Днем ей пришлось быть в Комиссии по организации похорон. Енукидзе в разговоре с ней сказал, что за три дня через Колонный зал прошло более полумиллиона человек, но Землячка как-то плохо представила себе эту отвлеченную цифру, а вот сейчас она реально видела, сколько народу устремилось в Дом союзов со всей страны.
А мороз пощипывал все жестче, все резче. При таком морозе даже одну эту Нижегородскую железную дорогу трудно переждать…
Землячка все никак не могла отыскать какую-нибудь свою, москворецкую организацию.
Ненадолго она задержалась возле питерских студентов. Петроградский университет прислал пятьсот человек, они мерзли, притоптывали, где-то в глубине колонны приглушенно пели "Вы жертвою пали…".
Землячка прошла еще и вдруг встретила михельсоновцев.
Рабочие завода Михельсона, того самого завода, где в августе 1918 года эсерка Каплан покушалась на жизнь Ленина.
Однако Землячка никого не узнавала - в очереди стояли молодые рабочие и работницы, недавно пришедшие на завод, зато они узнали Землячку, вероятно, не раз видели и слышали - она часто выступала на заводе.
- Товарищ Землячка, идемте с нами!
- Розалия Самойловна, не замерзли?
Они повели ее к костру.
Напротив церковки Параскевы-Пятницы полыхал костер.
- Эй, ребята! - крикнул кто-то из михельсоновцев. - Подкиньте дровишек!
И тут же откуда-то из очереди пробились двое ребят с вязанками дров за плечами.
- Откуда дрова? - удивилась Землячка.
- Принесли с собой, - объяснили ей. - В такие морозы одной казне московские улицы не отопить!
Кто-то засмеялся, на него цыкнули, и вдруг тут же кто-то заплакал.
- Ну вот еще! - послышался укоризненный женский голос. - Держитесь крепче, товарищи, Владимир Ильич не любил слез.
Говорила пожилая женщина. Землячка всмотрелась в нее, ей показалось, что она встречала ее на заводе, - старая работница и, кажется, член партии.
Строгое лицо, на вид лет пятьдесят, а может, и больше. Бывают такие лица: время высекло морщины, опустило уголки рта, слегка затуманило глаза и на этом остановилось.
Она все говорила, говорила, внятно и чуть нараспев, как говорят с детьми, когда пытаются их утешить.
- Чего плачете? - продолжала она. - Ильич не любил уныния, стыдно, товарищи. Большевики - народ закаленный.
Она долго рассуждала о том, что надо быть сильнее и бодрее, и Землячка запомнила эту женщину, запомнила, как пыталась она вдохнуть в окружающих бодрость.
А народ все шел и шел, очередь медленно продвигалась, и Землячка двигалась вместе со всеми, хотя могла бы пройти в Дом союзов по пропуску.
Какой-то мужичонка в овчинном полушубке, здорово, должно быть, перемерзший, - он все подпрыгивал и тер лицо руками в шерстяных варежках - шел в обратном направлении вдоль очереди и все с чем-то обращался к людям.
- Товарищи, - услышала Землячка, когда он поравнялся с ней. - Может, возьмете в компанию? Всех просю, и до того все безжалостные…
Он поправил на голове овчинную шапку и вопросительно помолчал, но в очереди тоже молчали, и мужик в который уже раз отбежал к ближнему костру.
- Холодные люди, - пожаловался он неизвестно кому. - Никакого сознания.
Возле костра стоял красноармеец.
- Постой, постой, отец, - обратился он к мужику. - Да ты никак и вчера здесь всю ночь болтался?
- Именно верно, - подтвердил мужик. - Были мы и вчерась, и позавчерась, и завтра придем…
- А что, вчера не допустили? - посочувствовал красноармеец.
- Зачем - не допустили? - обиделся мужик. - Вполне допустили, только доступу одна минута, а в одну минуту все в сердце не вместишь.
- Так несправедливо же, отец, - возразил красноармеец. - Проститься всем хочется, а ты будешь тут по десять раз…
Вокруг мужика уже столпились, прислушивались к разговору.
