* * *
Десять дней ждал Ярослав Всеволодович решения новгородского веча. Каждый день посылал в Новгород на Софийскую сторону и на Ярославов двор своих посыльных и соглядатаев. Но вести приходили неутешительные. Из Пскова сообщали, что псковские вятшие мужи упросили немцев, и те привели отряды рыцарей, ливи, летьголы и чуди к рубежам Псковской земли. Сторонников князя Ярослава во Пскове предали поруганию и выгнали из города со словами:
- Поидите по князи своем, нам есте не братиа.
Многие из них бежали в Новгород и даже в Торжок.
Ярослав еще раз отправил послание новгородскому вечу, где призывал новгородских мужей одуматься и послушать своего князя. Но вече оставило послание Ярослава без ответа. Тогда князь созрел для решительных действий. Низовским полкам он велел снимать стан и возвращаться домой. Сам с княгиней Феодосьей и дружиной следовал за полками, В Новгороде вместо себя оставлял старших своих сыновей - княжичей Феодора и Александра, возлагая опеку на них на дядьку Феодора Даниловича и тиуна Якима. Для охраны княжичей и Городища оставлял князь также пятьдесят гридей своего двора и двести надежных переславских кметей, поселенных в ближних к Городищу слободках.
Прощались пасмурным прохладным утром на Городище близ княжьего терема. В окружении слуг и гридей князь Ярослав усадил в возок Феодосию с младшим сыном, расцеловал и обнял старших княжичей, отдал последние распоряжения тиуну и дядьке. Множество дворовых высыпало на площадь перед храмом Благовещения в ожидании прощания со своим господином. Многие, что служили князю, но были вольными новгородцами, собирались также оставить Городище до лучших времен и поселиться или в вотчине тиуна Якима, или в окрестных слободках. Феодор и Александр все еще стояли рядом с отцом, и тот в последний раз благословил их знамением креста поверх непокрытых голов. Князю подвели молодого каурого жеребца, и тот взял его под уздцы. Затем, сняв шапку с алым верхом, он внимательно осмотрел дворовый люд, собравшийся проводить его, и поклонился людям и паперти храма. Простой дворовый люд кланялся своему господину в ответ. Княжичи видели, что лик отца был суровым и сосредоточенным, тень печали и расставания омрачали его, казалось, на глаза навернулись слезы. Феодор заметил, что взгляд отца застыл на ком-то у паперти храма. Внимательно присмотревшись, он увидел там Неле и ее сестру Анну, стоявших ошую каменных ступеней. Сердце княжича вспорхнуло как птица при виде желанной. Но Неле смотрела на Феодора печальными глазами, а ее сестра лишь слегка склонила голову, ответствуя князю, и, видимо, вытирала слезы, прикладывая к глазам край большого синего платка, лишь слегка прикрывавшего ее пышную копну золотисто-белых, уже успевших выбиться из косы, волос,
* * *
Осень еще не наступила, но ее дыхание вдруг сразу почувствовалось в природе. Ночи стали ветреными и холодными. Пасмурным утром на серебристой высохшей траве и кустарнике появлялся легкий иней. Но стога сена в лугах еще стояли, и кое-где по полям желтели небольшие скирды соломы.
Феодор и Неле встретились уже в который раз в том самом лугу, где началась их любовь. Они лежали в стогу, а конь княжича, привязанный у стога, лениво отрывал от него клоки сена и, двигая скулами, с хрустом перетирал его коренными зубами. Было более чем прохладно, по небу ползли хмурые синие тучи, кое-где окрашенные лихорадочным золотистым светом не согревавшего солнца и, казалось, что вот-вот пойдет дождь. Однако влюбленные не замечали этого и были почти наги или точнее слегка прикрыты: он - краем ее синего сарафана и сеном, она - его серым из дорогого сукна кафтаном. Он, развернувшись к ней всем телом, лежал на ошеем боку и положил свою десную ногу, согнутую в колене на ее слегка округлый живот. Десная рука его ласкала ее уже не по девичьи большие, но крепкие перси с крупными и яркими пятнами вокруг сосков, а уста целовали ее ланиты, маленькие ушки и стройную белую шею. Золотые ее волосы были наполовину заплетены в косы, а наполовину уже рассыпаны, и в них запутались былинки сена. Ошеей дланью он держал ее за плечо. Она же, лежа на спине, полуприкрыв очи, ласкала своими нежными перстами его уже вновь окрепшую мужскую плоть и просила его лишь об одном, чтобы он не оставлял на ней следов страстных и безумных поцелуев. Через несколько минут они в который раз за эту встречу соединились Вновь.; Их страстные телодвижения и стоны продолжались и были слышны еще около получаса, и это тревожило коня. Тот прислушивался к малознакомым звукам, исторгаемым ожившим стогом, и, не понимая, что происходит, бил копытом, тревожно и тихо ржал, крутя головой, гривой и хвостом. Жеребец задвигал ушами, прянул от стога, громко захрапел, а затем заржал. Однако не прошло и минуты, как из стога вновь раздался уже совершенно ровный и спокойный голос:
- Тпрру, стоялый! Ужо пожди мя.
