- А кто к нам из пролетариев пойдет? - спросил хлебный экспортер Бесчинский.
И тут Евгения Осиповича точно осенило.
- Дараган пойдет! - воскликнул он, удивляясь в душе собственной смелости.
Кое-кто вспомнил переплетчика Дарагана. Хотя он был из беднейших таганрогских ремесленников, в списках мещанской управы переплетчик числился "владельцем рукомесла с собственным оборудованием" и поэтому, пожалуй, мог претендовать на избирательный ценз.
- Пожалуй, это - идея, - лениво согласился Араканцев. - А кто с ним поговорит?
- Еще у древних греков был обычай, - усмехнулся Золотарев, - тот, кто на ареопаге внес предложение, тот его осуществляет.
Оптовый торговец гастрономическими товарами Ахиллес Аргиропуло сверкнул глазами-маслинами и с одышкой произнес:
- Я сам - древний грек!.. Не было такого обычая!
- Был!
- Не было, эмаста! Поднялся шум.
- Довольно! - перекрыл все голоса звучный голос Золотарева. - Нас интересует не столько древняя история Эллады, сколько наша, российская, новейшая история. Я предлагаю поручить переговоры с Дараганом именно доктору Возницыну. Переплетчик - его пациент, это тоже немаловажно. А я судебных процессов Дарагана не вел, ему за переплеты платят и без суда!
Все засмеялись. И только Ахиллес Аргиропуло с надменным видом закручивал кверху свои изящные мушкетерские седеющие усы.
…К переплетчику доктор пошел днем, после визитаций. Дараган и вся его семья обедали в кухоньке за некрашеным столом. Обед их заключался в двух таранках и краюхе хлеба. Правда, у Марфы Филипповны хранилась сдача с рубля, но она твердо решила "растянуть" эти деньги на несколько дней. Доктор появился неожиданно, это испугало боязливую Марфу Филипповну, еще больше ее испугало смущение на лице врача.
Дараган, торопившийся отнести к Пимонову переплетенные книги и поскорее получить остальные два рубля, совсем не обрадовался доктору: "Неужели он пришел требовать свой долг?.. Черт его знает, с этими барами всего жди!.."
Евгений Осипович несколько загадочно сказал:
- Мне бы с вами, Петр Кузьмич, поговорить… наедине.
"Так и есть! - тяжело вздохнул Дараган. - За деньгами, черт, пришел".
Однако Дараган вежливо повел доктора в залу, где был приставлен к стене, как для расстрела, шкаф неизвестного назначения. Стульев не было, недавно последний Марфа Филипповна продала старьевщику.
- Надеюсь, манифест семнадцатого октября в свое время вы читали? - спросил доктор, прислонившись к притолоке.
Переплетчик подумал: "Издалека начинает…"
- Как же, читал, - заверил его Дараган, однако, по совести говоря, он хоть и пытался прочесть когда-то расклеенный на улицах листок с манифестом, но не очень уразумел царские посулы.
- Ну и что же? - настойчиво продолжал доктор. - Не думаете же вы остаться в стороне от политической жизни?
- Как можно, - откликнулся переплетчик. - Ни-ни!
- В таком случае, - сказал Евгений Осипович, - вы, безусловно, согласитесь вступить в нашу партию, чтобы грудью бороться за народную свободу!
"Уж не выпил ли?" - опасливо подумал переплетчик.
- Это же… в какую партию? - осторожно спросил он.
- В конституционно-демократическую! - многозначительно ответил доктор. - Все лучшие люди в ней состоят: присяжный поверенный Золотарев, Константин Эпаминондович Канаки, Николай Николаевич Пимонов…
Дараган опять вспомнил, что ему уже пора идти к Пимонову, и заторопился.
- Согласен! - сказал он и от усердия выпятил по-солдатски грудь. - А что я должен делать?
- Придете на митинг в театр "Аполло"! - радостно проговорил доктор. - Там вы скажете несколько слов… Ну, о том, что все ремесленники Таганрога сочувствуют партии, возглавляемой Милюковым и Родичевым… В семь часов вечера!
