Амаранта звонко рассмеялась, и я ужасно смутился: не сболтнул ли чего лишнего. Схватив стопку тарелок, я выбежал на кухню и, немного отдышавшись, стал размышлять, какое место занимаю я в чувствах Амаранты. Что только не приходило мне в голову! Наконец я решил: "Завтра же обо всем расскажу Инес. Посмотрим, что она об этом думает".
VIII
Когда я возвратился в гостиную, картина была та же, но вскоре все изменилось - явился еще один гость. Сперва мы услышали веселые голоса в подъезде и звуки гитары, а вслед за тем на пороге показался молодой человек, которого я не раз видал в театре. С ним были друзья, однако они простились еще на улице, и в дом вошел он один, но с таким шумом, будто целый полк становился к нам на постой. Хорошо помню, что на нем был народный испанский костюм - вышитая куртка, мохнатая шляпа, похожая на треуголку, только гораздо меньше, и алый плащ, подбитый узорчатым бархатом. Но не подумайте, что это был какой-нибудь франт из Лаваньеса или гуляка из Маравильяса, нет, одежда, которую я описал, украшала особу одного из знатнейших дворян в столице. Просто он, как многие в ту эпоху, любил развлекаться в обществе людей низкого звания и был завсегдатаем салонов Полонии Кабатчицы, Хулианы Зеленщицы и других красоток, о которых говорил весь Мадрид. Для ночных своих похождений он всегда надевал такой наряд и, надо признать, был в нем чудо как хорош.
Этот петиметр служил в королевской гвардии, его ученость ограничивалась познаниями в геральдике - тут он был знатоком, - в бое быков и фехтовании. Излюбленным его занятием было волочиться за женщинами, знатными или из народа; в гостиных или на танцульках. Казалось, о нем написаны знаменитые стихи:
Ариесто, видишь франта в шерстяном плаще,
широком, точно балахон?..
- А, дон Хуан! - воскликнула Амаранта.
- Добро пожаловать, сеньор де Маньяра!
Будто по волшебству, все общество оживилось, как только вошел этот юноша, воплощение веселья и молодого задора. Я заметил, что лицо Амаранты внезапно просветлело, в глазах вспыхнул лукавый огонек.
- Сеньор де Маньяра, - непринужденно сказала она, - вы пришли вовремя. Лесбия так скучала без вас!
Лесбия бросили на подругу уничтожающий взгляд, а черты лица Исидоро исказились от ярости.
- Сюда, дон Хуан, садитесь рядом со мной! - радушно позвала моя хозяйка, указывая Маньяре на стул слева от себя.
- Я не думал встретить вас здесь, обожаемая герцогиня, - сказал петиметр, обращаясь к Лесбии. - И все же, как видите, я пришел, повинуясь зову сердца, - теперь мне ясно, что оно не всегда ошибается.
Лесбия несколько смутилась, однако она была не из тех женщин, что боятся острых положений: тут же между нею и Маньярой завязалась веселая перепалка - остроты, колкости, шутки так и сыпались с обеих сторон. Майкес становился все более мрачен.
- Этот вечер для меня счастливый, - сказал дон Хуан, доставая шелковый кошелек. - Я был у Ловкачки и выиграл там около двух тысяч реалов.
И он высыпал на стол золотые монеты.
- Много было там народу? - спросила Амаранта.
- О да, но Маркизочка не смогла прийти, у нее разболелись зубы. Ну и повеселились же мы!
- А я полагала, - с нескрываемым ехидством заметила Амаранта, что для вас нет веселья там, где нет Лесбии.
Герцогиня снова метнула на подругу гневный взор.
- Потому я и пришел сюда.
- Не хотите ли еще раз попытать счастья? - сказала моя хозяйка. - Габриэль, карты! Подай нам карты!
Я повиновался. Черви, бубны, трефы, пики замелькали в руках петиметра, тасовавшего с молниеносной быстротой, которая дается лишь опытом.
- Вам и быть банкиром.
- Согласен. Приступим.
Легли первые карты, партнеры выложили деньги, глаза с тревогой устремились на роковые знаки, и игра началась.
