- Думал ли старый Рулав, что ему, храброму воину, придется на склоне своих дней скрываться в земле этих трусливых, шума битвы не слыхавших народов? Видно, недостоин я светлой Валгаллы, видно, прогневал Одина… Но нет, я спас свою жизнь не для того, чтобы умереть здесь, в этой лесной глуши! Нет, старый Рулав услышит еще шум кровавой битвы, услышит победный клич товарищей, много еще врагов уложит его секира, надо только выбраться из этих проклятых мест… - Старый норманн погрузился в глубокую думу.
Вдруг он приподнял голову и устремил свой взгляд на озеро.
Отчаянный человеческий крик, слившийся с ревом бури, коротко прозвучал и тотчас же смолк, заглушенный воем ветра.
Рулав отошел назад и спрятался в прибрежном кустарнике.
Прошло немного времени; норманн, не покидая своего укрытия, продолжал следить за озером. С шумом обрушился и покатился по прибрежному песку один, другой, третий вал, оставив на отмели два человеческих тела.
"Э-э, да я, кажется, знаю этих молодчиков", - подумал Рулав.
Он вышел из своего укрытия и, осторожно ступая, по мокрому песку, подошел к лежавшим без движения юношам.
- Вот как обнялись, - бормотал он. - Избор этого молодца держит так, что и живому не удержать…
Налетевший пенистый вал заставил старого норманна отступить назад.
- Что же с ними делать, - рассуждал Рулав. - Опять в озеро пустить, что ли… Ведь если здесь их тела найдут, то и до моего шалаша доберутся… Мне тогда несдобровать… Ищут эти проклятые жрецы меня… Старого норманна в жертву Перуну принести хотели, да нет, не из тех я… Родился свободным и в Валгаллу не рабом войду!.. Ну, довольно, однако! - воскликнул Рулав. - Ступайте, откуда пришли, пусть Ильмень вынесет вас в другое место, где найдут вас ваши родичи, а здесь вы мне только мешаете.
Он поднял было Избора, но в то же мгновение опустил его на песок.
Из губ юноши вырвался слабый стон, ресницы пошевелились.
- Жив, - проговорил норманн, - он жив… Нет, не решусь я поднять руку на беззащитного. Но как же быть? Оставить их тут - тогда они могут выдать меня, ну да будь, что будет… Из-за Вадима я стараться не стал бы… Знаю я их, этих старейшинских сыновей… Если бы он был один, не задумался бы я его назад в озеро спихнуть, Избора жалко…
Рулав оттащил от берега обоих юношей и положил их на такое место, куда не достигали волны.
Потом он поспешно скрылся в кустарнике.
Разразившаяся внезапно буря так же внезапно и стихла.
Ветер перестал завывать, разорванные тучи уплыли вдаль, выглянуло солнышко и залило ярким, веселым светом и успокоившееся озеро, и прибрежный кустарник заповедной рощи.
Роща вдруг оживилась и наполнилась звуками. Затрещали в воздухе стрекозы, защебетали выпорхнувшие из густой листвы птицы, дятел принялся за свою бесконечную работу, все ожило; только два тела, оттащенные Рулавом от кромки берега, по-прежнему были неподвижны.
Всем телом вздрогнул вдруг Избор и открыл глаза… Как кружится голова, какая тяжесть во всем теле… Жив, слава Перуну!
Взгляд Избора остановился на безжизненном теле товарища. Старейшинский сын доверился ему, не побоялся вместе с ним пуститься в челноке по бурному озеру, и теперь он мертв… Что скажет его род? Что скажет отец Вадима? Никто не поверит, что Избор сделал все, что мог, чтобы спасти Вадима, что он, захлебываясь мутной водой, нырнул вслед за опускавшимся на дно Вадимом, поймал его, лишившегося уже чувств, под волнами, крепко-крепко схватил и не выпустил из своих могучих объятий даже тогда, когда и сам потерял сознание…
Никто не поверит этому…
Но, может быть, он еще жив? Может быть, он так же только потерял сознание и еще можно его вернуть к жизни?..
