Когда в кустах слышится шорох, часовой настораживается. Минуту спустя оказывается, что это наш секрет перебирается или какой-нибудь зверёк ползёт подальше от этих беспокойных мест.
Темнее и темнее становилось... тише турецкая стрельба. Точно и им надоело... До меня доносится бред офицеров... Видно, и у них расходились нервы после всех пережитых ощущений... "Стойко держись..." - шепчет кто-то... и опять тишина, точно всё притаилось здесь, точно в этой траншее стоял я один в царстве мёртвых... Потухли и костры, не шелохнётся и сухой лист на дереве... Только часовые всё пристальнее и пристальнее вглядываются в тёмную даль... Чу! Что-то словно шарахнулось за бруствером - и замерло опять... Нет, вот опять шорох... положительно слышны чьи-то крадущиеся шаги... Часовой встрепенулся и пониже, по направлению шороха, передвинул дуло ружья... Прислушиваешься с бьющимся сердцем, широко раскрытые глаза пристально всматриваются в туман и тьму.
- Не стреляй... - доносится шёпот из-за бруствера, - свой... из секрета.
- Чего там?..
- Не стреляй... разбуди генерала... Турки выходят из своей траншеи, строятся...
- К ружью! - грянуло позади.
Оборачиваюсь - Скобелев уже у бруствера.
- К ружью, ребята!.. На бруствер... Снять секреты!..
Генерал сквозь сон расслышал шёпот, проснулся, вовремя подхватив последнюю фразу солдата, передававшего сведения о движении турок.
Суматоха на минуту - проснувшиеся солдаты стали на банкет и взялись за ружья. Головы их над гребнём бруствера. Точно в заколдованном царстве, всё проснулось в одну минуту.
XVIII
- Я знал, что сегодня будет атака, - шепчет Скобелев. - Смотрите же, братцы, молодцами стоять! Выдерживай его на близком расстоянии, стреляй по команде. Господа офицеры - к своим частям...
- ...Сунется враг на бруствер, в штыки принимай! Ну, как ты его встретишь? - обращается генерал к новичку.
- А вот! - и тот показал снизу вверх штыком.
- Молодец... Однако я боюсь, что турки могут прорваться где-нибудь, - говорит генерал Куропаткину. Мы их, разумеется, выгоним, но на полчаса они наделают суматоху. Приблизить резервы...
Несколько минут ещё - и точно ожили дали... Всё, что впереди было погружено в мёртвое молчание, загремело выстрелами. Турки обнаружили себя. По свойственной им манере, они и теперь подходят - стреляя.
- Сколько их?..
- По линии огня нужно определить, - и Скобелев высматривает таборы, стоя на бруствере.
Впереди во тьме дымится линия зловещих ружейных огней. На версту по крайней мере они растянуты... По густоте огня видно, что и в глубину наступающие части значительны, что это не развёрнутый строй, а Сомкнутые массы подходят. Огни всё ближе и ближе. Над головами у нас свистят, жужжат и стонут тысячи пуль.
Пули ударяются в валы и с шипением уходят в них, другие о деревья бьются... Будто кто-нибудь расплавленный свинец в воду льёт, - точно такой же звук...
Чем тише наша траншея, тем неистовее трескотня у турок. Мы молчим и выдерживаем их ближе...
Турки уже видны близко. Линии их - шагах в семидесяти... При красном блеске выстрелов видны дула ружей и какие-то массы позади. С трескотнёй ружейного огня сливаются ожесточённые крики "алла!"... Где-то на правом фланге у турок даже "ура" наше гремит...
- Батальон - пли!
Момент оглушительного залпа. Чёрный гребень траншеи на мгновение весь одевается в золотую кайму...
Залпы также слышатся и направо, и налево...
- Не давайте им успокаиваться. Пальба рядами! - командует Скобелев.
Вот заговорили картечницы. Вот грянули наши брестовецкие батареи... Турки из Кришина тоже отвечать стали... Несколько шрапнелей разорвало далеко впереди. Одна турецкая граната прямо в массы своих попала.
- Ещё залп!
Опять треск, точно земля рушится под вами. Но сегодня турки удивительно настойчивы. Они уже в сорока шагах. В рядах их смерть, а они всё идут вперёд... Положение становится серьёзным. Скобелев вскакивает уже на бруствер и командует обороной траншеи. Точно ореол для него - эти огни залпов и их отсветы, защитники траншеи в дыму, озарённом красным блеском огня. Мимо них несутся тысячи пуль, некоторые у самой головы впиваются в бруствер, извлекая искры из его землистой массы... Голос Скобелева не смолкает ни на одну минуту. Он слышен и на правом, и на левом фланге траншеи. Он прямо в лицо врагу кидает свои бешеные звуки. Залпы становятся чаще. Какой-то хаос царит кругом, теряешь голову - и сознание отказывается служить тебе.
