Вид у Женьки был кислый. Во время разговора в Доме Правительства он ничего не говорил, стоял в сторонке, но все слышал.
– Позагорать бы, поесть вкусных лепешек с сыром и мясом и запить все это домашним вином… – начал Комов.
– Неужели? – театрально удивился оператор. – Я бы с удовольствием, но ведь у тебя другие планы.
– Угадал, – сказал Сергей.
– Хетагурово?
– Догадливый. Сейчас созвонимся с Хасаном, попросим, чтобы подвез. Хочешь, поспорим, что без застолья он с места не стронется?
– Без тебя знаю, – буркнул Беляш, но лицо его оживилось.
5. Арчил Гегечкори
Арчилу повезло. Родители уехали в Батуми навестить приболевшую тетку и поэтому вмешаться в события не могли. Мама конечно же не смолчала бы… А так все произошло совершенно буднично. Кто-то позвонил, Арчил открыл дверь в квартиру. На лестничной клетке стоял незнакомый мужчина средних лет.
– Вы Гегечкори? – спросил он.
Арчил кивнул.
– Собирайтесь в армию, – сказал мужчина. – Я из военкомата. Вот повестка, распишитесь.
Арчил нетерпеливо выхватил протянутый ему казенный бланк.
– Минимальный штраф за неявку двадцать тысяч лари, – строго предупредил посыльный. – За злостное уклонение – тюрьма.
– Что вы? – вспыхнул Арчил. – Как можно?!
– Ну-ну… – и мужчина шагнул в сторону лифта.
Душа Арчила пела, он был готов завопить от восторга. Свершилось! Наконец-то Родине потребовались его мужество и умение! Он так ждал этого! На очередной призыв на сборы непохоже, значит, предстоит настоящее дело. Замечательно!
На место сбора Гегечкори пришел на полчаса раньше положенного срока, опять порадовавшись, что родители в этот момент находятся далеко от Тбилиси. Не было слез, ненужных наставлений, просьб заботиться о здоровье, не рисковать, помнить о близких… Все вышло по-мужски – раз-два, собрал рюкзак, три-четыре, запер квартиру и – шагнул в новую жизнь.
Арчил нетерпеливо поглядывал на часы. Стрелки еле двигались. "Быстрее! Быстрее!" – подгонял он их.
Мягко прошуршали тормоза, из остановившейся неподалеку новенькой иномарки выбрался Гоча Беруашвили – довольный собой, прилизанный, одетый в дорогой модный костюм. Водитель достал из багажника пухлую сумку, осторожно опустил ее на асфальт рядом с Гочей. Тот сонно огляделся и встретился взглядом с Арчилом.
– Арчи!
Беруашвили широко раскинул руки. Лицо его изображало такую радость, словно однокурсники не виделись Бог знает сколько лет. На самом деле с момента их расставания минуло несколько часов.
Накануне вечером друзья сидели в квартире Арчила и не спеша потягивали холодное французское вино – его привез откуда-то отец Гочи.
Знакомы они были, чуть ли не с детского сада. В школе сидели за одной партой, вместе поступали в университет, строили планы на будущую взрослую жизнь… После эпохальной Революции Роз отец Гочи быстро пошел в гору, теперь он работал в правительстве Грузии. Изменился и его сын – в его повадках появилась хозяйская уверенность, Гоча округлился, подернулся первым, еще нежным жирком. Неважные отметки из его зачетной книжки исчезли, некоторые преподаватели уже посматривали на молодого Беруашвили со льстивым подобострастием, девушки вдруг прозрели и поняли, что Гоча – весьма завидный жених. К Арчилу он стал относиться немного покровительственно, но не забывал старого друга, жизнь которого складывалась пока далеко не так удачно.
– За Грузию! – провозгласил Гоча, высоко поднимая бокал с вином. – За любимую Родину! Отцы наши сбросили более чем двухсотлетнее российское иго, а нам предстоит увидеть великую, могучую и процветающую страну!
Арчил с удовольствием присоединился к тосту. Вино чуть-чуть кружило голову, все вокруг казалось удивительно прекрасным.
