Первая искра - единодержавная власть, - заронённая уже в славянский народ на тех же берегах Ильменя старым Радбором, разгоралась мало-помалу в яркое пламя. - Но время шло…
Гнёт варягов становился всё тяжелее и тяжелее… Изнывали под ним славяне… Всё больше и больше выбирали с них дани пришельцы, били смертным боем непокорных, не разбирая при этом ни правых, ни виноватых.
И вот зашумела, заволновалась, наконец, вся страна приильменская. Годы неволи не пропали для неё без пользы. Нагляделась славянская молодёжь на пришельцев с дальнего севера, их ратное дело изучила, оружие себе научилась ковать по их образцам, обычаи их многие переняла, и вдруг почувствовала земля славянская великие в себе силы…
Проснулся мощный богатырь…
Проснулся-потянулся по славянской привычке, глянул кругом и встал…
Встал на горе врагам…
Поднялась, как один человек, вся страна приильменская, зазвенели мечи, застучали щиты, огласили всю её стоны раненых и умирающих, осветило её зарево пожаров…
Горе врагам…
Как ни отчаянно храбры были пришельцы, но мало их было, не по силам им было противиться пробудившемуся чудо-богатырю - народу славянскому…
Гонят пришельцев славяне из всех мест и местечек, где осели они, эти дерзкие варяги, жгут их крепостцы, в полон никого не берут - всем чужеземцам за долгие годы неволи народной одно наказание - лютая смерть…
Недолго продолжался неравный бой.
Обсидевшиеся, обленившиеся в годы покоя варяги не противились славянам и толпами побежали за Нево на свою неприветливую родину…
А оттуда им помощи никакой не могли подать.
Рюрик, возвратившись к своей Эфанде, недолго оставался под родной кровлей…
Не любили засиживаться дома скандинавские мужи. Сладки чары любви, отрадна прелесть домашнего очага, но едва прозвучал по фиордам рог призывный - зашумели ратным шумом и города и селения, со всех сторон стали собираться на синг-тинг люди…
Морской конунг Старвард созывал дружины для набега на страну пиктов, где царствовал Этельред, его давнишний противник.
Как ни страстно хотелось Рюрику побыть с молодой женой под кровлей родимой, но ни на миг он не допустил мысли остаться дома и отказаться от участия в набеге.
Поднял он свои варяго-росские дружины, покинул Эфанду и во главе своих воинов явился к Старварду…
Нечего и говорить, что варяги, да ещё под начальством их славного вождя, с радостью были приняты конунгом…
Ни одной слезинки не проронила Эфанда, провожая супруга в полный всяких случайных и явных опасностей поход, но если бы кто мог заглянуть в её сердце, то увидал, что оно разрывалось на части от тяжёлого горя…
Но скандинавские женщины умели владеть собою, и Эфанда ничем не выдала своей печали.
Только когда скрылись за горизонтом белые паруса уплывших драхов, тяжело вздохнула она, и на её голубых, что весеннее небо, глазах, заблестели слезинки…
В жарких сечах с врагами прошло два года. В битве забыли берсекеры об оставленной ими родине, а об Ильмене и само собою уже не вспоминали…
А там уже, на берегах великого славянского озера, ни одного пришельца не осталось…
Снова стал свободен народ славянский…
В месте с ним сбросили чужеземное иго и чудь, и весь, и меря, и кривичи, и дреговичи, и все другие маленькие племена, названия которых не сохранились.
Освободились, вздохнули… Но надолго ли?
III. ПОСЛЕ НЕВОЛИ
И пошёл род на род, и не стало правды…
Летопись
Освободился народ славянский от чужеземного ига, но горький опыт не научил его ничему.
Сказалась славянская натура, и, лишь только на Ильмене не осталось ни одного варяга, всё там пошло по-старому.
Снова начались бесконечные раздоры… Дух своеволия остался на ильменских берегах.
Даже Новгорода перестали бояться роды славянские.
- Что нам Нов-город! - толковали на Ильмене - Засел на истоке и важничает…
- Не таких мы видали! На что грозны варяги, и тех не испугались, а то - Нов-город!
- Эх, сложил Вадим буйную голову… Будь он с нами, показали бы мы себя Нову-городу!..
Когда более благоразумные спрашивали крикунов, чем им так досадил Нов-город, те с важностью отвечали:
- Не по старине живёт! Больно богатеет… Это он на Ильмень и варягов-то приманил!
Раздоры постоянно шли на берегах великого славянского озера… Где-нибудь да стучали мечи, лилась братская кровь; никто не хотел знать над собой никакой власти, все сами желали властвовать и быть над другими старшими.
