Невзирая на его известность, публичная молва сеет подозрения относительно корректности его матримониального союза… Мы имеем дело не с вольной догадкой в отношении незамужней женщины, основанной на возможной нескромности и опирающейся на личную распущенность в поведении. Напротив… это обвинение генерала Джэксона в открытом прелюбодеянии, которое оскорбляет права мужа, а его жены - в бегстве от законного мужа к любовнику.
В сентябре 1793 года двенадцать человек - членов жюри, выслушав доказательства, объявили… что миссис Робардс повинна в прелюбодеянии. Должны ли осужденная прелюбодейка и ее любовник-муж быть допущены до самого высокого поста в стране?"
Ее руки вяло упали. Газета из Цинциннати выскользнула на пол. Наконец-то появилось страшное и отвратительное слово, преследовавшее ее на протяжении всей семейной жизни и превратившее веселую, счастливую молодую женщину в раненую, заточенную в собственных стенах.
Она - прелюбодейка!
/4/
В этот вечер в кабинете Эндрю за закрытыми дверями сидела группа бледных, стиснувших зубы мужчин. Они говорили так тихо, что из кабинета не доносилось ни слова. Встреча затянулась, и Рейчэл продолжала сидеть перед камином в гостиной, словно одеревеневшая, с широко открытыми глазами, ожидая выхода Эндрю.
В этой комнате он просил ее согласия на то, чтобы он баллотировался в сенат и выдвинул свою кандидатуру на пост президента. Он тогда спрашивал:
- Как думаешь ты, Рейчэл?
Она сказала:
- Я выдержу все последствия.
Наступила полночь, когда Эндрю вошел в гостиную. Он объяснил спокойно:
- Собираются тучи, и я должен постараться разогнать их, прежде чем они обрушат на нас…
- …Да… Но каким образом?
- Сделав нашу позицию неуязвимой. Мы намереваемся получить свидетельства от вдовы преподобного Крайгхеда и от матери Полли, вдовы генерала Смита. Они знали нас с самого начала.
- Свидетельства… относительно чего? - спросила Рейчэл в оцепенении.
Эндрю наклонился, обнял ее, поднял из кресла и поцеловал ее холодные щеки и усталые глаза:
- Я знаю, как тебе это неприятно, но мы должны защищать себя в тех точках, по которым они наносят удар. Нет ни одной частицы в моей жизни, какую они не пытались бы извратить и фальсифицировать, но мы будем встречать их в лоб с документами и показаниями под присягой и каждый раз будем брать над ними верх.
Рейчэл хотела сказать: "Все это правильно в отношении общественных дел, связанных с твоей работой! Но как это поможет мне доказать, что полковник Хэммонд лжет, обвиняя меня в "открытом прелюбодеянии"? Втянуть более широкий круг людей в нашу частную жизнь и придать большие масштабы скандалу?"
Письма, написанные вдовой преподобного Крайгхеда и вдовой генерала Даниэля Смита с глубоким чувством любви, были крайне ценными. В них раскрывалось, как было трудно ей с Льюисом Робардсом, говорилось о ее неоднократных попытках примириться с ним, о его обращении в законодательное собрание Виргинии с просьбой о разводе. Этих свидетельств хватило бы, чтобы убедить любого человека доброй воли, но от их друга Сэма Хьюстона в Вашингтон-Сити пришло сообщение о том, что Хэммонд прислуживает Генри Клею.
Едва успела Рейчэл положить полученные ею свидетельства в свой сейф, как редактор Хэммонд сделал следующий шаг. Он информировал сенатора Джона Итона, что Рейчэл и Эндрю Джэксон не вступали формально в брак в Натчезе! Рейчэл бросила садовые инструменты резким движением и всунула руки в глубокие карманы своего запачканного землей фартука. Если она вышла замуж за Эндрю Джэксона в 1791 году, будучи убежденной, что Робардс получил от виргинского законодательного собрания право на развод, тогда любой грех или преступление, совершенные ею в течение последующих двух лет жизни с Эндрю, были не морального, а чисто формального свойства. Разумеется, люди поймут ее трудное положение и не используют его против нее. Но если редактору Хэммонду удастся убедить страну, что она не выходила замуж за Эндрю Джэксона в Натчезе, что она открыто жила с ним в незамужнем состоянии более двух лет, пока Льюис не отправился в суд в Харродсбурге и не получил свой развод, тогда ее поведение может быть представлено как проявление безудержной похоти.