Доктор ушел, а переплетчик вернулся на кухоньку и сказал жене не то серьезно, не то с легкой иронией:
- Теперь я - кум королю. Важные господа в свою компанию принимают!
* * *
На квартире Золотарева еще раз заседал кадетский комитет. После того как доктор доложил об удаче своей миссии, взял слово сам Золотарев.
- Заслуга, оказанная партии Евгением Осиповичем, гораздо важнее, чем то кажется на первый взгляд, - начал он в своей обычной сладкозвучной манере. - В процессе происходящих в данный момент выборов в первый российский парламент весьма важно по образцу английскому привлечь наивозможно больше симпатий избирателей. Мы должны печься о малых сих. А между тем еще не преодолен нами предрассудок, будто бы конституционно-демократическая партия - это партия лишь имущего класса. О, как это неверно! Пусть во главе идет цвет русской интеллигенции, пусть просвещенные и свободолюбивые владельцы торговых и иных предприятий…
- И образованные помещики! - восторженно произнес худой господин в пенсне, крупный землевладелец Платонов.
- …и помещики! - подхватил Золотарев. - Помещики, которые готовы в интересах народа предоставить свои имения к выкупу крестьянам по справедливой оценке, как сказано в программе нашей партии. Так вот, господа: нам надо рассеять предубеждения, посеянные бесчестной агитацией крайних левых элементов! Нам надо показать, что мы - партия широких слоев общества. И в этом смысле появление в наших рядах простого мастерового, этого Дарагана, будет крайне уместным. Конечно же он должен выступить в "Аполло" с речью!..
Дальше были решены некоторые деликатные вопросы, связанные с предстоящим явлением народу Дарагана: выдача ему полета рублей единовременного пособия из "партийной кассы" (деньги дал не то Канаки, не то Пимонов, не то сам Золотарев) и покупка нового костюма, а также обуви. Впрочем, хитроумный Золотарев решительно воспротивился переодеванию переплетчика.
- Костюм мы ему купим, но выпустить его надо в его обычном затрапезном виде, - предложил он. - Пусть публика видит, что к нам идут, так сказать, трудящиеся и обремененные, говоря евангельским языком…
Все согласились на том, что Дарагана надо выпустить в привычном для всех обличий, то есть в рваном пиджаке, в брюках мочального цвета и в дырявых сапогах. Главное, чтобы он произнес речь. Ну, например, об аграрной реформе, предлагаемой программой кадетов.
- Текст речи я напишу, - заверил Золотарев.
- Почему именно - об аграрной? - с сомнением спросил Ахиллес Аргиропуло.
- Потому что земельная реформа, по заветам нашей партии, больше всего затронет население России и всколыхнет народную благодарность! - как всегда красноречиво воскликнул Золотарев.
Остальные не спорили: наступил уже вечер, пора было идти в Коммерческий клуб. Все поднялись.
"Если я дам ему эти пятьдесят рублей, - тревожно размышлял доктор Возницын, торопясь по еле освещенным улицам Таганрога на окраину, где жил Дараган, - он, чего доброго, запьет. Если не дам - не получится эффекта и он откажется выступать на собрании. Как же быть?"
Чуть не провалившись в темноте на каком-то дырявом мостике, перекинутом через канаву, доктор чертыхнулся и вдруг решил: "Деньги я дам не ему, а его жене!"
С облегченной душой Евгений Осипович постучался в двери покосившейся хибарки. Впустила его Марфа Филипповна. В комнате чадила керосиновая лампа. Меньшие дети спали на огромной деревянной кровати, накрытые рваным одеялом. Старший, Ваня, большеглазый мальчик, похожий на мать, придвинув книжку к лампе, стоявшей на столе, учил уроки: в прошлом году он окончил городское четырехклассное училище, теперь мать почему-то надеялась, что его бесплатно примут в гимназию. Отца семейства дома не было.
