Окончательно поправившись, царевна лично явилась благодарить мага в его жилище, где и встретилась с Рамери. С первого же взгляда она полюбила его и искала случая видеться с ним. С этой целью молодого скульптора позвали во дворец и заказали сначала бюст Нуиты, а потом – одного из ее умерших братьев. Затем влюбленные уже с большею свободой, стали видеться у Аменхотепа, где и обменялись клятвами.
Понятно, что с сердцем, полным другим, брак с Пуармой стал ненавистен царевне и на одном из свиданий она призналась, что предпочитает смерть этому браку. Рамери, заручившийся уже обещанием Аменхотепа все устроить к их благополучию, успокоил царевну, но не посвятил ее, однако, в свою тайну.
В таком положении было дело в тот самый день, когда начинается наш рассказ и когда Эриксо узнала план, придуманный магом для своего любимца.
Погруженная в свои думы, молодая девушка даже не заметила, как кто-то проскользнул в нишу и присел в ногах ложа. Это был необыкновенно уродливый карлик, ростом с двухлетнего ребенка. В доме с ним обращались как с животным, и он вечно служил предметом издевательств. Несчастный нашел себе покровительницу в лице Эриксо, мало-помалу привязался и питал к ней чисто собачью преданность. Эриксо знала, что карлик слепо ей предан: Аменхотеп же вполне равнодушно относился к дружбе, существовавшей между очаровательной молодой девушкой и чудовищным уродом. И вот, в груди этого безобразного и несчастного существа забилось человеческое сердце и запылало, подобно Аменхотепу, пылкою страстью к его прекрасной покровительнице.
Прикосновение пылающих губ к маленькой, обнаженной ножке оторвало молодую девушку от ее дум. Она вздрогнула и выпрямилась. При виде карлика глаза ее вспыхнули удовольствием.
– Это ты, Бизу? Как ты кстати пришел! – сказала она.
Затем, наклонившись к нему, она что-то долго шептала на ухо, не замечая удивления, ревности, волнения и целого хаоса разнообразных чувств, которые последовательно отражались на худом и морщинистом лице урода.
Приближающиеся шаги заставили Эриксо умолкнуть. Она боязливо прижала к себе Бизу.
Рамери, в сопровождении мага, пришел за шкатулкой.
Расспросив о некоторых подробностях, скульптор простился и ушел, а Эриксо и Бизу, как тени, выскользнули из ниши и разошлись по своим комнатам. Аменхотеп же сел и принялся за работу, продолжавшуюся обычно до рассвета.
На следующий день, едва взошло солнце, Рамери деятельно стал готовиться к перевозке сфинксов во дворец Пуармы. Страшно утомленный, обливаясь потом, он прилег отдохнуть только когда наконец два колосса, при громких криках рабочих, были установлены на барки, которые должны были доставить их во дворец царевича, сады которого так же примыкали к самому Нилу.
Отдохнув немного и надев свежие одежды, Рамери приказал запрячь колесницу и отправился во дворец царевича.
Пуарма, красивый молодой человек, на несколько лет моложе Рамери, любезно и сердечно принял скульптора. Оба они обучались в одной и той же греческой школе и, несмотря на разницу кастового положения, остались приятелями.
Молодой царевич сиял, поглощенный приготовлениями дворца к приему молодой жены. Считая, что любим взаимно, Пуарма терялся в изысканиях украшений для жилища обожаемой Нуиты.
Сияя радостью, он повел Рамери показывать новое убранство – вазы, ковры, драгоценные вещи, предназначенные для его будущей супруги. Узнав же о прибытии заказанных им сфинксов, он, вместе со скульптором, отправился на место выгрузки.
Когда колоссы были установлены на полозья, Рамери приказал снять с них покрывала. Солнечные лучи волшебно заиграли на золоте и эмалевых инкрустациях, а изумрудные и сапфировые глаза вспыхнули огнем.
Царевич, онемевший от восторга и удивления, наконец вскрикнул:
– Рамери! Да какое же совершенство создал ты вместо обыкновенных сфинксов, какие я тебе заказывал! У меня не хватит средств достойно вознаградить тебя! Ведь ты даришь мне целое состояние.