Эта мысль ободрила Избора. Он быстро вскочил на ноги, наклонился над Вадимом и приник к его груди. Прошло несколько томительных минут. Как ни чуток был Избор, как ни привык он различать каждый шорох, биения сердца все-таки не было слышно…
Что про него подумают, что скажут про него, когда он вернется один и сообщит роду Владислава страшную весть о гибели единственного сына старейшины? Как будет убиваться его старуха мать!.. Да и никто не поверит, что он, спасшись сам, не мог спасти товарища, которого вызвался перевезти через озеро…
Неужели на всю жизнь оставаться опозоренным?
И как только решился, зная седой, грозный Ильмень, пуститься в плавание перед бурей?..
Избор с болью взглянул на распростертое тело старейшинского сына. Он уже не сомневался, что Вадим мертв.
Он огляделся вокруг. Да никак он в заповедной роще, в роще, посвященной громовержцу Перуну! Так и есть… Ведь каждому, кто в эту священную рощу ступит, смерть грозит. Горе дерзкому! Ничья нога по священному лесу ступать не должна, иначе разгневается грозный бог и нашлет страшные бедствия на все племена славянские. Потому так строго и охраняют служители Перуна священную рощу.
Знает Избор, что у норманнов не Перун вовсе, а Один. Он куда могущественнее славянского бога. А вот еще рассказывали: есть народы, которые в неведомого Бога веруют. Сходил на землю Единый Сын этого неведомого Бога. Он совсем не то, что Перун или Один, заповедал любить всех. А как это сделать? Нельзя этого совсем… Меня обидели, и я за это отомстить должен; на мести весь свет держится; дай-ка только обидчикам волю, житья от них не будет, кто сильнее, тот и прав. А тот Единый Сын неведомого Бога обидчикам прощать велел, убить себя Сам дал злым людям, и когда Его эти злые убивали, Свою смерть им простил.
Добрый Он, кроткий, говорят, был, никого никогда не обидел. Одним словом Своим мертвых воскрешал; славянский Перун этого сделать не может.
Разве попросить Его, чтобы он теперь в беде помог? Про воскресших по Его слову мертвых верные люди сказывали. Быть может, Он Избору и окажет милость Свою.
- Единый Сын неведомого Бога! - воскликнул Избор, опускаясь около тела Вадима на колени, - я слышал о Тебе, Ты был добр и милостив, окажи теперь милость Свою бедному варягу. Говорят, что Ты велел прощать обиды врагам своим; обещаю Тебе простить зло врагу моему заклятому, сделай только, чтобы Вадим, сын старейшины, воскрес!
В благоговейном ожидании поник молодой варяг головою. Он ждал чуда и в то же время сомневался в нем.
Вдруг он выпрямился, глаза его широко раскрылись от изумления, он глядел на Вадима и не верил. Молодой варяг ясно слышал, как забилось сердце старейшинского сына.
Вадим долго еще не приходил в себя, но теперь Избор был счастлив, бесконечно счастлив. Он мог смело явиться в селение, мог смело глядеть всем в глаза.
"Слава Тебе, Сын неведомого Бога! - думал он, с восторгом глядя на небо. - Я знаю теперь, что Ты сильнее, милостивее нашего Перуна, и если бы я был тогда, когда Тебя убивали злые люди, я бы сумел заступиться за Тебя".
Потом он принялся что было силы растирать закоченевшее тело Вадима. Труды его увенчались успехом. Вадим скоро открыл глаза. Однако он был настолько слаб, что идти еще не мог.
- Придется переночевать здесь, куда же тебе идти? - заметил Избор, передав ему все подробности их чудесного спасения из бездны бушующего Ильменя.
Вадим слушал его рассеянно; казалось, рассказ Избора его нисколько не тронул. Он даже позабыл поблагодарить его за свое спасение. Только последние слова Избора расшевелили его.
- Как, здесь оставаться?! - воскликнул он.
- А что же?
- Но ведь ты знаешь, какое это место?
- Знаю, да только жрецы Перуна здесь нас не найдут, ты поправишься, и мы благополучно выберемся отсюда.
- Нет, нет, этого нельзя, никак нельзя.
- Да почему же, ведь я же тебе говорю, что мы спрячемся так, что никто нас не увидит здесь.
