- Конечно, сюда! Только слушай… Все это как следует надо будет сделать. Уговорись с отцом, а потом привези сюда или пусть он ее сам привезет. Она поживет у меня два дня. Я буду шаманить… Или нет, погоди… Не так… я неправильно сказал. Пусть проживет здесь четыре дня.
Чумбока молчал, поблескивая глазами.
- Мы с ней останемся, и я тут буду шаманить. Переведу ее в другой род. Она уж будет не Самар, а твой дядюшка Дохсо не будет ей отцом. Пока ты ездишь на Горюн, мы тут подыщем ей отца из другого рода и примем ее в тот род… Так можно… Тогда женишься… Только дорого будет стоить… Мне будешь должен… А новому отцу дашь торо…
Чумбока ужаснулся.
"Э-э! Что шаман затеял! Еще с дядей можно сговориться в долг, а тут совсем обдерут. Да еще на четыре дня отдай ему Одаку. А он станет жить с ней как с женой. Бежать!" - подумал он и готов ринуться вон.
- А пока что иди налови мне рыбы, - строго сказал шаман, - я люблю свежую осетрину. Сегодня во-он на той протоке должны быть осетры… Привези мне двух…
"Я, кажется, перестарался, - подумал Чумбо. - Хитрил, хитрил, а хитрость до добра не довела… А как теперь увернуться, не знаю и придумать ничего не могу".
Чумбо пришлось ловить осетров для Бичинги. Потом шаман заставил его подмести дом, вытрясти старые одеяла.
- Еще крышу надо будет починить, - сказал он. - А потом привезешь девку…
Шаман говорил об этом с нескрываемым удовольствием.
"Я совсем напрасно с тобой связался, - думал Чумбока. - И зря сказал, что на Горюне есть красивая девушка. Нет, я уйду от тебя".
Вечером шаман долго тянул ханшин из маленькой чашечки.
- Так привезешь мне девку? - пьянея, спросил он.
- Вот я еще подумаю… - ответил Чумбо. - Мне что-то страшно закон рода нарушать. Я вот съезжу на Горюн… Может быть, лучше не грешить?
Бичи забеспокоился и стал упрашивать Чумбоку жениться.
- Не бойся, можешь грешить! Закон рода не бойся переступить, за это ничего не будет… - начал уговаривать пьяный шаман парня. - Ты вот выпей. Я не жалею вина для тебя! Почему не хочешь выпить?
"Какой хитрец и обманщик! Надо поскорей бежать", - решил Чумбока.
- Ты говоришь, она красивая? Очень красивая? Знаешь, парень, а ты на Горюн не езди. Там бывают русские, могут тебя обидеть… Да и грех… Начнутся несчастья! Лучше ты сиди дома и жди. Не езди на Гэнгиэн! А то грех! Ведь черти могут родиться, если брат любит сестру.
Страх все сильней разбирал Чумбоку.
Вдруг в доме раздался какой-то таинственный звон.
"Черт дернул меня за язык разболтать все Бичинге. Он хочет расстроить мою свадьбу…"
- Ладно, ладно! Я на Горюн не поеду, - поспешно сказал парень и опрометью кинулся вон.
Бичинга что-то закричал ему вдогонку, но Чумбока под прикрытием темноты пустился бегом.
Парень промчался через густые кустарники. Открылась светлая река, вся в голубой ночной ряби. Земля была темна, а небо и река белели ярко, хотя луны не было видно.
Чумбо сел в оморочку и поехал на Горюн.
"У него на кане веревочка, а в ящике спрятаны колокольчики и камни… - утешал себя парень. - Когда он хочет напугать людей, дергает за эти веревочки - получается звон и гром, как будто собирается гроза и летят черти…"
На устье реки Чумбо вылез на отмель, поставил полог-накомарник из бязи и заночевал. На другой день он пустился в путь вверх по Горюну.
День за днем проходил в утомительной работе. Легкая берестяная лодка с трудом поднималась против течения.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ИСПЫТАНИЕ ШАМАНА
Снова он натянул тетиву,
Колдуну выбил глаз второй.
Нанайская сказка
Приволье на Горюне! Вокруг ни души!