- Слава Богу! Отбили... - слышится около...
Всю ночь за бруствером по пространству, где шла атака турок, двигаются огоньки. Сначала было наши часовые встревожились и раздалось несколько выстрелов.
- Не сметь стрелять, разве вы турки! Они своих убитых и раненых убирают...
В семь часов в траншее, после утомительной ночи, солдаты приуныли. Во всём усталь и томление... Сыро, холодно. Пахнет кровью...
- Вот я их подбодрю! - говорит Скобелев.
И через час является оркестр Владимирского пехотного полка. Музыка в окопах, в ста шагах от неприятеля! Но если бы вы видели, как ободряюще подействовало это на утомлённых солдат. Народный гимн аккомпанировался залпами наших батарей, перестрелкой часовых и громкими аплодисментами картечниц. Только что он кончился, с конца в конец грянуло оглушительное "ура", в котором, точно в море, утонули и выстрелы ружей, и рёв наших орудий... Потом - знакомые уже этому отряду звуки плевненского марша. Музыка сегодня играла до вечера, и с тех пор каждый полк является в траншею со своим оркестром. Сами солдаты стали просить музыки.
- Мы забыли войну, - говорит Скобелев. - Наши отцы были лучшими боевыми психологами и понимали влияние музыки на солдата. Она поднимает дух войск. Наполеон - бог войны - хорошо сознавал это и водил атаки под громкие звуки марша...
Немного спустя Скобелев отправился на другие позиции. Как только он показался у ложементов - турки сейчас же по Ак-паше открыли трескотню беспорядочных выстрелов. Генерал поблагодарил солдат за отбитые ими атаки, построил их и приказал выбрать двух наиболее выдающихся молодцов в Георгиевские кавалеры. Когда в ложементе солдаты построились и указанные ими двое кавалеров вышли вперёд, скомандовали "на-краул" и приказали горнистам играть "честь". Под аккомпанемент турецких выстрелов на солдат были навешены кресты, причём генерал заявил, что он начал с этого полка именно потому, что он не принадлежит к его дивизии. "Своим он раздаст потом". Назад в траншею Зелёной горы было два пути: сравнительно безопасный, через Брестовец, мимо правофланговой батареи, и очень опасный, напрямик, как раз посредине между нашими и турецкими траншеями. Нечего было и сомневаться в том, что Скобелев выберет второй путь, воспользовавшись случаем осмотреть: не изменили ли и турки своих позиций. Когда мы вернулись в траншею, батарея была уже почти готова. "Сегодня ночью мы им покажем свои пушки", - радовался Скобелев.
В два часа ночи решили "показать неприятелю пушки". Из четырёх орудий дали залп. Огнём его на минуту выхватило из тьмы и грозный профиль нашей траншей, и полосу поблекших кустов позади него... Зарево разрыва обнаружило также чёрные гребни турецкого бруствера. Картечь, по-видимому, причинила неприятелю некоторый вред, ибо залпы оттуда стихли и было заметно, что в центре турки отодвигаются назад.
Батарея, таким образом, была готова, и Митрофану Колокольцеву - сапёрному унтер-офицеру - следовал Георгий. Колокольцев честно под огнём сделал своё дело и уцелел только чудом. Генерал с утра спрашивал его - оказалось, что он послан в Брестовец. Скобелев вложил Георгия в пакет, на котором написал:
"В траншеях, 31 октября 1877 года.
Унтер-офицеру Колокольцеву, согласно обещанию, за распорядительность, мужество и храбрость, оказанную в деле с 29 на 30 октября. За Богом молитва, за царём служба не пропадёт. От души поздравляю тебя, уважающий Михаил Скобелев".
Когда дописывался этот конверт, Колокольцев явился сам. Сейчас же были построены солдаты в траншее и под звуки "военной чести" полкового оркестра Колокольцеву надели Георгия.
- Ну, теперь позволь пожать твою руку! - обратился к нему генерал.
И Скобелев дружески протянул её Колокольцеву. Когда уже с крестом на груди Колокольцев шёл назад, сами солдаты в траншеях вставали и делали ему честь. На глазах у него были слёзы.
XIX
На обоих флангах своих турки роются в земле. По направлению и характеру работ видно, что здесь собираются поставить батареи, чтобы приветствовать нас продольными выстрелами. Докладывают Скобелеву.
- Пускай ставят орудия. Бее равно наши будут. Пойдём ночью и отнимем.
К вечеру началась опять гибельная работа наших батарей; брестовецкие и радишевские били по зеленогорским позициям турок. Пристрелялись отлично: почти не было бесполезных выстрелов. Вечером в нашей траншее слышалось торжественное "Отче наш" и "Коль славен Бог".
