XI
Золотисто-рыжий и голубоглазый молодой спортивный директор Хьюго Бэр пришёл повидать своего американского друга, и ему предложили прокатиться на автомобиле. Хьюго не надо было просить высказаться о существующих тенденциях в его национал-социалистической партии. Он сказал, что вступил в эту партию, потому что считал её социалистической, также считали и миллионы. Они хотели, чтобы она оставалась социалистической, и они имеют право, сохранить её социалистической. Они хотят провести в жизнь ту часть её программы, которая завоевала веру немецких масс. Раздробление больших поместий, национализация основных отраслей промышленности и универмагов, отмена процентного рабства таковы были обещания, которые были сделаны больше миллиона раз. Но теперь партия была заодно с Рурскими магнатами, а старая программа была забыта. Фюрер попал в сети людей, которые заботятся только о власти, и, если они возьмут вверх, вся энергия в стране будет направлена на военные приготовления, и ничего на социальное обеспечение.
"Да", - сказал Хьюго, - "многие из руководителей думают, как я, и некоторые из них старые партийные товарищи Гитлера. Это не угроза его руководству, а лояльные усилия помочь ему осознать опасность и вернуться на истинный путь". Молодой чиновник предложил Ланни познакомиться с активистами в этого движения. Но его собеседник объяснил своё особое положение, в котором он находится, в связи с еврейской родственником, имеющим трудности с законом, и необходимостью быть сдержанным в связи с этим.
Это объяснение привело к теме евреев. Молодой розовощекий ариец осудил этот ущербный народ, дурно влияющий на немецкую культуру. Но добавил, что не одобряет преследование отдельных евреев, которые не нарушали закона. И он считает недавний день бойкота глупым. Он представлял собой попытку со стороны реакционных элементов в партии заставить людей забыть радикальные перемены, которые им были обещаны. - "Намного дешевле и проще избить несколько бедных евреев, чем выселить несколько крупных землевладельцев-юнкеров".
Ланни нашёл этот разговор многообещающим, и решился тактично дать своему молодому другу некоторое представление о бедственном положении, в котором он оказался. Брат его зятя пропал более чем неделю назад, но он боялся инициировать какие-либо расследования, опасаясь возбудить те элементы, о которых говорил Хьюго, фанатиков, которые были готовы найти любое оправдание для преследования безвредных идеалистических евреев. Ланни нарисовал пастушонка из древней Иудеи, наблюдавшим за своим стадом, играя на свирели, и мечтая о Господе и его ангелах. Фредди Робин был социалистом в высоком смысле этого слова. Он желал справедливости и доброты среди людей и был готов показать пример, как жить сейчас бескорыстной жизнью. Он был прекрасным музыкантом, преданным мужем и отцом, а его жена и мать страдали от страха за него.
"Увы!" - воскликнул спортивный директор и добавил формулу, которую Ланни уже знал наизусть, что несчастные случаи всегда случались в ходе любого крупного социального переворота.
"Вот по этой причине", - предложил Ланни, - "каждый из нас должен делать то, что может, в ставших ему известными случаях. Мне сейчас нужно несколько человек в партии, которым я могу доверять, и кто окажет мне услугу найти Фредди и объяснить, в чём его обвиняют".
"Это нелегко", - ответил собеседник. - "Такая информация не выдается свободно. Я имею в виду, если он находится в руках властей".
- Я думал, что вы, имея так много контактов среди лучших элементов партии, могли бы сделать запросы, не привлекая слишком много внимания. Если бы вы оказали мне эту любезность, то я бы был бы счастлив, оплатить вам ваше время.
- Но, мне не надо никакой платы, герр Бэдд!
- Вы, конечно, должны её получить. Работа может потребовать много времени, а мне нечем другим возместить его вам. Ни моя жена, ни я не можем жить спокойно, потому что волнуемся об этом бедняге. Уверяю вас, она будет рассматривать тысячу марок, как небольшую цену за психологический комфорт, если она узнает, что Фредди все еще жив. Если бы я только мог узнать, где он находится и в чём обвиняется, я мог бы пойти в соответствующие органы власти и урегулировать дело без неприятного скандала.
"Если бы я мог быть уверен, что мое имя не будут указано в этом деле", - начал нерешительно молодой чиновник.
