- Караул! Обобрали! - завопил журналист. - Я только сейчас догадался, что буржуй меня объегорил: я думал, что он раскошелится за необычайную новость, а он тут подстраивал магарыч, хитрый бес!
- Прежде чем выпить бокал этого шипучего яда, я хочу знать: как будете вы нас обуздывать? Какой уздой? - спросил Рощин у Саламатина.
- Исключительно золотой уздечкой, как Сивку-Бурку, Виктор Сергеевич, - сказал Саламатин. - Проповедовать совершенство самодержавия и благость православия я от вас не потребую. Этого будет требовать губернатор и архиерей, а вы не давайтесь… На случай конфликта я буду вступаться. Штрафы, разумеется в допустимых размерах, пойдут из моей кассы. Впрочем, из вашей: касса содержится за счет моих и других объявлений, в которых, как я полагаю, нехватки не будет. Если получите прибыль, я участвую в половине. Убытки беру на себя целиком, чтобы не уменьшать оборотные средства…
- Насмотрелся ты, Митрофан, - сказал Коростелев, - в заграницах на заморских буржуев и хочешь поднять себе цену: я, мол, не только владелец заводов, строитель электрических станций, я ещё князь печати… знай наших! Виктор Сергеевич, прямо скажу: меня подмывает, а вас?
- Надо бы, Костя, ещё всё продумать, - уклончиво отозвался Рощин.
Освобожденная журналистом пробка с хлопом вырвалась из бутылки шампанского.
- Анемаиса Адамовна! Просим принять участие! - закричал Саламатин, выбегая из кабинета.
Он ввел хозяйку как-то по-детски, за руку.
Рощина, конечно, уже знала обо всём, понимала, что предложение Саламатина укрепляет роль её мужа в городе, одобряла его, но сделала вид, что ей ничего не известно.
- Греховное и кровавое у вас торжество. Не могу ликовать по поводу покушения, - сказала хозяйка.
- Да не о том идёт речь! Позвольте представить - новый редактор местной газеты Виктор Сергеевич Рощин. Знакомы? - поклонился Саламатин, шутливо рекомендуя хозяйке её мужа.
- Виктор?! Что слышу! - притворилась "мадам".
- Ну, положим, ещё не совсем… - пробормотал адвокат.
- За здоровье редактора! - возгласил Саламатин, передавая искрящийся бокал Анемаисе Адамовне. - Господа, за здоровье редактора новой газеты "Седой Урал"! Поэтичное названьице, а?! - с похвальбой повернулся он к Коростелеву.
- Вы думаете название изменить? - спросила хозяйка, отпивая шампанское. - Мне кажется, это неосторожно: подписчик консервативен. За переменой названия он увидит подвох и потребует деньги назад, - высказалась она, выдавая тем самым, что вопрос для неё не новость.
- Как говорится, деньги на бочку?! Не думаю, - возразил Саламатин. - Конкурентов на горизонте не обнаружено, кто уж выписал, тот не откажется! А мы дадим объявление: "С такого-то числа вместо газеты "Наш край" выходит газета "Седой Урал". Условия прежние. Газета пополнится интересным отделом промышленной и торговой жизни. Два раза в месяц художественный рассказ, пять раз - фельетон, по воскресеньям - уголок юмора. Принимаются объявления по льготной цене".
- Ты прирождённый газетный талант, - сказал журналист. - Предлагаю: иди в редакцию - для начала рублей на пятнадцать в месяц.
- Ты, Костенька, продувной нахал.
- П…па…аппропивной! - поправил Коростелев. - Да, - спохватился он, - а оклады, оклады! Мы с тобой об окладах не сговорились!
- Тебе для начала рублей пятнадцать, - с насмешкой сказал Саламатин.
- Это старому-то газетному волку?!
- Я имею в виду - за талант, а за старость этого волка ещё шестьдесят, ну и двадцать пять на пропой. У тебя ведь расходы…
- Так, пожалуй, пойдёт, - согласился Коростелев.
- А с Виктором Сергеевичем мы еще подсчитаем, прикинем…
Саламатин снова наполнил бокалы.
- В первый раз в моей жизни с уд…довольствием и от чистой души п…поднимаю бокал за буржуя! - сказал журналист.
5
Наутро сообщение о покушении на Боголепова всколыхнуло весь тихий, благополучный город. Гимназисты старших классов взволнованно рассказывали друг другу эту необычайную новость.
