С кровавых полей Финляндии Кульнев писал своему брату: "Я надеюсь, что ты не покинешь бедную мать нашу, и уверяю тебя, с моей стороны, что, где бы я ни был, она будет получать определенную мною ей треть. Ежели же меня убьют, то коней и рухляди моей останется ей на три года, ибо все стоит более тысячи рублей. Вот все мое имение, которое нажил я в продолжение двадцатилетней моей службы. Прощай. Благослови на одоление врагов. Заклинаю тебя не покидать любезную мать..."
У Кульнева все было на редкость просто. Приглашая гостей к обеду, он не раз приговаривал: "Горшок щей и горшок каши готовы, а серебряные ложки берите с собой". Питейным делом он не увлекался. Поутру довольствовался стаканом чая, вечерами добавлял в чай ром, изредка чарка водки перед обедом. Для лакомства – рюмка наливки. Жажду утолял водой или квасом. Вот, пожалуй, и все питейное, что употреблял боевой генерал.
Причуды Кульнева исходили прежде всего из самобытности его характера и широты души. Казалось, генерал никогда не унывал. Все это возвышало Кульнева над людьми богатыми, обуреваемыми сластолюбием и жадностью. Как бы тяжело ему не приходилось, он всегда помогал неимущим.
Давыдов с Кульневым частенько жили "то в одной горнице, то в одном балагане, то под крышею неба, ели из одного котла, пили из одной кружки..."
Где друзья минувших лет,
Где гусары коренные,
Председатели бесед,
Собутыльники седые?.. -
горько сокрушался Денис Давыдов.
На затылке кивера,
Доломаны до колена,
Сабли, ташки – у бедра,
И диваном – кипа сена...
Дружба с Кульневым, благородным и сильным духом великаном, продолжалась у Дениса Васильевича до "самой блистательной и завидной смерти" Якова Петровича в пылу горячих баталий двенадцатого года.
Словно предчувствуя близость смерти, он писал своему брату: "Ежели я паду от меча неприятельского, то паду славно. Я почитаю счастьем пожертвовать последнюю каплю крови моей, защищая Отечество".
Спустя несколько дней после отправления этого письма в бою у села Якубово Кульнев со своими солдатами наголову разбил корпус французов под командованием маршала Удино. То была одна из первых блистательных побед над врагом нашей армии.
У деревни Боярщина гусары Кульнева чуть было не угодили в западню, где их внезапно атаковала пехота. Мужественно отбиваясь от превосходящего числом врага, Кульнев вынужден был отступить в ожидании подкрепления.
Под Клястицами при переправе через Дриссу пушечное ядро оторвало ему обе ноги выше колен. Прославленный генерал принял смерть, как подобает герою и солдату неустрашимой и могучей русской армии. Теряя сознание, он собрал остаток сил и, презрев боль, обратился с проникновенными словами к своим боевым соратникам: "Друзья! Спасайте наше Отечество! Не уступайте врагу ни шага родной земли! Победа вас ожидает!"
Кульнев умер 20 июля 1812 года у деревни Сивошино, в тридцати верстах от местечка Люцина, где недавно похоронили его старую мать. В тех благословенных местах, среди полей, озер и лесов, прошло его детство.
Придорожную могилу, в которой покоился прах героя, венчал камень. На том огромном, как и сам генерал, глыбистом камне были начертаны такие слова:
НА СЕМ МЕСТЕ ПАЛ, УВЕНЧАН ПОБЕДОЙ,
ХРАБРЫЙ КУЛЬНЕВ, КАК ВЕРНЫЙ СЫН,
ЗА ЛЮБЕЗНОЕ ЕМУ ОТЕЧЕСТВО СРАЖАЯСЬ.
СЛАВНЫЙ КОНЕЦ ЕГО ПОДОБЕН И СЛАВНОЙ ЖИЗНИ.