С удивлением смотрели на приильменцев наезжавшие по торговые делам в Нов-город кривичи и люди из веси и мери.
Они также попали было под власть варягов, но, стряхнув с себя чужеземное иго, не ссорились между собой и жили тихо и спокойно.
- Из-за чего у вас на Ильмене такие пошли раздоры? - спрашивали они у новгородских мужей.
- Побыли с варягами, - отвечали те, не скрывая даже своего горя, посмотрели на них, да от них такому озорству и научились… Что теперь и делать, не знаем…
- Страшные дела на Ильмене творятся… Что и говорить, последние времена для народа славянского пришли… Стыдно молвить: при варягах куда лучше да и спокойнее жилось…
- Да, если так пойдёт, - слышалось другое мнение, - снова придут к нам варяги или другие какие чужеземцы, верьте слову, голыми руками нас перехватают.
- А теперь, после того, как прогнали мы их, не дадут уже никому пощады… Пропадёт земля славянская…
Так говорили в Нове-городе, где ясно видели печальные последствия раздоров, но не так думали в родах.
Действительно, наглядевшиеся на пришельцев родичи вдруг набрались храбрости.
Никого, кроме своих, на беспредельных пространствах земли славянской не было, не с кем было схватиться - силами помериться, и вот, за недостатком чужих, роды боролись и бились друг с другом.
Наконец мало показалось им страны приильменской.
Стали всё чаще и чаще повторяться разбойничьи нападения на соседних кривичей, весь, мерю да чудь голубоглазую.
Те как могли, отражали эти нападения… Кровь лилась рекой.
Но так не могло долго продолжаться…
После долгих советов между собой отправились в Нов-город послы и старейшины от кривичей, веси, мери.
К ним присоединились и дреговичи, тоже немало терпевшие от нападений приильменских разбойников.
Не суда, не управы отправились искать они по прежнему примеру; знали все, что и Нов-город бессилен был в этой борьбе с ужасным злом. Но одно уже имя славного центра всего северного союза славян было по-прежнему для них обаятельно. Если не ратной силы, так разумного совета ждали они от новгородцев.
Издавна это повелось. И теперь, в последний раз, решились так поступить обиженные соседние племена.
- Что скажут в Нове-городе, тому и быть; силой помочь не могут, пусть совет мудрый дадут, - толковали послы. - А нет, так и без них управу найдём… Хоть к ханам козарским обратимся, а себя в обиду не дадим…
Узнав, за каким делом пришли в Нов-город послы кривичей, веси и мери, явились туда и старейшины приильменских родов.
Их, собственно говоря, нельзя было строго винить за всё происходившее на берегах великого славянского озера.
Почти все они были почтенные старики, ясно видевшие, к каким печальным последствиям должны были привести постоянные раздоры родичей. Но что они могли поделать с буйной, вышедшей из повиновения молодёжью?..
Нов-город, несмотря на своё бессилие, в их глазах пользовался прежним обаянием, да, кроме того, в нём жил ещё тот, кто пользовался уважением всех без исключения приильменских и соседних с ними славян - старец Гостомысл.
И только новгородцы недовольны были своим посадником, и давно уже зрело среди них это недовольство. Им всё казалось, что умный посадник слишком уж много забрал себе воли, когда ещё не был так дряхл, соединил власть в одних своих руках, а этого новгородцы вынести не могли. Не в их нравах было лишиться каких бы то ни было своих прав и преимуществ. Мужи новгородские отлично сознавали всё значение Нова-города в северном славянском союзе, знали, что Новгород всегда был средоточием, центром торговым всех окрестных племён, знали, наконец, что далеко-далеко за морями всё представление о славянстве складывалось только по Новгороду…
А тут вдруг один человек, поставленный ими на самую высокую ступень веча, как им казалось, замышлял захватить всю власть, присвоить себе всю славу, которая составляла их гордость.
- Нет! Не бывать этому! Пусть лучше один Гостомысл погибнет, чем вся вольность новгородская! - кричали на вечах.
Пока были варяги, за Гостомысла держались крепко, но как только прогнали пришельцев, его ссадили с посадничества яко бы "за ветхостью"…
Но он не потерял прежнего уважения и прежней любви.
Славяне привыкли его считать мудрее всех на Ильмене, и, отстранённый от власти, Гостомысл правил всеми делами по-прежнему…
Как бы то ни было, он был единственным человеком, от кого собравшиеся на решительное вече представители племён могли ждать мудрого совета.