После второго урока разнесся слух, что в домовой церкви при гимназии директор назначил молебен о здравии раненого министра. Возбуждение среди гимназистов усилилось. Раздались голоса, призывающие сбежать из гимназии до начала молебна. Но гардеробная оказалась заперта на замок.
На большой перемене уже почувствовались приготовления к торжественной церемонии. Директор, куда-то уезжавший, вернулся в гимназию надушенный, в расшитом галунами мундире, в орденах и при шпаге. Учителя, живущие поблизости, после большой перемены тоже оказались в вицмундирах. Из всех классов с четвертых уроков вызвали, певчих, участников церковного хора, на спевку. До окончания четвертого урока послышалось в коридоре топотание и шарканье множества ног. Малышей парами проводили в актовый зал, где гимназические надзиратели указывали им занимать, как на утреннюю молитву, расчерченные по полу прямоугольники, обозначавшие места рядов.
Ученики ещё шумели, толкались, перебегали с места на место, но вот из зала растворились широкие, в обычные дни наглухо закрытые, двери в левой стене, где находился иконостас царских врат церковного алтаря. Актовый зал словно бы превратился в церковь, и шум начал стихать, заменяясь привычным благочинием.
В это время в зал стали входить ученики старших классов, выстраиваясь сзади по заведенному для молитвы порядку.
С торжественным и печальным видом вошел в зал директор. Маленький, лысый, он уверенно и надменно вздернул седовато-мочальную бородку и выжидающе оглядел ряды гимназистов. Под взглядом его все привычно умолкли. Директор пошел вперед и повернулся лицом к общему строю.
- Господа! - торжественно и печально начал он. - Мы собрались сюда для совместной молитвы. Два дня назад в столице нашей империи Санкт-Петербурге совершено злодейство: выстрелом злого и мстительного человека ранен господин министр просвещения его высокопревосходительство Николай Павлович Боголепов, человек, который несет на себе все заботы о вашем образовании, который денно и нощно, по высочайшему повелению государя императора, думает о вас, о детях, о молодой поросли Российской империи, о пополнении ваших знаний, о том, чтобы свет в ваших душах рассеял тьму и помог вам стать на стезю служения отечеству и возлюбленному государю, монарху нашей земли.
Николай Павлович тяжко страдает от полученной раны, дети, - с дрожью искренности в голосе произнес директор. - Скорбь охватила отечество наше, и особенно учащих и учащихся, чьим покровителем и попечителем является его высокопревосходительство Николай Павлович Боголепов.
Но не будем отчаиваться, господа! Бог, отец наш, в своей вечной милости ниспошлёт невинному труженику, исцеление!
В задних рядах слышался какой-то неясный ропот. Директор на миг умолк и возвысил голос:
- Помолимся же вместе, мальчики, господу богу нашему о здравии болящего болярина Николая.
В ту же минуту священник вышел уже в облачении из алтаря.
- Начинайте, батюшка, - обращаясь к нему, негромко сказал директор.
Было слышно, как в тишине чистым голосом зазвенел камертон в руке регента - учителя пения.
Мальчик в стихаре, с дымящимся кадилом подошёл к священнику, и в зале потянуло слащавым дымком ладана. Директор принял, благоговейную молитвенную позу, как вдруг за его спиной в задних рядах раздался молодой смелый возглас:
- Свободу Шевцову!
Директор вздрогнул, но не обернулся.
- Свободу Шевцову! - вслед за тем крикнули там же три-четыре голоса старшеклассников.
Поп в замешательстве повернулся от алтаря к шумевшим.
- Свободу Шевцову! - проскандировал хор человек в двадцать.
- Свободу! Свободу Шевцову! Свободу Шевцову! - разноголосо перекатилось в ряды младших и опять отдалось на задах.
Надзиратели и классные наставники бросились по рядам унимать кричавших.
Бледный от негодования, директор, повернувшись к рядам гимназистов, шагнул вперед и схватил за плечо кричавшего первоклассника. Малыши в испуге умолкли. Но в задних рядах пронеслось с прежней силой:
- Свободу Шевцову!
Поп растерянно скрылся в алтаре, и видно было через узорную золоченую решетку царских врат, как он суетливо снимает с себя облачение.
Регент нерешительно и удивленно повернулся к расшумевшемуся залу.
- Свободу Шевцову! - закричал в тот же миг весь церковный хор за спинами регента и директора.
Директор вздрогнул и повернулся к хору и алтарю.
- Свободу Шевцову! - кричали теперь непрерывно в разных рядах отдельные голоса.