Знакомые, понятные слова и строгие нотки в голосе хозяина успокоили взволнованного коня. А в стогу начался негромкий, ровный, но иногда наполняемый тревогой и волнением разговор. Начал моросить мелкий дождь. Феодор, привстав, надел и завязал в поясе нижние льняные порты и лег опять рядом с любимой. Неле, накинув на еще нагое, остывающее от страсти тело кафтан Феодора, и, уткнувшись челом к нему в плечо, со слезами в голосе рассказывала, что дела у тиуна Якима в Новгороде, по слухам, шли плохо. Яким собирался днями отправить их с сестрой в свое сельцо, что лежало за Липной. С ее слов княжич понял, что добираться туда верхи надо несколько часов. Слова ее сильно встревожили Феодора, хотя он и без нее знал о недобрых событиях в Новгороде, о боярском заговоре, о том, что бояре подбивают новгородцев подняться против посадника Ивана, владыки Антония и всех сторонников его отца.
Но все это тревожило княжича в первую очередь потому, что могло стать серьезным препятствием для его свиданий с Неле. В душе Феодора все бунтовало против тех, кто мог встать на их пути. Но в голове своей он уже создавал план, как будет встречаться с ней у Липны где-нибудь в лесной сторожке. Он думал уже о том, кого из молодых гридей сможет он посвятить в свои любовные дела и сделать своим надежным слугой, проводником и помощником.
Небо вскоре совсем нахмурилось, и пошел дождь. Княжич и Неле быстро оделись и спустились со стога вниз. Феодор поправил ослабленное сбившееся седло, подтянул подпруги. Следом стянул со стожка красивую малиновую ортму, отряхнул ее от былинок, свернул в несколько раз и набросил коню на загривок, ближе к передней луке седла. Неле тем временем отряхнула от травы свой сарафан и поправила волосы. Напрягая все силы, он подхватил ее под стройные бедра и помог ступить ногой в стремя, а затем подсадил, чтобы она удобнее могла усесться на эту ортму у седла. Поправив узду, Феодор легко сел в седло и тронул коня. Всю дорогу домой они договаривались о том, какой знак он подаст ей, а она ему, когда им нужно будет увидеться или что-то сообщить друг другу. Условились так, что она должна будет прийти туда, куда будет указано, если посланец передаст ей его нательный крест с изображением Спасителя и св. Феодора Стратилата. Он же должен был немедленно прискакать к ней или найти ее, если она передаст с посланным свое янтарное ожерелье, купленное ее отцом на берегах Варяжского моря.
* * *
Погода испортилась совсем. С севера подули холодные и злые ветры, принесшие несчетные дожди и распутицу. Перед вечерней накануне Преображения Господня дождь прекратился, и прояснело, даже глянуло солнышко. Ночь была погожей и теплой. Но на Преображение с полудня вновь нахмурилось, а затем пошел ливень. Дни шли, а сухой и ясной погоды так и не наступало. Бабье лето не пришло.
Смерды и земледельцы окрестных новгородских слобод и сел то горестно и беспомощно вздыхали и крестились, то поднимали в злобе и исступлении свои руки к небу и, грозя ему, ругали неизвестно кого. Все то, что выросло жарким, засушливым летом и еще не было собрано или убрано по дворам, погибало под проливными дождями и студеными ветрами.
- Три же осени наиде дождь бес престани день и нощь, с Госпожина дни и до Николина дни: ни сена беаше людем лзе добыта, - писал в тот год новгородский летописец.