ОТТОМАН, ГАЛЛ, ГЕРМАНЕЦ И ШВЕД
ЗРЕЛИ ЕГО МУЖЕСТВО И НЕУСТРАШИМОСТЬ НА ПОЛЕ ЧЕСТИ.
СТОЙ, ПРОХОЖИЙ, КТО БЫ ТЫ НИ БЫЛ,
ГРАЖДАНИН ИЛИ ВОИН, НО ПОЧТИ ЕГО ПАМЯТЬ СЛЕЗОЮ.
Тяжкая весть о геройской смерти легендарного Кульнева быстро разнеслась по городам и весям необъятной России. Один из москвичей так вспоминал о том незабвенном дне: "...В Большом театре давали оперу "Старинные Святки". Среди действия Сандунова – знаменитая тогда артистка, – подойдя к рампе, неожиданно для наполнившей зал публики дрожащим голосом запела: "Слава, слава генералу Кульневу, положившему живот свой за Отечество..." Дальше продолжать она не смогла от слез. Весь театр поднялся и плакал вместе с ней".
Спустя два десятилетия, в 1832 году, братья перевезли прах Якова Петровича в свое поместье Илзенберг. Там они поставили часовенку, где и до сей поры находится его гробница. Под портретом Кульнева выбиты проникновенные слова: "От клястинцев-гродненцев и почитателей незабвенному герою 1812 года".
Любящий острые шутки и каламбуры Давыдов не раз поминал меткие изречения и мудрые приказы своего старшего друга и прославленного боевого командира Кульнева: "Люблю Россию! Хороша она, матушка, еще и тем, что в каком-нибудь углу ее все-таки да непременно дерутся". Или, скажем, приказ в Белорусский гусарский полк, коего Кульнев назначен был шефом: "Обучать солдат, как предписано было от главнокомандующего, отнюдь не более трех часов в сутки, но знать, чему обучать, на что должно испытывать самих господ офицеров, достаточно ли они знают свое дело, без чего ученье не есть ученье, а мученье". Приказ 1809 года, при выступлении на завоевание Аландских островов: "С нами Бог! Я пред вами. Князь Багратион за нами!" Или другой приказ: "На марше быть бодру и веселу, уныние свойственно одним старым бабам. По прибытии на Кумлинген – чарка водки, кашица с мясом, щит и ложе из ельнику. Покойная ночь!"
Давыдов посвятил Кульневу вдохновенные и пламенные стоки:
Поведай подвиги усатого героя,
О муза, расскажи, как Кульнев воевал,
Как он среди снегов в рубашке кочевал
И в финском колпаке являлся среди боя.Пускай услышит свет
Причуды Кульнева и гром его побед!Наш Кульнев до зари, как сокол, встрепенулся,
Он воинов своих ко славе торопил:
"Вставайте, – говорил, вставайте, я проснулся!
С охотниками в бой! Бог храбрости и сил!"
Итак, в 1806–1807 годах Денис Давыдов сражался на полях Австрии и Пруссии, в 1808-м – в Швеции, где готовился с армией брать приступом крепость Свеаборг. Однако вскорости дело обошлось миром. Крепость сдалась без боя. И пылкий Давыдов скачет на север. Там он успешно сокрушал неприятеля в Финляндии под началом легендарного генерала-рыцаря Кульнева, плечо к плечу с которым штурмовал по льду Ботнический залив, покорил Алландские острова. В 1809–1810 годах он прославил знамена русские в Молдавии и Турции, громя врага с Дунайской армией.
Кампании эти явились для Давыдова "колыбелью военного поприща", они дали ему возможность верно оценить тактику и стратегию талантливых, не ведавших страха полководцев.
Подвигами на поле брани, стихами и песнями он снискал к себе горячую любовь.
Часть ТРЕТЬЯ
Роковой двенадцатый год
Много в этот год кровавый
В эту смертную борьбу,
У врагов ты отнял славы,
Ты, боец чернокудрявый
С белым локоном на лбу!Николай Языков
Великий и незабвенный для России год. Грянул, накатил как смерч.
