В самом деле, он гордился тем, что к нему с охотою шли люди разных народностей, все его равно признавали, верили ему, слушались его и хотели служить государю под началом славного удалого полковника Салавата.
- А тебе ещё людей надо? - спросил Юлай.
- Война ненасытна, атай. Чем больше в войне людей, тем ближе победа!
- Я дам тебе ещё тысячу русских, сын. Айда, ты забрей их в солдаты.
- А ты где возьмёшь столько русских? - удивлённо спросил Салават.
- Заводских мужиков. Ты видал, какие медведи здоровые? Вот будут солдаты царю!
В помещение внесли вареное мясо, горячую воду для омовения. Все вспомнили вдруг, что давно не ели, и развеселились при виде дымящихся вкусным, душистым паром широких Табаков, под которые подстилали кошму.
- Ай-бай-бай! Вовсе помер от голода!..
- Ай, брюхо прилипло к спине! - шумно шутили вокруг бишбармака, пока Юлай, подсучив рукава, примеривался ножом к груде горячего мяса.
- Сколько барашков сварили?
- Нынче будет на брата по одному маловато!
- И по два барана съедим!..
- Один съел так, да лопнул!..
Под общий говор и смех в контору вошли опять Сысой и вся группа работных людей, которые были тут раньше.
- Вас кто звал?! - крикнул на них Бухаир.
- А мы зватого не дождались да сами на свадебку - как бы не припоздать! - отозвался едва не повешенный Бухаиром пугачёвский посланец и подмигнул Салавату: - Здорово, полковничек!
- Семка! Здорово, поручик! Здоров, не пропал! - радостно воскликнул Салават. - Иди, садись рядом!
Юлай с Бухаиром значительно и тревожно переглянулись.
- А вы, дураки, робели! - обернулся Семка к своим спутникам.
- Здравствуйте, казаки, садитесь покушать! - пригласил Салават заводчан.
- Спасибо на угощенье, и так сыты-пьяны, - отозвался Сысой. - Твой тятька да тот чернявый нас угощали, - кивнул он на Бухаира.
- Спасибо на добром слове!
- Мы тут постоим, господин полковник, - откликнулись его спутники.
- Да пошто, ребята, стоять! И вода-то стоячая тухнет! Сядем рядком, поговорим ладком. Мы с полковником Салаватом дружки с молодых ногтей! - подбодрил их Семка.
- Видал, Салават? Чем плохие солдаты будут?! Бери, если надо царю людей, - кивнул Юлай на рабочих.
- Хороши солдаты! - согласился и Салават. - Вижу сам - хороши. Да как же их взять? А кто на заводе работать будет?
Юлай засмеялся.
- Какой я заводчик!.. Тоже нашёлся купец Мясников!.. Мне на заводе работать не надо. Айда, ты не бойся, ты всех их бери. Я завод все равно ломать буду…
Старый Сысой присел с Салаватом рядом.
- Ты, полковник сударь, вот об чём рассуди, - сказал рудоплавщик. - Скажем, нас всех в солдаты - мы рады царю послужить за мужицкую долю, пойдём. Скажем, завод разломать - на то хозяйская да царская воля. Укажут - сломаем… А пошто же деревни жечь? Ведь у нас там жены, детишки. Куды им идти?
Салават удивлённо взглянул на старого рудоплавщика.
- А куда вам идти?! Никто ваши деревни не тронет. Где жили, там и живите…
- Это как, Салават? - осторожно, с тревогой спросил Юлай. - Что же, русские жить будут, что ли, всегда на башкирской земле?
- Будут жить, атай, - сказал Салават. - Таков государев указ, чтобы сабли, пики, кольчуги ковать в заводах, пушки лить, ядра готовить…
- Вот тебе на! - весело и удало выкрикнул Семка. - А мы-то тут с тятькой твоим завод собрались разломать, а русских всех в шею гнать и деревни спалить!
Салават понимающе посмотрел на Семку.
- Неверно вы рассудили. Государь указал только царских изменщиков домы палить и семейки гнать с места, - сказал он.
- Какая же мне воля, когда я завод ломать не могу на своей земле, деревни пожечь не могу, ничего не могу?! - в недоумении воскликнул Юлай. - А царь брехал: воля, мол, воля!!
- Ишь, не любо тебе царское слово! - заметил Семка.
