- Я писал барину, что вас все любят!.. Ему известно, что вы делаете все лучше его самого… Быть может, Господь смягчит его сердце…
Фаддей говорил так тихо, что голос его смолк почти незаметно.
Раиса, не глядя на него, дружески кивнула. Две слезы скатились на ее черное траурное платье, так как еще года не прошло со дня смерти отца, по котором она носила траур.
Старый слуга неслышно вышел из комнаты.
Раиса, оставшись одна, еще долго плакала над письмом Валериана, в котором он упоминал обо всем, исключая ее…
33
Снова наступила зима…
Такой же холод, такой же обильный снег, как и в прошлом году…
В день смерти Поровой в церкви была отслужена заупокойная обедня.
Прошел ровно год, как Раиса, обесчещенная, вернулась домой, чтобы нанести смертельный удар нежно любимой матери. Эта годовщина, вдвойне горестная, заставила Раису задуматься…
Стыд, гнев, воспоминания о насилии почти поглотили чувство покоя, царствовавшее в ее сердце в последние дни… Все слезы того ужасного времени, вся скорбь тяжелого прошлого снова наполнили душу этого бедного молодого создания…
Было уже поздно: пробило десять часов. Раиса одна со своими заботами еще не думала ложиться спать. Она в глубоком волнении шагала по комнате, не имея сил отвлечься от тяжелых мыслей.
"Это он убил мою мать, - думала она, ломая руки, - он или кто-нибудь из них, я не знаю наверное!.. Моя мать и отец до сих пор были бы живы, и мы спокойно и счастливо проводили бы дни в нашем маленьком домике, полном цветов".
Страшное горе и безысходная тоска сжали сердце Раисы.
- Да! - вслух произнесла она. - Я презираю этого человека! Он кроме зла ничего мне не сделал! Я должна его презирать! Я хочу его презирать!..
Бедная женщина! Она желала презирать мужа, которого давно уже любила…
Раиса разразилась отчаянными рыданиями.
Наплакавшись вволю, уставшая, она опустилась в кресло Валериана против портрета его матери.
Если бы ей возвратили маленький домик ее родителей, запретив любить Валериана, согласилась бы она на эту перемену?!..
Дверь кабинета неожиданно распахнулась, чего раньше никогда не случалось в это позднее время, так как Раиса раздевалась на ночь без помощи горничной. Раиса удивленно повернулась. Женщина, покрытая заиндевевшей от мороза шубкой, с шалью на голове быстро вошла в сопровождении Фаддея.
- Что такое? - спросила Раиса.
Шаль упала на пол и Марсова предстала перед глазами свояченицы. Ее светлые волосы были едва собраны, голубые глаза, ввалившиеся от слез, блестели лихорадочным огнем. Лицо было бледно и покрыто красными пятнами волнения.
- Я Елена Марсова, - сказала вошедшая, подходя к Раисе. - Я ничего не сделала, чтобы приобрести вашу любовь, но мой сын умирает! Говорят, что вы лечите даже больных собак… Имейте жалость к больному ребенку! Пойдемте со мной!
Раиса застыла в нерешительности…
Все нанесенные ей обиды, все горе с новой силой поднялись в ней при виде этой женщины, сестры ее мужа.
В течение шести месяцев Марсова жила рядом с Раисой и все это время пренебрежительно игнорировала ее существование. Теперь же, когда понадобилась помощь Раисы, она пришла к ней, уверенная, что найдет ее готовой следовать за собой…
Что это - дерзость или уважение?..
- Вы не хотите? - быстро продолжала Марсова. - Я понимаю, что мы кроме худого ничего не принесли вам, но сын мой ничего плохого вам не сделал… Ах! Вы не мать, а то бы пошли…
- Я никогда не буду матерью! - гневно ответила Раиса, и глаза ее перенеслись с Марсовой на портрет графини. - Идемте! - сказала она. - Идемте скорей!
Фаддей накинул ей на плечи шубку, которую захватил с собой, так как был уверен, что Раиса согласится следовать за Марсовой.
- Как вы пришли? - спросила ее Раиса.