У Эндрю и Рейчэл не было письменного документа о брачной церемонии в Натчезе. Проведенная в Спрингфилде церемония была законной и связывающей их в глазах американцев, проживавших на испанской территории, но к кому обратиться за доказательствами, когда прошло уже тридцать шесть лет? Старый Томас Грин давно умер, многие из его потомков и друзей также скончались, остальные рассыпались по стране. Эндрю отправил Уильяма Льюиса по Миссисипи, чтобы отыскать и привезти письменный документ, какой удастся найти.
Члены Культурного клуба, переименованного в Клуб нашвиллских леди, восприняли как личное оскорбление нападки на женщину из Теннесси и нашли свой способ выразить доверие Рейчэл. Почта доставила уйму писем в Эрмитаж, а три леди нанесли визит. Рейчэл приняла их в гостиной и подала чай. Этот чай согрел ее сердце.
Близкие друзья Эндрю собрали массовый митинг в помещении суда в Нашвилле в защиту Джэксонов. Эндрю присутствовал на митинге и приехал в Эрмитаж, чтобы сообщить, что сотни людей, собравшихся на площади, поклялись поддерживать Джэксонов и приняли резолюцию:
"Выявить и пресечь фальсификацию и клевету путем публикации правды".
Был образован комитет для рассмотрения всех материалов, касающихся взаимоотношений и супружества Рейчэл и Эндрю Джэксона, в который вошли восемнадцать наиболее уважаемых граждан штата Теннесси, в том числе их бывший друг судья Джон Макнейри, полковник Эдвард Уорд, бывший посол Джордж Кэмпбелл, родственник губернатора Луизианы Томас Клейборн, судья Верховного суда Соединенных Штатов Джои Катрон, два члена верховного суда Теннесси и некоторые другие лица, в прошлом расходившиеся с Эндрю по политическим взглядам. Комитет возглавил Джон Овертон. Прямо из Нашвилла он приехал к обеду в Эрмитаж. Эндрю достал из буфета напитки, налил их и, чокаясь с Овертоном, сказал:
- Джон, это тот самый случай, когда я не собираюсь просить тебя не вмешиваться в мою личную жизнь. Я хочу, чтобы ты вник в нее как можно глубже и сделал так, чтобы комитет располагал истиной во всем ее объеме.
Джон взял из буфета ложку и размешал сахар, осевший на дне стакана с виски.
- Я буду строг и объективен, каким всегда был в качестве члена верховного суда Теннесси. Ни один материал, не выдерживающий тщательной проверки, не будет допущен. Свидетели сообщат для протокола только то, что они на самом деле знают, и мы опубликуем только то, что можем доказать. Язык отчета будет спокойным и юридическим. Не будет включено ничего, что не представляет собой доподлинной правды, какой она была в то время.
В комнате наступила тишина. Мужчины повернулись к Рейчэл. Глаза Джона сверкнули, как холодный ружейный металл. Она быстро кивнула в знак одобрения, счастливая оттого, что он взял на себя задачу возглавить защищающий ее комитет, ведь он был ее другом в доме Робардсов в Харродсбурге еще до того, как она встретила Эндрю.
- Я не одобряла эти методы нашей защиты, Джон, но думаю, что твое предложение правильно. Знаю, что ты добросовестно выполнишь работу. Раскроем миру нашу историю раз и навсегда, а затем успокоимся.
Полный доклад комитета Овертона, а также данные под присягой свидетельства миссис Крайгхед и миссис Смит были опубликованы в газете "Юнайтед Стейтс телеграф" 22 июня 1827 года и перепечатаны по всей стране. Не желавшая раскрывать свои интимные отношения перед лицом множества чужих ей людей, которые ничего ранее не знали о Джэксонах, Рейчэл обнаружила, что доклад имел немедленные и позитивные последствия. В Эрмитаж приходили письма из Вашингтон-Сити, Филадельфии, Нью-Йорка, Нового Орлеана с поздравлениями по поводу "отмщения вашей невиновности" и заверениями в постоянной дружбе.