- Да ты знаешь ли, почему это место так строго охраняется? Знаешь ли, почему этот лес считается заповедным?
- Нет, не знаю. А почему?
- Этот лес - жилище страшного волхва…
- Я что-то слыхал про него, - задумчиво произнес Избор.
- Много-много лет тому назад, еще мой покойный дед совсем мальчиком был… он мне о волхве и рассказывал, поселился в этом лесу волхв, разные чудеса он делал: и зверем лесным, и птицей обертывался; колдовал, а потом всех, кого в лесу ни находил, пожирал… В бурю на самой легкой ладье на Ильмень спускался, и все, кого он в бурю на Ильмене заставал, его добычей делались… Много страху на окрестные роды он нагнал - все его боялись и в реку из Ильменя идти не смели… Вот и поставили наши жрецы кумира Перуна на холм; с тех пор волхв удалился от истока реки и поселился где-то здесь…
- Что же, он и теперь жив? - перебил Вадима Избор.
- Говорят, и теперь… Многие, особенно в бурю, на озере его видели, а иногда около этого места, над лесом, заметен дым… сидит, верно, проклятый, и ждет.
- Так ты его боишься?
- Я ничего не боюсь… Страх мне неизвестен, - хвастливо сказал Вадим, - только я здесь не останусь.
- Твое дело! Но как же мы выберемся отсюда?
- Придумай, как. Ты эти места лучше меня знаешь… Только бы поскорее уйти отсюда…
- Но ты совсем идти не можешь!
- Нет, я пойду, я ничего, - попробовал было приподняться Вадим, но тотчас же опустился на траву.
- Вот видишь, куда же ты пойдешь? - сказал Избор, - останемся здесь до вечера, а волхва ты не бойся… Его страшиться не надо, и он, и Перун бессильны, они простые деревянные истуканы и ничего больше!
- Что ты говоришь! - с ужасом воскликнул Вадим, - ты перестал верить в могущество Перуна!..
- По правде признаться, не перестал, а перестаю… вот с тобой я убедился, что все наши боги - ничто перед тем Богом, в которого веруют некоторые народы…
- Что же это за Бог?
- Великий Бог! - с убеждением произнес Избор и рассказал Вадиму все, что ему было известно о Едином неведомом Боге, рассказал ему и о своем обращении к Нему, и о чуде, которое, по его мнению, совершил этот Бог, воскресив Вадима…
Старейшинский сын слушал рассказ Избора, но отец его так близко стоял к жрецам Перуна и Вадиму, так часто приходилось беседовать с ними, что ко всем рассказам о иных верованиях, кроме верования в Перуна, он относился с большим недоброжелательством.
- Э, полно! - отозвался он на слова своего товарища, - зачем нам искать другого бога, когда у нас есть свой, мы должны поклоняться тому, чему поклонялись отцы наши… Лучше подумай, как нам выбраться отсюда, мне во что бы то ни стало надо быть дома…
Вдруг взгляд Избора упал на мокрый песок, где ясно отпечатались человеческие следы.
- Гляди-ка, князь, это что такое? Мы здесь не одни, кажется, - показал он следы Вадиму.
Тот взглянул на следы и задрожал.
- Мы пропали! - воскликнул он с испугом, - никто не смеет, кроме жрецов, ступить сюда… Эти следы оставил не кто иной, как страшный волхв…
- Волхв? - переспросил, побледнев, Избор. - Ты так думаешь, княже? Но откуда же взялся он? Ведь о нем сколько уже лет ничего в наших краях не слышно…
- Ничего не значит! Он живет в этом лесу, это говорил мне старый Велемир, жрец Перуна… Да и кому же боле здесь быть, как не ему, этому страшному волхву… Надо бежать, бежать…
Забыв о своей слабости, Вадим вскочил на ноги.
- Веди, веди меня из этого проклятого леса, - закричал он Избору, тоже заметно взволнованному и испуганному, - это ты нарочно завел меня сюда, проклятый варяг… Ты хочешь во что бы то ни стало погубить меня.
Избор с нескрываемым изумлением посмотрел на старейшинского сына.