- А где Петр Кузьмич? - тревожно спросил доктор, поздоровавшись и присаживаясь на трехногую табуретку.
Марфа Филипповна только всхлипнула и вытерла глаза уголком косынки.
- Загулял?! - с ужасом вскрикнул доктор, поняв, что весь план готов рухнуть.
Марфа Филипповна молчала. Молчал и Ванюша, крепко сжав губы.
- Вот что, - надумал доктор после долгой паузы. - Пусть Ваня побежит отыщет отца и притащит домой.
- А вы, Марфа Филипповна… - Доктор полез в карман и вынул пять красных бумажек. - Вот возьмите и спрячьте. Мужу не давайте, ни-ни! Пусть вам будет на расходы, ну там на одежонку. А что касается мужа, то скажите ему: пусть сходит в магазин Адабашева, к старшему приказчику, и получит костюм-тройку. Башмаки ему дадут тоже, ну и это… бельишко. Но только, как бы это сказать?..
Доктор хотел объяснить, что именно Дараган за все эти благодеяния обязан был сделать, но, посмотрев на жену будущего партийного деятеля, замолчал. Марфа Филипповна, как завороженная, глядела на деньги и не смела взять их в руки. Никогда она не держала таких денег! И не кроется ли здесь какое-нибудь страшное преступление, которое должна "взять на душу" она или ее несчастный муж? С одной стороны, не похоже на милого доброго доктора, но с другой - как-то боязно: вдруг ни за что ни про что дают полсотни да еще костюм и белье в придачу. Что-то здесь нечисто!
Оторвавшись от книги и повернув фитиль в лампе так, что теперь свет падал на лицо доктора, Ваня тоже с недоверием и страхом глядел на него.
- Да возьмите же! - с досадой повторил доктор, протягивая кредитные билеты Марфе Филипповне. - Что я вас, на убийство нанимаю, что ли! Просто нам требуется от вашего мужа небольшая услуга. Даже не услуга, - запутался доктор, - а как бы сказать? Ну, приобщение к обществу… Хочется, чтобы Петр Кузьмич на людей посмотрел и себя показал. Ну, выступил бы завтра на митинге, потребовал бы выкупа земли по справедливой оценке, как этого желает наша программа!
- Нам земля без надобности, - тихо сказала Марфа Филипповна, по-прежнему не беря денег. - Нам бы вот клею переплетного купить да коленкору на обложку.
- Вот-вот! - обрадовался доктор и стал совать бумажки в руку женщины. - И клею купите, и коленкору, и вот старшему сынишке…
Доктор критически оглядел хилого мальчика, нищенски одетого.
- Купите штаны и… Это я уже как врач говорю: ему надо лучше питаться! Сливочного масла и яичек!
- Не надо мне масла, - сердито буркнул мальчик и поглядел на доктора исподлобья, как волчонок.
- Что ты, Ванюша! - испугалась мать. - Так отвечать нашему благодетелю! Да я век буду благодарна! - заплакала она. - Век за вас божьей матери молиться буду!
Она уже взяла деньги.
- Так вы пошлите мальчика! - напутствовал доктор на прощание. - И когда ваш муж придет в себя, пусть меня повидает. Да срочно! Я ему все объясню. Ну, прощайте! Мальчика сейчас же пошлите!
- Да я сама пойду, я скорее его найду, - кланялась доктору в ноги Марфа Филипповна. - Не извольте беспокоиться!
Доктор ушел, солидно покашливая и стараясь не глядеть на Ваню, который ему очень не понравился своей несговорчивостью.
* * *
В театре "Аполло", обычно вмещающем человек двести, на этот раз набилось вдвое больше. Уже митинг открыл бородатый и внушительный Араканцев, а в двери еще ломились таганрогские обыватели, привлеченные необычным зрелищем: как было сказано в афишах, выпущенных Таганрогским комитетом партии кадетов, "сегодня выступят господа присяжные поверенные А. С. Золотарев, М. П. Араканцев и другие ораторы".