Чумбока поднялся на заре, когда хребты казались глыбами льда, а прозрачная вода в лесистых, цветущих берегах была сплошь зеленой. По прохладе Чумбо быстро поднимался вверх по реке в оморочке. Из-за пены грохочущих перекатов над самой водой вылетели маленькие черные утки. Навстречу им над низкой чащей всплыло солнце и обдало белым пламенем холодную реку. Ослепленная утка ударилась с разлета в борт оморочки. Утки, налетая на Чумбоку, испуганно метались ввысь и в стороны, шлепали крыльями над полями его шляпы.
Солнце слепило их. Чумбока на миг растерялся. Вдруг он вскочил. Лицо его выражало испуг. Он боялся, как бы не пропустить такой случай.
Стоя в своем берестяном суденышке, Чумбо стал с силой наносить удары веслами. Он сшиб двух уток и поймал их, трепещущих, на воде.
Закрепившись за корягу, так что течение водило корму берестянки, он съел свою добычу, бросая перья, крылья и кишки в несущуюся гладкую воду.
Чумбо оглянулся и невольно зажмурился. Холодная река за кормой пылала жарким пламенем и слепила глаза.
Солнце поднялось высоко и сквозь рубаху из рыбьей кожи жгло плечи Чумбоки, налегавшего на шестики, когда из-за поймы поднялся высокий увал, заросший старым лесом - тополями, ясенями, осинами, елью, бузиной, черемухой и шиповником в подлеске и по обрыву. Ближе виднелись широкие пески и луга, отсеченные от лесистой горы протокой. Такие места всегда нравились Чумбоке.
"На самой косе, на мысу, ветерок - мошка не кусает, хорошо можно будет отдохнуть, - подумал он. - Пока жара, надо будет поспать".
Он вытащил лодку на галечник, перевернул и забрался под нее. В прохладе, под мокрой берестой, он спал крепко. Очнувшись, Чумбока увидел в просвете между бортом лодки и песком, что за протокой бегает какая-то собака.
"Чья же это собака? Похоже, что знакомая? Э-э, да это, кажется, Соты, кобель дядюшки Дохсо", - подумал Чумбока.
Он вылез и стал звать собаку:
- Эй, Соты! Соты!..
Но собака, поджав хвост, испуганно побежала прочь.
"Нет, кажется, это не Соты… Неужели поблизости есть какой-то чужой человек?"
Чумбо решил пообедать и подождать, не появится ли кто-нибудь. Он развел костер. Над отмелью завился слабый дымок. Весело затрещали сухие сучья.
Чумбо поджарил на вертеле куски линка, пойманного еще ночью, и поел.
"Чья же это собака? - думал он. - А похоже на дядюшкину, такай же черная".
Если дядюшка Дохсо в Бахторе, то не худо бы набить для него рыб острогой. Жирных тайменей… Тут Горюн разбивается на рукавчики - самое тайменье место.
Чумбо решил, что можно будет сегодня тут задержаться, ночью поездить с огнем и острогой.
Захватив топор, он отправился за протоку, нашел на увале смолистое дерево, нарубил лучей и привез их к своей стоянке.
"Какая это птица, как дерево, скрипит? - думал Чумбока, затягивая зубами тальниковую вязку на смолье. - На Мангму нет такой птицы… Так не скрипит… А вот дятел… Дикий голубь воркует. А вот цапля, цапля летит… Тяжелая цапля с широкими крыльями так низко летит, как будто на крыльях по воде прыгает.
Хорошо на Горюне! Я бы хотел всю жизнь так ездить на оморочке, есть уток, чтобы они сами на меня налетали…"
Над отмелью, где возился Чумбока, на низкий обрыв выбежала стена густой, высокой травы. Над кручей видно, как частые молодые стебли спутала и заплела у корней вялая, прошлогодняя ветошь. Видны корни травы, мочки, волокна с налипшей глиной. К вершинам трав сушь слабеет, свежая трава одолевает ее, сливается в сплошную зелень, и только кое-где торчат над буйным лугом одинокие старые дудки и сухие белые колосья.
Чуть набежит ветерок, глубокие, душные травы заколеблются, откинутся от обрыва, зашумят и удаляющейся волной побегут вдоль реки. Ветер волнами заходит по лугу, как по озеру.