- Что ты, Вадим? Зачем мне желать твоей гибели? На что мне нужна твоя жизнь?.. Я погибал вместе с тобой и в страшную смертную минуту не оставил тебя… подумай сам…
- Ты должен стать виновником моей гибели! Так нет же! Не ты меня, а я тебя сотру с лица земли…
Пришла очередь удивляться Избору. Он слушал бессвязную речь Вадима и не сразу понял его. Он недолюбливал Вадима за гордость, за заносчивость, но никогда его не считал неблагодарным или вероломным.
- Ты не веришь Перуну, ты преступаешь его заветы, потому ты и не побоялся ступить в это страшное место, - задыхаясь от волнения, говорил Вадим, - ты послушный раб страшного волхва, - потому-то ты и не страшишься его… ты завел меня сюда, чтобы отдать ему на растерзание… Нет, не удастся тебе это, презренный варяг… Умри прежде сам.
И прежде чем Избор успел что-либо сделать, Вадим выхватил нож и как зверь бросился к нему…
Молодой варяг инстинктивно вытянул вперед обе руки, но не успел защититься, и Вадим с яростным криком вонзил нож в его грудь.
Как подкошенный рухнул Избор на траву…
Вадим, вытащив нож из раны, поднял руку, чтобы поразить еще раз своего соперника.
- Умри, умри! - говорил он, - кто теперь погубит меня?..
Он уже хотел ударить еще раз, как вдруг дико вскрикнул…
Прямо на него, озаренная яркими лучами заходившего солнца, двигалась фантастическая человеческая фигура, казалось, что две змеи выходят из губ странной фигуры, что глаза ее блещут, как раскаленные уголья, а распростертые руки готовы задушить его.
- Волхв, перынский волхв! - в ужасе воскликнул Вадим и, выпустив из рук нож, бросился бежать…
IV
Вадим долго бежал без оглядки… Ему казалось, что страшный волхв гонится за ним по пятам.
Ветви деревьев задевали Вадима, и ему чудилось, что чьи-то цепкие руки хватают его… Ветер шелестел листвой, и в этом шелесте слышались голоса, и весь лес казался наполненным этими голосами.
Вадим бежал все дальше и дальше, хвоя елей колола его лицо, но он не чувствовал боли.
Наконец, юноша как подкошенный рухнул на траву, ожидая, что страшный волхв настигнет его.
Вдруг ему послышались невдалеке голоса, они раздавались все ближе и ближе…
- Вот и трава здесь помята… сучья на елях поломаны, - услышал Вадим совсем рядом чей-то голос.
- Значит, я не ошибся…
- Ищите, все ищите, обойдите всю рощу из края в край, - различил Вадим старческий голос, который в одно и то же время заставил и задрожать его и обрадовал, - найдите ослушника велений нашего бога и приведите его к нам… Мы посмотрим, кто этот дерзкий, осмелившийся нарушить заветы Перуна… Ступайте, ищите…
Прошло несколько томительных, показавшихся необыкновенно долгими Вадиму минут. Он глубже забился в траву в надежде, что люди, голоса которых он слышал, пройдут мимо, не заметив его.
По голосам Вадим узнал служителей Перуна, а распоряжавшийся поисками старик был верховным жрецом Велемиром.
Юноша знал, что его ждет, и потому голоса жрецов перепугали его не менее, чем преследование страшного волхва. Как ни дружен с его семьей Велемир, как ни уважает его отца, старейшину, все-таки он не преступит заветов и жестоко накажет ослушника.
Вдруг Вадим услышал совсем близко-близко от себя шорох. Кто-то остановился рядом с ним, и Вадим почувствовал, как чья-то рука коснулась его плеча.
- Кто бы то ни был, приказываю тебе встать, - услышал он над собой голос Велемира, - покажи лицо свое и дай увидеть того, кто осмелился нарушить волю Перуна и попрать дерзкой ногой священную рощу…
- Велемир, прости! - воскликнул юноша, приподнимаясь с земли.
Перед ним стоял высокий седой старец. На груди его, скрытой под-белыми, как зимний снег, одеждами, покоилась длинная седая борода. Лицо его, покрытое множеством морщин, было нахмурено. Глаза грозно смотрели из-под густых, нависших седых бровей.