- Семка, слышь, иди объяви народу, что будет работать завод и деревни по-старому будут стоять, - сказал Салават. - Ступайте скажите, - обратился он к остальным.
- Спасибо на угощенье, сударь полковник! Спасибо на добром слове! - заговорили рабочие, кланяясь и выходя всей гурьбою.
Когда они вышли, Салават не сдержался.
- Позоришь меня при русских, атай! - вспыхнув, сказал он. - Как ты сказал про царский указ?!
- Твой царь даёт только русским волю, - сказал Юлай.
- Царь для всех хочет правды, атай! - возразил Салават.
- Ай-бай-бай! Ты совсем ведь ребёнок ещё, Салават! - печально, с укором воскликнул Юлай. - Для всех не бывает ведь правды! Сам бог не сумел найти общую правду для волка и для овечки. Когда один счастлив, другому всегда беда. Царь хочет правды для русских!..
- У башкир нет отдельной от русских дороги, атай! Алдар и Кусюм, Сеит, Батырша и Кара-Сакал - все шли отдельной дорогой, и никогда ещё не были мы так сильны, как сегодня, - уверенно сказал Салават. - Русский народ вместе с нами, атай, чуваши, черемисы, киргизцы - все с нами, атай, - вот где сила! Вот общая правда! Три дня назад я послал пятьсот человек в подкрепление государю, а сейчас у меня снова тысяча человек: пятьсот на конях и сотен пять пеших…
- Ну, пеший какой уж воин! Пешком не война! - возразил Юлай.
- Пятьсот лошадей я думаю взять у тебя, атай, - сказал Салават и, заметив быстрый насмешливый взгляд Бухаира, брошенный на Юлая, добавил: - Половину возьмём у тебя, половину - у Бухаира, на том и поладим!
Салават увидал, как вспыльчивый шурин его изменился в лице, побелел, но сдержался.
Юлай был куда простодушней.
- Надо взять лошадей у тех, кто сам не идёт на войну, - вот как, Салават! А мы с Бухаиром ведь сами воюем! - захныкал Юлай.
- Юлай-агай! - остановил его Бухаир. - Салават твой сын, а мой зять. Как он напишет царю, что мы, богатые люди, не даём лошадей? Ему стыдно писать!
- Ты ещё тут, Бухаир! - огрызнулся Юлай. - Я когда сказал, что не дам?! Посылай людей сын, бери лошадей, разоряй!..
Салават засмеялся.
- Совсем разорился, атай! Табунов не стало, овечек не стало - беда!.. Ай-бай-бай! Пропал мой атай! Мясо поели, а на чай не хватило богатства, чаю нынче сыну с дороги не дал!..
- Ох, прости, позабыл, Салават! Совсем позабыл! Меду сейчас велю принести, масла, сливок подать…
Сотник Кигинского юрта Рясул с двумя десятниками вошёл в контору. Их прислала башкирская сотня Рясула. Башкир поразило распоряжение казацкого атамана, чтобы заводские рабочие разобрали себе хозяйских овец заводчика.
- А нам, Салават-агай, как же? - недоуменно спросил его сотник.
- А ты тут при чём? Кому вам?
- Да я ни при чём. Я про всех башкир говорю. Сказать вот, хоть я. Я пастух. Я с барашками рос. Когда был малайкой, меня чуть-чуть волки не съели. Потом меня выгнал бай в горы искать жеребёнка. Я чуть не замёрз, пастухи нашли меня, отогрели. Смотри, трёх пальцев нет на руке - отморозил, а за жеребёнка бай у моей матери тогда отнял мерина… Вот я говорю: русские у своего хозяина взяли овечек, а мы?..
- Нам тоже ведь нужно у своего! - подхватил пришедший с Рясулом десятник.
- А кто твой хозяин? - спросил Салават.
- Наш Сеитбай Кигинского юрта.
- Ай-бай, злой человек! - заметил Юлай. - Неправдой живёт. Целый косяк лошадей у меня отбил. Пусть аллах ему наказанье пошлёт!
- Он как русский купец, как заводчик людей своих мучит! - подхватил и второй десятник, пришедший с Рясулом.
- Повесить его самого, а добро поделить! - воскликнул Рясул.
