«Мои дети будут жить среди цветов!» – подумала Анна Мария.
А пока судно ходит, коммерсанты проживут на берегу. Тогда японцы окажутся не в силах запретить их деятельность. Секрет экспедиции, как полагал мистер Доти, не в том, чтобы снабдить Японию европейскими товарами. Продажа чандлери для китобоев лишь явный предлог, чтобы поставить свою факторию на этом берегу. Главная же моя цель – фарфор и лакированные изделия! Также – шелка и зонтики. Если набить шхуну такими товарами, то в Калифорнии выручишь настоящие деньги! Тогда-то и состоится открытие Японии! Конец – делу венец. И можно будет начинать все сначала. Но Перри мы все возмущены. Мы подадим на Перри жалобу в конгресс и потребуем расследования. Как смел Перри обмануть Америку!
Анна Мария сидела как тихий ангел. Временами она чувствовала себя на грани бешенства, желая деятельности, внимания к себе, и не только ради успеха. Как она возвысила бы весь этот самодовольный разговор! Что-то мстительное являлось в ее душе оттого, что приходится молчать, так непривычно чувствуешь себя в роли жены мелкого бизнесмена – статисткой, уборщицей...
С берега доносилась приятная музыка, словно там, на побережье, скучали и томились, выражая ласковым пением суровых труб свои чувства. Что-то грустное висело над красивой вечерней бухтой, куда-то зовя и напоминая о чем-то покинутом и заброшенном и на что-то жалуясь, побуждая тесно сидевших за столом почувствовать себя дружней и еще почтительней подымать свои бокалы за благородного викинга, которому все они теперь обязывались служить.
Пили чилийское вино.
– Один американец из Гонконга пытался в этом году открыть в Симода банковскую контору, – сказал Шиллинг.
– Кто? – встрепенулся Рид.
– Кто такой? – спросил Доти.
Многие отставили бокалы и отшатнулись от стола, подняв головы с деловым выражением лиц. Общее единение, казалось, было нарушено.
– Сайлес Берроуз. Владелец банкирской конторы. Он жил на «Поухаттане» и начал в Симода дела.
– Ах, Берроуз! – воскликнул Рид. – Но в газете написано, что он был в Японии на своей шхуне, прибыл прямо от Золотых Ворот с грузом товаров.
– Ничего подобного! Он был с Адамсом и Мак-Клуни на военном пароходе, и ни о какой собственной шхуне не было и помина. Я сам жил на «Поухаттане» в соседней каюте с Берроузом и прекрасно знаю его...
– Вы? – спросил Дотери.
– Да.
– Берроуз привез на шхуне подарки японскому императору. Так опубликовано...
Все это приходилось слышать впервые. Даже Посьет не знал ничего подобного.
Рано утром в Гекусенди явился Вард, сел, положил шляпу на пол, немного волнуясь, вскочил, растопырил руки, как бы желая схватить адмирала за плечи, и воскликнул, что ни завтра, ни послезавтра он никак не может идти в Хэда за частью команды.
Контракт вчера составлен. Вард пока не поминал о контракте. Не отвечая шкиперу, Путятин желал бы знать, в чем дело.
Вард совсем потерял самообладание. Пальцы его теребили огромный красный носовой платок, который он достал из клетчатых штанов.
– У жены в воскресенье день рождения. Я не могу с ней расстаться. Она не отпускает меня. Мы никуда не уйдем до понедельника.
Сказав все это, Вард почувствовал облегчение и вытер платком лысину.
Пришли Дотери, Доти и Рид и тоже положили свои шляпы на пол.
– Всю жизнь мы проводили этот день вместе, – сказал Вард.
– В таком случае, – ответил Путятин, – отпразднуем семейный праздник госпожи Вард все вместе? Согласны ли вы, капитан? Мы задержимся. Время еще есть. Мы остаемся. Все равно льды у наших берегов еще не разошлись.
«За чем дело стало! – подумал Путятин. – Теперь это в нашу пользу».
Он пригласил Посьета и офицеров и объяснил все.
– Так и отпразднуем этот день вместе, господа! – решительно объявил адмирал и так взглянул в лица своих молодых офицеров, словно отдавал им приказание броситься на абордаж.
– Мы охотно задержимся, ваше превосходительство! – отчеканил Шиллинг.
Вард краснел. Видно было по его лицу, как семейные чувства борются в нем с идеалами бизнеса, ради которого интимный праздник превращается в бал коммерческого собрания. Это, впрочем, не его выдумка. Дамы потребовали, вспомнили они, а Вард всю жизнь путал, когда у жены день рождения и когда именины...
– У нас и повар отличный. Японцы доставят мне все свежее. Ваши дети будут рады.