– Только немного труда, который, при этом, я выполнил с радостью и который прошу принять на память ко дню твоей свадьбы, – с поклоном ответил Рамери. – Может быть, ты предпочтешь поставить сфинксов в саду у террасы, которая ведет из апартаментов твоей будущей супруги, а не в задуманном тобою месте, столь тяжелом по своим воспоминаниям.
– В уме ли ты, Рамери? Как можно подвергать влиянию воздуха такую драгоценность? Нет и нет! Я поставлю их, как было уже решено, в пирамиде. Я вижу, что ты придал лицам сфинксов черты Нуиты и свои. Значит, любовь и дружба будут на страже самых дорогих мне воспоминаний.
Пуарма благодарно пожал руку скульптору, не замечая странного выражения, которое, как тень, мелькнуло по лицу Рамери.
Скоро они достигли пирамиды. Высокая, солидно сложенная из обожженного кирпича, пирамида эта стояла на краю сада, близ Нила, и была окружена рощицей из пальм и смоковниц. Внутри ее, по нишам, стояли изображения предков царевича и диваны; в центре, на возвышении, стояли статуи его отца и матери, в натуральную величину, а между ними помещалась маленькая статуйка его любимой, недавно умершей сестры.
На жертвеннике было приготовлено все необходимое для воскурения и возлияния.
У подножия жертвенника и были поставлены оба сфинкса. При свете прикрепленной к стене лампады, их фосфорисцирующие глаза производили подавляющее впечатление и по телу Рамери пробежала дрожь суеверного ужаса. На что он отваживается, да еще в таком ужасном месте! Да, здесь он и Нуита могут мирно почивать, пока их не разбудит Аменхотеп.
Вечером того же дня, едва спустилась ночь, Рамери, как тень, пробрался в сад дворца, в котором жила царевна Нуита со своей матерью и, спрятавшись в куще дерев, четыре раза испустил крик ночной птицы.
Минут десять спустя, появилась маленькая негритянка и также проскользнула в кусты.
– Следуй за мной! Я проведу тебя к трем пальмам, куда она придет к тебе.
Там, между стволами деревьев, давших имя этому месту, стояла каменная скамья.
Рамери сел, но ждать ему пришлось недолго, так как скоро появилась женщина, закутанная в темный плащ. Рамери быстро вскочил, сжал ее в своих объятиях и усадил рядом с собой.
– Ну, что, Рамери? Успокоишь ли ты меня, наконец, и расскажешь ли подробно обещанное тобой спасение? – спросила царевна, сбрасывая с себя плащ. Нуита была очень красива: высокая и стройная, с большими черными глазами и с черными же, как вороново крыло, волосами; в эту минуту смуглые щеки ее были бледны, а в глазах светились страх и беспокойство.
– Будь покойна, возлюбленная моя! Я приношу тебе полную уверенность в спасении. Все устроено и уговорено между мной и Аменхотепом, великим магом, который нам покровительствует. Тем не менее, из осторожности, здесь я не стану рассказывать тебе подробностей проекта. Только в самый день свадьбы, после церемонии, ты узнаешь все. Скажи: знаешь ты, где находится в саду Пуармы пирамида?
– Та, где стоят статуи его родителей и сестры? – с живостью перебила Нуита. – О, да! Я знаю ее. Несколько дней тому назад, когда мы с матерью были в гостях у царевича, он показывал мне эту пирамиду. Я там молилась и принесла жертву, а Пуарма сказал, что собирается украсить еще это место двумя сфинксами, заказанными тебе.
– Отлично! Эту работу я сдал сегодня утром, и сфинксы уже стоят на месте. Итак, я прошу тебя бежать ко мне в пирамиду, как только заметишь, что я переложил мой кинжал с левой стороны на правую. Когда ты придешь, ты узнаешь остальное.