- Ну что ж, поезжайте всей сотней, делите его добро, а жягетов оттуда с собою на службу ведите, - согласился с ним Салават. - Скажи, чтобы писарь всей сотне на трое суток письмо написал домой съездить.
- Накажет бог тебя, Сеитбай, за моих лошадей! - злорадно сказал Юлай.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Неугомонный Салават рыскал по деревенькам вокруг завода, осматривал самый завод, хотел все видеть, все знать, говорил со всеми. Словно огонь играл в его жилах.
Юлай сидел, удручённый, вдвоём с Бухаиром. Оба они были мрачны. Юлай старался вовлечь Бухаира в беседу, но тот молчал, и Юлай бормотал, обращаясь словно к себе самому:
- Ай, старшина Юлай, старшина Юлай! Сколько лет ждал ты счастья, расплаты за все обиды, и час пришёл! Дорвался ты, Юлай! Поднял народ, налетел на завод, как буря, завод стал твоим, бумагу проклятую сжёг своею рукой, землю, леса назад получил, русские стали в твоей власти… Увидал бог, что ещё бы радости человеку прибавить надо: "Подставляй, говорит, мешок, старшина, ещё радости всыплю!" Сын пришёл: удалой, красивый, сам у царя в почёте. Едва ему двадцать лет, а он целый полковник!.. Радуйся, старшина!.. Где только такой-то большой мешок отыскать, чтобы сразу столько счастья насыпать?.. Верно, гнилой был мешок, а радостей больно уж много - разорвался мешок, да все и просыпалось сразу!.. Давай, Бухаирка, праздник устроим: большой бишбармак наварим, гостей назовём, кумыса напьёмся в последний раз, пока на войну не всех лошадей отобрали, а главное - меду, меду побольше, чтобы горечи нашей с тобою победы не слышно было!..
Юлаю показалось, что Бухаир чуть подёрнул в усмешке усами. Он подождал ответа, но писарь снова сдержался и промолчал.
- Он хочет царю служить, - продолжал Юлай. - Первое дело, конечно, царь, а ведь как сказать - нешто отец-то теперь не отец уж? Когда он маленьким был, все хвалили меня: бай-бай, Юлай, какого сынишку слепил, - умный, красивый, первый жягет в седле, Коран, как мулла, читает, силён и отца уважает тоже… Вот ты мне скажи, Бухаир: может, я его научал плохому? Кто же его научил? Может, война его научила?! Пришёл, всех в свои руки забрал…
- Руки сильные, значит, у парня и кровь молодая! - не выдержал Бухаир. - Ты нынче стар стал, Юлай-агай. На старость пеняй… Юность всегда считает, что старые выжили из ума, а себя почитает непогрешимой и мудрой.
- Это, ты говоришь, премудрость велит раздавать оружие русским, беречь их деревни, оставить на нашей земле заводы, у нас лошадей забирать?
- Опять ты своих лошадей не можешь забыть! Старость ищет богатства, а молодость - славы… Царь требует от него табунов и войска. Тебе ли серчать, старшина?! Ты сам ведь попался на эту приманку - полковником стал! Что же, тебе лучше царица, что ли?! - спросил Бухаир.
- У царицы ведь глотка, кажись, маленько поуже… Может, царь для рабов хорош, Бухаир? Он рабам даёт волю. А нам он что даст? Ещё больше богатства, что ли?!
- Неладно, Юлай-агай, ты ведь царский полковник, а что говоришь! - возразил Бухаир.
- Полковник?! - вскипел Юлай. - А что мне теперь, из-за этого разориться?! Лошадей дашь - потребуют денег, а там и ещё что-нибудь… У войны ненасытная глотка…
- Ты просто жадный старик! - оборвал его жалобы Бухаир. - Сегодня жалеешь коней, а завтра будешь жалеть баранов.
- Постой, постой, писарь… А я не слыхал - что, говорят про баранов? - насторожился Юлай.
- И я пока не слыхал. Я просто подумал, что трудно ведь будет тебе кормить заводских мужиков, - сказал Бухаир.
- Я их кормить буду, значит, по-твоему, что ли?! - возмутился Юлай.
- А кто же? Прежде кормил купец - хозяин завода. Теперь ты хозяин завода, тебе и кормить. А купеческие стада разделили меж русскими мужиками. Теперь ты своими барашками должен кормить заводских людей.