- Это мы понимаем, - тут же согласился мужик. - Только у меня особый случай.
- Какой такой особый? - спросил кто-то из толпы. - Такой же, как у всех.
- А вот и не такой, - обиделся мужик. - Вам он - правитель, радетель за вас, а мне товарищ Ленин личный знакомый.
Он снял варежки и протянул к костру руки, вспышка огня окрасила его полушубок в оранжевый цвет, и окружающие еще ближе подошли к мужику.
- А вы не смейтесь, потому как я в самом деле знакомый Ленину, - настойчиво повторил мужик, с охотой принимаясь рассказывать и как бы хвастаясь даже своим рассказом. - Три года назад из Брянска я приезжал насчет общественной мельницы. Ходил, ходил… Все как есть бесполезно. Ну, а у меня сын на фабрике у Бромлея работает. Вы, говорит, папаша, не отчаивайтесь. У нас через два дня в районе собрание, на том собрании будет товарищ Ленин, и не иначе, как надо вам, папаша, с ним там повстречаться.
Мужик принялся рассказывать, как он попал на собрание. Провел его сын, никаких строгостей при входе не было. Стал он у двери, через которую прошел Ленин, и ждал, когда Ленин пойдет обратно. "Товарищ Ульянов-Ленин, - кинулся ему наперерез, - послухайте, что скажу, потому как прислали меня мужики насчет общественной мельницы". И Ленин остановился, подал руку. "С превеликим моим удовольствием, - сказал, - особливо, ежели вы по общественному делу". Повел Ленин мужика в какую-то комнату, и вот в прокуренной комнатушке заводского клуба состоялся самый важный для мужика разговор. Ленин посмотрел бумаги, оставил у себя и долго еще беседовал, все выспрашивал, как живет народ, чем волнуется и какие имеет виды на будущее; потом взял и написал письмо.
- Какое письмо, насчет мельницы?
- Да не насчет мельницы, а насчет меня, насчет мельницы он свою указанию опосля прислал, - внушительно пояснил мужик. - Написал личное мне письмо, касаемо личного моего положения.
- Какого же положения?
- А моего, - опять повторил мужик и снисходительно посмотрел на слушателей.
- А что еще за личное дело было у тебя к Ленину?
- А не было никакого дела, - сказал мужик, - только он сам его нашел и написал записку, и я тую записку теперь завсегда ношу при себе.
- А ну покажь, покажь…
Мужик полез в карман, достал кисет, где давно уже не было табаку, а лежали немудрящие мужицкие бумаги, среди которых и находился заветный листок.
Это действительно была подлинная ленинская записка, написанная на бланке Председателя Совнаркома:
"В упр. д. Т-щи,
надо устроить ему
сапоги.
В. Ленин".
- Ну и как, устроили тебе сапоги? - спросил кто-то из очереди.
- Хитрый! - Мужик лукаво прищурился. - Ежели б устроили, забрали бы у меня письмо, сапогами не пробросаешься, взяли бы письмо для отчета. Сапоги мы уж как-нибудь сами справим, а ленинскую эту посланию я всю жизнь хранить буду и детям своим завещаю хранить.
И тут мужик вошел вместе со всеми в подъезд Дома союзов, а Землячка подумала, что она тоже сохранила бы такую записку, от нее исходило то великое тепло, которое ощущали все, кто хоть раз соприкоснулся с Лениным.
Землячка поднимается вместе со всеми по мраморной лестнице.
Глубокая ночь…
А народ идет и идет, нет конца человеческому потоку.
Белый Колонный зал. Сияют люстры. Красные и черные полотнища. Колышатся листья пальм. Бесчисленные венки. Оркестр играет Вагнера, чью музыку так любил Владимир Ильич.
На возвышении, в открытом гробу - Ленин.
У изголовья застыли Надежда Константиновна и Мария Ильинична.
В почетном карауле - незнакомые люди. Мужчины в поношенных пиджаках, женщины в стареньких кофточках…
Землячка всматривается в их лица. Нет, она их не знает. И знает. Это все те же люди, что стоят в бесконечной очереди к Дому союзов.