IV. ОТЕЦ РУССКИХ ГОРОДОВ
Новгород - отец городов русских.
Летопись
Вечевой колокол в Нове-городе громко и мерно, а, вместе с тем тоскливо звонил, созывая всех новгородцев, на площадь в Детинце.
Звон его гулко разносился ветром во все концы новгородские, будя заспавшихся, отрывая от дел заработавшихся.
Уже в то время своей планировкой Новгород резко отличался от других городов и селений славянских. В нём были довольно правильные улицы, и сам он в административном отношении разделён был на пять "концов".
Уже по одному этому названию частей древнего города можно судить, что если были "концы", то был и центр - средина, куда они сходились. В этой средине находился сам город, по нынешним понятиям, крепость, защищающая и господствующая над всей остальной местностью. В случае нападения в город собиралось всё население концов - женщины, дети, старики, спасалось имущество. Там затворившиеся жители-мужи или "отсиживались" от дерзкого врага, или под предводительством своих тысяцких, сотников и десятников выходили на бой.
Управлялся Новгород и вся принадлежащая к нему область посадником, выбиравшимся на вечевом собрании обыкновенно из наиболее почётных и уважаемых граждан.
Пусть не думают, что новгородский посадник был нечто вроде бургомистра вольных городов Запада. Если это и не был неограниченный повелитель,- власть свою новгородский посадник разделял с вечем, - то, во всяком случае, в тех делах, где не требовалось вмешательства веча, он мог распоряжаться безотчётно. Словом, тогдашний новгородский посадник, первый муж в Нове-городе, был кем-то наподобие президента современной республики, только с гораздо большими правами и полномочиями.
После посадника самыми важными людьми в городе были управлявшие "концами" "старосты городового конца", из которых каждый имел своих помощников - подстарост, или "уличных старост", наблюдавших за порядком.
К каждому из новгородских концов была приписана ещё пятина - пятая часть новгородской области, разделённой по числу концов на пять пятин. Пятина управлялась своими старостами, но эти последние были подчинены старостам городовых концов, которые и управляли ими, отчитываясь за свои действия только посаднику да вечу.
При посаднике, старосте конца и старосте пятины были советы из наиболее уважаемых мужей. Все дела в них решались после всестороннего рассмотрения большинством голосов. Пятинный совет, обсудив дело, представлял его на решение "малому вечу", или сходке, после этого дело переходило к старосте городового конца, а если оно касалось общих выгод, то через посадника шло на "большое вече", право участия в котором имели все свободные новгородцы.
Мир, война, казнь свободного гражданина, изгнание его, новые налоги, обязанности службы - всё это бесповоротно решалось вечем. Этот образ правления для небольшого города был самый естественный. Для изобретения его нашим предкам не надобно было прибегать к опыту чужеземцев. Местные потребности и свойства самих славян подсказали его и утвердили в течение многих веков.
Высшим сословием в народе были "мужи степенные", занимавшие обыкновенно важные должности. Посадник всегда избирался вечем из числа мужей. Кто хоть раз был посадником Нова-города, тот уже на всю свою жизнь получал титул старшего посадника, тогда как находившийся в должности посадник назывался "степенным".
Мы думаем, читателю небезынтересно узнать происхождение этого слова, тем более что оно до сих пор существует в нашем родном языке. И теперь "степенный" значит важный, порядочный. Это эпитет человека, на которого всегда можно положиться. Несомненно, что слово "степенный" происходит от "степени". Но откуда же произошло слово "степень"? По всей вероятности, от "ступень". На всех вообще славянских вечах устраивалось посредине площади возвышение, на которое всходили представители власти. На первой ступени помещались старосты, на следующей, выше старост, совет посадника, состоявший из степенных бояр, и, наконец, на самой высшей ступени, или степени, стоял сам посадник, управляя собранием.
Так как на ступенях вечевого возвышения стояли мужи, облечённые народным доверием, то ничего нет удивительного, что управляемый ими народ стал звать их "ступенными", а когда ступень стала указанием на повышающееся качество, то мало-помалу слово это изменилось в "степень". Таким образом, и за людьми, призванными к делам правления, осталось прозвание "степенных".
Степенными назывались, как мы видим, бояре, составлявшие совет посадника. Бывшие степенные бояре, уже удалившиеся от дел правления, назывались старшими боярами.
Богатые земледельцы, купцы и вообще те, кто теперь носит название зажиточных, в те времена назывались "житыми людьми", а сам народ разделялся, в свою очередь, на мужей и людей, или "людинов".