- Пешком… я бежала!
- Ну хорошо, побежимте!
И они побежали по едва утоптанному снегу. Фаддей задыхаясь, едва поспевал за ними. Они вбежали в дом Марсовой, когда часы не успели еще пробить половину одиннадцатого.
Марсова сбросила свою шубку на пол в передней. Раиса последовала ее примеру и вбежала по лестнице.
В первом этаже, в комнате, убранной с восточным вкусом и освещенной светом большой лампы, на постели матери, против портрета Марсова, лежал маленький Саша и, казалось, умирал.
Время от времени судороги подергивали его маленькое тельце. Белая пена выступала на губах. Он слабо вскрикивал и затем опять впадал в оцепенение.
- Что с ним? - спросила Раиса Марсову, опустившуюся возле кровати на пол и тщетно старавшуюся согреть холодные ручки ребенка.
- Я вас прошу мне это сказать! - в отчаянии вскричала она, рыдая. - Вот уже два часа как он в таком положении, и никому не известно, что с ним случилось!
Раиса знаком руки заставила заплаканных служанок сохранять молчание и, наклонясь к ребенку, подвергла его тщательному осмотру. Когда она дотронулась до области желудка, ребенок вскрикнул, и его начало тошнить.
- Отравление! - сказала Раиса. Затем, как бы спохватившись, она прибавила: - Он должно быть украдкой съел какое-нибудь лакомство, и это повредило ему!.. Молока, как можно больше молока! - приказала она.
Теплыми салфетками ей удалось согреть ребенка, а молоком посредством рвоты освободить желудок ребенка от того, что он съел…
Через час мальчик заснул на коленях матери, хотя еще с выражением страдания на личике, но уже без судорог.
Когда дыхание мальчика сделалось правильным, Марсова осторожно освободила из-под него руку и протянула ее Раисе.
- Я вам обязана больше чем жизнью! - признательно сказала она со слезами на глазах. - Чем я буду в состоянии отплатить вам?
- Вы мне ничем не обязаны, - возразила сухо Раиса.
Минута для сближения была выбрана неудачная: Раиса чувствовала себя неспособной прижать к груди сестру человека, который был причиной смерти ее родителей.
- Вы мне ничем не обязаны, - повторила она. - Вы же сами сказали, что я подаю помощь всем больным.
- Вы неумолимы, - с грустью сказала Марсова, - но сердце ваше великодушно.
Раиса покачала головой.
- Великодушие? - спросила она. - Не знаю, может быть… Бывают такие несчастные дни… Извините меня, сударыня, и будьте уверены, что я желаю вам только добра!
- Я это знаю, - проговорила Марсова. - Вы прогнали Мавру Мороз…
- Вы это знаете?
- Фаддей рассказал мне. Так вы не верите? - вскрикнула Елена с сильным возбуждением, так что едва не разбудила сына.
- Нет, я не верю! - твердо ответила Раиса.
На этот раз руки обоих женщин соединились в крепком пожатии. Взгляды их выражали полное доверие.
- А мой брат верит… - с грустью проговорила Елена.
Раиса помолчала.
- Когда заболел ребенок? - вдруг спросила она.
- Вскоре после чая!
- Что он ел?
- Ничего, так как не был голоден.
- Он хорошо пообедал?
- Да!
- В котором часу?
- Как обычно, в четыре часа.
- Мог он сам достать себе какое-нибудь лакомство? Или, может быть, он отравился мышьяком?
- Нет, это совершенно невозможно! - ответила Елена. - Еще до его рождения я приказала, чтобы подобных припасов не было в доме, так как боялась несчастья!
Раиса задумалась.
- Вы знаете, он съел пирожок с медом. Вы ему его дали?
- Нет, у меня их не приготавливают. Хотя он очень их любит, но мед ему вреден.
- А кто-либо из прислуги мог ему дать?
Марсова тотчас же вышла, чтобы расспросить у прислуги.
В ее отсутствие Раиса осмотрелась вокруг.