В первые минуты слышались только отрывистые, но выразительные восклицания: "Три дуро на даму!", "Ставлю снова на семерку треф…", "Король взял…". "Я выиграл…", "Опять проигрыш…", "Десятку мне…", "Проклятый валет!"
- Что-то вам нынче не везет, Майкес! - усмехнулся Маньяра, подвигая к себе деньги актера, проигрывавшего одну за другой все свои ставки.
- Зато мне удача! - сказала моя хозяйка, прибавляя еще несколько монет к порядочной кучке, лежавшей перед ней.
- О, Пепа, вам всегда во всем удача! - воскликнул банкомет. - Но вспомните поговорку: "Кому везет в игре, тому не везет в любви".
- Зато вы, Маньяра, можете сказать, что равно удачливы и в той и в другой игре, - заметила Амаранта. - Ведь так, Лесбия?
И, обращаясь к Исидоро, который проиграл уже большую сумму, прибавила:
- А к вам, бедный мой Майкес, эта поговорка никак не относится - вам во всем равно не везет. Правда, Лесбия?
Кровь прилила к лицу Лесбии. Казалось, она готова ответить резкостью коварной подруге, но нет, она овладела собой - буря не разразилась. Маркиз все проигрывал, но прекратил игру лишь тогда, когда расстался с последний песетой. Майкес же, опустошив свой кошелек, занял денег у банкомета, и игра продолжалась, пока не пробило половину второго, - тут гости начали собираться домой.
- Я вам должен тридцать семь дуро, - сказал Майкес.
- Да, кстати, - вспомнил петиметр, - какую пьесу выбрали для спектакля у сеньоры маркизы?
- Остановились на "Отелло".
- О, это чудесно! - осклабился Маньяра. - Друг мой Исидоро, я мечтаю увидеть вас в роли ревнивца.
- А не хотели бы вы взять роль Лоредано? - спросил актер.
- Нет, нет, он слишком несимпатичен. К тому же я для театра не гожусь.
- Я вас подучу.
- Благодарю. А с Лесбией вы уже прошли ее роль?
- Она знает ее назубок.
- Скорей бы настал этот вечер! - сказала Амаранта. - Но ответьте мне, Исидоро: если бы вы оказались в положении Отелло, если бы вас обманула любимая женщина, вы тоже впали бы в такую необузданную ярость? И были бы способны убить свою Эдельмиру?
Эта стрела должна была уколоть Лесбию.
- Чепуха! - вскричал Маньяра. - Такое бывает только в театре.
- Я бы убил не Эдельмиру, а Лоредано, - с твердостью промолвил Майкес, устремив огненный взор на петиметра.
Наступила минутная пауза. Наблюдая за Лесбией, я видел на ее лице явные признаки сильнейшего негодования.
- Пепа, ты меня даже ничем не угостила нынче, - сказал Маньяра. Я, правда, поужинал, но ведь уже два часа ночи, деточка.
Я подал ему вино и, выйди из гостиной, услышал из-за двери следующий разговор.
- Дамы и господа, я пью за нашего возлюбленного принца Астурийского, - сказал Маньяра, поднося к губам наполненный бокал. - Пью за то, чтобы святое дело, которое он возглавляет, завершилось в ближайшие дни блестящим успехом, пью за падение фаворита и свержение королевской четы.
- Великолепно! - захлопала в ладоши Лесбия.
- Полагаю, я здесь среди друзей, - продолжал юноша. - Полагаю, что искренний приверженец нового короля может здесь без боязни выразить свою радость и свои надежды.
- Какой ужас! Вы с ума сошли! Замолчите, молодой человек! - возмутился дипломат. Как вы смеете разглашать…
- Осторожней, - с живостью подхватила Лесбия, - осторожней, сеньор Маньяра, тут находится наперсница ее величества королевы.
- Кто?
- Амаранта.
- Ты тоже ее наперсница, и, говорят, тебе известны самые важные тайны.
- Но не такие, как тебе, милочка, - сказала Лесбия, дерзко глядя на подругу. - Все знают, что теперь ты - хранительница всех заветных тайн нашей дорогой государыни. Для тебя это большая честь.
- Разумеется, - возразила Амаранта, едва сдерживая гнев. И я верна своей благодетельнице. Неблагодарность - худший из пороков; я не собираюсь следовать примеру тех, кто за милости платит оскорблениями. О, говорить о чужих недостатках очень выгодно - тогда собственные не так бросаются в глаза.
