- Прощай, Салтан-агай! Не ко двору тебе в доме держать орлёнка - возьми поросёнка! Прощай!..
По жидкой грязи, смешанной с конским навозом, Салават под дождём зашагал по двору к воротам.
- Куда ты? Горячий-то парень какой ведь попался! Постой! - забормотал, догоняя его, хозяин. - Стой, говорю! - Он схватил Салавата за полу чекменя. - Салтан-старик не таких ещё укрывает… От слова беды не случится. Ну, побранил!.. Борода-то, гляди, седая, а ты молодой. Мне что тебя не учить маленько?! Иди, оставайся. Племянником будешь моим - из-под Казани приехал, Ахметка.
Юношеская гордость толкала Салавата от старика, но он был измучен долгим путём, промок под дождём, иззяб. Гордость его боролась с желанием пожить наконец спокойно. Много дней мотался он от кочёвки к кочёвке, от умёта к умёту, от двора ко двору, где попало ночуя, голодая, пробираясь к Салтану, у которого в давние годы скрывался и сам Юлай.
- Ну, кому говорю! Ишь, упрямый племянник! Идём.
Старик взял его за руку и новел в избу, вдруг изменившимся голосом весело бормоча:
- Хе-хе! Большой ведь ты вырос, Ахметка! Большой какой стал!.. Хе-хе! На сестру похож… Ну, как в деревне дела? Как дядя Гумар торгует?
Старик провёл его в заднюю пристройку избы и подтолкнул в чулан, заваленный мешками с мукой, овсом, конской сбруей, заставленный бочками, кадками и ларями.
У двора в это время послышались голоса, конское ржание, послышался стук в ворота.
- Вишь, гости наехали. Тихо сиди. Кто увидит - Ахметом зовись… Я лучше запру тебя тут, чтобы никто не увидел.
И Салават услыхал, как он снаружи навесил и запер замок.
Салават сел на нары.
По густой грязи во дворе зачвокали конские копыта, въезжая в ворота, заскрипели колеса телег, с трудом переехавших, видимо, многие броды и смывших дёготь с осей.
"Дальние, - услыхав пронзительный визг колеса, подумал Салават, - или клажа велика, что так стёрли смазку".
Во дворе послышалось несколько голосов, говоривших по-русски, потом зашаркали сапоги о ступени, очищая налипшую грязь; наконец всё затихло.
Салтан не приходил. Салават, не раздеваясь, по-прежнему сидел на нарах. Он с завистью думал о том, что в заезжей избе за стеной, верно, пьют теперь чай.
"Небось, кто с деньгами приходит, тех кормит и поит Салтан - не так, как меня, принимает", - угрюмо думал Салават. Он почувствовал, что голод острее и острее, что он почти не может сидеть от голода. "И кобыла моя голодна, - продолжал он думать, - а старый козёл небось не накормит".
Беглец встал с лавки и прошёлся по кладовой.
В сенях возле двери заговорили тихо на русском языке; по-русски Салават знал немного и плохо понимал связную быструю речь. Замок громыхнул. Дверь отворилась, и в чулан вошёл Салтан, сопровождая какого-то высокого, широкоплечего человека с повязкой, закрывавшей его лицо.
Войдя в полутёмное помещение, гость отшатнулся от Салавата.
- Не бойся, это племянник, - успокоил его Салтан, - он даже по-русски не смыслит, первый раз дальше своей деревни гулял… Брат бедный, детей много, дома нечего есть…
Быстрые чёрные глаза гостя сверкнули.
- А ты, погляжу, всегда под замком племянников держишь. Я, знать, тоже племянник твой, дядя! И к чему ты мне брешешь, Салтанка?! Где это видано, чтобы работников из дому отпускали, когда дома нечего есть?
- Из-под Казани пришёл, звать Ахметкой, - продолжал татарин, не для того, чтобы уверить нового гостя, а чтобы самому Салавату ещё раз напомнить, как он должен теперь говорить про себя.
- Опять врёшь и сызнова брешешь. Я тебя не спрашиваю, как его звать. Ты лучше, дядя, нас обоих, племянников, угости-ка с дороги.
