Она напоминала мать чистым, светло-оливковым цветом лица и нежными улыбающимися чёрными глазами, в которых так светилась любовь, что не надо было выражать её словами. Девочка была весёлая, ласковая, приветливая и пела с утра до вечера. Часто, смотря на неё с любовью, он примечал в ней задатки всех достоинств покойной жены, которую он считал совершенством.
Несмотря на своё смущение, он посадил к себе на колени девочку и стал целовать её в обе щеки. Неожиданно его глазам представился золотой медальон, висевший у неё на шее. На его вопрос она объяснила, что экономка дала ей этот медальон как игрушку. Сняв медальон со шнурка, на котором он висел, Уель подошёл к окну и после тщательного сравнения его с печатью в письме убедился, что они совершенно одинаковы.
Он немедленно вернулся в лавку и, взяв Сиаму, отвёл его в свой дом, где поместил в комнате, отведённой для гостей, а на следующий день приступил к осуществлению плана его господина. Отыскать подходящий дом оказалось нетрудно, и он вместе с Сиамой выбрал двухэтажный дом на улице, огибавшей гору, на которой стояла небольшая христианская церковь.
Обращённая на восток, она находилась на самой границе между кварталами греков, отличавшихся чистотой, и евреев, славящихся неопрятностью" Ни гора, ни церковь не препятствовали обширному виду с крыши дома, откуда можно было видеть многие красивые жилища греков, церковь Пресвятой Девы на Влахерне и императорский сад за этой церковью. Ко всем этим удобствам присоединялось ещё одно: дом находился прямо против его собственного - небольшого, но уютного деревянного жилища.
Уель был очень доволен, что Сиама аккуратно платил за всё купленное. С ним было очень легко объясняться. Его глаза заменяли недостающий слух, а знаками, жестами и взглядами Сиама ловко разыгрывал целую пантомиму. Это особенно забавляло дочь Уеля, и она с любопытством следила за безмолвными разговорами.
Наконец всё было готово, и отремонтированный, обставленный мебелью дом ждал своего хозяина.
II
ПАЛОМНИК В ЭЛЬ-КАТИФЕ
Барейнская бухта находится на западном берегу Персидского залива, и на самой северной её оконечности возвышаются белые, одноэтажные мазанки города Эль-Катифа. Так как в Аравии ничто не изменяется, то эта бухта и этот город были известны в эпоху нашего рассказа под теми же именами, которые они носят и теперь.
Этот город в старые времена имел значение главным образом из-за дороги, которая шла оттуда на запад через безводные песчаные пустыни с одной стороны в Медину, а с другой - в Мекку.
Когда ежегодно наступало время паломничества в священный город, то об Эль-Катифе говорилось почти столько же, сколько о Мекке среди паломников из Ирана, Афганистана, Индии и других стран далёкого Востока.
По закону Магомета паломники должны быть в Мекке во время рамазана, когда сам пророк совершил первое паломничество. Из Эль-Катифа можно было достигнуть священного города в шестьдесят дней, делая в день средним числом двенадцать миль. Собравшись предварительно в Константинополе, Каире, Дамаске и Багдаде, паломники составляли обширные караваны и на пути останавливались в удобных местах, где устроены были торговые центры. Одним из таких центров был Эль-Катиф, и в нём преобладали торговцы лошадьми, ослами и верблюдами, а окружающая его страна представляла бесконечную ферму, на которой откармливали баранов и другой скот. Тут паломники могли получать всё, что им было нужно: сёдла, вьюки, сандалии, одежду, палатки и т. д.
Среди тысяч паломников, прибывших в Эль-Катиф в конце июня 1448 года, находился один человек, который обращал на себя всеобщее внимание. Он прибыл с юга на восьмивесельной галере с индусскими матросами и три дня стоял на якоре, прежде чем выйти на берег. Его судно не было военным или торговым, оно не было вооружено, в воде сидело очень неглубоко, следовательно, не имело груза. Прежде чем были спущены паруса, на корме была раскинута пёстрая, блестящая палатка. При виде этого на берегу было решено, что владелец судна был один из князей Индии, чрезвычайно богатый и явившийся сюда с целью доказать паломничеством в Мекку, что он истинный мусульманин.
Три дня он не показывался на берег, но лодка постоянно возила на судно и обратно поставщиков верблюдов, фуража и продовольствия.
Последние описывали его человеком лет шестидесяти, хотя ему могло быть и до семидесяти пяти, среднего роста, чрезвычайно энергичным и решительным. Он говорил по-арабски, но с индусским акцентом. Одежда на нём была индусская и состояла из шёлковой рубашки, короткой куртки, широких шаровар и громадного белого тюрбана с пером, украшенного такими крупными драгоценными камнями, которые мог иметь только могущественный раджа. Свита его была немногочисленная, но великолепно одетая, и она безмолвно, раболепно исполняла все его желания. Один из слуг постоянно находился за ним и держал над его головой громадный зонтик. Чужестранец говорил мало, но каждое его слово было толковое и деловое. Ему требовалось двадцать вьючных и четыре под верх верблюдов. Высказывая эти требования, он пытливо смотрел на поставщиков и, к их величайшему удивлению, ни разу не спрашивал о цене.