Неспокойно было той осенью в Новгороде Великом. Постой низовсхих полков, неурожай и непогода подняли цены на торгу. Городское простонародье и ремесленный люд оказались на грани голода и нищеты. Бояре - противники князя Ярослава, кого поддержали священники приходских храмов Софийской стороны, купечество, торговавшее с немцами у границ Чудской земли и в устье рек Наровы и Невы, завели "велику крамолу" и подняли "просту чадь" против владыки Антония и других сторонников князя.
Холодным и дождливым осенним вечером прискакал из Новгорода на Городище человек тиуна Якима, который в присутствии своего господина, молодых княжичей и Феодора Даниловича рассказывал, что вчерашним днем бояре созвали простолюдинов на княжеском дворе и сотворили вече. Выкатили из погребов несколько бочек с брагой и медовухой, опоили людей. Народ взялся за дреколье и секиры и двинулся к владычному двору. Пришли туда всем скопом и выволокли из владычных покоев к народу мниха Арсения - владычного печатника и казначея, мужа кроткого и смиренного и возвели на него великую крамолу, обвиняя в том, что де выпроводил владыку Антония в Хутынский монастырь, а сам занял Владыкино место, дав мзду князю. Отобрали у Арсения все ключи, затем как на злодее порвали на нем подрясник и вытолкали в шею за ворота двора, по дороге избивая его. С трудом уберегся Арсений от смерти и затворился в Святой Софии, а утром чуть свет бежал в Хутынский монастырь. Тем временем простой люд раскрыл двери всех винных владычных погребов, выкатил бочки с хмельным и принялся бражничать. Бояре же послали за владыкой Антонием в Хутынскую обитель. Утром архиепископа привезли, силой водворили на своем месте и приставили к нему двух мужей Якуна Моисеевича и Микифора-щитника. Но и то было не все. Через час-другой взмястился весь город. Народ собрался на вече. Люди шли с оружием в руках, с пьяных глаз истошно орали во всю глотку, потрясая копьями и секирами. С веча с оружием пошли толпой на сотского Вячеслава и стали грабить его двор. Затем грабежу подверглись дворы брата сотского Богуслава, владычня стольника Ондреича, княжеских сторонников Давыдка и Судимира. Послали грабить и липеньского старосту Душилца, а самого его хотели повесить, да тот утек вовремя. Говорят, подался ко князю Ярославу. Зато схватили жену липеньского старосты и глумились над ней. Словом, в городе начался великий мятеж, в котором черные люди выступили против князя Ярослава на стороне боярской знати, обвинившей во всех бедах и несчастьях княжеских сторонников.
Вести были слишком тревожны. Выслушав их и отпустив соглядатая, тиун Яким и Феодор Данилович в присутствии молодых княжичей еще некоторое время совещались. Решено было собрать всех княжеских кметей из ближайших слободок на Городище, выставить караулы на воротных вежах и вести конный дозор на ближайших дорогах. Когда разговор зашел об охране дорог и дозорах, Феодор сильно заволновался, покраснел и с трудом скрыл свое беспокойство. Однако дядька, обратив на это внимание, подумал, что молодой княжич возможно перепугался. Тиун же просто не заметил волнения Феодора. Вернувшись в свои покои после совета у тиуна, Феодор долго не мог успокоиться, что заметил Алексаша, пытавшийся поговорить с братом и поделиться с ним своими переживаниями. Однако старший княжич как-то растерянно отмалчивался и вместо того, чтобы поужинать и стать с братом на вечернюю молитву, вышел из терема на двор. Холодные осенние сумерки спустились на округу. Дождь прекратился, и задул сильный холодный ветер. Спускаясь по ступеням с высокого гульбища, княжич заметил, что в больших лужах близ княжеского подворья отражаются полноликая луна и темно-синее небо в просветах серо-сиреневых облаков, проплывавших вверху. Легкая рябь иногда пробегала по поверхности воды. Княжич остановился на одной из верхних ступеней на спуске с гульбища, поднял глаза к небу и увидел полную луну, ярко освещавшую небосвод в просветах между облаков. В душе его натянулась какая-то болезненная струна, мелодично и тонко звеневшая под посвист осеннего ветра. Сердце его было наполнено тоской и ожиданием. Уже две недели, как уехала его желанная, и не было вестей от нее. Все его мысли кружились вокруг ее образа. И он постоянно задавался вопросами о том, где она, что с ней, вспоминает ли она о нем. А ныне как назло пришла новая беда - замятия в Новгороде, и завтра выставят на дорогах дозоры, и, не приведи Бог, перехватят человека с весточкой от нее. А он - князь Новгородский - может и не узнать о том, что она зовет и ждет его. Вдохнув всей грудью холодный осенний воздух, Феодор всмотрелся в небеса, молча взмолился Господу о том, чего просила и ожидала его душа, и перекрестился. Оторвав глаза от неба, он увидел, что подворье почти опустело, и лишь в самом низу, в сумерках, у лестничного спуска маячила небольшая фигурка какого-то человека. Опустив длань на рукоять малого меча, притороченного у кожаного пояса ошую, Феодор смело пошел вниз по ступеням. Человек, стоявший внизу, не двигался с места, и, казалось, смотрел на княжича. Сначала Феодору показалось, что это какой-то нищий, случайно пропущенный сторожей в ворота городищенского крома за милостыней, что бывало и ранее. Но, спустившись ниже, он увидел, что это юноша годом или двумя старше его, хотя и одетый в нищенские лохмотья, выглядевшие совсем убого.
