В душе Генрих ликовал. Он придумал эту поездку, пока лежал с побоями, ощущая старческую слабость в теле, а в голове - бушующий вулкан. Его мысли в те ночи были озарены багровым пламенем. Они, как ему казалось, были значительны, и осуществление сулило ему, в чём он был твёрдо убеждён, отаву на века. Да, да, будут забыты все его прочие деяния. Уйдёт в забвение его вечная борьба с папами римскими, забудут о его вражде с сыновьями. О восстаниях горожан и вечно недовольных князей будут вспоминать с недоумением: чего им там мирно не жилось. А вот ассамблея николаитов в Падуе не будет забыта никогда, ежели он проведёт её так, как задумал. В том Генрих был уверен, потому что подобного праздника и торжества николаитов не было со времён Николая Иерусалимского, основателя ордена.
По воле императора в Падую уже съехались николаиты со всех земель Германии и Италии. Они привезли с собой жён, подружек и вольных девиц. И уже через день Падуя должна была увидеть факельное шествие по ночным улицам. По желанию императора николаиты будут только в набедренных повязках, препоясанные мечами. Их жёны и спутницы в таких же лёгких одеяниях, лишь лепестки роз на грудях. И будут речи, здравицы, тосты, море вина, танцы, игры, поединки - пир на всю ночь. И общность жён. Рыцарь - выбирай любую и наслаждайся. Мечтая об ассамблее, Генрих видел среди прочих жён и свою Адельгейду. Ей надо отдать должное, она прекрасна без облачения, лишь бы был на талии золотой поясок. Она как лесная лань, легка и грациозна и покорит всех мужей, которые увидят её. О, как он будет торжествовать, когда рыцари - один, два, три - будут справлять с нею, нет, над нею, природное торжество своей плоти. Её повезут на колеснице с высоким помостом. Шестёрка белых лошадей, украшенных султанами, будет идти медленно, величественно, а на помосте в это время исполнится извечный ритуал николаитов. Евпраксия смутится, может проявить норов, но сила солому ломит, и ей не дано будет нарушить гармонию праздника. Он всё это увидит и позже утешит тем, что поведает, как подобного ритуала не избежала и императрица Берта. С такими замыслами император въехал в благочестивую Падую в полдень следующего дня. Но всё, о чём он думал в пути, что вынашивал по ночам педелями, чему восторгался, словно видел живые картины ассамблеи, - всё это оказалось тщетой.
Падуя встретила императора враждебно. Благочестивые католики прознали, с какой целью съезжались в город молодые вельможи из многих земель. Просвещённые горожане знали, что представляют собой николаиты. Они дружно вышли на городские улицы, на площади и встретили императора грозными криками: "Нет николаитам! Вон из Падуи развратное племя!" Улица, по которой кортеж ехал к дворцу, где останавливался Генрих, была завалена хламом, сухими деревьями, ветвями. Воины императора, угрожая мечами и копьями, прогнали горожан, расчистили путь.
Генрих был смущён такой встречей. Многие николаиты испугались ярости и гнева горожан, которые бросали в них камни, палки, гнилые яблоки. Император понял, что ни о каком шествии и думать нечего. Евпраксия взирала на горожан Падуи с удовольствием, ей понравились горячие италийцы, и она пожелала заметаться среди них, кричать вместе с ними: "Николаиты, развратное племя, вон из Падуи!"
Упрямый Генрих недолго пребывал в унынии. Лишь только разместились во дворце, он позвал маркграфа Деди и графа Паоло, сказал им:
- Мы возьмём своё, любезные. Нынче быть пированию, и соберёмся мы для этого во дворце святого Бонифация из Марси. Семь лет он попирал николаитов, но мы попляшем над его прахом.
- Мой государь, падуанцы не позволят того, - заметил граф Паоло.
- Мы их не будем спрашивать. Крепостные стены и наши воины защитят нас. Идите, Деди и Паоло, распорядитесь, чтобы к полуночи всё было готово.
Маркграф Деди и граф Паоло считали волю императора превыше всего. Взяв с собой отряд воинов и множество слуг, они отправились во дворец Бонифация, который возвышался на холме за крепостными стенами Падуи. Построенный пять веков назад из белого камня, он был красив и прочен. Но последние полвека в нём никто не обитал, и он превратился в реликвию и музей. Городские власти держали там несколько хранителей и стражей, дабы всё содержалось в первозданном виде. Император Генрих, поселившись в Вероне, взял дворцы в Падуе в своё владение и теперь распоряжался ими по праву сильного. И маркграф Деди с графом Паоло появились на холме с правами победителей. Их воины вторглись во дворец, собрали всех стражей и хранителей, людей большей частью пожилого возраста, и отвели их в старую казарму, поставили у дверей стражей. Вскоре прибыли повозки с бочками вина, с тушами животных, другими съестными припасами и слуги принялись накрывать столы в залах, готовить всё к началу ассамблеи. В положенный час всё было готово, Деди вернулся к императору, доложил:
- Мой государь, ваша воля исполнена. Избранным можно отправляться во дворец Бонифация.