Председательствовал Араканцев. Рядом с ним на сцене за столиком, покрытым зеленым сукном, сидели заправилы кадетской партии. Один за другим выступали заранее записанные ораторы; Араканцеву передавали записки и из глубины зала, где толпились рабочие, но он откладывал их в сторону. Наметанным глазом прокурор легко распознавал, кто именно просит слова и ради чего он его добивается. Председатель с надеждой посматривал на "чернь" у входной двери: не пришел ли Дараган? Но переплетчика не было…
А тем временем Дараган бродил по пустынному городскому саду и зубрил свою короткую речь, собственно, даже не свою, а написанную для него Золотаревым.
- "Как представитель трудового народа, - торжественно начинал он, - я должен сказать вам, уважаемые господа…"
Запамятовав, однако, что именно он должен сказать, Дараган морщился и засматривал в бумажку. Ага!.. "Земля должна быть передана землепашцам, но, памятуя священное право собственности, здесь должен быть применен принцип уплаты выкупной стоимости по справедливой оценке".
Слова "справедливая оценка" заставили Дарагана вспомнить нечто не относящееся к делу: в прошлом месяце он отнес в залог свое теплое пальто, а оценщик предложил ему только полтора рубля.
С тяжелым сердцем, все время повторяя, уже не вслух, а про себя, текст речи, переплетчик приблизился к мигающему огнями фасаду "Аполло". Необычные мысли теснились у него в голове и заставляли неровно биться сердце. Теперь, как только переплетчик доходил до "справедливой оценки", он вспоминал своего отца - крепостного крестьянина, "освобожденного" при царе Александре Втором и на всю жизнь оставшегося в невылазной сети выкупных платежей за клочок земли.
"Тоже ведь по "справедливой оценке" платил старик. - распалялся Дараган, - потому нас, детишек, и оставил нищими!"
На широкой площадке перед монументальными дверями толпился народ. Все старались протиснуться внутрь, им распорядители в сюртуках и с красными бантами кричали: "Мест нет, господа!"
Однако Дарагана пропустили тотчас же, и он впервые II жизни почувствовал, что ему все вокруг завидуют. Кузьмич был тертый калач и отлично понимал, чем дышат люди.
Один из распорядителей, почтительно придерживая его за локоть, проводил в зал…
Здесь Дарагана поразили громкие выкрики, сердитые реплики с мест, словом, атмосфера разгорающегося скандала. Кадетам не давали говорить, прерывали их резкими замечаниями, порой даже свистом.
- Господ эсдеков просят вести себя спокойнее! - поднявшись со стула, злобно крикнул Араканцев.
И тут вдруг заметил в зале костлявую фигуру переплетчика. Немного торжественно и даже театрально председатель провозгласил:
- Господа, мне доставляет особое удовольствие предоставить слово господину Дарагану. Позвольте вас познакомить с оратором: Петр Кузьмич - человек из народа. Живет он небогато, всё это знают…
- За вами разбогатеешь! - раздался чей-то насмешливый бас.
Араканцев сделал вид, что не слышит, и продолжал, следя за тем, как по шаткой лесенке на сцену, точно на эшафот, поднимается красный от волнения Дараган:
- Конституционно-демократическая партия привлекает к себе не только представителей… гм… интеллигенции, но и рабочий люд!
- Чепуха! - спокойно, но очень громко произнес из третьего ряда молодой человек с пушистой бородкой.
Араканцев бросил на молодого человека недобрый взор, но в дискуссию не вступил и обратился к собранию:
- Господа, внимание! Ваше слово, уважаемый Петр Кузьмич!
Дараган никогда не выступал публично. Подняв глаза и увидев перед собой переполненный бурлящий зал, он испугался. Во рту у него пересохло.
В зале кое-где возник смешок, послышались какие-то выкрики. Тогда Дараган дрожащей рукой полез в карман, вытащил измятую, замусоленную бумажку и, задыхаясь от волнения, стал читать:
- Граждане, земля должна быть передана… этим… которые… земле… земле…
- Землевладельцам, - зло рассмеялся все тот же молодой человек с пушистой бородкой.