Мужами назывались вообще люди свободные, имевшие свою недвижимую собственность, собственные участки земли. Людины были тоже свободные, но недвижимой собственности у них не было, и они, платя известную подать или оброк, а иногда, выполняя при мужах ту или другую обязанность, жили на землях последних.
Но иногда людины имели и свою собственность, и в этом случае они брали чужие земли на откуп на правах известной подчинённости.
Последнее сословие составляли рабы - купленные или пленённые люди. Рабство всегда процветало между славянами. Во времена глубокой древности полуварварские племена наших предков ходили на лов людей так же, как на весёлую охоту. Эти пленённые люди и становились рабами - обыкновенно иноплеменники.
По древнейшим законам наших предков, славянин не мог быть рабом славянина. Однако отдельные славянские племена редко жили между собой дружно. Между ними шли постоянные распри. Племя нападало на племя, победители уводили с собой побеждённых, заставляя их в течение того или другого срока обрабатывать землю, выполнять тяжёлые работы. Но всё-таки эти пленные единоплеменники - мы уже видели, что племенная связь была между всеми славянами, - никогда не были рабами. По истечении известного срока им давали свободу, в плену же они пользовались правами членов семьи своего хозяина. Выйдя на свободу, эти пленники, в большинстве случаев, оставались свободными и получали название "чёрных" людей, которых впоследствии стали называть смердами.
Но смерды были вполне свободное сословие. Они имели право переходить от одного землехозяина к другому, однако права участия в общественных делах не имели, точно так же, как не имели права занимать какие-либо общественные должности.
Наконец, у северных полян было ещё одно свободное сословие огнищане. К ним относились все свободные граждане, не имевшие особого звания, но жившие в своих хижинах на пустой земле. Это сословие соответствовало нынешним мещанам, а если принять во внимание, что при собирании податей семейства считались по домам, по числу огнищ, то станет вполне понятным и название "огнищане".
Все прочие подразделения сословий вышли в славянский быт гораздо позже, когда сформировалась единодержавная власть. В древности же у наших предков всё должно было быть по возможности просто, соответственно патриархальному быту народа.
V. ВЕЧЕ
Время пролетело,
Слава прожита,
Вече опустело,
Сила отнята…
Губер
Под звуки вечевого колокола сошлись старейшины и весь народ новгородский на площадь.
На этот раз с первого взгляда было видно, что вече собиралось какое-то совсем особенное… Оно не носило своего обычного бурного характера. Не слышно было задорного звона вечевого колокола. Он прозвонил уныло, тоскливо, грусть наводя на новгородские сердца, и смолк. Все были смущены, растерянны, каждый из вечевиков угрюмо молчал.
Вот раздался обычный пред началом каждого веча оклик глашатая:
- Слушайте, вы, мужи новгородские, и вы, людины, сюда собравшиеся! Слушайте - и распри свои забудьте… Посадник со степенными боярами идут сюда дела решать вместе с вами…
Действительно, в народе со стороны хором, стоявших за стенами Детинца, в некотором отдалении от вечевого помоста, произошло движение. Стоявшая там толпа разом сдвинулась, стесняясь, расступаясь перед рослыми молодцами-воинами, открывавшими шествие посадника на вече.
Дружина, провожавшая важнейших людей союза, была невелика. Не более шести-семи пар прекрасно вооружённых воинов шло впереди, молодцевато опираясь на высокие копья. Головы их, вопреки тогдашнему обычаю, были не покрыты, а по моде, перенятой у варягов, выбриты так, что спереди оставалась одна длинная прядь волос - чуб. Бороды у некоторых также были выбриты, но большинство всё же оставалось бородатыми. К поясу каждого на широкой перевязи подтянут был большой меч, за рукоятки которых дружинники держались с самым бесстрашным видом.
За дружинниками шли старосты всех концов Нова-города. Они были разодеты по-праздничному. На каждого поверх лёгкой тканой рубашки накинуты были богатые парчовые кафтаны, привезённые сюда заезжими гостями из далёкой Византии. Концевые старосты имели важный вид и свысока оглядывали расступавшуюся перед ними толпу.
Далее среди старшин и степенных бояр шёл сменивший Гостомысла посадник, казавшийся каким-то растерянным.
Все поглядывали в молчании на это шествие, словно ожидая увидать ещё кого-то…
Ожидания не оправдывались…
Не вышел на тоскливый звон вечевого колокола тот, кого давно уже привык Нов-город, да и все его соседи считать мудрейшим из мудрецов.