- А как велика твоя свита, князь? - спросил один из шейхов.
- Четыре человека.
- О Аллах! - воскликнул шейх, подняв руки. - Зачем тебе четыре верблюда под верх и двадцать вьючных для четырёх человек?
- А разве ты хочешь, чтобы я явился с пустыми руками в святейший из городов и ничего не раздал бедным? - отвечал спокойно чужестранец.
Наконец нашёлся поставщик, который взялся устроить всё, что было нужно, и на четвёртый день своего прибытия в Эль-Катиф князь Индии сошёл на берег и осмотрел приготовленный для него в окрестностях города паломнический стан, состоявший из четырёх палаток, а также приведённых лошадей и верблюдов. За всё была уплачена уговорённая плата, и тридцать нанятых им слуг, из которых десять были вооружены, немедленно приступили к выгрузке из судна багажа и распределению его по верблюдам. Палатку, предназначенную для князя Индии, выкрасили снаружи в зелёный цвет, а внутри разделили её на два помещения: приёмную и спальню, украшенные диванами, коврами и драгоценными шалями.
Наконец всё было готово и оставалось только назначить день для отбытия, но об этом дне князь Индии никому не сообщал, так как он был, по-видимому, человеком необщительным и любившим одиночество.
III
ЖЁЛТЫЙ ВОЗДУХ
Однажды вечером князь Индии сидел перед своей палаткой. Солнце закатилось, на небе уже виднелись звёзды. Верблюды спали, вытянув свои длинные шеи, а часовые, расставленные вокруг стана, так же как все слуги князя Индии, творили вечернюю молитву, обращая свои лица к Мекке. Их господин также молился и делал те же движения, как правоверные мусульмане, но его молитва была совершенно иная.
"О, Господь Бог Израилев, - говорил он про себя, - все окружающие меня молят о жизни, а я молю Тебя о смерти Я искал её на море и не нашёл, а теперь я пойду в пустыню навстречу ей. Но если мне суждено жить, о Господи, то даруй мне счастие служить во cлаву Твою... Тебе нужны орудия добра, и прими меня в число их. Дозволь мне совершить великие дела во славу Твою и тем заслужить блаженный покой. Аминь".
Окончив молитву, он встал и начал ходить взад и вперёд перед своей палаткой, скрестив руки за спиной и опустив голову на грудь.
В эту минуту к палатке подошёл шейх и, низко поклонившись, сказал:
- Князь, завтра на рассвете караван отправится в путь.
- Хорошо. Мы готовы, можешь идти.
- Князь, сегодня пришло судно из Гормуза на восточном берегу и высадило целую толпу нищих.
- Хорошо. Я сейчас раздам им часть того продовольствия, которое ты нагрузил на верблюдов.
Шейх покачал головой:
- Если бы они были нищие, то это ещё не беда. Аллах милостив ко всем существам, но они заражены жёлтым воздухом, и они вынесли на берег четыре мёртвых тела, а одежду с мертвецов продали в лагерь паломникам.
- Ты, значит, боишься, чтобы мы не занесли чуму в Каабу? Не тревожься, всё в руках Аллаха. Помни, что молитва - хлеб веры.
На следующее утро при восходе солнца караван числом в три тысячи душ выступил в поход, и князь Индии занял место в последних его рядах.
- Отчего ты, князь, идёшь позади всех? - спросил шейх и услышал в ответ:
- Аллах благословляет тех, кто подбирает отсталых и мёртвых, на которых не обращают внимания люди, гордо идущие впереди.
Шейх передал эти слова всем паломникам, и они единогласно воскликнули:
- Да будет благословенно имя князя Индии!
IV
ЭЛЬ-ЗАРИБА
Вместе с караваном паломников князь Индии посетил Медину, где он исполнил все обряды, обязательные для правоверного в мечети пророка, а оттуда прибыл 6 сентября в долину Эль-Зариба, бывшую с незапамятных времён сборным местом для всех караванов, так как оттуда оставался только один день пути до священного города.