- Так точно, землевладельцам! - вдруг гаркнул Дараган по-солдатски. - Согласно справедливой оценке! - Он уже кричал, нервно комкая бумажку. - Потому священное право собственности… Дальше запамятовал, ваши благородия!
В зале стоял хохот. Араканцев звонил в колокольчик, но безуспешно. Шум и выкрики нарастали.
Дараган оглядывал зал, как затравленный. "Что я Марфе Филипповне скажу? - с ужасом думал он. - Что, мол, оскандалился? Очень уж она огорчится…"
Он ясно себе представил измученное лицо жены и почувствовал, что оторопь оставляет его. Он выпрямился и уставился в чернобородого Аракапцева, делавшего ему знаки: убирайся, мол!
Все зло, скопившееся в Дарагане на тех, кто обижал и обездоливал его, вдруг вспыхнуло в нем против этого величавого барина. Дарагану захотелось сказать ему что-нибудь пообиднее.
- Штанами подкупили?! - страдальческим голосом закричал он и сделал шаг к столу председателя. Араканцев испуганно съежился. - Да я эти самые штаны, господа хорошие… Кусок хлеба недоем, а деньги верну вам. Подавитесь!
Кто-то уже пытался увести Дарагана со сцены, кто-то восторженно кричал "браво!", но большинство сидевших в зале стихли, понимая, что этот смешной, нескладный человек стал в чем-то выше важных и самоуверенных господ в первых рядах. А переплетчик кричал в лицо Араканцеву:
- По справедливой оценке землицу сулите? Стало быть, подороже? А у кого деньги?!
- Мы предлагаем в рассрочку! - перебил вскипевший Золотарев. - Понимать надо!
- Понимаем, - парировал Дараган. - Отцы наши уже хлебнули вашей рассрочки!
В свою очередь Араканцев выкрикивал:
- Неконституционно!.. Откладывается! До особого оповещения!
Толпа уже и без того хлынула из зала в сад. Слышалось:
- Дараган!.. Качай Дарагана!
Но Дарагана нигде не было видно. Поглощенный новыми чувствами и мыслями, он размашисто шагал домой.
"Титаник"
Два венгра - Ласло Саоко и Амбруш Балаж - сконструировали новое устройство по подъему затонувших судов… Главная цель изобретателей - подъем знаменитого "Титаника", затонувшего в Атлантическом океане в 1912 году. Задача эта, как считают, исключительной трудности, так как "Титаник" весом десятки тысяч тонн лежит на глубине около 3000 метров под большим пластом ила.
("Известия", 24 июля 1969 г.)
Его звали Ерой. В Таганроге это было уменьшительное имя от Георгий. Ера был грек, - во всяком случае, мать была гречанкой и, как и сын, говорила на той странной смеси украинского, русского и греческого языков, которая была в ходу в Таганроге еще и в начале двадцатого века. Что касается отца, то тут вступала в силу древняя греко-римская юридическая формула, утверждавшая, что "мать всегда известна, а отец предполагается". Во всяком случае, Ерина мама в свое время вышла замуж, и фамилия ее мужа была Еракари. Был ли он и на самом деле отцом двадцатилетнего молодого человека - неизвестно. Но в 1912 году, когда происходили описываемые ниже события, он уже исчез. Умер ли, сбежал или был посажен в тюрьму - допытаться уже и вовсе невозможно.
Ера Еракари был коммерсантом. Это в данном случае значило лишь одно: что он всегда был готов оказать любую услугу клиенту - смаклеровать ли партию стирального мыла местного мыловаренного завода, посодействовать ли продаже домишка или даже помочь в знакомстве капитану греческого корабля, стоявшего в порту, с местной не слишком щепетильной красавицей. Собственного товара для продажи он не имел по недостатку капитала, но твердо надеялся, что рано или поздно он его добудет - лучше рано, чем поздно.