Рейчэл сложила в ящик и заперла на замок доклад, газеты и письма, словно этим жестом отмывала свои руки от скандала.
- Не стану больше читать сплетни и не буду больше выступать с ответами. Они и так причинили мне столько вреда, сколько смогли. С Божьей помощью я сумела подняться над ними.
Она строила свои расчеты без учета реакции семьи. Однажды утром ее навестила Эмили. Рейчэл сидела в столовой и завтракала. Эмили подвинула стул к столу, на который выложила принесенные ею бумаги.
- Тетя Рейчэл, - начала Эмили, разглаживая газету, - ты видела последний памфлет Хэммонда? Мы не можем позволить ему говорить такие вещи о тебе. В конце концов у нас, Донельсонов, есть своя гордость!
Рейчэл подумала: "Она бесспорно дочь Джонни!"
- Мы должны опубликовать наше собственное заявление, - продолжала Эмили. - Речь идет о чести нашей семьи! Когда ты прочтешь это, то, уверена, присоединишься к нам в ответе Донельсонов.
С ощущением непреодолимого страха Рейчэл опустила взор на тесно напечатанную колонку:
"Было бы оскорблением здравого смысла сказать, будто рассказ Овертона не подходит к обольщению и прелюбодеянию в том же свете, в каком их ярко и отчетливо ставят сами законодательные и юридические акты.
Миссис Джэксон нарушила супружескую присягу, данную Робардсу. Ни один человек в мире не сможет поверить в то, что она невинна, если вдруг она оказалась вне досягаемости своего мужа, наедине с мужчиной, о котором говорят, что он - ее возлюбленный.
С тем же успехом можно было бы выдать патент на невинность, застав их посреди ночи раздетыми в одной постели.
Когда они вступили открыто в супружеские отношения, это был незаконный и преступный акт. Они всего лишь похотливые существа. Генерал Джэксон и миссис Робардс… добровольно и для удовлетворения собственных аппетитов поставили себя в положение, которое сделало необходимым, чтобы миссис Робардс была осуждена за уход от мужа и прелюбодеяние…
Таким образом, те, кто считают, что прелюбодейка, ставшая со временем легальной женой любовника, не подходящая личность для того, чтобы встать во главе женского общества Соединенных Штатов, не могут с чувством чести голосовать за генерала Джэксона…"
Мелкий шрифт плавал перед глазами Рейчэл. Она вонзила ногти в ладонь, а потом выпила последние остатки горького кофе на дне чашки. Когда Эмили ушла, оцепеневшая Рейчэл осталась сидеть в кресле. Неужели страна сошла с ума, коль скоро избирательная кампания ведется вокруг вопроса: прелюбодействовала она с Эндрю или нет? Какое отношение могут иметь те давние два года к его успехам и способностям как президента? Он был адвокатом, прокурором, конгрессменом, сенатором, судьей, генералом, губернатором, долго и хорошо служил стране.
Она не слышала, как Эндрю вошел в комнату и встал сзади нее. Когда его рука коснулась ее плеча, Рейчэл повернулась и увидела, что его лицо осунулось. В его руках был экземпляр той же публикации, что принесла ей Эмили.
- Сядь, дорогой, я принесу тебе чашку горячего кофе.
Эндрю плюхнулся на стул, на котором до него сидела Эмили, в его ярко-голубых глазах она заметила смятение:
- Ты знаешь, самая трудная для меня задача - бессильно сидеть здесь, в то время как они гнусно обзывают тебя, поливают грязью нашу любовь и супружество. Ничего так сильно не хотел я в жизни, как поехать в Цинциннати и пристрелить на месте это грязное существо. Поскольку я понимаю, что сам поставил себя в положение, когда, что бы ни говорили о тебе, я не могу встать на твою защиту…
- Эндрю, мы знали, что подобное случится. Я ждала этого во время первой кампании. Мне показалось чудом, что все сошло тихо. Но мы получили лишь отсрочку, и буря сейчас вдвое сильнее, потому что она дольше готовилась. Конечно, ты знал, это часть того, что ты назвал "последствиями"?