Приехали Анна Мария и Сиомара посмотреть помещение, в котором придется жить. Они вставали рано и к подъему флага успевали переделать много дел.
Адмирал пригласил всех к утреннему чаю. При открытых окнах, на солнце, дружно сидели вокруг начищенного самовара, когда под окнами среди кустов цветущей гортензии блеснула медь.
– Что это? – воскликнула младшая гостья. – Еще самовары?
– Выгрузка идет полным ходом! – входя, доложил Сибирцев.
«Хотя бы перемолвить словцо с этим красавчиком!» – подумала Сиомара. Она смотрела, не скрывая любопытства.
– Как хорошо служить в военном флоте! – с легким вздохом сказала Пегги.
– Кстати, мы хорошенько рассмотрели ваши товары, господин Дотери, – заметил Посьет. «Хлам, гнилье, голая спекуляция!» – докладывали унтер-офицеры, проверявшие тюки. – И я рад буду представить вас, господин Рид, местным властям как первое гражданское должностное лицо.
– Нет... что вы... – вспыхнул Рид.
– Это можно отложить, – решительно сказал Доти.
– Все товары перенесем в помещение при храме, которое нами очищено и проветрено. Пожалуйста, просим осмотреть.
– Премного благодарен, капитан Посьет...
А на следующий день Накамура Тамея, грузно ссутулясь и тяжко ступая по ступеням, подымался в храм Гекусенди.
– Путятин-чин! Посол-сан! – отирая бумагой взмокшее лицо, говорил он.
Еще недавно Накамура был секретарем японской правительственной делегации на переговорах с Путятиным. Теперь он губернатор Симода, одного из трех портов, которые предстоит открыть для торговли с Европой и Америкой.
Вчера, когда шла выгрузка, всем казалось, что Путятин берет на берег купленные у американцев продукты и товары, как это было во время стоянки «Поухаттана».
– Я поставил вас в известность... что мы зафрахтовали «Кароляйн».
Накамура получил письмо Путятина вчера.
– Мы с вами старые друзья, Накамура-сама! И я вас никогда не подведу. Очень глубоко уважал вас всегда. И теперь особенно, я в большом восторге, что вы назначены губернатором Симода, и согласен во всем помочь вам. Но иного выхода у меня нет. Судите сами. Идет война...
Казалось, Накамура ничего не слушал и верить ничему не желал.
– Я прошу вас, адмирал и генерал, помощник царя, возвратить американцев с женами на их шхуну.
– Чтобы вывезти наших людей, надо шхуну очистить, привести в порядок, отремонтировать. Когда я пошлю на ней часть людей в Россию, то семьи капитана, консула и купцов останутся здесь. Американцы не боятся войны, идут с нами, но им нельзя брать с собой женщин. Я все написал вам. Неужели вы хотите, чтобы мои шестьсот человек жили в Японии без конца? Так по-вашему? Да они тут озвереют от безделья и наделают и мне и вам хлопот, несмотря на все мои строгости. Они тут женятся и разбегутся! Шхуну в Хэда мы достроим и уже теперь закладываем для вас еще одну. Когда я уходил, то второй стапель был готов. На нем устанавливали киль. Князь Мито прислал еще рабочих. Сам князь Мито теперь наш друг! Эгава-сан уже закладывает третью шхуну! Я не могу менять решения. У вас у самих есть закон, что самурай мнения не меняет. Я подписал с американцами контракт и дал им часть денег. Да пойдемте со мной, – сказал Путятин, открывая двери во внутренние комнаты. Их анфилада с лакированными косяками дверей блестела, отражая солнце. – Я познакомлю вас с американцами и с их консулом. Это прекрасные люди!
Накамура все знал и все слышал. Вся Симода говорила: на землю Японии ступила необыкновенной красоты американская красавица, стриженая, под вуалью, но когда открывает лицо, то все бывают поражены. Кажется, душа отлетает, когда на нее смотришь. Она теперь поселилась в храме Гекусенди, ходит по двору. И еще три американки. И дети! И собаки большие, как телята, и длинноногие, как рыси!
– Я вам голову даю на отсечение, Накамура-сан, что вас не только никто не накажет, а еще и похвалят потом. Я посылаю письмо Кавадзи-сама. Прошу вас отправить.
– Оо! О-о! – рычал Накамура, как раненый бык. Он уязвлен в самых лучших чувствах. Япония так любила Путятина!
– Вам рано или поздно придется открывать страну, принимать консулов и купцов.
– Но только... Только без женщин! Женщин ни в коем случае.
– Почему же?
– Правительство не разрешает.
– Идемте! Я вас познакомлю!