"А из лесу доносится запах смородины… Уж скоро будут ягоды… Смородина, жимолость, земляника, клубника, голубица, а там и малина… У-уй! Чего только нет на Горюне! Малинники такие, что не каждый медведь продерется… А медведей много! И хорошие медведи! Как они осенью едят бруснику! Как траву. Так мирно пасутся на голых сопках! Гуляют смирно и кушают…"
А птица все скрипела. Чумбо, стоя на коленях на песке, вязал красное липкое смолье и складывал в оморочку.
Он вспомнил, как утром стоял в своей берестяной лодке спиной к солнцу, а слепые утки летели к нему, как он стал наносить удары веслом, сшиб их. Поймал двух на воде.
"Горюн - хорошая река! Тут живет самая прекрасная девушка! Тут много дичи, рыбы, зверья, леса самые лучшие, а какие болота! Как весело будет лучить рыбу и думать про Одаку - мы хорошо с ней рыбку били!"
Он вспомнил, как неслось под лодкой колеблющееся дно, шипели и трещали пылающие смолистые лучины, тучные таймени стояли вздрагивающими черными корягами.
"А Одака правит хорошо, как раз туда едет, где рыбка. Тайменью дорогу знает… Всегда вспоминаю тебя, Одака, когда с острогой темной ночью выезжаю".
Вспоминаю тебя, сестричка,
Ханина-ранина,
садясь на гальку, поджав ноги, тонко, с подвизгиванием, запел Чумбока.
Когда рыбку бью в реке,
Ханина-ранина.
Поставив перед собой сноп лучей, похожий на куклу или на бурхана, любуясь им и обращаясь к нему, как будто это Одака, парень сидя подпрыгивал от радости в лад песне.
Помню я, как сердце мое,
Ханина-ранина,
Трепетало, как рыбка на остроге,
Ханина-ранина.
Хотел бы тебе лодку рыбы самой вкусной набить,
Ханина-ранина…
Чумбока достал из-за пазухи длинную берестяную коробку с красными узорами. Он набил трубку, высек огонек и, попыхивая, закурил.
Солнце начало спускаться к лесу, но еще жарко палило. Река поблекла и казалась уже не такой грозной и холодной, как утром. Луга и леса тут теснили ее, дробили на слабые протоки.
Затягиваясь дымом, Чумбока вдруг увидел перед собой лодочку. Он протер глаза… Едет старик, взмахивает шестиками. "Нет, я не одурел еще… Это Бичи! Э-э! Старый злодей!"
В одинокой маленькой лодочке ехал слепой шаман.
"Куда он поехал? Зачем ему ехать на Горюн? Вот какой старик. Значит, это его собака бегала. Он ее не кормит, она вперед бежит, за рыбой охотится…"
Чумбока замер, наблюдая, как старик брел на шестиках вверх по реке. Потом, пригнувшись и стараясь не шуметь, он спустил свою оморочку на воду и пошел на ней следом за Бичингой, вдоль берега, держась поодаль от шамана.
"Конечно, он едет на Горюн к дядюшке Дохсо. Э-э! Так вот что он задумал! Ему не терпится. Наверно, хочет там напугать всех, как в гиляцкой деревне, и завладеть Одакой".
Бичинга подъехал к обрыву там, где увал, тянувшийся вдоль протоки, подходил к главному руслу Горюна и где скалы нависли над самой водой. Шаман миновал быстрину и вылез на берег. Он пошел под обрывом и стал что-то искать в траве. Чумбока, ухватившись за склоненный к воде ствол лиственницы и укрывшись за ее ветвями вместе с оморочкой, наблюдал за ним.
Шаман не был слеп, но все же плохо видел. Он бродил по косогору, отыскивал какие-то травы и потом с трудом рассматривал их то на ладони, то подымая к солнцу.
Он так сейчас занимал Чумбоку, что тот, желая узнать истину, позабыл про свои собственные опасения и с любопытством следил за шаманом. Он уже не думал сейчас, что шаман едет в верховья Горюна завладеть Одакой.
Чумбоке только хотелось узнать, обманщик Бичинга или он на самом деле обладает сверхъестественной силой.
"Не выкажет ли как-нибудь, что он на самом деле великий шаман? Вдруг к нему явятся сейчас какие-нибудь духи - железная птица или ястреб…"
Чумбока долго ждал - нет, никто не подлетает.