- Ладно, ладно, сейчас угостим! - Салтан суетливо выскользнул из двери и снаружи запер её на замок.
Неприязнь Салавата к хозяину удесятерилась. Если бы даже забыл он о клятве, данной недавно на угольке, - и тогда у него было достаточно причин для ненависти к русским. Язык, на котором человек говорит, и вера в бога его народа определяли для Салавата врагов и друзей с того дня, как он бежал из сожжённой солдатами деревни. Каждый, кто говорил по-русски, теперь представлялся ему врагом. Несмотря на свои пятнадцать лет, Салават был грамотен. Недаром он, сын старшины, дружил с сыном муллы Кинзей. Мулла хотел обучить премудрости пророка своего не по годам тяжеловесного и ленивого сына. Это было трудно, и хитрый отец облегчил себе дело тем, что вовлёк в учёбу сметливого, бойкого Салавата. Салават легко оправдал надежды муллы, перегнав в учёбе своего друга, чем огорчил муллу и доставил возможность гордиться самолюбивому старшине.
Не раз, бывало, Юлай при гостях задавал Салавату вопросы, которые требовали знания Корана, и Салават с лёгкостью и рассудительностью отвечал на вопросы, приводя в изумление одних, а других вынуждая изображать изумление.
Теперь не для других, не напоказ, а для себя самого вспоминал Салават строгие суры Корана, гласящие о неверных. Ненависть и презрение к неверным предписывало устами пророка само небо. И Салават ненавидел их всей душой. Потому и новый пришелец с повязкой на лице вызвал в нём чувство неприязни и отвращения.
Словно стыдясь своего безобразия, отвернувшись от Салавата, он развязал повязку, чтобы её поправить. Тут как раз громыхнул замок. И, в поспешности оглянувшись, пришелец выдал товарищу по неволе свой страшный вид: у него не было носа… Он поспешно закрылся платком, но одного мгновения было довольно шустрому взгляду юнца. Несмотря на сумрак помещения, Салават разглядел его облик во всех ужасных подробностях…
Салават был нечаянно озадачен и молча глядел на безносого; он знал многих башкир, искалеченных так за мятежи, но в первый раз видел русского, побывавшего в руках палача. В полумраке амбара оба добровольных узника внимательно разглядывали друг друга.
Безносый молча опустился на скамью против Салавата. Вошёл Салтан, неся под полой еду, плотно затворил за собой дверь и поставил на нары чашку с варёным мясом. С полки, тянувшейся вдоль стены, он достал каравай хлеба и положил перед гостями.
- Ахмет, псак бар-ма? - обратился он к Салавату.
Салават не сразу отозвался. В первый раз Салтан назвал его этим новым именем, которое - кто знает, надолго ли, - должно было заменить звучное и привычное - Салават.
Безносый усмехнулся, стрельнув пронзительными и вместе смешливыми, с издёвочкой, глазами в сторону юноши.
Салават подал Салтану нож. Татарин, с восхищением осмотрев красивый клинок, стал резать принесённое мясо и хлеб.
- А как у тебя, молочка нет ли? - спросил безносый хозяина и с усмешкой добавил: - От бешеной коровки.
- Знаю, знаю, - торопливо проговорил хозяин. - Как в чулан тащить угощение? Увидят!
Он снова вышел. Салават и безносый молча приступили к еде. Через минуту снова вошёл Салтан, принёс чарку водки и ковш квасу. Квас поставил перед Салаватом, водку - перед безносым.
- К ночи ещё зайду, - сказал он и вышел.
Салават, отвернувшись, ел молча. Безносый прервал молчание.
- Водку пьёшь, Мукамет? - спросил он по-татарски.
Салават лишь презрительно передёрнул плечом.
- Ладно, после успеешь! - успокоил безносый.
Салават не ответил. Он жадно жевал солёную конину и глотал хлеб, запивая квасом.
- Плохо тебя, Махмут, дядя твой кормит. Русский этак своих племянников не содержит, - сказал безносый, положив на плечо Салавата руку.
Салават неприязненно отодвинулся дальше.