Коренастый широкоплечий Желтов, который следит за порядком в зале, вчера говорил:
- Мы отменили почетный караул для членов ВЦИКа и других ответственных товарищей. Заменили их рядовыми рабочими с фабрик и крестьянами из прибывших делегаций. Мы чаще видели Ильича, чем эти люди.
Землячка невольно замедляет шаг. На сердце тяжесть…
Впереди идет женщина в сером полушалке, которая требовала на улице, чтобы никто не предавался унынию.
Она идет еще медленнее, чем Землячка. Еле переступает. Вот поравнялась с возвышением и… медленно опускается на пол, теряет сознание.
Землячка напрягает все силы своей души. Держись, держись, говорит она себе, бери пример с этих двух женщин, что бессменно стоят у изголовья…
Колышутся листья пальм. Сияют люстры. Рыдает оркестр. А люди идут, идут, идут…
1918-1921 гг.
Дорогой гость
Немцы грабили Украину, японцы и американцы - Дальний Восток. Шла гражданская война. То тут, то там возникали контрреволюционные заговоры. Но самой большой опасностью был голод.
Тяжелое было лето. Ни топлива, ни сырья. Не хватало хлеба для рабочих. Но заводы и фабрики продолжали действовать. Рабочий класс приносил невиданные жертвы ради сохранения завоеваний революции. Несмотря на лишения, рабочие не покидали своих предприятий, да еще то и дело приходилось посылать людей на фронты - на военный фронт, сражаться с белогвардейцами, на продовольственный, - реквизировать у кулаков запрятанный ими хлеб.
19 июня 1918 года в Замоскворецком райкоме собрались представители всех предприятий. Обсуждался самый больной вопрос - о борьбе с голодом, о посылке продовольственных отрядов в деревню. Собрание вела Землячка.
Один за другим поднимались рабочие. О том, что необходимо экспроприировать хлеб у кулаков, спору не было. Выступления были деловые, конкретные. Говорили, как формировать отряды, кого включать в них, как вести себя в деревне, чтобы не возбуждать недовольства.
Прищурив глаза, Землячка испытующе всматривалась в ораторов. В подавляющем большинстве это были старые кадровые рабочие. Иных она знала со времен подполья, с другими познакомилась в дни Октябрьского восстания. Она то снимала, то надевала пенсне, за стеклами ее глаза приобретали металлический отблеск.
Человек двести находилось в зале. Спорили мало; Землячка отличалась и сдержанностью, и вежливостью, но очень уж походила на учительницу, не терпящую возражений.
Собрание длилось уже часа два, дотошно обсуждалась кандидатура каждого человека, намеченного для посылки в деревню.
В который раз сняла Землячка пенсне, давая отдых глазам, ее мучила усталость, она недосыпала, недоедала, несмотря на жару, ныли ноги, давал себя знать ревматизм, приобретенный в тюрьме. Близорукими глазами всматривалась она в глубь зала. Ее внимание привлек человек в заднем ряду.
Кто бы это мог быть?…
Она прищурилась. Кто-то очень знакомый.
Усталость как рукой согнало, она быстро надела пенсне и сразу узнала…
Да это же Владимир Ильич!
Землячка стремительно поднялась.
- Товарищи, к нам пришел дорогой гость!
Все разом обернулись по направлению ее взгляда и через секунду уже стояли и аплодировали.
- Владимир Ильич, просим, - сказала Землячка, указывая на стул рядом с собой. - Владимир Ильич!
Ленин тоже встал, помахал рукой - жест этот относился к аплодисментам: не нужно, мол, лишнее - и пошел вдоль стены.
- Здравствуйте, Розалия Самойловна. - Он пожал Землячке руку, повернулся к собранию, улыбнулся, поздоровался: - Здравствуйте, товарищи!
Ленин поднял руку, еще раз призывая к порядку, опустился на стул рядом с Землячкой и вполоборота повернулся к смолкшему было оратору:
- Извините, вас прервали. Продолжайте, пожалуйста.