- Спасибо, мой верный Деди. Иди же, распорядись ими.
Близко к полуночи на дворе и во дворце Бонифация было полно молодых вельмож. Они собирались в шумные компании и с нетерпением ждали императора и императрицу. Их появление встретили бурно. И кто-то крикнул здравицу Евпраксии. Она была в шёлковом сиреневом платье с горностаевой накидкой на плечах и под белой вуалью. И это оказалось для встречающих императорскую чету так неожиданно, что воцарилась тишина, которая потом взорвалась бурей восторга. Белая вуаль притягивала к императрице взоры мужчин и женщин. В то же время всем хотелось увидеть её прекрасное лицо, излучающие искры глаза. Евпраксия была смущена такой встречей. Ведь она никогда не бывала на подобных торжествах, лишь слышала, что ассамблеи императора всегда великолепны. И во дворце Бонифация она не увидела чего-либо вызывающего неприятное впечатление. При свете факелов зал казался волшебным. На ассамблее не было принято сидеть за столами, лишь для императора и императрицы поставили кресла. Прочие же вельможи и дамы пили вино и закусывали стоя.
Всё шло пристойно. Лишь Евпраксии показалось, что собравшиеся пьют много вина. Да так и было. И вскоре уже звенели громкие и задорные голоса, шла похвальба, кто больше выпьет. В дальнем от Евпраксии и Генриха конце залы кто-то скинул камзол, рубашку, обнажив себя по пояс. Лиха беда начало. Вот уже и другие рыцари последовали примеру смельчака. Генрих захлопал в ладоши, и это было неким сигналом для всех. Упившиеся николаиты вели себя всё более вольно и скоро, забыв о всяком приличии, сбрасывали с себя все одежды, лишь оставаясь препоясанными мечами. За рыцарями последовали их дамы, вольные девицы, оставляя на себе пояски с ниспадающими вниз от живота кистями.
Евпраксия, лишь пригубившая вина, вначале удивилась происходящему, а потом в ней вспыхнуло негодование. Она взяла Генриха за руку и гневно спросила:
- Государь, как ты мог допустить такой позор? Я не желаю того видеть! - И она хотела покинуть застолье.
- Полно, государыня, - удерживая её за руку, сказал Генрих. - Тебе надо только привыкнуть к тому и самой принять участие в веселье. Я освобождаю тебя от стыда и смущения - И он попытался снять с её лица вуаль.
Евпраксия отшатнулась от него:
- Не прикасайся ко мне, государь! Тому, чего ты добиваешься, не быть! Я покидаю ваш вертеп!
Но Генрих сорвал-таки с неё вуаль, привлёк к себе и с жадностью поцеловал, а руки его уже потянулись к шитью.
- Не дичись, государыня. Мне лучше знать, чему бывать, а чему не бывать. Да пусть будет тебе ведомо: ты приглашена на ассамблею николаитов и то, что ты видишь, - наш священный ритуал. И потому сними свою одежду сама, не заставляй применять силу.
Вокруг Евпраксии и Генриха собрались пар десять обнажённых. И две девицы принялись разоблачать императора. А к Евпраксии подошёл граф Паоло Кинелли из Милана, похожий на Аполлона. Он прошептал:
- Внемли гласу Спасителя: ты прекрасна и тебе нечего стыдиться наготы. Тебе надо избрать рыцаря, и в том твоё спасение от позора.
Но Евпраксия отвергла совет графа Паоло. Она попыталась вырваться из окружения. Ей это не удалось. Всюду она видела плотную стену обнажённых тел. Бросившись к императору, она крикнула:
- Умоляю Богом, отпусти меня!
- Нет! Ты пройдёшь очищение от греха. Поднявшая руку на императора будет его рабыней! - И Генрих позвал рыцаря: - Хельмут, раздень её. Пусть все увидят, как прекрасна моя рабыня-дикарка.
К Евпраксии приблизился граф Паоло, намереваясь сам раздеть её, но подошёл великан Хельмут и лёгким движением руки далеко оттолкнул графа. Хельмут навис над Евпраксией, и в мгновение ока всё, что было на ней, оказалось у её ног. Завершив своё дело, Хельмут скрестил на волосатой груди руки и, довольный собой, любовался прекрасным телом россиянки. Та же закрыла лицо руками и стояла перед восторженной, гудящей толпой николаитов беспомощная и оскорблённая.