Пел весь полк, стоявший сегодня здесь. С его пением сливалось пение резервов на Зелёной горе и суздальцев в Брестовце. Ночь была тиха, и звуки разносились далеко в её величавом безмолвии. Луна светила ярко, тумана не было. Ночью Скобелев пробовал свои орудия и картечницы, обстреливая турецкую траншею продольными выстрелами. Только что всё было успокоились, неприятель ни с того ни с сего стал нас угощать залпами. Гребень их траншеи осветился весь красным заревом несмолкающего ружейного огня. Наш бруствер тоже оделся в золотую кайму. Ветром относило назад серые клубы дыма. Постреляли с полчаса - а толку никакого. Наши уже давно не отвечают, а турки всё не могут успокоиться. Наконец и у них стала замирать перестрелка. Только несколько часовых со стороны неприятеля забрались на деревья и оттуда бьют прямо в траншею. Сначала в гребень стали попадать, потом ухитрились прорезывать тонкие люнеты гребня пулями, зарывавшимися в глину рядом с безмятежно спавшими солдатами.
- Должно быть, секреты плохо поставлены у нас, - слышен голос Скобелева.
- Почему?
- Одного убило... Их могут видеть турки. Нужно сейчас же найти другие места для секрета.
- Я сейчас пойду, - говорит Гренквист.
- Нет, этим уже я распоряжусь...
- Турки по вас начнут бить прицельно. Ведь тут расстояние до них самое малое.
- Пускай бьют.
И Скобелев со своими ординарцами перепрыгнул через бруствер. Сердце щемило за него. Вот-вот шальная пуля, которых так много носится теперь по всему этому пространству, положит конец этой блестящей жизни. И досада брала на молодого генерала. Точно без него некому развести секретов и выбрать им места. Нельзя же в самом деле всё делать самому. Эти полчаса, которые Скобелев пробыл за бруствером под огнём, весь отряд провёл в крайнем беспокойстве. Нечего и говорить, что мы сейчас же по всей линии прекратили огонь. Иначе и свои пули могли бы задеть генерала и его спутников.
- Ах ты, Господи! - мутило солдат. - Ну, как они уложут его, сердешного...
- Никто, как Бог... Бережёт его - ну и цел...
- Заговорённый. Что ему!
- В Хиве, сказывают, заговорили.
По солдатской легенде "хивинец" девять дней и девять ночей возил Скобелева по "Хиве неверной" и заговаривал. Потом девять дней и девять ночей Скобелеву есть и пить не давали и всё заговаривали, пока совсем не заговорили, так что пули проходят насквозь, не причиняя Скобелеву ни малейшего вреда.
Пока генерал разводит секреты, опишем его оригинальное жильё в траншеях.
Сегодня оно уже улучшено. Вырыта яма, в которой можно вытянуться во весь рост. Земля в ней убита очень плотно. Из Брестовца перевезли кровать. Поставили стол и несколько табуретов. Крышу настлали из плетня, добытого в соседней деревне. На плетень навалили соломы, на солому - землю. Передняя часть крыши открыта, и через отверстие в землянку залетают пули. Кто-то доставил сюда железную печку, к которой мы ночью приходили греться, когда уж слишком пронимало холодом. На столе карты, планы и бумаги. Скобелев почти не отдыхал. Он во время, свободное от турецкой атаки и наших работ, или читает, или пишет. Как не похож он на тех воинственных генералов, которые обыкновенно устраиваются с полным комфортом, верстах в десяти за линией огня, и если приезжают в свои дивизии, то в нарочито спокойное время. Перед землянкой, в более широком месте траншеи, на холоде ёжились все мы: ординарцы Скобелева, штабные из главной квартиры, начальник штаба Куропаткин, полковник Мельницкий. Сегодня на этой высоте семь градусов. На моё счастье, мне уступили бурку, а то пришлось бы мёрзнуть. Да и в бурке коробит от холода. Солдаты сидят у огней и греют руки.
- Знаете что, господа? - слышится в темноте чей-то голос.
- Кто это говорит?
- Давайте отучим генерала рисковать собой.
- Как его отучишь?
- А вот заметили вы, что он терпеть не может, если рядом с ним в опасных пунктах выставляются и другие.
У Скобелева действительно есть эта черта. Рискуя собой, он всегда заботится о безопасности других.
- Всякий раз, как он выставится на банкете, либо за бруствер уйдёт - сейчас же давайте и мы с ним гурьбой.
- Чудесно!
Скобелев не заставил себя ждать. Он вернулся оттуда, из-за бруствера, расставив наши секреты. В эту минуту разгорелась перестрелка, и генерал выставился над бруствером, как раз против неприятельского огня. Вокруг сейчас же образовалась целая толпа: ординарцы, штабные, офицерство всё тут было.