– Два века… – задумчиво сказал Беруашвили, осторожно поставив бокал на стол. – Ты только представь, чего бы добился наш народ, если бы эти годы не были вычеркнуты из его истории! Земля наша богата и изобильна, мужчины сильны и мужественны, женщины верны и красивы… Эх!.. Мы могли стать финансовым центром Европы, очагом торговли, бизнеса, культуры…
– Но ведь все это будет? – спросил Арчил, с любовью глядя на друга.
– И скоро! – уверенно кивнул Гоча. – Очень скоро. С нами Америка – сильнейшая страна мира, истинный оплот демократии. За нас вся Европа, скоро мы войдем в НАТО. А кто против? Дряхлая Россия, которая вот-вот развалится, но продолжает нам пакостить, подкармливает проклятых сепаратистов. Ничего! Новое поколение грузин, наше с тобой, Арчи, поколение покажет себя всему миру. Недаром нашего президента называют образцом демократии. Давай выпьем за его драгоценное здоровье.
– Давай! – радостно согласился Арчил. – Стоя! До дна! С таким вождем мы всего добьемся!
Гоча, тщательно пережевывавший ломтик сыра, с доброй улыбкой смотрел на раздухарившегося приятеля.
– Одного боюсь, – признался ему Арчил. – Вдруг все решится, пока мы в университете учимся. Скажут: "Родине нужны специалисты, а солдат у Грузии много". Что тогда будем делать?
– Не бойся… – улыбка Беруашвили стала шире. – Мы с тобой, дружище, на особом учете. Не забыл, где мы сборы проходили?
Разве такое можно забыть? В прошлом году, в марте, проводилась массовая подготовка резервистов. Призывали и студентов четвертого курса. Друзья, несмотря на то, что были моложе, неведомым образом тоже попали в список.
– Значит, едем в Мухровани? – спросил тогда довольный Арчил.
– Чего ради? – ухмыльнулся Гоча.
– Из нашего университета всех туда посылают, – растерянно пояснил Гегечкори.
– Правильно, – кивнул Гоча. – И готовить из них будут стрелков. Пиф-паф, умение ведения боя и выживания в условиях города, и всякое такое прочее. А мы поедем не на восемнадцать дней, а на весь месяц. В Сенаки. Там собирают активный резерв.
– Как это? – не понял Арчил.
– Увидишь на месте… – уклонился от ответа Беруашвили.
На базе в Сенаки друзья попали в спецгруппу, с которой работали инструкторы-американцы – крепкие темнокожие парни.
– Упаси тебя Бог даже за глаза назвать их не афроамериканцами, – предупредил друга Гоча.
"Афро" не "афро", но гоняли они своих подопечных до седьмого пота – в первые дни сил у Гегечкори едва хватало, чтобы доплестись после тренировок до казармы. Но регулярные занятия спортом помогли – вскоре Арчил втянулся в изнуряющий процесс, инструкторы то и дело одобрительно похлопывали его по плечу. А Гоча и вовсе занимался по какой-то особой программе – больше сидел с бумагами, даже на плацу появлялся нечасто.
Американцы оказались задорными ребятами. Они обожали громко и заливисто смеяться, а в короткие свободные минуты пытались освоить местные танцы. Получалось не очень, но было видно, что в это занятие они вкладывают всю душу. Один из таких веселых перекуров заснял какой-то залетный телевизионщик. Арчил потом видел его передачу и очень расстроился: журналист сказал, что заокеанские парни исполняют "танец грузинских воров". Гегечкори подумал, что так говорить нечестно – на него самого американцы произвели замечательное впечатление. Общаясь с ними, Арчил, очень кстати и свой английский подтянул.
Он улыбнулся, вспоминая месяц, проведенный в Сенаки. Может быть Гоча прав, и начальство действительно имеет на друзей особые виды? Заметив колебания Арчила, Беруашвили положил на его руку свою прохладную влажную ладонь.
– Без нас не обойдутся, – уверенно сказал он.