– Нет, я не могу.
– Ведь и Русь крестили насильно. И мы благодарны за это.
– Почему же?
– Правительство не разрешает.
– Идемте! Я вас познакомлю!
– Нет, я не могу.
– Ведь и Русь крестили насильно. И мы благодарны за это.
– Крестили? – спросил Накамура. Он подумал, что Путятин совершил ошибку, сказал, как не полагается дипломату.
В окне виден двор, заваленный клетчатыми шерстяными лютками в ремнях, горбатые сундуки, красиво обтянутые обручами из меди и обитые кожей. Тут же простые ящики, мешки, сумки. Еще матросы несут из шлюпки тюки, катят бухты канатов на катушках.
«Это совсем не похоже на Японию! Это не Япония! Больно видеть японскому глазу! Чемоданы и сумки западных дам! Это хуже, чем артиллерия Перри!»
Вдруг зашелестели шелка, послышался необычный аромат, и в комнату вошла высокая молодая женщина в темной длинной юбке, которая раскачивалась, как колокол, в чем-то белом и красном, в туфлях узеньких и острых, как красные ножи. Очень молодая, сильная и быстрая.
«Это и есть американская красавица!» – с затаенным восторгом подумал Накамура.
– Матерь божья! – сказала Анна Мария. Она взглянула на японца и, словно догадавшись о цели его прихода, избоченилась и, слегка выставив ногу, вскинула голову.
Накамура почувствовал, что действительно при виде ее лица душа отлетает.
Накамура смело пожал протянутую руку в браслетах, с перстнями на пальцах.
– Он светский человек, мой адмирал! – сказала американка.
– Мистер Накамура – знатный вельможа... Здесь губернатор и министр по приему иностранцев.
...Вард с женой прогуливались по траве. Госпожа Вард держала мужа под руку, чуть отступя от него, как бы с некоторой опаской, и оба они ступали с важностью.
Алексей глянул на их спины и подумал: «Как и наши мещане!»
Сибирцев пришел на последней шлюпке с матросами. На сегодня шабаш! На работе снял мокрые, выцветшие добела и, казалось, прогоревшие сапоги и вышел на берег босой и в парусине. Матросы сегодня выбились из сил.
– Жарко в этой Симоде, – сказал Сибирцев, внося свои вещи.
Пошли мыться в баню.
– Вы понравились дамам, – сказал Посьет за вечерним чаем. – Хотят познакомиться ближе.
«Мне этого только не хватало!» – подумал Сибирцев. Все офицеры занимались контрактом и дипломатическими любезностями, в том числе и с дамами, а он – выгрузкой. А по своему темпераменту и по убеждению, что он не должен по возможности отличаться от матроса, снял сегодня мундир и в парусиновой рубахе работал со всеми, пока ноги не сгорели.
– Дамы пришли в восторг от вашего демократического костюма...
– Бога побойтесь, Константин Николаевич, – отозвался Сибирцев.
Накамура вернулся в Управление Западных Приемов, которое временно, пока строился целый блок новых зданий для будущей торговли с иностранцами, размещалось в старом храме у горы.
Тайная полиция, как узнал Накамура, уже отписала в свое ведомство и, ссылаясь на письма граждан и на слухи, сообщала, что существует опасение – порт Симода может быть захвачен американскими женщинами при неясной позиции посла Путятина.
Пока губернатор думал, как быть, доложили, что в бухту вошла еще одна парусная шхуна. Сразу явились два американца также с собственным переводчиком – японцем в цилиндре и смокинге. Пришли в Управление Западных Приемов прямо к губернатору. Переводчик заявил, что корабль «Пилигрим» из Золотых Ворот бросил якорь в бухте Симода. Согласно условиям контракта, торжественно скрепленного подписями императора Японии и президента Соединенных Штатов, прибыли в открытый японский порт. С грузом виски для американских моряков, которые придут сюда на кораблях. Просим отвести место на берегу для постройки склада и питейного зала. Так явился еще один американский японец, важный, как и его коллеги, приходившие с англичанами и американцами, и так же ясно говоривший по-английски. Ведь уже приходил японец Джон с эскадрой Стирлинга и еще один Джон с послом Адамсом, Джимми с Гаваев на «Кароляйн», и вот теперь Тимми от Золотых Ворот с «Пилигримом». Все же довольно много разнесло их ветрами по свету! Только ли ветрами!
– Сколько женщин на корабле? – спросил через своего переводчика Накамура.
– Женщины на корабле приносят несчастье! Мы не из тех авантюристов, которым негде оставить своих жен и они берут их с собой на погибель... Для шогуна и микадо мы привезли по два ящика виски и по бочке вина. А для губернаторов – по ящику виски и по дюжине шампанского.