"Конечно, он обманщик! Тут и раздумывать нечего! Ведь обманул он нас с душой отца, сказал, будто отец подтверждает, что был должен. А голова, которую он отрезал у себя в прошлом году, была не голова, а луб с нарисованными глазами. Я сам видел, как луб горел вместе с шапкой в печке, а голова у Бичи была на месте".
Бичинга сел в лодку и снова пустился в путь. Он брел в своей оморочке тихо, но уверенно.
Чумбока подумал, что сейчас представляется самый удобный случай узнать точно, настоящий ли Бичинга шаман, стерегут ли его духи или нет.
"Если ему духи помогают, то ничего плохого не будет, - живо решил Чумбо, закладывая стрелу в лук, - если же он все врет, то тогда так ему и надо".
И, не раздумывая долго, Чумбока изо всей силы натянул лук. Стрела вылетела со свистом. И Чумбока хорошо видел, как она, словно в подушку, вонзилась Бичинге в крестец. Шаман сжался, как хорек, попавший в петлю, развел руками и выпустил шестики. Течение понесло их, а следом помчало оморочку с шаманом. Бичинга истошно закричал, но сидел не шевелясь, словно ждал, что боль сама отпустит его. Он, видимо, не мог понять, что случилось. Река быстро пронесла его за утесы. Оттуда еще долго доносились слабевшие крики.
Чумбока был несколько смущен. Он все же ожидал, что не так получится.
"Ведь я не хотел убивать его, я только хотел узнать, настоящий ли он шаман…"
В глубине души Чумбока надеялся, что удастся увидеть чудо, что стрелы будут поворачивать, не долетая до Бичинги, или станут отскакивать, но ничего такого сверхъестественного не произошло.
Чумбока вспомнил лукавые улыбки Бичи, его расспросы про Одаку, вымогательства, требования мехов и подумал:
"Значит, так ему и надо! Я не нарочно его убил! Это ему такая судьба! Да он и не сдохнет, он живучий… Неприятно, конечно, убить человека…"
Но тут Чумбока увидел, что сверху едет какая-то другая лодка…
* * *
С верховьев Горюна возвращался гиляк-торговец Илга в сопровождении двух тунгусов. Это был старый знакомый Ла. Едущие очень обрадовались, что им на этой пустынной реке удалось встретить знакомого человека.
- Ну, давай сыграем в карты, - предложил Илга.
У Чумбы не было ни гроша за душой, ни драной шкурки за пазухой, но он рискнул…
Игра была азартная. Сначала Чумбока проиграл лодку и хотел было бросить игру, потому что похоже было, что Илга хотел обыграть его и забрать себе в рабы…
- Играй, играй! - прикрикнул на Чумбоку один из тунгусов.
И, как бы чудом, Чумбока сразу выиграл… Вскоре Илге пришлось отдать кое-что из своих товаров, которые не удалось сбыть на Горюне. Товаров у него было немного. Так же, как и все купцы, он главным образом спаивал людей, меняя на меха водку.
Гиляк проигрывал, но бросать игры не желал. Чумбо воодушевился. Он подумал, что если так пойдет дальше, то, пожалуй, дело дойдет до гиляцкой лодки.
К вечеру мошка зеленой тучей поднялась над поймой и туманом стояла над рекой. Игроки зажгли костер. Чумбо, потный от волнения, хлестал картами с такой яростью и так уверенно, что упрямый и молчаливый гиляк стал злиться. К ночи купец несколько отыгрался.
Между прочим, Чумбо признался, что встретил сегодня шамана Бичингу и ранил его, а теперь дело к ночи, и он побаивается…
- Не бойся, - отвечал гиляк, - я поеду вниз и, если где-нибудь этот Бичинга лежит, добью его. Шаманов не надо жалеть. А если ты убил шамана, будет тебе счастье. Тогда можешь спать спокойно.
И гиляк и тунгусы так хохотали, слушая рассказ Чумбоки про испытание шамана, что, казалось, позабыли о проигрыше. Всем им понравился смелый поступок гольда.
- Такому парню, как ты, не жалко проиграть, - говорил Илга, - но все же завтра давай еще поиграем. А сегодня хорошо, что ты нас встретил, - будешь ночевать не один, а то боялся бы шамана.