Раскинув палатки на возвышенном месте, князь Индии позвал около полудня своего проводника и приказал привести нескольких брадобреев для превращения, согласно правилам, установленным самим пророком, его самого и свиты в настоящих паломников, достойных вступления в Мекку. Прежде всего были подвергнуты омовению и посыпаны мускусом волосы, усы, руки и всё тело верующих, а затем надеты на них белая одежда без швов и сандалии. Вся эта церемония сопровождалась молитвами, а когда всё было окончено, то каждый, обратившись лицом к Мекке, произнёс древнюю молитву посвящения себя Аллаху. Князь Индии наравне со всеми совершил этот обряд, а затем, усевшись на ковре, положенном перед палаткой, стал ждать прохода караванов.
Вскоре на востоке показалось облако пыли, а из-за него мало-помалу выделился отряд всадников в полном вооружении и с копьями в руках, ярко игравшими на солнце. Ехавший впереди вождь остановился у палатки князя Индии. На голове его был шлем с поднятым забралом и большой кольцеобразной сеткой, покрывавшей шею и плечи. Кольчуга защищала тело, руки до локтей и ноги. Шлем и звенья кольчуги были украшены золотом, и воин казался золотым. На спине у него висел светло-зелёный плащ, полускрывавший небольшой круглый металлический щит, в правой руке он держал копьё, а с левой стороны виднелась сабля, спереди же седла был прикреплён лук с колчаном. Он был так воинствен и так красиво сидел на кровном караковом коне, что князю Индии показалось, что перед ним один из славных сподвижников Саладина. Он невольно вскочил, чтобы приветствовать гостя, но тот лишь бросил на него взгляд и отвернулся в другую сторону, обнаруживая тем, что он остановился тут не ради обитателя самой красивой из палаток, а для того, чтобы с возвышения следить за проходом караванов. Но этого мгновения было достаточно, чтобы рассмотреть его лицо: это был молодой человек двадцати двух или трёх лет, с чёрными глазами, такой же бородой и усами и серьёзным, хотя приятным выражением загорелого лица.
Через некоторое время к нему подъехал вооружённый, но не столь блестящий всадник и, соскочив с коня, водрузил в землю жёлтое шёлковое знамя с красной надписью и золотым полумесяцем, со звездою на древке.
- Кто этот юноша в золотом вооружении? - спросил князь, подзывая к себе шейха.
- Эмир эль-хаджи.
Князь Индии стал ещё с большим интересом смотреть на эмира.
- Такой молодой - и уже пользуется доверием старого Мурада. Я познакомлюсь с ним, быть может, он будет мне полезен. Кто знает, кто знает?..
В эту минуту на возвышении показался отряд турецкой кавалерии с музыкой и пестро украшенные верблюды с подарками султана меккскому шерифу. Эмир обратил всё своё внимание на всадников, вождём которых он, очевидно, состоял, и зорко следил за тем, как они спешились и стали разбивать стан. Но пока он был этим занят, к нему подошёл шейх князя Индии и с низким поклоном сказал:
- Мой господин, высокопочтенный хаджи, сидящий вон там перед своей палаткой, приказал тебя приветствовать и предложить тебе гранатовой воды, которая действует очень освежительно.
По его знаку следовавший за ним громадный негр в белой одежде поднёс эмиру на блестящем медном подносе глиняный кувшин и два кубка, серебряный и хрустальный.
Сняв с левой руки стальную перчатку, эмир взял один из кубков и, поклонившись вставшему с ковра князю, выпил воду.
До самого вечера эмир и князь Индии были поглощены шумным, пёстрым зрелищем прихода и размещения караванов. Их было три: из Эль-Катифа, Дамаска и Каира. Толпы, составлявшие эти караваны, были самые разнообразные и разноплеменные. Рядом виднелись арабы, персы, индусы, турки, курды и кавказцы. Одни шли пешком, другие ехали на лошадях, третьи двигались на верблюдах, четвёртые медленно колыхались на спинах ослов. Всё это человеческое море быстро залило долину Эль-Зариба, наполняя воздух криками, звуками музыкальных инструментов и всем сложным шумом человеческой сумятицы. Все торопились занять для стоянки место поудобнее, толкались, суетились, разгружали верблюдов, раскидывали палатки. В общей суматохе старались водворить какой-нибудь порядок всадники с большими палками, но ещё более усиливали её, порождая рукопашные схватки. "Это не люди, а черти, бегущие от гнева Божьего", - думал князь Индии, смотря с удивлением на происходившую оживлённую, но беспорядочную сцену.
К закату солнца прекратилось бесконечно тянувшееся шествие караванов и его заменили самые невзрачные, несчастные толпы больных, нищих и всякого рода подонков восточного населения. Мало-помалу прибывшие ранее разместились кто где мог, и наступило сравнительное затишье. В начинавшихся сумерках стали виднеться разведённые огни, и наконец князь Индии вернулся в свою палатку, где уже всё было приготовлено для приёма приглашённого им гостя.