– Откуда судно? – осведомился переводчик Мариама Эйноске.
– От Золотых Ворот!
«Где эти золотые американские ворота?» – с ужасом подумал Накамура.
– Но за ними идет военная американская эскадра... чтобы пить! – предупредил японец в цилиндре.
– Нет распоряжения. Просим уйти с грузом виски из порта немедленно, как можно скорее. По трактату, заключенному с Америкой, ввоз опиума и виски не разрешается.
– Но как же быть? Где построить грогхауз для американских моряков?
Накамура больше не стал разговаривать. Он удалился. Переводчик сказал, что моряки должны немедленно уходить.
Вошли многочисленные полицейские. Некоторые из них высоки ростом. Американцев отвели на берег, посадили в шлюпку и оттолкнули от берега. Лодки с полицейскими окружили шхуну «Пилигрим».
Глава 11
БАЛ В ХРАМЕ ГЕКУСЕНДИ
Вард желал, чтобы переход в Сибирь был удобным и, по возможности, приятным не только для офицеров Путятина, но и для матросов. Он сказал, что надо сделать рундуки, на пять человек по одному, итого тридцать на партию в сто пятьдесят.
Джон с плотником взялись за дополнительную плату, пока судно стоит, хотя времени мало, а каждый рундук требует довольно много труда и каждому надо найти место. Но и плата хорошая. Вард раскошелился, получив аванс по контракту; все же справедливый хозяин! С берега прислали отличные доски, сухие и легкие. Что же это за дерево, однако?
Букет хризантем Джон поднес на берегу супруге капитана еще утром и поздравил ее, поэтому вечер у него свободен для работы, на бал он не рвется, говорит в шутку, что жена – Сэйди, как он ее зовет, на людях его стесняется. Сиомара сказала по-другому, что стесняется пойти без него. Джон полагает, что она его просто ревнует и не хочет оставить одного. Пусть сама повеселится! А дело есть дело! Деньги делают деньги. Джон подрядился и будет стараться. В семье, где он вырос, пиры, танцы и излишний комфорт считались грехом. Любимой жене он разрешает ходить на веселые сборища в обществе дам, тем более во главе с госпожой Вард. Из всех, кто прибыл в Японию на шхуне «Кароляйн», только Вард с женой и рулевой Джон настоящие американцы старинного английского происхождения. Оба старательные работники, и на них все стоит. Остальные открыватели торговли в Японии – кто откуда, хотя некоторые не в первом поколении янки, отцы и деды пришли в Новый Свет.
До женитьбы на Сэйди рулевой Джон терпеть не мог испанцев. Теперь делает исключение для многих. Пожалуй, мнение его переменилось. Славный народ, отличные ребята. Оказывается, Магеллан был испанцем. Джон прочел о нем книгу и сказал: «А я думал, что американец!»
За храмом Гекусенди, на заднем дворе у кухни, матросы Прокопий Смирнов и Кузьма Залавин пилили дрова. Повар рубил мясо на колоде. Слышался запах горячих пирогов. За кухней адмирал разговаривал с Иваном Черным, который прибыл из Хэда распоряжаться и дирижировать хором. Матросы в белых рубашках обступили его. Пришло еще десять человек, в том числе Петр Сизов.
– Сначала надо поздравительную, – сказал Путятин.
Офицер-хормейстер остался при лагерной церкви, усердные службы великого поста идут в Хэда своим чередом, и красота их, как полагал Путятин, должна сохраниться во всем величии. А иностранцам можно показать Ивана Терентьевича, у которого хор поет развязней, с уханьем, свистом и ложкари выделывают чудеса. Офицеру таким хором дирижировать и неприлично. Можайский, в мундире с эполетами, возьмет на себя поначалу духовой оркестр, а потом его заступит унтер-офицер, чтобы больше было видных кавалеров для танцев.
– Как же ее величать?
– Имя ее Маргарэт. Отчества, как знаешь, у них нет.
– Имя надобно будет повторить дважды. И по два раза, – обращается Черный к матросам. – Да смотрите, братцы, не ошибайтесь. Надо петь «поздравляем», а не «проздравляем».
– Так точно! – вразнобой ответили матросы.
– Американцам это все равно, – заметил запевала Серега Граматеев.
– И что же потом? – спросил адмирал.
– Веселую сразу нельзя, – ответил Иван Терентьевич, – надо постепенно подвести. После величания сначала споем проголошные. Надо голоса показать.
– Да, пожалуй, проголошную будет хорошо. «Сторона ль моя сторонушка». Да не одну: «Вниз по матушке по Волге», хорошо бы еще «Застонала дубрава».