Тунгусы и гиляк так поставили свои накомарники, что Чумбока оказался посредине. Чувствуя себя в безопасности, он лежал, раздумывая об Одаке. Ради нее стоило сражаться с шаманом, стоило терпеть страхи и опасности…
Через несколько дней Чумбока подъезжал к Кондону. На далеком берегу солнце ярко осветило выступившие из леса красные тучные стволы кедров. У подножия их белели берестяные шалаши горюнских Самаров.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
КОРЕНЬ РОДА
- Я тебе на всю жизнь обязан. Ты сына Игтонгку спас… я это никогда не позабуду, - говорил Чумбоке Дядюшка Дохсо. - Можешь у меня попросить все, что захочешь, - ничего не пожалею.
- Отдай за меня Одаку!
- А-на-на! - подпрыгнул Дохсо и взглянул с удивлением на дочь, как бы только сейчас что-то сообразив.
По дороге в Кондон Чумбока все обдумал.
- Мы с тобой совсем не одного рода, - сказал он.
- Как так?
- Конечно! Она мне не сестра… Это глупости.
- А-на-на! - с досадой воскликнул старик, и видно было, что таким сватовством Чумбо сильно огорчил его. Дядюшка Дохсо повесил голову.
Проворно поднявшись, Чумбока принес из лодки хо с ханшином.
- Э-э, парень, да ты, оказывается, богатый, - заметил старик. - Я давно не пил араки. Наверно, уж целый год. Можно будет тебя послушать…
А у Чумбоки в лодке был целый ящик ханшина и мешочки с овсом, пшеном и кукурузой. Он действительно разбогател.
Дядюшка выпил.
- Парень, того, чего ты просишь, сделать нельзя, - сказал он. - Шибко большой грех.
Чумбока снова стал доказывать Дохсо, что он не брат Одаке.
- Ну, давай считаться дедушками… Я тебе докажу, что мы не брат с сестрой… Уже был случай, когда один Бельды… Ичинга Бельды женился на девушке своего рода.
- А ну, давай считаться! - согласился дядюшка Дохсо, подумав, что, может быть, действительно произошла ошибка и у молодых найдутся доказательства, что они не родственники: Тогда, пожалуй, можно поженить Одаку и Чумбоку. Будет такой умный зять. - Ну, давай считаться.
- Моего отца Ла род пришел с Нюмана. Там его корень. А твой дедушка был Нана, тунгус, по-нашему понимал плохо…
- Э-э нет! Это все равно! Оба Самары! Тьфу ты! Чуть не ввел меня в грех!
- Ну как же! Давай снова!
- Давай…
- Мой отец - Ла, а ее - Дохсо, у тебя отец - Чудинга, а мой - дедушка Иренгену. Его отец - Пояна, а твой дедушка - Тяп-Тяка, а отец Тяп-Тяка самый Нана и есть. Народ разный, значит.
- Нет, все равно Самар! - упрямствовал Дохсо.
Чумбока плюнул с досады и снова пошел за водкой. Он принес еще одну бутылку, а старухе отдал пшено и овес.
Вскоре собрались все Самары, стали пить водку. Сварилась каша.
- Вот парень сватается, - говорил Дохсо, - хочет увезти Одаку.
- Конечно, надо отдать ему девку! - соглашались голодные старики, усаживаясь вокруг котла и принимаясь за кашу.
- Ну, давай еще считаться, - сказал Дохсо.
Он все более склонялся к тому, чтобы отдать дочь за Чумбоку, но желал слышать ясные доказательства.
- Мой отец - Ла, а ее - Дохсо…
- Кто Дохсо? - испуганно встрепенулся дядя.
- Кто? Ты! - с сердцем прикрикнул Чумбо.
- А-а! - пьяно согласился старик.
- Твой отец - Чудинга, а наш дедушка - Иренгену…
Чумбока опять перечислил всех родственников, но старик снова заупрямился.
- Кто Иренгену? - выкатил Дохсо безумные глаза.
Чумбо обозлился и ударил дядюшку по затылку.
- Ты зачем дерешься?
- Убью тебя! - не в силах сдержать гнев, крикнул Чумбо. - Отдай Одаку или худо будет!
- Давай подарки, - отозвался Дохсо.
Чумбока сходил к лодке и принес старику и старухе по халату.
- Хороший подарок! Красивый! - обступили старуху гольдки.