- Что вы, господа, стоите тут... Пули дожидаетесь, что ли? - обращается к ним Скобелев.
- Мы имеем честь находиться при вашем превосходительстве, - отвечает один из ординарцев, прикладывая руку к козырьку.
Понял и расхохотался.
Повторили другой и третий раз - и Скобелев, пожимая плечами, должен был сходить с бруствера.
Скажут, что человек бравирует. Это, разумеется, так, но всё-таки делается не без толку: началась стрельба у неприятеля, и он хочет по линии огня узнать, какими силами тот располагает. Доносят ему о работах у турок лично убеждается, что они предпринимают. Другой бы положился на донесения своих подчинённых, он полагается только на себя и на свой глаз.
XX
На сегодняшний день была назначена раздача Георгиевских крестов. Больше всех получили сапёры, потому что при занятии и укреплении Зелёных гор они оказали самые важные услуги. Потом следуют артиллеристы скорострельной батареи картечниц.
Вслед за тем разыгрался совсем неожиданный эпизод, который произвёл на солдат сильное впечатление. Надевая кресты Владимирскому полку, Скобелев дошёл до унтер-офицера одной из рот, дрогнувших в памятную ночь 28 октября.
- Извини меня, но я не могу дать тебе Георгия!.. Того ошеломило... Потемнел весь, бедняга.
- Ты, может быть, и заслуживаешь его, пусть тебя ротный командир представит к именному кресту. Но пойми, что теперь я раздаю ордена людям, выбранным самими солдатами. А имеет ли право выбирать твоя рота, которая хотя потом и понравилась, но вначале осрамила себя отступлением? Как ты думаешь, можно позволить трусам присуждать Георгиевские кресты?
- Никак нет... Нельзя, ваше превосходительство...
- Так ты уж извини меня, а креста я тебе не дам.
Потом наступил черёд тех рот, которые в ночь 28 октября бежали, бросив работу на соединительных траншеях.
- Я их не хочу знать, передайте им это. Слышите?
- Слышим, ваше-ство.
- Я не считаю их своими... Я не буду здороваться с ними. Я не хочу замечать их... Они опозорили ваш славный полк, который так доблестно дрался под Ловцем... Помните эту битву?
- Помним! - грянуло со всех сторон.
- Передайте же им... Господин полковник, - обратился Скобелев к полковому командиру, - я вас прошу раз навсегда сообщить офицерам: кто из них в деле будет оставаться позади - тому не место в моей дивизии... Пусть у меня отберут её, а иначе я не хочу командовать, как таким образом...
Я забегу несколько вперёд.
Скобелев после этого действительно не замечал опальных рот. Здороваясь с остальными, мимо этих он проходил молча и не глядя на них. На солдат это действовало.
- Долго ли это продлится?
- Когда мне нужно будет сделать что-нибудь смелое, где потребуются надёжные люди, я возьму именно эти роты и убеждён, что они пойдут за мной всюду. Ну, потом расцелуемся и всему конец... Это хорошая наука. После неудач наших я замечаю, что войска, особенно же пополненные резервами, совсем не те, что прежде. Их нужно опять воспитать...
В защиту этих рот нельзя было не привести того обстоятельства, что дело было ночное, в тумане, что резервами пополнены эти роты более других. Все обстоятельства были тут для неуспеха дела.
- Ведь именные Георгии выше голосовых?
- Да.
- Отчего же вы лучшим солдатам даёте именно менее важные - голосовые кресты? - спрашиваю я у одного офицера.
- А вот отчего. Голосовой он получит сейчас и счастлив, а к именному представишь - ранее трёх месяцев не утвердят, а в это время беднягу двадцать раз убить могут.
Сегодня Скобелев придумал, как обеспечить от неожиданного штурма свой отряд, именно: перед траншеей разбросать телеграфные проволоки. Турецкий телеграф кстати же остался тут. Пусть хоть эту службу сослужит.
- В франко-прусскую войну, - говорит Скобелев, Германские войска делали то же самое и результаты были удовлетворительные. В самые тёмные ночи французы, подходя, путались в проволоке и шум её предупреждал часовых об опасности.
Через час, когда я проходил по траншее, несколько связок проволоки лежало наготове.
На сегодняшнюю ночь, наконец, было получено разрешение произвести эспланаду.
Ночь скверная. Сырая, дождливая... Грязь - в грязи люди. На банкетах мокро - на этой мокроте сидим... Сверху брызжет крупными каплями. Бурку хоть выжми... Виноградные сучья в печурках, проделанных в массе бруствера, только дымят, не давая тепла и света. Чад так и стелется - дышать трудно... Часовые ёжатся - солдаты привалились один к другому...
Часов в десять вызвали цепь, которая должна будет прикрывать ниши работы перед бруствером.