"Я готов вам дать честное слово", - сказал Ланни. - "Ничто не заставит ни мою жену, ни меня назвать ваше имя. Вы даже не будете его называть, когда будете звонить мне по телефону. Просто скажите мне, что хотите показать мне, скажем, живопись Арнольда Бёклина, и укажите мне место встречи с вами, и я приду. Будьте так добры, принять двести марок для начала. На случай, если вам, возможно, придется где-нибудь платить".
XII
Министр-Президент Герман Вильгельм Геринг неожиданно вылетел в Рим. Он прежде уже один раз был там, где не поладил со своим наставником, блаженным маленьким голубком-дутышом. Они жестоко ссорились по вопросу, кто будет контролировать Австрию. Но как-то это дело они уладили, и газеты всего мира обнародовали знаменательное событие: четыре великие европейские державы подписали мирный договор, соглашаясь, что в течение десяти лет они будут воздерживаться от агрессивных действий в отношении друг друга и будет урегулировать все проблемы путем переговоров. Муссолини подписал за Италию, за Германию - Геринг, а британский и французский послы в Вене подписали от имени своих правительств. Такое облегчение для уставших от войны народов континента! Геринг прибыл домой с триумфом. А Ирма сказала: "Вот видишь, все не так плохо, как ты думал".
Пара отправилась на прием в дом фрау рейхсминистр Геббельс, где они встретили многих из нацистской элиты. Ланни, знавший историю, вспомнил вестготов, с поразительной легкостью завоевавших древний Рим, и бродивших по прекрасному городу, ошеломленных тем, что получили в свое распоряжение. Он вспомнил Клайва, который так же был ошеломлен сокровищами Бенгалии, и его слова, о том что, он был поражен своей собственной умеренностью, учитывая те возможности, которые у него были.
Теперь то же самое происходило с членами НСДАП. Их характеризовала не умеренность, а возможности. Люди, которым несколько лет назад было нечем заплатить за еду или место, где приклонить голову, внезапно получили в своё распоряжение всю Германию. Они носили самую изящную форму, которую могли выдумать портные Берлина, а их женщины демонстрировали свои прелести в последних моделях из Парижа. Ордена и медали, орхидеи и сверкающие драгоценности. Получили ли они всё это из партийной казны, или от Германского Рейха или Прусского государства? Или же каждый получил это сам? Они не должны были грабить или даже угрожать. Они могли просто держать руки открытыми, а обладатели богатства и привилегий сами прибегут к ним и положат туда всё.
Здесь были друзья и почитатели Юппхена Геббельса, неудавше-гося журналиста из Рейнской области, сейчас хозяина интеллектуальной жизни своей страны. Его слово может вознести или уронить всякого в любой профессии. Приглашение в его дом был одновременно командой и большими возможностями. Мужчины кланялись и лебезили, женщины улыбались и льстили. В то же время все смотрели настороженно, поскольку это был опасный мир, где можно уцелеть только при постоянной бдительности. Кошки из джунглей, все в одной клетке, кружат с опаской вокруг друг друга, сохраняя безопасное расстояние. Леопард и ягуар вцепились бы друг в друга, если бы не боялись тигра.
Но это были цивилизованные кошки, которые научились манерам и прикладной психологии, они умели делать вид, быть добрыми и безобидными, даже любезными. Самые беспощадные убийцы носили самые сердечные улыбки. Самые хитрые казались самыми достойными и самыми возвышенными. У них в руках было великое дело, они вершили историческую судьбу, исполняли патриотический долг, их вёл вдохновенный лидер. Они говорили: "Мы строим новую Германию", и в то же время думали: "Как я могу вырезать кишки этому парню". Они приветствовали: "Добрый вечер, партай-геноссе", а думали: "грязный подонок, я знаю, какую ложь ты сейчас нашептал!" Они сказали: "Гутен Абенд, герр Бэдд", а подумали: "Кто этот Emporkommling, и что он здесь делает?" Кто-то мог шепнуть: "Главный полагает, что он может быть ему полезен", но другой будет думать: "Главный должен выжать из него всё, что сможет!"
"Seien Sie willkommen, Herr Budd", - сказала хозяйка, с самой любезной улыбкой. - "Вы преуспели, как никто на свете, с тех пор, когда мы виделись в последний раз".