И вот это время пришло…
6. Сергей Комов
Хасан остановил машину на окраине села. Когда они проезжали какой-никакой населенный пункт, Хасан обязательно показывал, где живет или жил его ученик. Когда-то, в другой жизни, когда еще существовал Советский Союз, Хасан Ревазов начал работать учителем математики. Не изменил он своей профессии и сегодня. Его ученики жили по всей Южной Осетии. Он мог зайти в любой дом в любое время, и везде его встречали как самого дорого гостя. Сергею это очень помогало в работе…
Поселок, по сути, был одной длинной улицей. Одно-двухэтажные дома стояли по обе стороны от дороги, ведущей в Цхинвали.
"Гром" стал сильнее, доносились пулеметные очереди, длинные, как будто тот, кто держал в руках пулемет водил им из стороны в сторону, не отпуская курок. Так стреляют по наступающим сомкнутым цепям, но этак никто не ходит в атаку уже ни один десяток лет.
– Я вас здесь подожду, – сказал Хасан. – Только зря вы туда идете. Чего-то мне все это не нравится.
– Думаешь, мне нравится? – спросил Сергей, бросая взгляд на дальнюю окраину села. – А что делать? Работа, блин, работа, работа – страсть моя…
Село просматривалось все насквозь, несколько домов было разбито, у одного обвалилась стена, но уцелела крыша, у другого крышу своротило, и осталась только коробка с закопченными оконными проемами. Огонь уже погас, но в воздухе стоял едкий запах дыма. Село точно вымерло, жители его то ли покинули, то ли попрятались по домам, но хлипкие стены не уберегут от снарядов, даже от пуль не уберегут…
Странную процессию они из себя представляли. Издали съемочную аппаратуру можно было легко принять за необычное оружие – камера, снабженная оптикой, смахивала на снайперскую винтовку, а штатив под нее походил на спрятанный в чехол гранатомет, который нес тот, кто должен снайпера в случае чего прикрывать. В сумке же, переброшенной через плечо, запросто могли лежать не кассеты и аккумуляторы, а боеприпасы. На поле боя съемочные группы не раз принимали за спецподразделения и обстреливали. Со всеми вытекающими последствиями…
До окраины села добрались без происшествий. Здесь были вырыты окопы, совсем не глубокие, не те, что показывают в фильмах про Первую мировую войну, когда армии Антанты и Тройственного союза стояли друг против друга месяцами, отрыв окопы в два человеческих роста. В этих, даже если прибавить к их глубине еще и высоту брустверов, сделанных из мешков с землей, все равно не удавалось спрятаться в полный рост.
В окопе сидело несколько осетин в обнимку с автоматами. Съемочную группу, приближавшуюся с тыла, они давно заметили, стали кричать телевизионщикам, чтобы шли обратно, но те лезли напролом, не обращая внимания на советы.
– С ума сошли, – сказал один из солдат Сергею, когда тот плюхнулся в окоп. – Куда лезете?
– Когда начнете вытеснять грузин из села? – ответил вопросом на вопрос Комов.
– Когда подкрепление подойдет, – огрызнулся осетин.
– И когда же оно подойдет?
– Скоро.
От этого диалога толку было мало.
Оператор, напряженно сопя, натянул на объектив камеры женский чулок. Делалось это для того, чтобы оптика не отсвечивала, не то блики на камере вполне могли принять за блики на снайперской винтовке. Тогда окоп накрыли бы снарядами. На длинном фокусе – когда снималась что-то очень отдаленное – чулок становился незаметным, но из-за того, что камеру приходилось держать в руках, картинка качалась, будто во время шторма. А ставить камеру на штатив было нельзя. Слишком уж эта конструкция смахивала на оружие.
Между грузинским селом и осетинским располагался миротворческий пост. Грузины стреляли из гаубиц через него, навесом.
– Что там? – спросил осетинский военный Женьку, всматривавшегося в окуляр камеры.