Лесбия не сразу нашлась, что ответить. Ссора принимала серьезный оборот, и мы, без сомнения, услышали бы немало колкостей, если бы не вмешался маркиз.
- Ради бога, сударыни! - сказал он с истинно дипломатическим тактом. Что это значит? Ведь вы - близкие подруги. Неужели такой пустяк может омрачить лазурное небо вашей дружбы? Подайте друг другу руки, и выпьем последний бокал за здоровье Лесбии и Амаранты, соединенных узами нежной и нерушимой любви.
- Я согласна. Вот моя рука, - молвила Амаранта, спокойно протягивая руку.
- Мы еще поговорим, - пробормотала Лесбия, с досадой пожимая руку подруги. - А пока - не будем ссориться.
- Да, да, мы еще поговорим.
Тут я вошел в гостиную и, взглянув на обеих дам, понял по их лицам, что они вовсе не расположены к искреннему примирению. Этой неприятной стычкой, которая, к счастью, была вовремя прекращена, закончился вечер. Все поднялись. Пока дипломат и Маньяра прощались с моей хозяйкой, Амаранта приблизилась ко мне и украдкой шепнула мне на ухо слова, которые громом отдались в моем мозгу.
- Мне надо с тобой потолковать.
Я обомлел. Но чудеса на этом не кончились. Я пошел проводить гостей, неся впереди фонарь, как было принято в то время, ибо даже там, где было ночное освещение, оно не могло рассеять царившую в городе кромешную тьму. На улице Каньясареса мы подошли к роскошному зданию - там, на антресолях, жила Инес, но к ней надо было подниматься по черной лестнице. В патио этого здания, принадлежавшего маркизу, или, вернее, его сестре, стояли портшезы, в которых должны были доставить домой обеих дам. Прежде чем сесть в свой портшез, Амаранта отозвала меня и велела прийти завтра в этот самый дом и спросить Долорес, - я сразу догадался, что это ее служанка или доверенная. Такое приказание наполнило меня радостью, я увидел в нем залог будущих своих успехов.
Чуть не бегом я вернулся домой и застал свою хозяйку в большом волнении - она быстро ходила по нашей маленьком гостиной и разговаривала сама с собой, точно безумная.
- Ты не видел, - спросила она, Исидоро и Маньяра не поссорились на улице?
- Кажется, нет сударыня, - ответил я. - Да и с чего бы этим двум кабальеро ссориться?!
- Ах, Габриэль, если б ты знал, как я рада, как я счастлива! - воскликнула Ла Гонсалес. Взор ее блуждал, в голосе слышалась лихорадочная дрожь, мне даже стало страшно.
- Отчего, сударыня? - спросил я. - Но уже время ложиться, вам, по-моему, нужно отдохнуть.
- Ах, дурачок, я в эту ночь не усну. Пойми, я не смогу уснуть! О, как мне было приятно его отчаяние!
- Я вас не понимаю.
- Куда тебе это понять, малыш, ступай спать. Нет, нет, погоди. Скажи мне, ведь правда можно подумать, что сам бог его карает? Этот простофиля не видит, что держит в своих объятиях змею.
- Вы о ком? Об Исидоро?
- О нем, конечно. Ты же знаешь, он влюблен в Лесбию. Просто помешался, никогда с ним ничего подобного не бывало. Он, такой гордый, унижается, ползает в ногах у этой женщины! Он привык повелевать, а теперь им повелевают, - вот уж будут потешаться и сплетничать о его безумной страсти и в театре, и в городе!
- Но, кажется, сеньор Майкес пользуется взаимностью?
- Так было. Благосклонность Лесбии недолговечна. И поделом ему. Ведь Лесбия - само непостоянство.
- Никогда бы не поверил. Она так приветлива, так хороша собой.
- Да, да, ангельское личико, небесная улыбка, невинный вид, а на самом деле она коварная, опасная кокетка.
- Возможно, сеньор Маньяра?..
