Да, с тех пор, как нет в городе Петра Иканата и уехал Руфини, отец не преследует меня. Но мне грозит беда.
- Какая? Скажи, и я помогу тебе.
- Нет, ты не сможешь помочь.
- Я все могу, я попрошу царя.
- Нет, не то; слушай, Михаил, я беременна…
- О, ужас! - воскликнул Михаил и опустил руку, которой все еще обнимал Анастасо.
- Мне грозит позор, скоро все узнают об этом.
- Однако, может быть, как-нибудь можно избегнуть этой неприятности. Я посоветуюсь со знающими людьми, и нам как-нибудь удастся скрыть это. Я пришлю сказать тебе, как поступить. А теперь поедем.
Михаил поднял ее одною рукой, вскочил на коня и поехал, держа девушку перед собою. Он ничего не говорил, только время от времени прижимал к себе Анастасо и целовал ее. Сомнения, мучившие бедную Анастасо целый месяц, исчезли. Она забыла обо всем и отдавалась сладкой мысли, что он любит ее и скоро настанет счастливая минута, когда они соединятся навек. За несколько домов до трактира Михаил поцеловал девушку в последний раз, ссадил ее с коня на землю и, со словами: "Будь спокойна, Анастасо, Михаил не забудет тебя", - ускакал.
VII
Евнух Иоанн проснулся в самом хорошем расположении духа. Казалось, все идет благополучно и цель его близка. А цель эта, по его мнению, не заключала в себе ничего недостижимого. Ему хотелось упрочить за собой власть и, не будучи императором по имени, быть им на самом деле. Иоанн сумел внушить к себе необыкновенное доверие императору Роману; но времена изменчивы и монаршее расположение капризно. Было немало придворных, смотревших с ненавистью на Иоанна; им было обидно, что сын менялы, стоит выше их, аристократов. Они наговаривали царю на Иоанна, и кто знает, что могло выйти из этих нашептываний? Не далее, как вчера, царь призывал его к допросу. На него донесли, будто он продает места и взял с некоего Зигавы крупную сумму за место городского судьи.
- Так ты просишь меня не за достойных, а за тех, с кого берешь деньги! - сурово сказал ему император.
Иоанну стоило немалого труда оправдаться. Царь успокоился только тогда, когда евнух доказал, что деньги он получил от Зигавы уже после назначения его на должность и что уговора между ними не было, что, следовательно, он получил подарок, а не взятку. Но если такие случаи будут повторяться, если клеветники не оставят его в покое, кто знает, что может выйти из этого? Гораздо лучше устроить себе прочное положение, пока это возможно.
Он знал, что Зоя настроена против Романа и влюблена в Михаила. Прекрасно. Надо только внушить им, что умный человек сам распоряжается обстоятельствами. Он навел Зою на эту мысль и разговор ее с Михаилом был результатом этого. Однако, брат слабохарактерен и способен в самую важную минуту бросить все и убежать. Надо убедить его, надо доказать ему, что он сделает хорошее дело. И в самом деле, разве это не хорошее дело - попасть на трон тому, кого придворные не хотели принимать в свое общество? Это редкий случай, и не воспользоваться им было бы неблагоразумно. А раз Михаил будет облечен в порфиру, разве он станет заниматься делами? Конечно же, нет. Все будет в руках его первого министра. Кто же будет этим первым министром? Конечно, он, Иоанн. Таким образом, он и будет фактически царем.
Все это ясно и не может не удаться; нужна только некоторая осторожность. Осторожность должна заключаться, прежде всего, в том, чтобы никто не подозревал, что он главная пружина интриги. Инициатива должна принадлежать Михаилу; он должен быть единственным действующим лицом. Может быть, проще было бы сделать все за него, но не надо играть с огнем. Положим, вступив на престол, он не стал бы преследовать его за свое же счастье; но будущее неизвестно, а потому лучше оставаться невинным в глазах людей.
Иоанн был поглощен этими мыслями, когда к нему вошел Михаил. Он был крайне взволнован своим вчерашним свиданием с императрицей.
- Что это ты как будто не весел? - спросил Иоанн, целуя брата.
- Разные мысли преследуют меня, Иоанн.
- Печальные или другие?
- Не то чтобы печальные, а так, тревожные… Скажи, если дать клятву сделать дурное дело, что лучше: совершить преступление или нарушить клятву?
- Вопрос простой, Михаил, - хуже всего быть клятвопреступником. Но ты не тревожься, Михаил. Все идет отлично, - вспомни предсказание пророчицы Досифеи. Судьбы не избежишь, нужно помогать ей и устранять препятствия. Не походи на женщину, не будь трусом. Сейчас придет ко мне твой друг Пселл; он философ и разрешит твои сомнения.
В галерее, прилегавшей к комнате, где сидели братья, раздались шаги и показался Пселл.
- Привет вам, светлейшие братья! Я радуюсь, видя вас в дружеском единении. Вы напоминаете мне Кастора и Полукса.
- Доброе утро, Константин, - ответил Иоанн. - Ты пришел кстати, хотя меня ждет самодержец и я должен сейчас уйти, но за то ты можешь поговорить с Михаилом, которого мучают разные сомнения.
И евнух ушел, оставив друзей наедине.
- Говори, светлейший протопроедр, - начал Пселл, - я рад, если могу чем-нибудь облегчить твою душу.
- Скажу тебе прямо: я дал клятву совершить страшное дело.
- Какое же страшное дело?