Однако растерянность продолжалась недолго. Возник образ матушки, она услышала её голос: "Ты сильнее всех. Не щади никого, кто попытается над тобой надругаться". Евпраксия вспомнила, как день за днём копила силу, училась быть меткой и стремительной. И, призвав на помощь Господа Бога, Евпраксия крутнулась на одной ноге, и белая молния с наконечником из двух перстов ударила Хельмута ниже правого уха. И он, продолжая улыбаться, рухнул на пол. Все, кто видел, как упал Хельмут, ахнули и замерли. Евпраксия же повернулась к императору и пошла на него. Вновь крутнулась волчком, вновь сверкнула белая молния. Но она не достигла Генриха. В малую долю мгновения его заслонил собой толстяк Деди и принял удар на себя. Евпраксия и здесь не промахнулась - Деди тоже, словно куль с мякиной, рухнул на пол. Императрица не утихомирилась, ей во что бы то ни стало нужно было достать и наказать Генриха. Но перед ним расступились николаиты и укрыли его. В этот миг императора озарило. Он вспомнил, что подобной "молнией" тоже был поражён, находясь в постели супруги. Он в ярости крикнул своим телохранителям:
- Эй, бароны, возьмите её! Она ваша!
Пять обнажённых баронов с мечами в руках окружили Евпраксию, и один из них, спрятав меч в ножны, схватил её со спины. Хватка была железной, и императрица, как ни пыталась, не могла вырваться.
- Матушка, спаси! - крикнула Евпраксия по-русски.
И и это мгновение барон ослабил хватку и Евпраксия ужом выскользнула из его объятий. Он пошатался её схватить вновь. Но это ему не удалось. Взметнулась рука россиянки, и её удар пришёлся барону в " гнездо жизни". Барон рухнул на пол. На императрицу бросился другой разъярённый барон. Евпраксия отскочила в сторону, барон пролетел мимо, а пока разворачивался, молния уже сверкнула и вонзилась в левый висок барона. Он упал замертво. И всех, кто приближался к Евпраксии, обуял животный страх.
- Ведьма! Это ведьма! крикнул один из баронов и побежал к дверям.
Другие пятились от Евпраксии, которая со сверкающими гневом глазами приготовилась к прыжку. Она видела перед собой только своего супруга. Но рядом с Евпраксией вновь возник могучий Дед и. Он крикнул:
- Смотри, государь, она убила баронов. И впрямь она ведьма!
- Ах, вот оно что! - воскликнул Генрих. - Ну ежели она ведьма, то пылать ей на костре!
- Если она ведьма, то пусть испепелит мои меч! - крикнул барон Мальфред и двинулся на Евпраксию с обнажённым мечом.
Она остановилась, подняла руку и крикнула:
- Император Генрих, помни, что за моей спиной великая Русь! - И двинулась грудью на острый меч барона Мальфреда.
Император словно протрезвел. Повелительно крикнул барону:
- Мальфред, прочь от императрицы! - И когда барон отпрянул от неё, Генрих сказал маркграфу Деди: - Любезный, позаботься об Адельгейде, матери моего будущего наследника. Сейчас же отправь её в Верону. И чтобы волос с головы не упал у неё в пути.
- Государь, лучше поручи это маркграфу Людигеру Удо. Он исполнит твою волю лучше, чем я.
- Выдумки это! Не гневи меня!
- Хорошо, государь, я исполню твою волю. Но её надо одеть.
- Вот и распорядись.
Деди позвал вольных девиц. Они одели Евпраксию в то, что попалось им под руки. И Деди увёл императрицу из зала. На дворе он распорядился подать экипаж. Евпраксию посадили в него, приставили двух служанок. Деди выделил десять воинов для сопровождения, и экипаж отбыл в Верону.
Шабаш продолжался до утра, пока хмель и усталость не свалили с ног участников. В полдень император был разбужен камергером бароном Кристофером. И первое, что заметил проснувшийся Генрих, - это страх в глазах камергера.
- Что случилось, Кристофер? - спросил он.
- Ваше величество, дворец окружён горожанами. Их несколько тысяч.
- Что им нужно?
- Им известно всё, что случилось ночью с императрицей. И они требуют казни баронов, надругавшихся над нею. Требуют, чтобы вы немедленно покинули Падую.
Генрих тоже ощутил страх. Но новый вопрос его камергеру показал, что император владеет собой.
- Кто нас предал? Найти предателя и повесить немедленно!
- Но ваше величество... - попытался возразить камергер.
- Иди и передай мою волю маркграфу Деди и маркграфу Людигеру Удо. Да вынеси горожанам тела убитых баронов. Скажи им, что это и есть насильники и они наказаны.