- Нет. Я… не ожидал… беспрецедентно! Они никогда не нападали на беззащитную женщину…
Он замолчал, некоторое время сидел тихо, страдание окутало его, как облегающий туман. Потом он вытащил из своего кармана письмо, которое только что получил от Джона Итона, выполнявшего обязанности сенатора в Вашингтоне и одновременно руководившего кампанией за избрание Джэксона.
- Послушай, что говорит Итон: "Будь осторожен, тих и спокоен. Избегай вопросов и споров. Взвешивай, прессуй в кипы и продавай хлопок, а если заметишь в печати что-либо относительно себя, брось бумагу в огонь и продолжай взвешивать хлопок. Лучшее, что ты можешь сделать, это сидеть спокойно в Эрмитаже, а народ вынесет тебя на пост".
Он встал, подошел к окну и глядел задумчиво на улицу. Рейчэл видела лишь его спину.
- …Вынесет тебя на пост. - Эндрю резко повернулся. - Я рассматривал это как возможность оказать услугу. Я думал, что смогу помочь развитию нашей страны. Но сейчас, когда тебя распяли на кресте… стоит ли это того?
Про себя она прошептала: "Время для таких вопросов прошло".
/5/
Рейчэл обнаружила, что живет одновременно в двух совершенно несовместимых мирах. Первый охватывает нормальные заботы повседневной жизни, и в своем большинстве они были приятными: обеденный стол, купленный ею в Новом Орлеане, никогда не пустовал и накрывался на тридцать человек. За него садились знакомые из Луизианы, которые проезжали через Теннесси на Север; пара новобрачных из соседней семьи в округе Аккомак, Виргиния; отправлявшиеся на Юг новые друзья из Нью-Йорка и Пенсильвании. Казалось, все пути ведут в Эрмитаж. Поток посетителей существенно опустошил их кассу. К тому же какая-то болезнь поразила их скот, и за восемнадцать месяцев они потеряли три тысячи долларов по причине падежа лошадей. Хотя урожай хлопка был хорошим, спрос был неважным, и низкие цены не позволили получить достаточных доходов. В дополнение ко всему Рейчэл не смогла найти замену Джейн Каффи, исполнявшей роль экономки, и поэтому большую часть мелочных обязанностей ей приходилось выполнять самой.
Со всеми этими трудностями можно было справиться, ибо они отражали занятый повседневной работой мир, и, как бы ни были велики проблемы или разочарования такого рода, как отчисление внучатого племянника Эндрю Джэксона Хатчингса из колледжа Кумберленда или глупая ситуация, в какой оказался ее сын, и отцу пришлось брать его на поруки, она могла им противостоять, ибо они были частью обычного образа жизни.
Но был и иной мир, который обволакивал подобно черному ядовитому облаку, мир, пропитанный истерией и безумством, с которыми она оказывалась неспособной справиться. Не было ни одной частицы личной и профессиональной жизни мужа, которую не трогали бы: утверждалось, будто он пытался на глазах публики убить губернатора Севьера, хладнокровно застрелил Чарлза Дикинсона, замышлял с Аароном Берром заговор с целью развалить Союз, казнил в ходе войны против племени крик лояльных милиционеров, грабил и притеснял индейцев, задирал и оскорблял испанцев, бежал от англичан, которых остановил Монро, бездарно провел сражение в Новом Орлеане, выкрал тысячи долларов военных фондов, нарушал гражданское право и вел себя, как военный диктатор…
Советники Эндрю уговорили его предпринять в годовщину сражения, 8 января 1828 года, поездку в Новый Орлеан, указывая, что празднества привлекут внимание всей нации и послужат прекрасной отправной точкой для кампании, которая обеспечит успех на выборах. Эндрю просил Рейчэл поехать с ним, уверяя, что пароход "Покахонтас" действительно может плыть против течения.