- Убийство.
- Ну, что же?
- Как что же? Разве можно убивать?
- Убийства бывают разные: может быть убийство во благо и может быть во зло.
- Какое же это во благо?
- Когда на войне убивают врага, это не только не дурное дело, это подвиг. Когда палач казнит преступника, он совершает хорошее дело, ибо он освобождает страну от злодея.
- Допустим; но если убивают не на войне и не казнят?
- И тогда убийство может быть законно, если, например, на тебя нападает злодей.
- Согласен; но если и этого обстоятельства нет?
- Тогда надо подробно обсудить вопрос; всякая вещь имеет две стороны: худую и хорошую; всякий поступок может быть истолкован и так, и сяк. Например, ты обещал убить, - вероятно, ты сделаешь этим кому-нибудь удовольствие.
- Разумеется.
- Раз какой-нибудь факт доставляет удовольствие, он не может быть назван злом, ибо удовольствие доставляет только добро. Возьми, например, болезнь, которая есть безусловное зло, - доставляет ли она кому-нибудь удовольствие? Затем спрашивается, не принесет ли факт, о котором идет речь, пользу тебе самому?
- Несомненно, и громадную.
- Следовательно, мы можем приравнять это к убийству на войне и к казни, ибо освобождение от злодея и неприятеля - это польза. Скажи, кому дал ты обещание?
- Раз мы так откровенны, скажу и это: дарственной особе.
- Вот, видишь ли, Михаил: ослушаться царственную особу - это преступление. Таким образом, если ты нарушишь клятву, ты совершишь сразу два преступления. Если же исполнишь обещанное, доставишь удовольствие и принесешь пользу. Осмелюсь сказать тебе еще одну вещь, светлейший протопроедр, хотя она, может быть, тебя и не касается. Вспомни, что помазание на царство смывает все грехи; это признано со времени патриарха Полиевкта, вот уже сто лет.
- Как? Что это значит? - спросил удивленный Михаил, ничего не слыхавший об этом.
- Это значит, что священным действием мирропомазания прощаются царю все совершенные им раньше грехи и царь вступает на престол существом чистым и безгрешным.
- Если, например, он совершил убийство?..
- Всякое преступление прощается ему. Будь здоров, светлейший протопроедр, мне время идти и заниматься делами.
Пселл поклонился и вышел, очень довольный своим разговором. Он исполнил свое дело. Недаром же он учился риторике - искусству, которым, по его мнению, можно было убеждать в чем угодно. Он обещал евнуху Иоанну подействовать на его брата. Он отлично знал, какая интрига плетется во дворце, и считал нужным содействовать ей, Лично он ничего не имел против императора Романа, но раз самые сильные люди обратились против самодержца, раз они нуждаются в его помощи, было бы безумием не способствовать их планам. Все равно, интрига так или иначе будет приведена в исполнение, Романа не спасешь.
На Михаила разговор Пселла подействовал даже сильнее, чем ожидал Иоанн. Зная, что Пселл изучил всевозможные науки, он питал к нему большое уважение. Убедительность его доводов была очевидна.
Когда после ухода Пселла вернулся Иоанн, он застал брата совсем в другом настроении. Они говорили о посторонних предметах, но Иоанн понял, что дело решено.
Придя домой, Михаил начал размышлять о своей странной судьбе. Он вспомнил свои видения, разные предсказания и решил, что он избранный сосуд. Он дал клятву Зое, - он обязан отомстить за нее Роману. Провидение избрало его в цари, - он не должен этому противиться. Вопрос только в том, как это осуществить? Самое простое, конечно, прибегнуть к яду. Но где достать яд?
Тут как нельзя более кстати подвернулся Пселл. Через несколько дней после того разговора он явился к Михаилу и показал ему приготовленный им порошок.
- Занимаясь медициной, - сказал Пселл, - я изобрел вот этот удивительный порошок. Он обладает весьма странным свойством: в нем почти нет никакого вкуса, он только несколько сладковат и, будучи подмешан в вино, может быть выпит незаметно, а, между тем, он очень ядовит и, думается, может убить человека. Если хочешь ближе ознакомиться с этим медикаментом, я оставлю его у тебя.
Таким образом, в руках Михаила оказался порошок, обладавший свойством отправлять людей на тот свет. Надо было придумать, как им воспользоваться. Но и тут все делалось как-то само собою, от Михаила требовалось только не препятствовать ничему.
Как-то в разговоре брат сказал ему о придворном служителе Алексее, находившемся постоянно при императоре и пользовавшимся полным его доверием. Этот Алексей был аристократического происхождения. Дед его принимал участие в заговоре Варды Склира против царя Василия; его сослали и конфисковали все имущество. Отец его умер в нищете, и Алексей был рад, когда его взяли во дворец. Но он не мог забыть, что вынужден быть простым служителем. Император Роман был вспыльчив и нередко бил даже любимых слуг; Алексей отличался щепетильностью и не выносил побоев. Поэтому он затаил в душе глухую злобу против царя и готов был при случае отомстить ему.
В пятницу на шестой неделе поста Михаил был во дворце у брата и нашел случай поговорить с Алексеем.
- Ведь, это ты, Алексей, - начал он, - наливаешь вино царю и подносишь ему кубок.
- Я.
- Слыхал ли ты, что державный самодержец не так здоров, а между тем, питая недоверие к медикам, отказывается принимать какое бы то ни было лекарство?
- Слыхал, светлейший протопроедр.