"Не говорите так, фрау Рейхсминистр!" - возразил Ланни. - "Я умоляю вас поверить, что я не предвидел и не искал того, что произошло со мною". Поверит ли она в это? Конечно, нет, если ей не удалось получить внутренней информации.
"Вы не собираетесь, мне об этом рассказать?" - злонамеренный вопрос, замаскированный озорной улыбкой. Так говорят правду, когда не хотят, чтобы в неё поверили.
Ланни, кто изучил интриги, когда был крошечным мальчиком, слушая своих родителей, обсуждавших контракты поставки оружия - Ланни Бэдд, внук Оружейных заводов Бэдд, знавший, что в условиях кризиса лучше быть честным. ""Liebe Frau Reichsminister", - сказал он. - "Я прошу вас, будьте добры к иностранцу в чужой земле. Я нахожусь в неприятном положении. Я получаю приказы от тех, кто у власти, и я не смею ничего делать, только подчиняться".
- Если я отдам вам приказ, вы будете повиноваться, герр Бэдд? Жена члена Кабинета министров, по-видимому, знала другие способы, как обращаться с лицами, попавшими в неприятное положение. - "То, что вы называете властью, может внезапно меняться в такие времена. Лучше дайте мне возможность советовать вам".
- "Конечно, фрау Рейхсминистр, я хотел бы воспользоваться вашей добротой". Он хотел бы сказать: "Как только мне дадут возможность так сделать", - но он решил подумать над этим.
Ирму развлекал "Путци" Ханфштенгль, сын богатого арт-издателя, который играл клоуна Гитлера и его окружения. Наполовину американец и выпускник Гарварда, он был высок и огромен и махал руками, как ветряная мельница. Некоторое время он был серьёзен, а потом вдруг начинал танцевать, прыгать, шутить, смеяться так громко, что все вокруг потешались над ним. Молодые люди проявляли любопытство к знаменитой наследнице, и она получала удовольствие, как всегда, когда бывала в компании. Элегантные мужчины в форме с поклоном прислуживали ей и восхищались ею, принося еду и очень крепкие напитки. Многие из них приняли их слишком много, но в фешенебельном обществе не было ничего нового, и Ирма знала, как обращаться с такими мужчинами.
По дороге домой в предрассветные часы утра она была немного выпившей и сонливой. На следующее утро, или, скорее, гораздо позже в то же утро, когда они сидели в постели, потягивая кофе, Ирма сказала, что она думала о деле. Она встретила приятных людей и не могла поверить, что они были так плохи, как о них рассказывали. Ланни должен был ждать, пока они не очутились в машине, чтобы ответить: "Я чувствовал, как будто я на сборище пиратов".
Ирма спросила: "Слушай, дорогой, ты когда-нибудь встречал политиков в Соединенных Штатах?"
Он должен был признать, что у него не было возможности сравнивать, а его жена продолжала:
"Они приходили в дом отца довольно часто, и он имел обыкновение о них рассказывать. Он называл их прирожденными бандитами. Он рассказывал, что ни один из них никогда ничего не произвёл. Всё, что они делали, заключалось в ограблении деловых людей. Он сказал, что они не остановятся, пока не заграбастают всё".
"Его пророчество сбылось в Германии!" сказал Ланни.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Терпеть - удел народа моего
I
Пришло длинное письмо от Робби Бэдда, рассказывающее о ситуации, сложившейся в результате смерти его отца. Старый джентльмен оставался у руля до последнего момента, но не смог решить вопрос о том, кто станет его преемником. Давным-давно он пытался урегулировать спор между его старшим и младшим сыновьями. Затем он отказался и оставил их бороться самостоятельно, что они и делали сейчас. Каждый хотел стать главой фирмы Бэдд, и каждый был уверен, что другой был непригоден для этой задачи. "Я полагаю", - писал с горечью Робби: "отец считал нас обоих непригодными".
Во всяком случае, вопрос будет решен акционерами. Выборы директоров были назначены, и в течение следующих шестидесяти дней Робби и Лофорд будут лоббировать, пускать в ход свои связи, пытаясь получить голоса. В течение многих лет они делали это подпольно, но теперь борьба будет в открытую. Между тем первый вице-президент был временно исполняющим обязанности, т. е. "держал все нити в руках", как выражался Робби. Он был братом Эстер Бэдд и сыном президента Первого Национального Банка в Ньюкасле. "Вещь, которую старый джентльмен всегда боялся", - писал Робби. - "Банки захватывают нас!" Ланни знал, что это сказано шутливо, Робби и "Чэсси" Ремсен ладили достаточно хорошо, а две пары играли в бридж один вечер в неделю.