Эта светлая, веселая комната, где кровати матери и сына стояли одна против другой. Этот большой портрет долго оплакиваемого человека, весь этот внутренний покой - все говорило в пользу Марсовой… Ключи в шкафах, маленькое открытое бюро - все отгоняло мысль о преступлении.
Марсова вскоре возвратилась.
- Никакого пирожка с медом ни сегодня, ни в предыдущие дни никто ему не давал.
- Уверены ли вы в этом? - спросила Раиса.
- Совершенно уверена.
- Кто приходил к вам сегодня вечером?
- Никто… Лишь Мавра Мороз приходила за приказаниями.
Одна и та же мысль промелькнула в головах молодых женщин, и они в ужасе взглянули друг на друга.
- Никогда не оставляйте вашего сына одного, - сказала Раиса тихо по-французски.
Елена ответила жестом понимания.
- Какую пользу может принести этим людям смерть вашего ребенка? - спросила Раиса, помолчав.
- Имение подвергнется разделу, и они могут получить часть нашей земли! Они и так уже много расхитили, даже присвоили большой участок леса! Наконец, они меня ненавидят, а этого уже достаточно…
- Вы думаете, что они хотят сделать вам неприятность?
- Да!.. Кроме того, им представился бы удобный предлог сказать, что я…
- О! - воскликнула Раиса, ужаснувшись. - Вы думаете, что они посмеют…
- Ведь посмели же! Погодите, вы скоро убедитесь, что я права!
- В таком случае вас надо защищать!
- Кто меня будет защищать? - с горечью проговорила Елена. - Мой брат?.. Он не пожелал, а может быть, и не мог! Я совершенно одна против этих грубых мужиков, против людей, которые меня ненавидят! Я одна, чтобы защищать сына!
Крупные слезы полились из глаз Елены, орошая подушку, на которой покоилась головка ее сына.
- Ваш муж покончил самоубийством? - тихо спросила ее Раиса.
- Откуда вы это знаете? - удивилась Елена.
Она подняла на Раису свои прекрасные голубые глаза, обычно столь гордые и холодные, в настоящее же время полные мягкости.
- Потому что вы ничего не заявили властям и потому… что вы это думали… - просто ответила Раиса.
- И вы меня поняли? - прошептала пораженная Марсова. - Об этом никто не подумал! Как же вы могли догадаться?
- Потому что я женщина и сама много страдала!.. У вас есть какие-нибудь доказательства?
- Было одно, но я его уничтожила!
- И все же я не верю, что ваш муж - самоубийца!.. Те, которые не пожалели ребенка, могли поднять руку и на отца!
Глаза Марсовой расширилась от ужаса: она старалась угадать мысль Раисы.
- Я открою злодеев, - сказала наконец Раиса после долгого молчания, - даже если бы мне пришлось пожертвовать жизнью, которая бесцельна!
- Валериан будет вас благословлять! - с чувством признательности произнесла Елена.
- Граф Грецки меня ненавидит! - ответила Раиса, нахмурившись. Она разом вернулась с облаков на землю, к своим заботам и переживаниям, на миг забытым. - Однако поздно, сударыня! Позвольте мне удалиться.
- Я прикажу подать экипаж, - сказала Елена, поднимаясь.
- К чему? Фаддей дожидается меня и проводит! - холодно отозвалась Раиса.
Марсова, удивленная такой резкой переменой в свояченице, не знала, что отвечать.
Раиса, готовая выйти, подошла к постели ребенка, наклонилась и поцеловала его в золотистые кудри.
- Да сохранит тебя Господь, бедный малютка, - тихо прошептала она. - Если болезнь возобновится, немедленно уведомьте меня, я тотчас же приду.
- Merci! - ответила Елена. - Не смею говорить вам о моей признательности.
Раиса улыбнулась и, кивнув головой, жестом руки указала ей на спящего ребенка и, запретив провожать себя, исчезла за дверью.
Елена видела из своего окна, как она удалилась по снегу, почти бегом, сопровождаемая Фаддеем, шедшим с фонарем в руках.