Они стояли на носу парохода, следя за тем, как обрамленные снегом берега Теннесси уступают место полутропической зелени Миссисипи, которую они также хорошо знали. Ей не хотелось покидать Эрмитаж, но она получила удовольствие, увидя Натчез, где холмы над рекой были усеяны приветствовавшими Джэксонов зрителями. В Новом Орлеане из воды вытянулся вверх красочный лес из мачт судов, эскортировавших их пароход. В десять часов утра плотный туман, нависший над водой, начал рассеиваться, и возникла панорама города с его шпилями. Они стояли на мостике "Покахонтаса", в то время как тысячи людей на берегу и в лодках выкрикивали приветствия, грохотал артиллерийский салют.
Их встретили Эдвард и Луиза Ливингстон. Когда Эндрю осознал, как нравятся друг другу две женщины, он обещал Рейчэл, что в случае избрания его президентом Эдвард Ливингстон получит пост в правительстве и рядом с Рейчэл в Вашингтон-Сити будет Луиза, чтобы оказать ей помощь в проведении приемов и других светских мероприятий.
Но стоило им вернуться в Эрмитаж, как оппозиция приложила все силы, чтобы омрачить празднование годовщины победы с помощью памфлетов "Защитник правды", "Ежемесячный разоблачитель Джэксона", публиковавшихся в Цинциннати полковником Чарлзом Хэммондом и тут же перепечатывавшихся во всех контролируемых Клеем газетах.
Передышки не было. С каждой неделей выдвигались все новые обвинения и сплетни, воспроизводившие сами себя, пока они не докатились до измышлений, будто Эндрю Джэксон "вырвал ее из свадебного ложа и соблазнил"; будто они "ублажали свою извращенную похоть" в то время, когда она состояла в супружестве с Робардсом; будто она плыла вниз по реке не с полковником Старком и его женой, а находилась во второй лодке, в которой сожительствовала с Эндрю. Ее отношения с Эндрю, дескать, были "постоянным шутовством почти тридцать лет"; она и сегодня прелюбодейка, ибо у Рейчэл и Эндрю не было свадебной церемонии, даже второй раз, в 1794 году.
Прелюбодейка… прелюбодейка… ПРЕЛЮБОДЕЙКА…
Нападки были столь яростными и злобными, что проникали даже через толстые стены Эрмитажа. Они отравляли воздух, которым она дышала, пищу, которую ела. По вечерам, когда Рейчэл поднималась наверх, а Эндрю оставался внизу за своим письменным столом, лихорадочно составляя сотни защитительных писем и отправляя их в тиши ночи, даже плотно закрытые двери и окна не спасали Рейчэл от ядовитого дыхания клеветы. Она лежала, оцепенев, в постели, ныла каждая кость, каждая мышца ее тела, ее глаза были широко раскрыты и, не видя, смотрели в потолок, ей казалось, что клеветническая кличка отражается эхом от стен, вибрирует в воздухе, проникает в нее, овладевает ею.
С приближением выборов напряженность нарастала. Теперь к травле присоединилась печать, контролируемая Адамсом. В этих листках ее называли женщиной, которую "именуют миссис Джэксон". Ее обвиняли в том, что она явилась причиной преждевременной смерти Льюиса Робардса, и в конечном счете протокол Харродсбургского суда, скопированный мистером Дейем, был воспроизведен в газетах страны через тридцать пять лет после того, как она и Эндрю были вынуждены промолчать и тем самым дать Льюису Робардсу возможность осудить ее за прелюбодеяние. Семьдесят тысяч долларов из правительственных фондов пошли на публикацию антиджэксоновских, антирейчэловских материалов; пятнадцать тысяч памфлетов в месяц с обвинениями против Рейчэл и Эндрю были отправлены по почте сторонниками Адамса и Клея в конгрессе за счет государства.
Когда у Рейчэл было особенно тяжело на душе, она искала утешения в своей маленькой церкви. Она молила Бога, чтобы он помог положить конец нападкам на нее, затем доктор Кэмпбелл, ее священник, убедил ее, что вместо молитвы за себя ей следует молиться за своих клеветников, ибо в Судный день именно им потребуются ее молитвы. В этот вечер она встала на колени у постели и молилась:
- Прости им, Боже, ибо не ведают, что творят.