Юлай вскочил.
- Какой я хозяин?! На что мне завод?! Не надо завода! Велю разломать завод. Мало ли что мой мальчишка сказал!.. Я землю отвоевал для народа!.. - кричал возмущённый Юлай.
* * *
Бухаир много лет уже был писарем при Юлае и знал его слабости. Жадностью он растравил его сердце, как огненным ядом, и знал, что обрёл в отце тайного союзника против сына.
В соединённом отряде Юлая и Бухаира у писаря было довольно своих людей, которые привыкли ему подчиняться. У них были друзья между баями соседних юртов. На них Бухаир хотел полагаться и впредь и держал с ними связи. Одним из таких друзей Бухаира был старый недруг Юлая Сеитбай из Кигинского юрта.
Когда Салават разрешил сотне кигинских башкир поехать делить гурты Сеитбая, Бухаир к нему тотчас же выслал гонца предупредить об опасности.
У Бухаира было неспокойно на душе, пока Салават находился вблизи. Писарь ждал, когда наконец уйдёт этот неугомонный юноша. Есть же по соседству другие заводы - разве они не нужны царю? Почему не идёт он туда со всем своим войском?
Но Салават, прежде чем выслать в соседний завод войско, направил туда Семку и двоих заводских рабочих с пугачёвскими манифестами. Он ожидал известий от них, когда ночью примчался посланец от сотника Рясула.
Рясул сообщал, что в горах он напал на след одинокого всадника и выслал за ним погоню. Тот стал уходить, сорвался со скалы и разбился. На лыжах они спустились с горы, обыскали его и нашли письмо Бухаира к кигинскому баю.
В письме Бухаир признавался сам, что он растоптал манифест Пугачёва, и обещал, что изменнику Салавату не сносить головы. В том же письме Бухаир писал своим пастухам наказ отогнать его табуны за горные перевалы, где они будут отрезаны весенней распутицей.
Бухаир был схвачен сейчас же.
Салават хотел посадить его в заводскую тюрьму, из которой накануне было выпущено десятка три измождённых хозяйских пленников, но Юлай взмолился:
- Он брат твоей Амины, Салават! Ты так себя позоришь. Бывает, если в своём роду наказать кого надо, то делают тихо, - зачем на весь свет кричать? Я - старшина, он - мой писарь, и на меня, на весь юрт упадёт позор… А тебе ведь он шурин… Сам понимай, Салават, Сеитбай мой недруг, он целый табун моих коней отогнал, окаянный. Рысабай мне тоже был недруг, и Бухаирка мне другом не был - сам знаешь, он против меня. А я тебе всё-таки говорю: не сажай ты его в тюрьму на позор. Давай его тут в конторе в подвал посадим. Отсюда он, связанный, всё равно не уйдёт.
Салават согласился.
Оставив Юлая оберегать завоёванный им завод, Салават утром выступил на соседний, где уже орудовал Семка.
С Салаватом было пять сотен людей. Они окружили завод, расположенный не так, как крепости, не на горе, а в глубокой котловине между горами. С гор было удобно напасть.
Салават разместил отряд по склону холма. Пятьдесят добровольцев поехали, с ним самим во главе, к посёлку.
Салават ехал, держа в руке манифест Пугачёва. Ему навстречу выехал заводский поп с крестом в руке. За попом двигалось человек шестьдесят мастеровых, а рядом, с попом - плотинный мастер.
Увидав, что намерения их вовсе не мирные, Салават поднял над головой манифест.
- Мы не воевать пришли… Царское письмо привезли. Царь Пётра Федорыч приказ давал заводскую контору кончать, приказчиков гнать с завода.
Поворачивай, поворачивай! - крикнул плотинный мастер, выхватив саблю.
- С нами бог, братия, с нами бог! - закричал поп, подымая крест и пуская лошадь рысью навстречу Салавату и башкирам. - Господь против аллаяров!.. Не потерпим злобы их!..
Мастеровые с криками, подняв ружья, болты, топоры, молоты, ринулись за предводителем. Салават не успел отдать команды, как был окружён.
"Вот тебе и заводской народ!" - подумал Салават, вспомнив завет Хлопуши.
- Ге-э-эй! - пронзительно крикнул он.
Это было условным знаком. С соседних гор отовсюду ринулись башкиры.