Беляш не успел ответить, он толком и понять-то не смог, что произошло. Визир на камере черно-белый, цветов там нет, и его вдруг заволокло густым дымом, а потом воздух наполнился противным жужжанием и стал сотрясаться. Ракеты легли с недолетом, взорвались метрах в трехстах от окопов, подняв завесу из огня, вывороченной земли, камней и дыма. Теплая волна накатилась на окопы, как прибой, затопила их и пошла дальше.
– Уходите отсюда! – закричал осетин, – Тут сейчас такое начнется!..
Едва ли он думал, что грузины засекли камеру и, приняв ее за нечто весьма опасное, начали обстрел окопов. Скорее всего, вояки Саакашвили решили серьезно взяться за дело.
Сергей переглянулся с Женькой. Беляш отрицательно покачал головой. Впрочем, и так все было понятно. При интенсивном обстреле ни черта не снимешь. Нужно было уносить ноги. Геройство требуется лишь в разумных пределах.
До ближайших домов было несколько десятков метров. Казалось, что там начинается зона мира, и если добраться до нее, то уже не страшны будут ни ракеты, ни снаряды, ни повизгивающие над головой пули.
Телевизионщики бежали пригибаясь, петляли, прикидывая, хватит ли сил на решающий рывок. Войск в деревне нет – это мирная территория, по всем нормам она находится вне войны. Случайный снаряд туда залететь конечно может, но целенаправленно никто стрелять по деревне не должен…
Только, похоже, грузины о существовании правил гуманной войны не подозревали. Когда Сергей наконец-то добежал до домов, перевел дух, попытался унять дыхание, то сразу же услышал нарастающий противный свист.
– Ложись… – выдавил он. Говорить было трудно, в горле пересохло, возникало ощущение, что все там покрылось болезненными нарывами, как во время сильной простуды.
Женька и так уже шлепнулся в грязь. Они прижимались к забору, прячась между какими-то кочками. Одежда намокла, испачкалась, когда они встанут, будут походить на бродяг, у которых нет ни кола, ни двора. Если встанут…
Взрыв ухнул возле соседнего дома. По забору, возле которого лежали телевизионщики, забарабанили осколки, уже на излете, забор они не пробивали, а отскакивали от него, как от брони.
– Все в порядке? – спросил Сергей, все еще лежа в грязи. Земля забила рот. Он стал отплевываться. На зубах остался противный привкус.
Беляш не ответил. Он возился с камерой.
Грузинская артиллерия обрушилась на окопы, которые они только что покинули. Картина была жуткой. Земля там словно вскипала, как вода, в которую падает что-то тяжелое и поднимает ввысь огромные фонтаны.
Комов подумал о том, что людей, с которыми они только что общались, может, уже и в живых нет. Но надо было уходить, причем побыстрее, пока грузинская артиллерия не перенесла огонь чуть дальше и не принялась сравнивать с землей уже не окопы, а то, что находилось за ними – деревню.
На первый рывок они отдали все силы и здорово выдохлись. Так бывает, когда неправильно рассчитаешь свои возможности – сперва оторвешься от соперников, а дистанция-то еще не закончилась, они настигают тебя, обходят стороной, а ты ничего уже не можешь поделать, остается лишь плестись позади всех и смотреть на их спины. И совсем не было времени, чтобы перевести дух. Но и оставаться на месте, ждать, когда и тебя накроет волна огня, как накрыла она тех, кто был в окопах, было безумием.
– Охуе… они совсем! По мирным жителям хреначат… – зло выдохнул Женька.
Снаряды секли деревья, срезанные ветки падали на дорогу.
Теперь они бежали точно пьяные, покачиваясь, ноги заплетались, спотыкались на кочках и неровностях. Одному Богу известно, как никто из них не упал, не растерял оборудование.
В голове Комова крутились дурацкие мысли о том, что пулю, которая тебя достанет, ты не услышишь, а остальные – мимо пролетят. Мысли отвлекали от противного жужжания, которым наполнился воздух.