Победное шествие по Европе вскружило голову Бонапарту, лелеявшему мечту стать повелителем мира. Однако на пути к мировой короне пред ним предстала громадная, своевольная Россия, и он решил сокрушить и ее: "...Мы раздробим Россию на прежние удельные княжества и погрузим ее обратно во тьму феодальной Московии, чтоб Европа впредь брезгливо смотрела в сторону Востока".
Своей пышной и угодливой свите дерзкий властелин мира заявил: "Успех моей кампании обеспечен. Я пойду на Россию во главе могучих сил. Я соединю под своими знаменами не только большие армии Италии, Германии, Польши, Рейнского Союза, но даже Турции и Швеции. После Суворова в России не осталось талантливых полководцев, кроме одного, это князь Багратион. Захватив Москву и сделав Россию вассальным государством, я прогоню Англию с морей и подчиню себе Испанию и Португалию. Помимо всего прочего, этот дальний путь в дикую, медвежью страну будет и путем в Индию. Александр Великий хотел пройти не большее расстояние, как до Москвы, а очутился на Ганге. Я должен отнять у Азии край Европы, чтобы оттуда напасть на Англию с тыла. Покорив Россию, я стану властелином Востока. Моя великая и непобедимая армия может достигнуть Ганга, а там, стоит только сверкнуть шпагой, чтобы мигом сорвать с Индии легкий флер торгашества. Это будет самый гигантский поход, когда-либо задуманный человеком, самое смелое предприятие, но вполне осуществимое в нашем бурном столетии".
Бонапарт не предполагал, что за этой необъятной загадочной и безмолвной страной стоит сильная и верная своему долгу армия. Армия, которой покорились Кагул, Рымник, Измаил, Прага, турецкие степи, равнины Италии, Швейцарские Альпы. Армия, овеянная победами Петра Великого, Румянцева и Суворова. Солдата русского мало было подавить своею массою и положить на лопатки, необходимо было еще сломить его на редкость крепкий дух. Да к тому же у этой армии, ведомой мудрыми полководцами, есть надежная поддержка и опора – великий и могучий русский народ.
Намереваясь закончить поход одним неожиданным и сокрушительным ударом и предвкушая скорую победу, Наполеон заранее поделил свои будущие владения: прусскому королю он сулил Прибалтику, турецкому султану – Крым и Грузию, польским панам – украинские и белорусские земли, а своему родственнику, австрийскому императору, – Западную Украину. Маршалам он хвастливо обещал, что Москва и Петербург будут им достойной наградой. Здесь они найдут теплые квартиры, пышные балы, золото, жемчуга... и с несметными богатствами возвратятся в родное отечество.
...По весне 1812 года в России бурно разлились реки, затопив на десятки верст берега, пашни, селения, в небесах частенько грохотали бури, прокатились землетрясения в Дубоссарах, в Балте, в Очакове, предвещая недоброе. В Москве завывали в печных трубах свирепые ветры, небо от них заволакивало пылью, рушились, трещали заборы и сараи. Порою с домов ураганом срывало крыши.
"С необычайными явлениями природы сопряжены бывают и необычные политические события, тайна эта известна Тому, Кто управляет природою и судьбою человечества", – мудро высказался прусский король Фридрих II.
В простонародье о Наполеоне по дальним городам и весям ходили слухи, будто появился в миру тот самый Аполион, о котором писано в 9-й главе Апокалипсиса (Откровении) Иоанна Богослова: что он и есть натуральный антихрист. При помощи сатаны он собрал великие силы. А бессчетное воинство его – со львиными зубами и со скорпионьими хвостами.
Профессор Дерптского университета Гецель писал военному министру Барклаю-де-Толли, что в числе 666 (число зверя – Апок. Глава 13, стих 18) содержится имя Наполеона. При этом послании профессор приложил и французский алфавит.