"Какая изумительная женщина! - прошептала Марсова. - Я ей обязана жизнью сына!.. Завтра же Валериан узнает об этом!"
Возвратясь домой, Раиса вошла в кабинет. Лампа по-прежнему горела, освещая портрет графини.
- А-а! - сказала она, останавливаясь перед ним. - Все, сколько вас тут ни есть, слушайте! Я не знаю, люблю ли я вас или ненавижу, - знаю только, что вы заставляете меня жестоко страдать!..
Однако сон Раисы в ту ночь был покоен и укрепил ее.
34
На следующий день едва маленький больной открыл глаза, как увидел заплаканное лицо матери: она была обеспокоена его долгим сном.
Слова и ласки сына успокоили Марсову… Она дала ему успокоительного, приготовленного накануне Раисой, а затем приказала сварить крепкий бульон, который вскоре и принесли.
Когда горничная вошла в комнату, неся чашку с бульоном, Елена заметила в коридоре вечно улыбающееся слащавой улыбкой лицо Мавры Мороз.
Елену словно кольнуло в сердце…
С непобедимым страхом она поспешила закрыть дверь на ключ, ставя таким образом эту незначительную преграду между сыном и злым гением дома.
Горничная удалилась, и мальчик уже протянул ручку к поставленной перед ним на столике чашке.
Мать секунду задумчиво глядела на него и вдруг громко позвонила.
- Унеси этот бульон, - сказала она вошедшей служанке, - он нехорош! И принеси самовар и свежих яиц!
Удивленная служанка повиновалась.
- Мама, почему ты не хочешь, чтобы я съел этот бульон? - спросил Саша, готовый заплакать, потому что был очень голоден.
- Тебе принесут яиц, - сказала она, глубоко вздохнув.
"По крайней мере, я буду уверена, что в них нет ничего дурного", - подумала она.
- Скажи мне, Саша, - вдруг вспомнив, спросила она сына, - Мавра вчера давала тебе пирожок с медом?
Мальчик, покраснев, отвернулся, чтобы скрыть смущение.
Елена повторила свой вопрос.
- Да! - ответил мальчик, не привыкший лгать.
- Она запретила тебе говорить мне об этом, не правда ли?
- Да, мама! Ты знаешь, что я люблю эти пирожки, а ты запретила мне их есть, и она мне сказала, что если ты узнаешь, то будешь бранить!
- Видишь, как Бог наказал тебя за непослушание: ты мог умереть.
И она нежно прижала сына к груди.
- Прости меня, мама, я этого больше не сделаю!
При этом обещании, так часто повторяемом ребенком и никогда не исполняемом, Елена не смогла сдержать улыбки. Видя, что мать не сердится, мальчик повеселел, немного порезвился, после чего лег в постель усталый и довольный.
Принесли самовар и яйца.
Марсова, заглянув в полуотворенную дверь, заметила, что Мавра исчезла.
Саша внимательно следил за приготовлениями матери. Спустя несколько минут он облокотился на подушки и спросил:
- Мама, мне показалось, что сегодня ночью, когда я был болен, около меня была дама. Это правда была дама или ангел?
- Это была дама! - ответила мать.
- Какая дама? - настаивал мальчик. - Она очень красивая, и я ее никогда не видел!
Елена на мгновение заколебалась и вдруг решила открыть истину.
- Это была твоя тетя, - сказала она.
- Новая тетя? Как ее зовут?
- Раиса Грецки.
- Раиса? Какое хорошее имя! Что же, она с неба упала, эта тетя? Ты мне никогда о ней не говорила!
- Нет, она не с неба упала: она жена твоего дяди Валериана.
- Значит, она недалеко отсюда живет? Почему мы ее не навестим?
Марсова не ответила.
Ребенок, привыкший с уважением относиться к матери, замолчал и принялся за яйца, и когда съел их, спросил:
- Скажи мне, мама, эта тетя добрая?
- Да!
- Почему же мы не навестим ее? - снова задал он вопрос.
- Мы скоро пойдем к ней, - ответила мать, полная благодарности к Раисе, как будто на самом деле сошедшей с неба, чтобы спасти ее сына.