И вот он уже сидит в своей любимой позе, приложив руку к уху, и слушает, слушает с напряженным вниманием, как всегда, когда его что-нибудь интересует.
Рабочие продолжали обсуждать, как формировать отряды.
Ленин придвинул к себе листок бумаги, что-то записал.
- Как фамилия, откуда? - шепотом спрашивает он Землячку.
- Иванов, михельсоновец.
- Возьмите его на заметку, - советует Владимир Ильич. - Мне думается, он годится в начальники продотряда.
Он интересуется фамилиями выступающих, советует Землячке обратить внимание то на одного, то на другого рабочего.
И каждый раз она соглашается с Лениным - кто-кто, а он разбирается в людях!
Постепенно ее все больше заражает напряженное ожидание, царящее в зале.
- Владимир Ильич, вы выступите? - спрашивает Землячка.
- Обязательно.
Ленин тут же встает, поднимая руку, чтобы предупредить новый взрыв аплодисментов, и сразу начинает говорить, экономя время и не дожидаясь формального объявления.
- Из моих объездов по московским рабочим кварталам я вынес твердое убеждение, что все рабочие массы проникнулись мыслью о необходимости создания продовольственных отрядов, - обращается он к своим слушателям. - "Недоверчиво" относятся лишь печатники, которые обычно живут лучше, чем остальные рабочие, за счет буржуазии, отравляющей бедноту своей газетной клеветой. Сознательное отношение широкой массы рабочих к такому основному вопросу русской революции, как борьба с голодом, позволяет мне думать, что социалистическая Россия благополучно изживет все временные неудачи и разруху старого режима. Даже если нам не удастся быстро покончить с чехословаками (что менее всего вероятно), то все же большие запасы хлеба, припрятанные кулаками в Воронежской, Орловской и Тамбовской губерниях, дадут нам возможность пережить последние два трудных месяца до нового урожая. Продовольственный вопрос - самый больной вопрос нашей революции. Все без исключения рабочие должны понять, что борьба за хлеб - это их дело.
Землячка внимательно слушает Владимира Ильича.
Ах эта удивительная его простота! Выхватить самое главное, самое существенное и сказать так, чтобы стало понятно и убедительно для каждого.
Он говорит, что борьба за хлеб - важнейший вопрос момента, надо бороться, но он не сомневается, что стране удастся пережить два предстоящих тяжелых месяца.
- Продовольственные отряды ставят своей задачей только помочь собрать у кулаков излишки хлеба, а не производить (как пытаются наши враги заранее запугать этим деревню) в ней какой-то грабеж всех и вся… За хлеб будут обязательно предоставлены мануфактура, нитки и предметы домашнего и сельскохозяйственного обихода.
Будет сделано так, чтобы к посылаемым в деревню отрядам не смогли пристать хулиганы и жулики, всегда стремящиеся половить рыбку в мутной водице. Лучше посылать туда поменьше людей, но чтобы они были подходящими для этого.
Правда, бывали случаи, когда в отряды проникали нестойкие, слабые духом рабочие, которых кулаки подкупали самогонкой. Но на это обращено внимание… О каждом рабочем, едущем с отрядом, необходимо иметь точные сведения о его прошлом. Необходимо справляться в заводском комитете, в профессиональном союзе, а также и в партийных ячейках - что представляет из себя человек, которому рабочий класс доверяет такое важное дело.
На многих заводах партийные товарищи не хотят принимать в отряд "беспартийных". Это - совершенно напрасно. "Беспартийный", но вполне честный, ни в чем плохом не замеченный, человек может быть весьма ценным товарищем в походе голодных за хлебом…
Все просто и понятно. Собрание заканчивается, однако рабочие долго не отпускают Владимира Ильича, обращаются к нему с вопросами, иногда важными, а иногда и пустяковыми, лишь бы задержать его, лишь бы поговорить с ним еще какое-то время.