Стар, очень стар был Велемир, верховный жрец Перуна - грозного божества приильменских славян! Сколько весен он встретил, сколько зим пережил! Старики приильменских родов совсем детьми еще были, а Велемир служил уже Перуну-громовержцу.
Когда он был молод и был ли он когда-либо молод - никто не знал. Ильменским славянам казалось даже, что он и появился на свет Божий седым и старым.
Про него ходили в родах чудные рассказы. Говорили, что Перун все делает по слову его, ни в чем не ослушивается грозный бог своего любимого служителя. Захочет Велемир, и нашлет Перун на роды славянские бедствия тяжелые: голод, смерть лютую, и ничто от них, кроме просьб Велемира, народ не избавит. Оттого и боятся, и уважают верховного жреца Перуна все роды славянские…
Теперь этот грозный старец гневно стоял перед перепуганным старейшинским сыном, не смевшим поднять глаз.
Несколько мгновений старец, казалось, не узнавал юноши.
- Вадим, сын старейшины, уважаемого всеми ильменскими родами Володислава! - воскликнул он, - так это ты осмелился, дерзкий, вступить в это священное место?
- Выслушай, отец, умоляю тебя, - убитым голосом произнес Вадим, - я скажу тебе всю правду…
- Нечего мне слушать… Сейчас я созову всех верных Перуну, и мы поступим с тобой, как приказывает закон… Ты осмелился нарушить завет, и грех твой падает на твою голову.
Старик поднес было руки ко рту, но Вадим схватил его за край одежды и проговорил умоляющим голосом.
- Не зови, отец, дай мне сказать тебе правду, при других я не скажу… Помедли… ты всегда успеешь осудить меня!..
- Ну говори, - согласился, наконец, Велемир, - горе тебе, если ты солжешь… Перун покарает и тебя, и весь род твой. Говори скорей, пока не пришли сюда служители Перуна.
- Я с варягом Избором переплывал озеро, - начал торопливый рассказ Вадим, - ты знаешь, отец, какая разразилась буря, мы выбивались из сил, борясь с волнами… Вдруг огромный вал опрокинул наш челн и затем выбросил нас на песчаную отмель у этого берега.
- Если это было так, то вы и должны были оставаться на ней, а не забираться сюда, где скрыты сокровенные тайны божества…
- Я так и поступил, отец…
- Однако ты здесь… Где же этот дерзкий варяг?
- Выслушай дальше… Собравшись с силами, я хотел сделать так, как говоришь ты, хотел даже устроить плот, чтобы перебраться на нем по Ильменю в другое место, но этот Избор… знаешь ли, он отказался от Перуна, он не верит более в его силу, в его могущество и долго мне говорил о каком-то другом неведомом Боге…
- Отступник!.. Смерть его ждет за это преступление, - с гневом воскликнул Велемир, - где он; где? Горе тебе, если ты его осмелишься укрыть.
- Он уже наказан за свое отступничество… В тот миг, когда он произносил хулы на великого Перуна, вдруг явился из чащи страшный перынский волхв, о котором ты столько раз нам рассказывал…
- Волхв, ты говоришь? - с видимым недоверием произнес жрец, - ты сам его видел?
- Да, отец, сам… страшен он на вид… Ростом он не меньше молодой сосны… все тело его обросло густыми волосами, вместо глаз у него раскаленные угли, и из уст вились змеи… Он с воплем кинулся на нас…
- И что же? - спросил Велемир.
- Он схватил на моих глазах отступника Избора и разорвал его на несколько частей… Я в страхе бежал сюда, пока не упал на этом месте. Теперь тебе известно все, суди меня.
Вадим замолчал, с тревогой глядя на жреца, тот стоял, с видимым смущением ударяя о землю своим жезлом…
- Волхв, волхв, - повторял он, - кто же это может быть?
И затем спохватившись, что сказал слишком многое, он взглянул на Вадима и произнес:
- Если правда все, что ты говоришь, Перун помилует тебя… Если тебе удалось избегнуть страшного волхва, ты достоин жизни… Но горе тебе, если это не подтвердится… Где ты видел перынского волхва?
- Пусть идут по оставленным мною следам, и придут слуги Перуна на то страшное место!