- Это совершенно ясно. Теперь у нее в милости Маньяра, а с Исидоро она любезничает, только чтобы позабавиться, поиграть его сердцем. Увы, сердце Исидоро теперь - что клубок, ниток в лапах шалуньи-кошки. Но разве он этого не заслужил? О, я вне себя от радости.
- Потому, видно, сеньора Амаранта все время подпускала ей шпильки… - подхватил я, надеясь, что хозяйка поможет мне разобраться в событиях и разговорах этого вечера.
- Ну да, Лесбия и Амаранта, хоть и приходят сюда вместе, друг друга терпеть не могут, прямо-таки ненавидят лютой ненавистью. Прежде они очень дружили, но с, некоторых пор… Должно быть, что-то случилось во дворце, и в этом причина их вражды, началась она не так давно, но, кажется, будет войной не на жизнь, а на смерть.
- По всему видно, что они не ладят.
- Как мне говорили, во дворце бушуют страсти идет ожесточенная борьба. Амаранта предана королевской чете, а Лесбия, насколько я знаю, одна из самых деятельных интриганок в партии принца Астурийского. Их взаимная неприязнь так сильна, что они уже не в силах ее скрыть.
- А что, у Амаранты такой же скверный характер, как у ее подруги? - спросил я, желая побольше разузнать о той, в которой видел свою покровительницу.
- Напротив, - возразила Пепита. - Амаранта - настоящая знатная дама, ее ум не уступает красоте, и поведение безупречно. Она щедро помогает беднякам, сердце у нее нежное, к чужому горю чувствительное, если кто просит поддержки, она не способна отказать. Влияние при дворе у нее огромное, чуть ли не больше, чем у самих короля и королевы; кто попадет к ней в милость, тот проси хоть луну с неба.
- Так я и думал, - сказал я, очень обрадованный столь лестным отзывом.
- Я надеюсь, что Амаранта, - сказала моя хозяйка все с той же болезненной горячностью, - поможет мне отомстить.
- Кому отомстить? - с испугом спросил я.
- Кажется, спектакль у маркизы будет отложен, - продолжала она, не обращая внимания на мой вопрос. - Такая досада, никто не хочет играть негодяя Песаро, из-за этого нельзя будет поставить пьесу в назначенный день. Может, ты сыграл бы эту роль? А, Габриель?
- Я, сударыня? Нет, я не справлюсь.
Она глубоко задумалась, нахмурив брови и опустив взор, потом снова заговорила все о том же.
- Да, я удовлетворена, - молвила она, и скорбное веселье прозвучало в ее голосе, выдавая глубокую душевную муку. - Лесбия ему неверна, Лесбия его обманывает, Лесбия его дурачит, Лесбия его терзает… О, боже всемогущий! Теперь я вижу, что есть справедливость на земле.
Немного успокоившись, она отослала меня. Только я вышел, как услыхал, что она, оставшись наедине со служанкой, разрыдалась громко и безудержно. "Вот и хорошо, - подумал я, - выплачется, на душе станет легче, и мысли придут в порядок". На просьбу служанки, убеждавшей ее прилечь, она отвечала одно:
- Зачем мне ложиться, если я знаю, что в эту ночь не усну?
Я удалился в свою тесную и темную каморку, куда даже днем не проникали лучи света. С тяжелым сердцем лег я в постель, мне было жаль Пепиту, страдавшую от несчастной любви. Но к этим мыслям стали примешиваться мечты об ожидавшем меня блестящем будущем, думать о нем было приятно, и я вскоре заснул, видя перед собой образ Амаранты, который, как луч луны, озарял мою клетушку и, припоминая легенду о Диане и Эндимионе - они были изображены на одной из гравюр, висевших у нас в гостиной.
IX
Едва я открыл глаза, рой мыслей и образов, волновавших меня на накануне, снова нахлынул на меня. Я был уверен, что Амаранта мною увлечена, это предположение сводило меня с ума, в чем читатель легко убедится, когда я ознакомлю его с нелепыми, фантастическими мечтами, которым я предавался в то утро.