К тому времени в России от основания Москвы прошло уже 665 лет – старожилы почитали это весьма знаменательным.
Ко всем прочим бедам на нашей западной границе в начале 1812 года стали объявляться французские эмиссары (шпионы). Это были фокусники, комедианты, странствующие монахи, землемеры, снимающие планы с разных мест.
Прославленный "несгораемый" французский фокусник Жени Летур объездил со своими представителями всю Европу, побывал он и в России. Помимо своих цирковых представлений он с успехом исполнял и роль шпиона. Коронный номер его заключался в том, что Летур входил в раскаленную печь, где жар достигал ста двадцати пяти градусов, и преспокойно садился там за трапезу.
В Северной и Белокаменной столицах и в провинциальных городах в ту пору вообще было много иностранцев, в основном французов. Они с успехом торговали непозволительными товарами, а также воспитывали в дворянских семьях юношество.
Неизбежность войны день ото дня становилась очевидной. Войны, подобной бурному снежному обвалу в горах. И обвал этот вот-вот должен был двинуться и обрушиться на страну, имя которой – Россия.
Опаленный в жарких сражениях в Австрии, Пруссии, Финляндии и Турции, Денис Давыдов, которому исполнилось двадцать восемь лет, по-прежнему состоял адъютантом князя Багратиона. "Тучи бедствий, – тревожился он, – сгущаются над дорогим Отечеством нашим. А посему каждый сын его обязан платить ему всеми своими силами и способностями".
Думая о судьбе Родины, он твердо решил оставить службу в штабе и обратился к князю с просьбой о переводе его в ряды действующей армии, в гусарский полк.
Багратион одобрил горячее стремление своего адъютанта и направил военному министру, генералу от инфантерии М.Б. Барклаю-де-Толли, рапорт:
"Адъютант мой, лейб-гвардии гусарского полка ротмистр Давыдов, желает предстоящую кампанию служить во фронте, просит о переводе в Ахтырский гусарский полк. Уважая желание его, основанное на только похвальном намерении и готовности оправдать его самим делом, покорнейше прошу Вашего Высокопревосходительства испросить на перемещение Давыдова в Ахтырский гусарский полк высочайшее сопозволение.
При сем случае, вменяя в обязанность свидетельствовать о достоинствах офицера сего, служившего несколько кампаний при мне и при других начальниках с отменною честию, я покорнейше прошу Вашего Высокопревосходительства довести до сведения его Императорского Величества признательность мою к отличным заслугам Давыдова и, исходатайствовав высокомонаршее воззрение на службу его при перемещении в полк, испросить старшинства настоящего чина.
Генерал от инфантерии Багратион!"
В скором времени просьба Давыдова и ходатайство за него Багратиона были удовлетворены. Ему присвоили чин подполковника с назначением командиром первого батальона Ахтырскго гусарского полка. Полк этот входил в армию князя Багратиона, располагался вблизи города Луцка и вскорости должен был выступить к Брест-Литовску и далее – к Белостоку. В окрестностях Белостока, в Заблудове, Давыдов узнал о нашествии французов.
Жребий брошен! В ночь на 23 июня темная наволочная туча войны двинулась. Огромная, более чем 600-тысячная великая армия при 1372 орудиях под командованием Бонапарта состояла из десяти корпусов, резервной кавалерии и императорской гвардии. В кромешной тьме французы стали сосредоточиваться на лесистом возвышенном берегу Немана.
В авангарде, под начальством неаполитанского короля маршала Мюрата, скакала резервная кавалерия. Старую гвардию вел герцог Франсуа Лефевр, молодую – маршал Мортье, конную гвардию – маршал Бессьер, герцог Истрийский. Из бригадных, корпусных и полковых командиров здесь собрался весь цвет героев Бонапарта – львов Египта, Италии, Фридлянда, Иены и Аустерлица.