- Не надо молебна! - крикнули в задних рядах. Кто-то пронзительно свистнул.
Директор под общий гвалт мановением пальца подозвал к себе надзирателя Чижика и что-то ему зашептал. Чижик метнулся в алтарь.
Через полминуты поп, опять в облачении, вышел, под крики и свист гимназистов, из алтаря.
Это превратилось уже в игру.
- Не надо молебна, - выкрикивали в одном месте.
Туда бросался надзиратель или учитель, классный наставник.
- Свободу Володе! - кричали тогда с другой стороны…
Бледный от бешенства и возмущения, дрожа от сознания собственного бессилия и позора, директор громко, с расстановкой сказал:
- Батюшка, начинайте!
- Благословен господь бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков! - возгласил священник.
- А-ами-инь… - ответил ему неверными голосами хор.
- О здравии страждущего болярина Николая господу миром помолимся! - возгласил поп.
- Господи, помилуй, господи, помилуй, господи, помилуй! - откликнулся более стройно хор.
Дым ладана расстилался по залу.
Дисциплина церкви, вековая страшная дисциплина смирения и покорности, взяла верх. В рядах гимназистов установилось молчание.
И вдруг у всех на глазах директор качнулся, схватился руками за голову и молча рухнул ничком на паркет…
6
Пожалуй, жандармы в первые дни после ареста могли Шевцова и выпустить. Не исключена была даже возможность, что он возвратился бы в гимназию, если бы в первые же дни после зимних каникул не вспыхнула всюду разом студенческая борьба за исключенных студентов питерцев и киевлян. В свете новых студенческих "беспорядков" жандармы почли своим долгом воздействовать на городских гимназистов и беспокойных семинаристов удержанием Шевцова на некоторый срок под арестом. Выстрел в Боголепова, конечно, сам по себе должен был отягчить участь Шевцова, потому что не могло же местное жандармское управление не проявить своего рвения в отношении юноши, у которого, единственного в городе, найдена прокламация киевских студентов. Этой прокламацией Володя косвенно сопричислялся к сочувствующим покушению.
Коростелев с первых же дней после ареста Володи начал нажим на Рощина, чтобы тот предпринял шаги к его освобождению. Но Виктор Сергеевич колебался. А вдруг у Шевцова найдено что-нибудь нелегальное? Вдруг в том доме, где он арестован, вместе с ним арестованы действительно неблагонадежные личности? Кто-то ведь взят из того же дома с ним вместе. Вмешательство его, Рощина, который и сам пользуется в городе репутацией "красного", не может в таком случае содействовать облегчению Володиной участи.
Не добившись от адвоката активного вмешательства в Володину судьбу, Костя предпринял обходный маневр. Он внушил Анемаисе Адамовне, что репутация Рощина сама по себе в известной мере зависит от реабилитации его домашнего учителя, и если Володя будет отпущен на свободу, то это обстоятельство освобождает от жандармских подозрений дом Виктора Сергеевича.
- Мож-жет быть, вы, оч…эчаровательная, употребите свои неот…тразимые дамские чары, чтобы повлиять на г…господина Горелова… Д…дабы не Виктор Сергеевич, а он, воистину н…не запятнанный революцией… припал к стопам его превосходительства губернатора…
И действительно, Анемаиса Адамовна употребила дамские чары, и Горелов поехал-таки к начальнику губернских властей с просьбой о Володе.
- Начались учебные занятия, ваше превосходительство, - говорил Горелов. - Молодой человек должен оканчивать в этом году гимназию. Содержание под арестом компрометирует его в глазах педагогов, не говоря уже о том, что компрометирует и учебное заведение. Представьте себе - первый кандидат на золотую медаль, и вдруг - под арестом!.. Я слыхал, ваше превосходительство, что молодой человек действительно погорячился немного с приставом… Но согласитесь - ведь в самом деле было не так уж тактично являться под Новый год с обыском. Люди собрались на праздник - и вдруг…
Губернатор слушал внимательно тираду Горелова.
- А лично вы знаете этого юношу? - вдруг спросил губернатор.
Горелов замялся. Личной ответственности он избегал.