"Тысяча и одна служба"
У секретаря райкома множество неотложных дел. Обеспечение промышленных предприятий сырьем и топливом. Снабжение населения продовольствием. Пропаганда политических знаний. И кроме того, в поле его зрения постоянно находится обычная будничная жизнь. Булочные должны выпекать хлеб, магазины, хоть и скупо, хоть и по карточкам, но торговать, дети учиться в школах, а врачи принимать больных… За всем надо уследить, кого уговорить, а кого и заставить.
Землячка не видела ни дня, ни ночи. В обед ее секретарь Олечка, худенькая девочка с русой косой, приносила ей несколько кусочков селедки с ломтем хлеба и стакан чаю, подслащенного сахарином. Впрочем, иногда обед подавался ночью, а иногда Землячка получала тарелку пшенной каши где-нибудь в рабочей столовой после очередного митинга.
Розалии Самойловне было не до себя, не до родных и друзей, и все-таки ее тревожила судьба одной приятельницы, связь с которой давно прервалась и восстановить которую мешала жизненная круговерть.
Как-то на совещании у Свидерского в Наркомпроде, при распределении промышленным центрам муки, только что привезенной с Украины, она встретилась с секретарем Костромского губкома.
Костроме что-то совсем мало выделили хлеба, и костромич жалобно просил добавить - говорил о тяжелом положении в городе, больше всего, конечно, о положении костромских текстильщиков, но попутно помянул и о том, как бедствуют учителя и врачи.
Тут Землячку осенило. Ведь Катенина живет в Костроме!
Лидия Михайловна Катенина. Верный, испытанный друг. Сколько раз она выручала Землячку!
Катенина хороший врач. Сперва работала в Москве, потом в Чухломе. Жилось ей несладко. Завидной должности она получить не могла, препятствовала ее близость к партии. Работала в фабричных больницах, в земстве. Но это не мешало ей аккуратно посылать Землячке денежные переводы.
- Вам труднее, чем мне, - говорила Катенина. - У меня хоть заработок постоянный, а у вас столько непредвиденных обстоятельств.
В жизни у Землячки было всего два-три человека, которым она могла открыться и признаться в том, что ей плохо. И кому же она писала письма в годы заключения в Литовском замке? Лидии Михайловне Катениной. Кто присылал Землячке передачи? Лидия Михайловна Катенина. К кому Землячка обратилась перед судом с просьбой достать приличное платье, потому что ей не хотелось выглядеть перед своими судьями ни жалкой, ни нищей? К Лидии Михайловне Катениной!
И та готова была все сделать для своего неразговорчивого и раздражительного друга.
А потом Землячка уехала за границу и потеряла Катенину из виду.
В годы войны подполье было особенно сурово, приходилось соблюдать жесточайшую конспирацию, Землячка не смела обнаружить себя. А затем - революция, ни минуты не могла уделить Землячка ни себе, ни своим близким.
- Скажите, - обратилась Землячка к костромичу. - Вы не знаете в Костроме врача Катенину?
Нет, костромич не знал.
- А узнать можете?
Не прошло и недели, как Землячка получила письмо. Действительно, Катенина проживает в Костроме. Работает в больнице. Живет неважно, одиноко.
Землячка не выносила протежирования, не искала его для себя и не оказывала другим, порядочна была до аскетизма, не позволяла себе ни малейших компромиссов с совестью. Но Лидии Михайловне она не могла не помочь, обязана была это сделать, на этот раз она собиралась использовать все свое влияние, чтобы помочь Катениной найти для нее интересную и хорошо оплачиваемую работу.
Она написала Катениной, предложила перебраться в Москву, обещала сделать все, что в ее силах…
Должно быть, Лидии Михайловне и в самом деле плохо жилось, потому что она сразу ответила согласием.
Землячка тотчас поехала к Семашко. К нему часто обращались со всякими частными просьбами, уж такое он возглавлял ведомство, которое призвано помогать множеству отдельных лиц: кому-то надо лечиться, кого-то устроить в больницу; к нему обращались тысячи врачей, но чтобы Землячка пришла просить за врача и вообще кого-то устраивать - это было удивительно!