– Я надеюсь, что не заставлю тебя долго ждать. Как я буду счастлива, когда кончится эта неизвестность и эта необходимость скрывать и притворяться! Ты не можешь себе представить, как мне противно обманывать Пуарму. Если бы ты не внушил мне такую сильную и слепую любовь, я никогда не согласилась бы на это, – с волнением и со слезами на глазах заметила Нуита.
Рамери страстно привлек ее к себе. Слова любви, которые он ей нашептывал, заставили смолкнуть страх и угрызения молодой девушки. С беззаботностью юности, оба забыли предстоящие им опасности: будущее принадлежало им, могущественный маг обещал им свое покровительство – чего им оставалось еще желать?
Глава II
Настал день, назначенный для бракосочетания Пуармы с царевной Нуитой. Но не только жених с нетерпением ждал этого дня: Эриксо тоже считала часы. Занятая своей думой, она даже не замечала мрачной сосредоточенности Бизу. Ужас охватил бы ее, если бы она могла прочесть бурные мысли, толпившиеся в возбужденном мозгу карлика. Но Эриксо ничего не замечала и ничего не подозревала. Злорадно вспыхнули ее глаза, когда, после обеда, Аменхотеп приказал ей принести стакан вина к себе в спальню, так как, проработав всю ночь, он хотел заснуть часа на два, прежде чем отправиться на брачный пир.
Спальня мага была потайным местом, вход в которое был известен только Эриксо и Бизу, самым близким его служителям.
Как мы уже сказали, маг не имел лишней прислуги. Старая негритянка вела все хозяйство и готовила неприхотливый обед для Аменхотепа, который питался почти исключительно только молоком, фруктами и овощами; весь остальной штат прислуги состоял из старого привратника, да еще четырех человек.
Несколько лет тому назад, когда копали подземелье, в котором маг хотел схоронить свои сокровища, а также производить опыты разных таинств, заклинаний и вызываний, случайно напали на подземный источник, распространявший острый, но необыкновенно живительный аромат; здесь-то Аменхотеп и решил устроить свою опочивальню. Богатство его и знания создали ему немало завистников и врагов. Поэтому было устроено несколько смежных подземных зал, и в первой из них Аменхотеп устроил себе роскошную спальню, гарантированную от жары и от духоты, свойственных египетским погребам. Источник, через оставшееся отверстие давал доступ свежему и живительному воздуху. В тот день, о котором идет речь, Аменхотеп спустился в опочивальню, слабо освещенную свешивавшейся с потолка лампадой, и лег на ложе, а Эриксо, которая как бабочка порхала перед ним, с кубком вина, укрыла его ноги шкурой пантеры. Затем ласковым тоном спросила:
– Дозволишь ли обвевать тебя и петь, пока ты не заснешь?
– Обвевать меня не стоит, а слушать тебя я буду охотно. Возьми арфу и садись! – ответил Аменхотеп, указывая на табурет, стоявший у его изголовья.
Эриксо села; мягкие аккорды зазвучали из-под ее нежных пальцев и полилась томительная, унылая, сон навевающая мелодия.
Аменхотеп слушал ее в восхищении, играя ее роскошными, золотистыми волосами.
– Не забудь разбудить меня через два часа, – пробормотал он, чувствуя, что дремота начинает овладевать им.
Эриксо сделала утвердительный знак и продолжала петь все тише и тише. Когда же глубокое и правильное дыхание властелина указало ей, что он спит, молодая девушка окончательно смолкла.
С четверть часа еще сидела она, задумчиво, испытующе смотря на мага. Затем вынула из-за пояса маленький пузырек и кусок полотна. Смочив полотно несколькими каплями снотворного зелья, она положила его на лицо своего господина. Чувствуя сама головокружение, она откинулась назад, – в два прыжка очутилась у двери и прижалась к притолоке.
– Спи, спи! Пусть уж будущие века тебя разбудят! – зло и насмешливо пробормотала она, не сводя пристального взгляда со спящего Аменхотепа. – Ты отнял у меня мои человеческие права и видел во мне только бессловесное, слепое орудие твоей науки, так вот, это же самое обиженное тобою существо, которое, ты считал, держишь под своей железной пятой, перехитрило и победило тебя. Этого ты не предвидел; несмотря на все твое знание и могущество, ты бессилен против неизвестной тебе стихийной силы, которую ты открыл и которая тебя же будет держать прикованным к этому ложу, доколе это будет угодно мне или кому-нибудь другому.