Кроме основного ядра – французов в великой армии состояло на службе множество иностранцев, что значительно ухудшало положение дел в походе. На основании союзного договора император Австрии Франц II выставил тридцать тысяч воинов под началом фельдмаршала князя Шварценберга, того самого Шварценберга, который позднее, в 1813–1814 годах возглавил союзную армию против Наполеона. Прусский король Фридрих-Вильгельм III снарядил двадцать тысяч солдат, кроме того, под ружье стали еще пятьдесят тысяч поляков, двадцать тысяч итальянцев, десять тысяч швейцарцев, сто тридцать тысяч баварцев, саксонцев, вюртсембержцев, вестфальцев, кроатов, голландцев, испанцев и португальцев.
Большинство иноплеменных полков роптали и были весьма ненадежны, за исключением поляков, видевших в успехе похода Наполеона надежду на восстановление былого Царства Польского, а также швейцарцев, верность которых раз данному слову считалась неколебимой.
Возле города Ковно, соблюдая полнейшую тишину, без огней, Наполеон начал переправу своих войск через реку на плотах и лодках. В сумерках понтонеры сноровисто и быстро навели через Неман мосты. Первыми ступили на русскую землю вольтижеры 13-го пехотного полка. Однако они были замечены и обстреляны казаками.
После короткой схватки с французами казаки отступили. Вестовые донесли командованию, что неприятель, вопреки правам народным, без объявления войны, форсировал Неман и вторгся в пределы России.
Адъютант Наполеона Филипп-Поль Сепор, ставший затем генералом французской армии и военным писателем, запечатлел столь знаменательный первый день кампании:
"...До рассвета императорская колонна достигла Немана, не видя его. Опушка большого прусского Пильвицкого леса и холмы, тянущиеся по берегу реки, скрывали готовую к переправе великую армию.
Наполеон, ехавший до тех пор в экипаже, сел на лошадь. Он обозревал русскую реку, чтобы перейти эту границу, которую пять месяцев спустя он мог перейти только благодаря темноте. Когда Наполеон подъезжал к берегу, его лошадь вдруг упала и сбросила его на песок. Кто-то воскликнул: "Плохое предзнаменование, римлянин отступил бы!"
Осмотревшись, Наполеон приказал в сумерки перекинуть через реку... три моста, потом удалился на свою стоянку, где провел весь день – то в своей палатке, то в одном польском доме неподвижно и бессильно простертый, ища напрасно отдыха среди удушливого зноя.
С наступлением ночи Наполеон приблизился к реке. Первыми переправились несколько саперов в челноке...
В трехстах шагах от реки, на высоком холме, виднелась палатка императора. Вокруг нее все холмы, их склоны и долины были покрыты людьми и лошадьми. Как только солнце осветило эту движущуюся массу, бряцающую оружием, дан был сигнал, и тотчас же вся эта могучая армада развернулась и тремя колоннами направилась к трем мостам. Видно было, как колонны извиваются, спускаясь по поляне, отделявшей их от Немана, приближаются к реке, доходят до трех мостов, вытягиваются, сужаются, чтобы перейти их и наконец попасть на эту чужую землю, которую они шли опустошать и которую они должны были покрыть своими трупами".
Александр I находился в это время в Вильно. Поздно вечером царю, безмятежно танцевавшему на балу у Беннигсена, доложили о вторжении французской армии. Столь внезапное известие поразило и страшно перепугало его. Покидая Вильно, Александр тотчас же направил министра полиции генерал-адъютанта Балашова с личным письмом к императору Франции.
Вступив в Вильно, Наполеон принял Балашова весьма любезно. Причем кабинетом Бонапарта оказалась та же самая комната, где недавно располагался русский император и где он собственноручно вручил генерал-адъютанту столь важное письмо.
Представившись Наполеону, Балашов доложил:
– Государь предлагает начать мирные переговоры, но при одном непременном условии: французы немедля должны отступить за наши границы. В противном случае, пока хоть один ваш солдат будет находиться в России, царь не выслушает ни единого слова о мире.