Заводчане увидали, что им не справиться с нападающими, и повернули назад. Передовой отряд Салавата успел оправиться, бросился вслед отступающим, но те заперлись в заводском дворе. Салават с отрядом подъехал к воротам.
- Отворяй! - крикнул он. - Государь указал!
- А ты кто же государю - сват, что ли, будешь? - ответил голос из-за забора.
- Я - полковник Салават Юлай-углы, Шайтан-Кудейского юрта.
- Ну, так и иди к шайтану, коли ты из шайтанского рода! - крикнули из-за забора, и залп заключил эти слова.
Салават отъехал от ворот, приблизился к башкирам.
- Веди, Салават, возьмём силой! - кричали воины.
Но Салават не повёл их в бой, он вызвал десяток добровольцев и послал их в лес, держа заводские ворота и двор в осаде.
Салават, дожидаясь возвращения десятка, посланного в лес, сел на крыльцо избы, а коня пустил по двору. Вдруг из избы до него донёсся детский плач. Салават вошёл в дом. В люльке, подвешенной к потолку, плакал проснувшийся ребёнок. Салавата кольнула мысль о неродившемся Рамазане. Он стоял задумавшись. Амина с ребёнком на руках, как живая, встала перед его глазами и показалась снова близкой и милой. С улицы грохнул выстрел. Ребёнок, удивлённо глядевший на Салавата, снова заплакал. Салават поглядел на его сморщенное гримасой личико и засмеялся.
- Рамазан! Рамазанкай! - позвал он и щёлкнул пальцами. - Кишкерма, - сказал Салават. - Иди сюда, и он поднял ребёнка на руки.
Ребёнок снова заплакал. Тогда в избе заскрипели доски подпола, поднялось творило, и показалась девичья голова.
- Ой, мама, - крикнула девушка, - аллаяр схватил Петьку!
Творило шумно захлопнулось. Ребёнок закричал ещё пуще. Салават, неловко держа его на руках, вынул из кармана монету и совал ему в руку, но мальчишка не успокаивался. С улицы донёсся крик и топот лошадей. Салават положил ребёнка и вышел, но уже на крыльце он услыхал отчаянный плач.
"Побоится ведь вылезти девка", - подумал он, возвратился, взял на руки изо всех сил ревущего Петьку, поднял творило и обеими руками опустил ребёнка в подпол.
- Держи малайку, бесстыжая девка, ребёнка забыла! Пуля ведь попадёт.
Невидимые в темноте подпола руки приняли мальчика…
Приехавший отряд привёз гигантскую сосну, самую большую из всех, что была в округе. Сучья с неё была счищены и толстый конец затесан.
- Теперь сюда. Все сюда! - крикнул Салават, и со всех крыш соскочили башкиры.
Страшное копьё ухватили двадцать четыре всадника, по двенадцати с каждой стороны. Всадники сидели стремя к стремени, лошади касались друг друга боками. Сзади них выстроились остальные.
- Айда! - крикнул Салават, и, как сорвавшаяся лавина, ринулись всадники вперёд.
Таран ударил в ворота. Залп грянул в ответ, несколько всадников свалилось с лошадей, но железные створки ворот уже разошлись. Крепкий дубовый запор разломился. Бочки, которыми завалили вход осаждённые, раскатились по Двору. Упавшая сосна разбила ноги трём лошадям башкир, вёзших их; они шарахнулись в стороны, упали и бились по земле, громко, не по-лошадиному, крича от боли.
В распахнувшиеся ворота, соскочив с лошадей, с гамом ворвались башкиры. Не больше десятка выстрелов встретило их во дворе конторы, и все потонуло в схватке.
В какие-нибудь четверть часа всё кончилось. Поп висел на воротах. Другой зачинщик сопротивления, плотинный мастер, лежал, исколотый пиками. Около двух десятков пленных были захвачены живыми.
Расправившись с заводом, Салават двинулся к заводскому селу. Толпа рабочих увидала его. Вооружённые отнятыми у заводчан ружьями, башкиры выехали вперёд.
- Кто согласен службу царскую править, айда к нам! - крикнул Салават.
- Все согласны! - ответили из толпы.
- Когда согласны - отворяй ворота! - скомандовал Салават, и весь отряд въехал в распахнувшиеся ворота.