Молодая девушка встала и потянулась всем своим стройным телом.
– Я свободна! свободна! – кричала она, охваченная внезапным порывом восторга. – Будь благословенна ты, Хатор, вернувшая мне эту свободу! Я могу любить, любоваться солнцем, видеть людей, наслаждаться своей красотой… и твоим богатством! – прибавила она с тихим, насмешливым смехом.
Зажав нос и рот туникой, она бегом вернулась к Аменхотепу, торопливо стала шарить у него за поясом и вытащила оттуда маленький оригинальной формы ключ.
Когда она повернулась к двери, то увидела, что та открыта и у порога сидит Бизу, не сводя глаз с лежащего неподвижно тела мага; но в своем радостном возбуждении Эриксо не обратила внимания на мрачный, недобрый взгляд уродца.
– Идем, идем, Бизу, – пробормотала она, поднимая его, как ребенка.
Она заперла подземелье и вверху лестницы нажала пружину: рама, покрытая рядом кирпичей, закрыла дверь так плотно, что стена казалась целою.
– Ступай и жди в моей комнате, Бизу. Ты поможешь мне одеться, – приказала она.
Пока карлик удалялся с поникшей головой, Эриксо выбежала на маленький внутренний дворик, посреди которого был большой бассейн, наполнявшийся бившим из стены фонтаном.
Мигом сбросила она одежды и, подняв свою золотистую гриву, прыгнула в бассейн.
Освежившись ванной, Эриксо накинула тунику и прошла в свою комнату, выходившую в сад.
На скамейке, в мрачной задумчивости, сидел Бизу. Весело болтая и заставляя прислуживать карлика, Эриксо принялась за туалет. Она причесалась и надушилась, обула золоченые сандалии, одела вышитую золотом тунику и диадему, ожерелье и браслеты с изумрудами и бриллиантами. Затем она завернулась в большое покрывало из серебристой ткани, столь тонкой и прозрачной, что ее справедливо можно было счесть сотканной из воздуха.
В этом роскошном наряде Эриксо была прекрасна, как видение; уничтоженный красотой ее, Бизу упал на колени, лобызал ее ноги, взирая на нее, как на божество.
Взяв зеркало с чеканной, золоченой ручкой, Эриксо самодовольно осмотрела себя.
– Когда Рамери меня увидит, он меня полюбит, да, меня одну! – торжествующе пробормотала она.
Затем, повернувшись к карлику, лицо которого исказилось при имени Рамери, она подозвала его к себе.
– Слушай, Бизу! Я еще раз повторяю тебе наставление; клянешься, что ты в точности исполнишь все?
– Я буду охранять тебя, как верная собака, – ответил карлик.
– Благодарю, мой друг! Я знаю, что ты верен мне и предан; я безбоязненно тебе вверяю как мою жизнь, так и жизнь Рамери. Итак, запомни же хорошенько, что сфинкс сдвигается нажатием чашечки лотоса и что эссенция, которая меня разбудит, заключается в этом пузырьке, с золотой с белым пробкой. Трех капель в теплом вине будет совершенно достаточно. Живи здесь со старой Снефру. Никто вас не обидит и не выгонит из дома, так как никому неизвестно, что сталось с Аменхотепом. Подумают, что он или уехал по делам, или скрывается в уединении и занят высшей магией. Страх оградит жилище мага лучше всякой полицейской стражи. Там, в деревянном раскрашенном сундуке, где я храню мои одежды и ключ от которого я вручаю тебе, ты найдешь два мешка: один с золотыми, другой – с серебряными кольцами. Я дарю их тебе. Таким образом, ты не будешь нуждаться и спокойно можешь ожидать времени моего пробуждения. Аменхотеп предрек важные события, которые изменят современный строй Египта. Тем не менее, я не хочу, чтобы ты будил меня раньше двадцати или, самое меньшее, пятнадцати лет, так как Нуита, если только она останется жива, будет тогда старой и некрасивой, а мы с Рамери оживем в расцвете красоты и молодости. Хорошо ли ты меня понял, Бизу?