- Кто ты еси, человече? - спросил Феодор, остановившись на последней ступени и сжав рукоять меча в своей длани. Тот низко поклонился княжичу и, молча, достав из-за пазухи что-то, протянул это Феодору на открытой длани. В ярком свете луны оно блеснуло фосфорическим светом, и княжич увидел дорогой ему предмет - янтарное ожерелье из крупных золотистых камней, купленное когда-то у Варяжского моря. Сердце княжича взлетело ввысь.
Не раздумывая долго, Феодор достал из своего кошеля у пояса горсть серебряных новгородских кун и велел юноше спрятаться и ждать его здесь же поблизости. Быстро дойдя до гридницы, он вызвал к себе двух молодых переславских гридей Судимира и Родослава, с кем давно договорился о помощи и службе в своем деле, и велел им легко оборужиться, вздеть кольчуги и седлать коней. Время было тревожное, многие гриди уже несли службу по охране городищенского крома или были в дозорах, и никто не обратил внимания на двух воев из молоди, вызванных старшим княжичем и, казалось, собиравшихся в дозор. Затем Феодор поднялся наверх в княжеские покои и застал там Александра, одиноко стоявшего перед образами в красном углу и творившим вечернее правило перед сном. На мгновение Феодору стало жаль своего еще маленького, но стойко державшегося брата. Услыхав, что кто-то вошел, Алексаша лишь на мгновение развернулся, взглянул на Феодора и тут же отвернулся к образам. Старший княжич, заметив это, тихо подошел к младшему и опустил ему десную длань на плечо. Алексаша шептал молитвы. Феодор развернул его за плечи лицом к себе и тихо попросил не держать на него обиды. В глазах Алексаши блеснули слезы. Мальчик вытер глаза тыльной стороной длани и вопросительно посмотрел на старшего брата. Феодор обнял Александра и прижал к себе. Тот доверительно всхлипнул носом. Вновь посмотрев в братнии глаза, Феодор посерьезнел. Попросил младшего поцеловать крест на том, что никто не узнает, о чем ему будет рассказано. Александр обещал, перекрестился и поцеловал свой нательный крестик. Следом старший быстро и толково рассказал младшему, что скачет в ночь к своей возлюбленной, что завтра к полудню он должен вернуться, и что если его будут искать, Александр прикроет его и скажет, что княжич ускакал с зарею объехать дозоры. Так или иначе, но к полудню Феодор обещал возвратиться восвояси. Если же будет, на крайний случай, что он не возвратится к сроку, то Александр должен тихо вызвать молодого переславского гридя Родослава и отправить с ним посыльного к Феодору. Родослав же будет знать, как найти старшего княжича. Все это вызвало некоторые сомнения у Александра, но Феодор успокоил его и уверил, что когда вернется, то посвятит в свои тайны младшего брата, и тот обещал все исполнить. Братья обнялись и поцеловались. Более-менее успокоившийся Александр пошел спать, а Феодор тихо спустился вниз, взял седло с уздечкой и незаметно отправился на конюшню.