- Как сказать… Я встречался с ним в доме коллеги, Виктора Сергеевича Рощина. Молодой человек произвёл впечатление взрослого и разумного господина. Только его гимназический мундир выдавал в нем незрелость. Он состоял домашним учителем сына Рощина. В доме относятся к нему с уважением…
- Гм… - откашлянулся губернатор. - У господина присяжного поверенного Рощина в доме, как я слышал, вообще атмосфера политической, так сказать, "резвости"… Воспитанник господина Рощина исключен из четвертого класса гимназии за какую-то стачку или бойкот! Его попечитель, земский лекарь, непозволительно вёл себя с директором гимназии, выгораживая молодого человека. Теперь, изволите видеть, репетитор сыночка господина присяжного поверенного задержан в нетрезвой компании мастеровых. Согласитесь…
- Я, ваше превосходительство, не защищаю, а лишь ходатайствую! - вставил Горелов.
- Не могу-с! - решительно отрезал губернатор. - Оч-чень рад… Не могу-с! Пусть уж следствие идет своим чередом. Если окажется, что молодой человек не виновен, то никто не станет его держать… э-э, как говорится, на казенных харчах! - Губернатор милостиво рассмеялся своей шутке и продолжал: - Полагаю вмешательство губернских властей в это дело преждевременным и… нетактичным… Да-с, нетактичным! Господа из жандармского имеют свою компетенцию. Пусть разбираются сами…
- Но, ваше превосходительство, юноша не окончил образование! - не очень смело напомнил Горелов.
- Возраст юного нигилиста позвольте узнать? - спросил губернатор.
И когда узнал, что Шевцову около двадцати, решительно заключил:
- Совершенно-достаточный возраст, чтобы пройти военную службу в качестве вольноопределяющегося. А военная служба отлично-с оздоровляет!.. Разумеется, если жандармские власти найдут его невиновным, - спохватился губернатор. - Наши университеты и так уже переполнены молодыми людьми, которые занимаются не своими делами. А если уже с гимназических лет читать прокламации-с!.. Нет-с! Меня вы увольте от содействия этим действиям! Да, да, Аркадий Гаврилович. Я не ошибся - Аркадий Гаврилович? - переспросил губернатор. - Так вот-с… От содействия-с этим-действиям! - повторил он и встал с места, показывая, что беседа окончена.
К чести Горелова следует сказать, что он на прощание все же получил от губернатора разрешение ещё раз обратиться к нему по этому делу, если жандармское следствие не закончится в течение месяца.
Несколько дней спустя Горелов вновь был у губернатора по делам Саламатина, который, уехав, поручил ему обратиться за разрешением на издание новой газеты.
Губернатор был внимателен и любезен, и, видя, что прием подходит к концу, Горелов, почтительно поклонившись, обратился к нему:
- Ваше превосходительство, еще попрошу уделить мне минуточку вашего драгоценного времени по другому делу…
Губернатор вопросительно приподнял бровь в знак внимания.
- Я о том молодом человеке, о гимназисте, который до сих пор находится под арестом, в ведении жандармского… - Горелов понимал, что момент не очень подходящий, но опасался, как бы в последующие дни положение с политической молодежью еще не ухудшилось, и потому торопился. - Ваше превосходительство, действительно у него обнаружена какая-то прокламация. Но ведь не пачка же, всего единственная! Смею спросить: считаете ли вы сами, ваше превосходительство, что жестокое обращение с молодежью…
Горелов взглянул в лицо губернатора и тотчас понял, что все пропало: начальник губернии побагровел от гнева.
- А вам, господин присяжный поверенный, известно, что гимназисты всего два часа назад в стенах гимназии учинили разбой и кощунство? Демонстрация-с… С именем этого самого гимназиста, за которого вы изволите хлопотать, господина… - губернатор резким движением взял со стола бумажку и, далеко отставив от глаз, прочел фамилию: - господина Шевцова-с!
- Ничего не слышал, ваше превосходительство! - искренне, воскликнул Горелов и растерялся.
- Вот что устроил ваш протеже! Шайку малолетних бесчинцев и богохульцев! Господин директор гимназии, Павел Федорович Белоусов, в параличе-с!.. А вы изволите имя этого атамана произносить у меня в кабинете, ходатайствуя о снисхождении! Увольте-с!..
Губернатор по выражению лица Горелова понял, что тому действительно ничего не известно о происшедшем в связи с молебном.
- Вот как-с оказывать милосердие и эту, как её… вашу "гуманность", господин присяжный поверенный, - сбавив тон, заключил губернатор. - Итак, передайте вашему доверителю господину Саламатину: ожидаю его лично… Честь имею!
И губернатор нетерпеливо сунул три пальца в руку обескураженного Горелова.
Видимо, этот скандал на молебне в гимназии и решил окончательно дело Володи Шевцова…