На самом деле Робби беспокоили ребята с Уолл-Стрита, которые могли бесцеремонно влезть в дело. Фирма Бэдд была вынуждена взять взаймы у одной крупной страховой компании. У фирмы была только одна альтернатива страховой компании, и это была Корпорация финансирования реконструкции, что означало отдать себя на милость политиков. Робби был в смятении от того, что делала новая администрация. У Рузвельта были три месяца, чтобы раскрыть свои карты, и, видимо, единственное, что он умел, это занимать деньги и разбрасывать их, как пьяный матрос. Конечно, это была просто отсрочка трудностей, заталкивание страну в долги, которые в будущем придется платить. Кстати это означало, научить всех обращаться в Вашингтон, "как свиней в корыто", - говорил продавец оружия, которые выбирал самые уничижительные метафоры, когда он говорил о государственных делах своей страны. Все, что давала власть политикам, означало долги, налоги и проблемы.
Но Робби не стал вдаваться в эту тему сейчас. У него были свои насущные проблемы. "Если бы я только мог найти свободные деньги, чтобы купить определённый пакет акций Бэдд, я мог бы решить вопрос контроля. Скажи нашему другу, чтобы он выбрал время переговорить со мной. Я могу сделать ему предложение, которое покажется ему заманчивым". Это было написано ещё до получения письма без марки, в котором Ланни известил, что "наш друг" остался без единого доллара, которые он имел раньше. Бедные Йоханнес и бедный Робби!
Всегда сдержанный отец не нуждался в предупреждении быть осторожным в письмах в Германию. Его письмо было образцом неопределенности. Он писал: "В этом году в Европе открываются новые возможности для бизнеса, и я должен быть там и получить контракты. Как только решатся наши проблемы дома, я возьмусь за дело". Ланни понял, что это означало, начинается перевооружение Германии, и то, что нацисты не могли еще изготовить у себя, они будут покупать через посредников в Голландии, Швейцарии, Швеции. Заводские трубы Ньюкасла опять задымятся. И это не будет означать для Робби Бэдда, что он вкладывает власть в руки Гитлера, Геринга, Геббельса. Первой аксиомой продавца является, что все европейские страны одинаково плохи, и кто выйдет на первое место, или ягуар, или леопард, или тигр не касается никого за пределами джунглей.
Ланни прочитал это письмо своей жене, которая сказала: "Не кажется ли тебе, что для меня было бы неплохо помочь твоему отцу".
"Ты знаешь, дорогая", - ответил он, - "я никогда не стремился использовать свой брак".
- Да, но будь благоразумным. У меня есть много акций и облигаций, и почему я не могу обменять некоторые из них на акции Бэддов?
- Твой отец выбрал эти инвестиции очень дальновидно, Ирма. Некоторые из них по-прежнему платят большие дивиденды, а Бэд-ды не платят ничего.
- Да, но цены, кажется, вышли на свой уровень, в соответствии с прибылями. Ирма стала размышлять над своими финансовыми делами с тех пор, как она перенесла страшный удар во время паники. - Если бы мы могли получить акции Бэддов по их нынешней цене, то не рискованно их держать?
- А не вызывает беспокойство, что ты будешь финансировать производство оружия?
- Ну и что? Всё равно кто-то будет это делать.
Вот так всё и было: все были "благоразумными", кроме Ланни. Если нацисты хотели автоматическое оружие и пулеметы, то на рынке было много предложения, и почему бы и Бэддам не получить бизнес, как и Викерсу, или Бофорсу, или Шкоде, или Шнай-дер-Крезо? Ирма приняла решение. - "Когда мы закончим здесь дела, едем в Нью-Йорк и попробуем свести вместе Робби и дядю Джозефа и посмотрим, что из этого выйдет".
Ланни промолвил: "Это очень любезно с твоей стороны". Он знал, что было бы нехорошо, если бы он сказал что-нибудь другое.