Позже на вселенском суде над императором, где соберутся четыре тысячи священнослужителей и тридцать тысяч католиков из многих городов Германии и Италии, голос свидетелей из Падуи будет самым громким и доказательным в преступной виновности императора Генриха. А хронисты тех времён отметят, что подобного дьявольскою преступления человечество не знало. И добавят: "Не дай бог, чтобы случилось подобное впредь". Современник Генриха IV и Адельгейды-Евпраксии, поэт Доницо, написал о императрице, претерпевшей адские страдания, поэму. Но даже он, богослов и правдолюбец, не собрался с духом осквернить слух верующих словом о злодеяниях императора. "Пусть об этом умолчит стих, чтобы не слишком развратиться", - сказал он.
Из Падуи император Генрих уезжал с позором, под улюлюканье и свист тысячной толпы.
Глава девятнадцатая
ВОЙНА
Неудавшаяся ассамблея николаитов в Падуе вывела Генриха из равновесия. Появившись в Вероне, он метал молнии в своих приближённых. Но первый гнев его пал на голову безвинной Евпраксии. Он был уверен, что она предала его в Падуе. Как это она сумела сделать, Генрих не пытался разобраться и повелел ночью тайно вынести её из дворца и заточить в старом Веронском замке. Среди придворных Генрих велел распустить слух том, что императрица заболела.
В эти же дни ранней осени девяностого года в Верону прибыл небольшой караван из Гамбурга. Вместе с купцами пришёл отряд россов во главе с сотским Тихоном. Он привёз родительские дары, которые почти полгода хранились в замке княгини Оды. Тихона принял сам император. Он был озадачен и понимал, что никак не должен допустить встречи Тихона с Евпраксией и Родионом. Как всегда, император сумел выйти из трудного положения. Он велел взять Родиона под стражу и замкнуть его в каземате подвалов дворца. А при встрече с сотским сказал:
- Тебе, росс Тихон, придётся недели две подождать государыню, ибо она уехала к снятым местам в Венецию. - Но это была лишь часть задуманного обмана.
- Хорошо, государь, мы подождём, - согласился Тихон.
Но уже на другой день в казарму к русичам пришёл маркграф Деди и сказал Тихону, что тот должен немедленно ехать следом за Евпраксией.
- Примчал от неё гонец с вестью о том, что через неделю она уйдёт в плавание до Сицилии и дальше вокруг Италии до Рима, чтобы поклониться папе римскому. Ежели не успеете встретиться с нею, ждать вам до весны.
- Нет нам резону прохлаждаться здесь. Пойдём вдогон, - согласился сотский.
В тот же день Тихон оставил трёх воинов охранять добро Евпраксии и собрался в дорогу. Маркграф Деди дал ему проводника, и семь русичей отправились в путь, который придумал для них изворотливый Генрих. Сам он окунулся в заботы о войне. Для неё, как он считал, наступило благодатное время: убран с полей урожай, пополнилось за лето стадо скота, и войско голодать не будет. Он распорядился, чтобы отряды завербованных воинов были собраны под Вероной. Лишь только сборы закончились, затрубили боевые фанфары. Император и его маршалы встали во главе двадцати двух тысяч воинов и повели их на юг Италии. Так началась война, которая завершилась позорным поражением императора Генриха.
Но в начале войны удачи были на его стороне. Правда, доставались они с большим трудом. Уже через два дня войско Генриха подошло к крепости Матуа и осадило её. Над башней крепости развевалось розово-голубое знамя с тремя лилиями всем известной в Италии могущественной графини Матильды Тосканской. Защищал её граф Вельф-старший, тесть Матильды. У него в замке было чуть больше тысячи воинов. Однако крепость сама по себе казалась неприступной. И когда Генрих отправил своих воинов на штурм, защитники отразили его и нанесли войску Генриха большой урон. Этих штурмов было ещё шесть, но ни один не имел успеха. Если воинам Генриха удавалось подняться на стены, их уничтожали там. За два месяца осады Генрих потерял около двух тысяч воинов убитыми. И тогда он прекратил бессмысленные попытки и решил взять защитников крепости измором, обрекая их на голодную смерть. Оставив под Мантуа три тысячи лучников, Генрих повёл войска дальше на юг Италии. Но на его пути стояла ещё более мощная крепость - Минервиа. Генрих не отважился штурмовать её стены. Окружив её, он разрушил водоводы, снабжающие крепость водой, и обрёк её защитников умирать от жажды. Генрих терпеливо ждал победы. И она пришла. Первыми капитулировали защитники крепости Мантуа. 10 апреля 1091 года умирающие от голода воины, исполняя волю графа Вельфа, выкинули над крепостью белый флаг. А спустя месяц, за который над крепостью Минервиа не выпало ни капли дождя, умирающие от жажды защитники сдались на милость победителя. Император проявил милосердие. Отобрав у простых воинов оружие, он отпустил их по домам. Два графа-военачальника и три десятка рыцарей были взяты в плен и отправлены в Верону.