"Не дождусь часа, - говорил я себе, - когда смогу явиться к этой даме. Не сомневаюсь, я ей понравился. Чему тут удивляться? Мне не раз говорили, что я недурен собой. Как сказала донья Хуана, "и епископы из людей делаются". Кто знает, может, не пройдет и пяти-шести лет, как я, чего доброго, стану герцогом, графом или адмиралом, - повезло же другим, которые забрались высоко лишь потому, что попали в милость к важным особам. Будем откровенны, Габриэль. Разве тебе не приходится каждый божий день слышать о некоем господине, который прежде был бедняком, голодранцем, а теперь достиг вершин славы и богатства. И все почему? Потому что полюбился сиятельной даме. Но если это случилось с одним человеком, почему и с другим не может случиться то же самое? Правда, этот господин, как я слышал, красавчик, но и я как будто не урод, - многие мне говорили, что я им нравлюсь и что у меня взгляд какой-то особенный, любой женщине вскружит голову… Смелей, сеньор Габриэлито! Хозяйка сказала, что Амаранта - самая влиятельная дама при дворе, возможно, она даже королевской крови. О, божественная Амаранта! Как мне стать достойным тебя? Но если я и впрямь достигну высоких постов, клянусь господом и спасением своей души, - я буду самым добросовестным правителем в мире. И никто не обвинит меня, как того, другого, во всяких плутнях. Уж за это я ручалась… Дела у меня будут всегда в ажуре, а на себя я буду тратить только самое необходимое. Прежде всего я устрою так, чтобы не было бедняков, чтобы Испания не вступала снова в союз с Францией и чтобы на всех рынках нашего королевства были вывешены цены на съестное - тогда подданные смогут покупать все по дешевке. Сумеем и мы приказывать не хуже других. Со мной шутки плохи! Если мои приказы не будут исполнять, тогда, тогда… Да чего тут церемониться! Кто ослушается, тому голову долой, вот и вся недолга… Все будут по струнке ходить, узнают, что мое слово свято. С французами путаться не станем. Пусть Наполеон сам управляется со своими врагами, а мы будем делать то, что нам выгодно. И пусть он поостережется сердить меня, я человек вспыльчивый… О, если бы все так было, то-то обрадовалась бы моя бедняжка Инес, небось перестала бы мне твердить про черепаху и орла. Что говорить, Инес немного ограничена, а все же она очень хорошая, я всегда буду ее любить… Но ведь я должен любить Амаранту… А как я могу разлюбить Инес?.. Но я обязан больше всех на свете любить Амаранту… А Инес такая милая, такая добрая, такая… Но Амаранта меня пленила, околдовала, свела с ума… Но Инес… Но Амаранта…"
Так я рассуждал, паря в заоблачных высях на крыльях фантазии. Читатель, верно, уже заметил, что, вообразив себя предметом любви знатной женщины, я прежде всего размечтался о своем собственном возвышении и загорелся жаждой почестей и славы. Впоследствии я понял - в этом суть нашего испанского характера. Всегда мы были такими и пребудем вовеки.
Я поднялся, взял кошелку и отправился за покупками. Обходя рыночные лотки, покупая картошку и капусту, я думал о том, сколь неприлично и унизительно заниматься этими пошлыми делами юноше, которому суждено вскоре стать генералиссимусом морских и сухопутных войск, верховным адмиралом, министром, а может - чем черт не шутит - даже королем какого-нибудь крошечного королевства, которое перепадет ему при разделах Европы.
Но оставим на время мою персону и все ее треволнения. Сейчас я вам расскажу, что тогда говорил народ по поводу политических событий. Немало толков я слышал на рынке, да и на улицах прохожие, встречаясь, осведомлялись о новостях и выкладывали друг другу слухи, либо тут же сочиненные, либо в простоте души добросовестно повторенные. Я сам перекинулся словом-другим с несколькими знакомыми; попытаюсь изложить беспристрастно их взгляды - люди это были очень разные и по положению и по образованности, а потому их замечания могут послужить верным зеркалом общественного мнения в те дни.
Бакалейщик - наш постоянный поставщик и большой любитель посплетничать - был чрезвычайно весел и встречал всех своих клиентов шуточками.
- Какие новости в городе? - спросил я.
- О, большие новости! Французы вступили в Испанию. Как я рад! - Понизив голос, он с сияющим лицом прибавил. - Они возьмут Португалию! Я, как узнал, чуть не спятил от радости.
- Я, сударь, что-то не понимаю…