V
КНЯЗЬ И ЭМИР
Приёмная в палатке князя Индии была блестяще освещена шестью лампами, при свете которых рельефно выступала пестрота красок развешанных вокруг стен дорогих шалей. На богатом ковре сидели рядом князь и эмир, а перед ними, на низеньком столике, сверкавшем белизной слоновой кости, стояли корзинки с виноградом, фигами и финиками из Медины, тарелка с сухими лепёшками, два кубка и три кружки с мёдом, водой и соком гранат. В те времена на востоке ещё не знали ни кофе, ни табака, которыми теперь его обитатели утешают свою жизнь, но фрукты, мёд и различные воды вполне заменяли их. Гость и хозяин, по-видимому, совершенно уже подружились и разговаривали друг с другом как старые приятели.
- А что, эмир, - спросил князь, - чума уже прекратилась?
- Нет, она свирепствует ещё сильнее, хаджи. Прежде ей подвергались только отставшие от каравана люди, а теперь она поражает всех без разбора. Вчера мы подобрали богатого и знатного паломника, которого носильщики бросили на дороге мёртвым.
- Может быть, его убили?
- Нет, на нём найдено много золота.
- Может быть, у него взяли другие драгоценности?
- Нет, всё оказалось при нём.
- А куда всё это дели?
- Принесли ко мне, и оно находится в моей палатке, так как по закону всё имущество умершего паломника поступает в собственность эмира эль-хаджи.
- Бич Божий, именуемый чумой, имеет свои за коны, и один из них обязывает нас закапывать в землю или сжигать всё, что принадлежало умершему.
- Но, хаджи, есть ещё высший закон, - сказал с улыбкой эмир.
- Не обижайся, эмир, я не думаю, чтобы ты опасался чего-либо. Позволь мне, эмир, спросить тебя ещё об одном, но лично касающемся тебя предмете.
- Спрашивай, я отвечу откровенно, да поможет мне в этом пророк!
- Да будет благословенно имя пророка! Верь мне, эмир, что я никогда не задал бы тебе этого вопроса если бы твоя речь не напоминала той музыкальной страны, которую называют Италией. Мне известно, что твой повелитель султан имеет на своей службе многих храбрых воинов, которые принадлежат не только к его обширным владениям, а даже христианским странам. Поэтому скажи, откуда ты?
- Мне ответить нетрудно, - произнёс эмир без малейшего колебания, - я сам не знаю своей родины. Не ты первый указываешь на итальянский акцент моей речи, и я не имею ничего против того, чтобы быть итальянцем, а так как случайно я научился говорить по-итальянски, то мы можем, хаджи, говорить с тобой на этом языке, если ты его предпочитаешь.
- С удовольствием, хотя тебе нечего бояться, чтобы нас подслушали, так как прислуживающий нам Нило - глухой и немой от рождения.
- Мои первые воспоминания, - продолжал эмир, совершенно легко переходя на итальянский язык, - ограничиваются тем, что я вижу себя на руках женщины под голубым небом, среди песчаного берега. С одной стороны простирался сад с оливковыми деревьями, а с другой шумело море. Потом я помню, что меня вносили в дом, такой большой, как будто он был замком.
- Согласно твоему описанию это, вероятно, был восточный берег Италии в окрестностях Бриндизи, - перебил его князь Индии.
- Потом я помню блеск пожара и страшные крики, а затем путешествие по морю в обществе бородатых людей. Но вполне ясно я начинаю помнить себя только с того времени, когда за мной ухаживала с любовью жена знатного паши, губернатора города Бруссы. Она называла меня мирзой, и я провёл всё своё детство в её гареме, а затем меня отдали в школу и на военную службу. С течением времени я сделался янычаром, а когда, благодаря счастливому случаю, я отличился, то султан перевёл меня в свой отряд телохранителей. Жёлтое знамя, которое теперь носят передо мной, принадлежит этому отряду, наконец, в знак своего неограниченного доверия мой повелитель назначил меня эмиром эль-хаджи. Вот и вся моя история.
- Это грустная история, эмир, - сказал сочувственно князь, - и ты ничего не знаешь больше о своих родителях?
- Ничего. Только могу предположить, что их замок был ограблен турками, которые в суматохе меня похитили.
- Ещё надо предположить, что твои родители были христианами.
- Да, но не верующими.
- Как не верующими! Ведь они верили в Бога?
- Да, но им следовало верить, что Магомет его пророк.
- Всё на свете происходит по воле Аллаха, - продолжал князь, несколько смущённый фанатизмом юноши, но ловко скрывая своё смущение, - и мы должны радоваться, что наша судьба зависит от него. Но тебя, эмир, я могу поздравить с тем положением, в котором ты очутился, благодаря воле Аллаха. Но прежде чем сказать тебе причину моего поздравления, я желал бы знать: можешь ли ты сохранить тайну?
- Могу и обязуюсь молчать, потому что считаю тебя хорошим человеком.