Безносый засмеялся. Он выпил водку, доел мясо. Оба молча сидели теперь на разных концах длинной скамьи.
- Послушай-ка, Махмут, - начал опять безносый, - нам с тобой, может, месяц тут вместе прожить, неужто же ты так-то и будешь молчать? Мы оба со скуки издохнем! Расскажи, как к Салтану попал.
Салават упорно молчал.
- А то я расскажу. Я, брат, много видал, всего нюхал - вишь, от понюшки и нос весь вышел. А я говорю тебе, Махмут… Как тебя звать-то? - внезапно спросил безносый.
- Сам говоришь! - возмущённо воскликнул Салават, поняв ловушку.
Безносый весело засмеялся своей шутке.
- Вот тебе - "сам говоришь". А ты позабыл свою кличку! Так как же тебя зовут, Махмут или Ахмет? - спросил он.
- Как зовут - так зовут. А тебе-то какое дело? - огрызнулся Салават на насмешника.
- Да ты не серчай. Ахметка - и будь Ахметкой. А меня вот Хлопушейзовут - тоже кличка. И у собаки у каждой своя!.. - добродушно заметил шутник. - Так вот, Ахмет, чай, помнишь, тебе асай говорила сказки? Неужто же ты все позабыл? Ведь помнишь?.. Расскажи ты башкирскую, а я тебе расскажу нашу русскую сказку, так время у нас и пойдёт!..
Салават посмотрел на безносого с гордым презрением и отвернулся.
- Я, брат, привязчивый, я не отстану! - сказал Хлопуша.
В глазах Салавата мелькнул лукавый и злой огонёк.
- Помню одну… - неожиданно согласился он и повёл рассказ: - Жил барсук в норе под корнями, тихо жил, сладкие корешки сосал… Приходит свинья к нему, плачет: "Пусти в нору. Я в степи живу, у меня корешков нет, нору рыть не умею". Пустил барсук. Пожила день, другой, в пятницу пошла в гости к свахе. Назад идёт - сваху ведёт… - рассказывал Салават, заранее зло потешаясь тем, что придумал он рассказать русскому. - "Здравствуй, барсук! - сказал Салават, нарочно произнеся "здравствуй" - по-русски. - Уж я так твоё житьё да и тебя самого расхвалила - и сваха к тебе жить пришла".
- Вот беда! - перебил безносый. - Не хочешь, а принимай, коли в гости пришла!
Салават неодобрительно поглядел на беспокойного слушателя и продолжал:
- На другую неделю в пятницу обе в гости пошли на старое логовище да к вечеру привели к барсуку ещё тётку свиньи. "Здравствуй, барсук! И тётка моя тебя полюбила!" Чуть не заплакал барсук, да пришлось и тётку принять. В пятницу снова пошли они все гулять на базар, а к вечеру и приводят…
- Знаю - дядю с племянницей, зятя да тёщу, свекровь да шурина, пятерых сыновей, семерых дочерей!..
- Ты как знаешь? - наивно удивился Салават, который только что сочинил свою сказку.
Безносый засмеялся.
- Я хитрый, все знаю! - сказал он. - Дальше что же?
- Как полезли все к барсуку в нору - от свиной вони выскочил он из родной норы да бежать!..
- А дальше? - спросил безносый.
- Все сказал. Про тебя сказал! - оборвал Салават и вызывающе посмотрел на безносого.
- Кто же тут я? Барсук? - лукаво спросил безносый, словно не понимал намёков.
- Нет, свинья, - дерзко глядя в глаза Хлопуши, возразил Салават и пояснил: - Барсук - башкиры, урусы - свинья…
Безносый усмехнулся в широкую бороду и без обиды сказал:
- А сказка-то ведь не вся! У барсука был двоюродный брат Бюре-батыр, по-нашему - Волк Бирюкович. Рассказал ему барсук про свою беду. Стал Бюре-батыр среди оврага и затрубил: "У-у-у! У-у-у! У-у!" - Безносый сложил ладони трубой и громко завыл волком.
Салават схватил его за руку.
- Шибко воешь, шайтан. Тихо вой! - прошептал он.