В Вашингтоне стоит памятник шести морским пехотинцам, которые водружают звездно-полосатый флаг. Он воспроизводит постановочную фотографию, сделанную на острове Иводзима во время Второй мировой войны. На самом деле, первыми флаг на острове водрузили совсем другие люди, но потом специально для репортеров эту операцию повторили, водрузили стяг побольше, так, чтобы его было видно с берега, где высаживался десант. Второй флаг – тот, что попал на фотографию, устанавливала уже другая группа. Им-то и досталась вся слава. С той поры на пьедестале памятника отмечаются все войны, в которых американцы принимали участие. Есть там и Корея, и Вьетнам. При Джордже Буше пьедестал стал заполняться быстрее, чем прежде, но все равно не так быстро, как пополнял перечень "своих" войн Комов. За последние пятнадцать лет он стал свидетелем практически всех заварух, если конечно не брать в расчет те, что чуть ли не ежемесячно происходят в Центральной Африке. Теперь Сергей начинал опасаться, что и Южная Осетия появится в его личном перечне войн. В отличие от вашингтонского. Грузин, конечно, натаскивали американские инструкторы, но это еще не повод, чтобы Южная Осетия появилась на Вашингтонском памятнике…
Он вспомнил, как возмущались американцы, узнав, что Россия ввела на эту землю миротворческие войска. Грузия и штат Джорджия пишутся по-английски одинаково, американские обыватели решили, что российские войска появились на территории США и призывали немедленно сбросить на Россию атомную бомбу. Отличный показатель уровня интеллектуального развития любителей гамбургеров и их системы образования.
Впрочем, американцы действительно лепили из Грузии нечто похожее на Джорджию. Они на постсоветском пространстве везде так пытались поступить, предлагали троянских коней оптом и в розницу. Большинство от них отказывалось. Но на приманку цветных революций парочка стран все же попалась. Клюнувшим США поставляли свое вооружение, натаскивали местный спецназ и всячески дестабилизировали обстановку. Грузия, к примеру, на самом деле превращалась в Джорджию-2. Походило это на продолжение удачной голливудской постановки – сценаристы и режиссеры не стали ломать голову, придумывая для второй части фильма новое название, а ограничились только цифрой "два", посчитав, что так будет лучше и принесет больше прибыли. Но вторая часть, как правило, оказывается хуже первой. И неважно, что в рекламу "Джоржии-2" американцы вложили уйму денег – такой пиар-компании позавидовали бы продюсеры любого блокбастера. В прокате этот фильм, скорее всего, провалится и поставит студию, которая его создала, если не на грань банкротства, то в очень скверное положение. Доллар и так готов свалиться в пропасть. Скоро зелеными бумажками с портретами заморских президентов будут оклеивать стены домов, так обойдется дешевле, чем покупать на них настоящие обои…
7. Светлов
Лекарство помогло, голова больше не болела, но не выспался Олег зверски. Впрочем, худа без добра не бывает. Прохрапевшая всю ночь соседка по купе тоже ехала в Цхинвали. Более того, ее должен был встречать зять. На машине. Соседка оказалась женщиной отзывчивой: едва Светлов спросил, не помогут ли они с зятем и ему добраться до столицы Южной Осетии, она решительно заявила, что проблем не видит, и Олег может ни о чем не волноваться.
Сухонький и остроносый зять ничуть не удивился тому, что придется везти с собой незнакомого мужчину. Молча он загрузил в багажник и на заднее сиденье баулы тещи и сумку Светлова (место для того, чтобы Олег втиснулся в машину, осталось) и быстренько запустил мотор. Сообщение, что дорога небезопасна, попутчица Светлова восприняла с философским спокойствием и тут же принялась выяснять малейшие подробности жизни любимой дочери и четырех(!) не менее любимых внучек. Зять покорно отвечал на основные вопросы, на дополнительные, на уточняющие…
Проскочили Рокский тоннель, и Олег заметил, как подтянулся водитель. Он старался гнать машину как можно быстрее, при этом настороженно поглядывал по сторонам и испуганно – на тещу. Похоже, ее зять боялся больше, чем потенциальных грузинских террористов. Лишь въехав в Цхинвали, он облегченно вздохнул.