Однако этому обещанию не суждено было исполниться…
Мавра почти все время проводила в прихожей Марсовой. Казалось, эта женщина не имела других занятий, кроме наблюдения за своей госпожой. Во всякое время дня ее улыбающееся лицо становилось на дороге ее господ, и Елена не могла более скрывать своего отвращения, внушаемого ей видом этой злодейки.
Она теперь ни на одну минуту не оставляла одного своего сына; он не только спал в ее комнате, но она следовала за ним повсюду: по коридорам, в комнату, где он играл или приготовлял уроки. Она ничего не давала ему есть, предварительно не попробовав сама. Все казалось ей подозрительным, даже молоко, которое приносили по утрам!
Эта напряженная жизнь, полная тревог, была для Марсовой страшнее смерти, которой для себя лично она на страшилась, решив все переносить до конца, до последнего упадка сил, безусловно уверенная, что после ее смерти сын не проживет и недели… Поэтому в борьбе за жизнь сына Марсова не щадила себя, оберегая его от всяких случайностей.
Мавра после происшествия с ребенком встретилась с Еленой как ни в чем не бывало: улыбаясь и сияя по обыкновению. Она аккуратно каждый день справлялась о здоровье Саши, как будто бы ничего не знала. Марсова сделала ей выговор за то, что она угостила Сашу нездоровым для него лакомством, при этом она зорко вглядывалась в лицо своей вольноотпущенной, стараясь уловить малейшие признаки смущения, но все было напрасно: на лице Мавры не отразилось и тени смущения.
- Прости меня, - сказала она, - я вовсе не хотела сделать зла! Но маленькому барину не позволяют кушать то, что он любит: доктора запрещают! Может, они и правы, так как ваш сынок заболел, но все наши ребята едят медовые лепешки и чувствуют себя еще лучше от них!
Марсова вынуждена была сделать вид, что доверяет словам Мавры… К чему бы повело, если бы Марсова обвинила Мавру в покушении на отравление сына? Ровно ни к чему. Следовало еще ждать…
Марсова написала опекуну сына…
Опекун был богатый помещик, друг покойного мужа Елены, хороший человек, но беспечный и ленивый. Он ответил Елене, что если его присутствие необходимо, то он конечно приедет, но полагает, что стеснит ее своим посещением.
Ребенок заболел - очень жаль, но он выздоровел - тем лучше!.. Если имение теперь дает меньше дохода, чем в прежние годы, это не удивительно, так как жатва повсюду была плоха…
К этим утешениям любезный помещик добавлял свои лучшие пожелания, которые повергал к ногам Марсовой.
Письмо заканчивалось следующим образом:
"Обещаю вам большой успех в свете, если вы приедете в Петербург во время поста, так как в настоящий момент чувствуется сильный недостаток в умных женщинах в столице. Одна только блестящая княгиня Адина и поддерживает оживление…"
Прочитав это письмо, Марсова горько улыбнулась: сын ее действительно имел очень деятельного опекуна!
Она написала брату, от которого ей долго пришлось ждать ответа! Она получила его лишь спустя три месяца, когда снег уже сходил с полей, реки вскрывались, и легкая зелень покрыла поля.
Молодая зелень - это радость ранней, холодной весны! Сквозь стекла окон виднеется небо, покрытое тучами, ветер воет по крышам! Но едва только покажется луч солнца, еще желтый и еле греющий, как молодая зелень выглянет пухом, - это уже зеленый ковер! Вскоре растают жидкие остатки снега и вместо него выглянут густые пучки высокой травы…
В это время у русского крестьянина, запертого на всю зиму в избе, пробуждается радостная надежда! Он надеется на хорошую жатву, которая, быть может, будет богаче, чем в прошлом году. Апрель возбуждает в нем тайную поэзию, не присущую людям, живущим в городах.
Никто, хоть бы он был окружен глыбами холодного камня, не может противиться очарованию весны!
Сердце Раисы тоже сильно билось, но не от приближения весны: уже несколько недель она ждала письма от мужа, но, увы! - не дождалась!