- Услыхал весь Бюре-народ, собрался, зубы и глаза засверкали, и повёл их Бюре-батыр воевать со свиным народом…
Безносый умолк.
- А дальше? - спросил Салават.
- Конец впереди. Будем живы - увидим.
- А кто в твоей сказке Бюре-батыр? - продолжал Салават, позабыв, что решил не вымолвить ни единого слова.
- Ищи - и найдёшь, - усмехнулся безносый. - Да тебе как найти! Плохой ты охотник - зверя не знаешь.
- Я?! - воскликнул запальчиво юноша.
- Ты. Лесного зверя за борова принял.
- Я медведя ножом зарезал, один! - вспыхнув, сказал Салават.
- Небось старый мерин был, не медведь! - спокойно возразил безносый.
- Самый большой медведь! - увлечённо доказывал Салават.
- Где же ты встретил его?
- В лесу над берегом Юрузени. Вся кочёвка знает!
Хлопуша захохотал.
- Ах ты, ирод, ирод! - забормотал он по-русски. - Ах ты, дубина, дубина!..
- Чего ты? - удивился Салават.
- Вот я тебе что скажу, - серьёзно ответил Хлопуша. - Хороший ты парень, когда с эких лет хорониться должен, а будешь таким дураком - недолгое время убережёшься. Ведь ты мне сказал, что татарин! Вот дурак! Да казанские татары про Юрузень не слыхивали!.. Пропадёшь ты, парень, так по умётам шатаясь, время нынче неспокойное, на Яике бунт в казаках. Много всякого смутного народу по умётам ходит, а за смутным народом и сотники, и урядники, и ярыги… Иди-ка ты лучше, малый, ко мне в лес жить, житьё у нас привольное!
- Ты в лесу живёшь? - смущённо спросил Салават.
- В лесу, брат, в лесу… Где больше жить такому, как я? Видишь, как меня изукрасили?!
- А чего в лесу ешь?
- Всяко бывает. Когда пусто, когда и густо, когда и нет ничего! Живём мы в лесу - и волю знаем, выйдем из лесу - пропадём. Нет в дубраве у нас ни старшин, ни сотников, ни господских приказчиков…
- За зверем там промышляешь?
- На красного зверя охотничаем: с одного, бывает, шкур десять снимешь!
- Не бывает таких зверей! - отрезал Салават. - Теперь ты попался ведь, значит!
Хлопуша снова захохотал.
- С нашего зверя, парень, иной раз и сотню шкур снимешь, а то за свою дрожишь, за последнюю; только тем и спасаемся, что все охотники о двух головах.
- Опять врёшь!.. Где же у тебя другая голова?
- В кабаке у целовальника заложена, - усмехнулся Хлопуша. - Расскажу теперь я тебе сказку про храбрых охотников, тогда сам поймёшь. Едет, скажем, вашего Твердышова-купца приказчик, везёт купцу денежки, с русских мужиков и с башкирцев, с татар, с черемисы взятые. Выйдут лесные люди, наставят ружья да денежки заберут! И пошли гулять…
- Ты что - разбойник, каряк? - спросил Салават.
- А хотя и разбойник! - не смутился безносый. - Бедному человеку обиды мы не чиним, а с богатого десять шкур спустить - того бог не сочтёт за грех!.. Да-а… Бывает, на нас и солдат высылают. Тогда уж спасай бог головушки! И летим, и летим тогда журавлями в далёкие страны на новы места. Полетим, полетим да пристанем… Вольных мест ещё много на свете осталось… Хватит места и журавлюшкам, и соколам, и орлам… Хочешь, малый, летим со мной в вольный свет?!
- В разбойники? - спросил опять Салават.
- Ну, хотя и в разбойники! Что ты - страшишься?
- А коли поймают? - опасливо спросил Салават.
- А коли сейчас тебя словят, тогда что?! - поддразнил Хлопуша. - Ну, пойдёшь с нами?
Салават не успел ответить, потому что внезапно Салтан распахнул дверь:
- Солдаты бумаги смотрят!
Салтан сказал это по-русски, и Салават не сразу понял, в чём дело, но Хлопуша схватил его за руку.