– Да, госпожа.
– Тогда ступай и прикажи приготовить носилки!
Оставшись одна, Эриксо прибрала кое-какие вещи и привязала к поясу взятый у Аменхотепа ключ; снова жестокая усмешка мелькнула на ее устах.
Наконец, прибежал запыхавшийся Бизу и доложил, что носилки поданы. Эриксо завернулась в свое покрывало и сошла вниз. У ворот сада ожидали носилки. Она села, а Бизу устроился у ее ног.
В продолжении пути они оба молчали. Эриксо была погружена в радостные мечты о будущем; мысли же карлика были далеко. Он тоже думал о будущем, но с гневом и горечью. Мрачная буря бушевала в его душе. При мысли о счастьи, которое ожидает Рамери, дикая ревность сжимала его сердце.
У иллюминованного входа во дворец Пуармы носилки остановились. Эриксо, в течение долгих лет не покидавшая ограды уединенного дома мага, с любопытством рассматривала большой, убранный флагами и гирляндами цветов дом, залитый красноватым цветом горевшей в громадных вазах смолы, и нарядную и веселую толпу, наполнявшую дворец.
Удивленные и любопытные взгляды провожали никому не известную, богато одетую, прекрасную как богиня, молодую девушку: поглощенная подавляющим впечатлением этой толпы, в которую впервые вступила, Эриксо не замечала ни восхищения мужчин, ни завистливых взглядов женщин; сопровождаемая Бизу, несшим шкатулку с флаконами, они через дом проскользнули в сад.
Там, по указаниям карлика, который еще раньше предварительно ознакомился с местностью, Эриксо поспешила к пирамиде, боясь, как бы царевна не опередила ее и тем не разрушила бы все ее планы. Злоба ее к Аменхотепу росла с каждым шагом.
По какому праву смел он заточить ее, лишив всех радостей, всех развлечений юности? Но она, по крайней мере, отомстила за себя: заживо замурованный в подземельи, входа в которое никто не знал, он мог спать там до скончания века. Никогда больше не видать ему этого полного наслаждений мира, которого он так зло лишал ее.
Она до такой степени была поглощена своей злобой и погружена в свои планы, что только карлик, дотронувшись до ее руки, призвал ее к действительности.
– Госпожа! Вот пирамида.
Эриксо вздрогнула, точно пробудившись от сна, и, смущенная, бросила боязливый взгляд на усыпальницу, контуры которой мрачно чернели в глубокой тени смоковницы. В открытую дверь пробивался слабый луч света, что еще более сгущало мрак спустившейся уже ночи.
Мгновенная слабость, охватившая Эриксо, миновала. Страсть, завладевшая всем существом ее, подкрепила свойственные ей мужество и энергию. Как тень, легко и проворно скользнула она в пирамиду, осмотрелась и убедилась, что кругом все пусто. Спускавшаяся с потолка лампа мягким светом освещала вход в склеп; в глубине, утопая во мраке, виднелся жертвенник и оба сфинкса, блестящие глаза которых, казалось, пристально смотрели на Эриксо; по телу ее пробежала дрожь. На больших треножниках горели уголья и курились, слабо потрескивая, ароматы и священные травы, – очевидно, только что подбавленные, – слабым, красноватым светом озаряя статуи родителей Пуармы и сфинксов, на поразительно жизненных лицах которых застыла таинственная усмешка.
Подавив охватившее ее волнение, Эриксо скользнула в самый темный угол, спрятала там Бизу за одну из колонн и осталась ждать. Прошло довольно много времени и сердце Эриксо усиленно билось от нервного ожидания; наконец песок заскрипел под чьими-то торопливыми шагами, и у входа в пирамиду появилась высокая и статная фигура Рамери.