- Бежим!.. Айда, айда, торопись! - прохрипел он, сильной рукой увлекая Салавата мимо Салтана в конюшню, через двор.
Там, живо вскочив на коней, пустились они наутёк в виду солдат, кричавших им вслед: "Стой! Стой! Стой, что за люди?!"
Совместное бегство от общей невзгоды связало Салавата с безносым товарищем, беглым каторжником, по прозванию Хлопуша.
* * *
Всё то, что рассказал Хлопуша о лесных людях, представлялось теперь живым в глазах Салавата. Он знал, что значит охота на красного зверя, как с убитой дичины снять десять шкур и почему лихому охотнику нужно не менее двух голов на плечах.
Вначале, когда судьба столкнула его с Хлопушей, Салават не думал, что сможет остаться с русскими лиходеями и разбойничать по лесам. Отдышавшись от первого бегства, в котором он потерял свою лошадь, сломавшую ногу, и спасся лишь за седлом Хлопуши, Салават попросился сойти на перекрёстке дорог.
- Ты что? - удивлённо спросил по-татарски Хлопуша.
- Мне не туда.
- А куда же?
- Во-он туда! - указал Салават на полдень, слегка к закату.
- Кто же там у тебя?
- Турецкий султан, - сказал Салават.
Бежать к султану было мечтой, которую мулла внушал своим ученикам. Страна, где царит Коран Магомета, где шариат - верховный судья и сам султан исповедует, как последний нищий, веру пророка, - эта страна казалась мулле земным раем, легендой… О людях, бежавших к султану, рассказывали как о счастливцах, чудом попавших живыми на небо.
Салават в раннем детстве ещё слыхал от муллы рассказ, как один из братьев его деда бежал к султану, стал там богат и знатен. В одном из больших городов он держал на базаре лавку, где торговал шербетом и фруктами; он был в милости у самого султана, а когда началась война с русскими, убил сто гяуров и пал на "прямом пути", завещанном правоверным словами Корана…
Каждый раз султан посылал денег на восстания башкир против русских царей, чтобы вести войну во славу ислама. Они не замечали только того, что это бывало всегда в те годы, когда сам султан воевал против русских и потому ему нужно было восстанием на востоке ослабить войска противника.
- К султану? - спросил Хлопуша. - А что же тебе даст султан?
- Султан и есть Бюре-батыр, старший брат барсука, про которого ты говорил в сказке.
Хлопуша мотнул головой.
- Не там ищешь, - сказал он. - Султан живёт далеко в чужих странах, за морем. Ему что за дело до тёмной норы башкирского барсука! Ищи поближе, не бегай! Бегают зайцы, - сказал Хлопуша, когда Салават выразил несогласие с его словами.
Оскорблённый названием трусливого зверька, Салават, забыв последнюю предосторожность, с жаром выболтал перед безносым историю с луком Ш'гали-Ш'кмана.
- Есть и такие звери на свете, - спокойно сказал Хлопуша. - Силы много, да смелостью бог обидел. Медведь силён, а встреться с ним, крикни погромче - и пустит бежать, не догонишь, бежит да гадит со страху, бежит да гадит…
- А смелый что стал бы делать? - спросил Салават.
- За море не бежал бы. Бегство - народу измена. Где твой народ, тут твоя и судьба.
Салават был озадачен. Русский в его представлении оставался врагом. Выслушать советы врага и поступить наперекор этим советам подсказывал ему неопытный мальчишеский ум, напитанный прямолинейной хитростью поучений пророка, желавшего объять своей книгой все случаи жизни и не сумевшего охватить тысячной доли.
Но какое-то смутное чувство подсказало ему правоту Хлопуши. Зачем же враг, русский, чужой человек, даёт верный совет самому страшному и заклятому из врагов своего народа?! Какая и в чём тут хитрость?! - обдумывал Салават и, не поняв, он прямо спросил об этом.
- Ты, брат, молод, смекалки не хватит, не поймёшь, - ответил каторжник. - Поживёшь, поглядишь на людей - тогда разберёшься.
И Салават почему-то поверил безносому мудрецу. Поверил наперекор всему, чему верить узили его с колыбели.