Они заговорили о пропавшем без вести и том, что должно было быть сделано. Ланни обещал не называть Хьюго Бэра, и он его не назвал, но сказал, что на него работает тайный агент, у которого есть адрес Жуана. Ганси должен будет открывать всю почту из Германии, и если в ней будет содержаться что-нибудь существенное, то немедленно сообщит об этом по телеграфу. Йоханнес предложил Ганси и Бесс отказаться от удовольствия музицировать на Красных митингах, или делать что-либо, выражающее их антинацистские взгляды. Они по-прежнему пленники Геринга. И этого, без сомнения, добивался Геринг.
Ганси был "на мели", потому что он и Бесс истратили все свои деньги на беженцев. Здесь тоже надо было остановиться. Чтобы не сидеть и не сетовать, Ганси решил телеграфировать своему агенту в Нью-Йорке с просьбой организовать осенью концертный тур в США. Между тем, Ирма открыла ему счет в своем банке в Каннах. "Но помните", - предупредила она, - "Никаких красных и никаких красных общений!" Ирма не допускала возражений!
Все проблемы, таким образом, были решены. И в одно прекрасное утро Ирма и Ланни, с папой на заднем сиденье, отбыли под крики на английском, немецком и идише в этот раз не такими счастливыми. Они прибыли в Париж и отобедали с Золтаном Керте-жи, а утром поехали в поместье "Буковый лес", и рассказали Эмили Чэттерсворт всё, что было можно. Во второй половине дня они отправились в Кале, место, навсегда оставившее горькие воспоминания. Они сели на ночной паром, а потом проехали через Англию в прекраснейший из всех месяцев. И в самое радостное время года прибыли в отель Дорчестер в Лондоне.
VII
Сэр Винсент Кайар, чья фамилия, несмотря на написание Caillard, произносилась на французский манер. Он был одним из соратников Захарова с первых дней, когда они купили по пакету акций Викерса. С течением времени он стал одним из самых богатых людей Англии. Кроме того, как ни странно, он был поэтом и переложил на музыку Песни невиновности Блейка. Он завещал эти интересы своей жене вместе с огромным пакетом акций Викерса. Так случилось, что пожилая, седая леди, небольшого роста, бледная и, выглядевшая неказисто, стала обладать властью в Лондоне и сконцентрировала вокруг себя рой эксцентричных лиц, некоторые из которых были подлинными идеалистами, но большинство из них были настоящими жуликами.
Она приобрела большую каменную церковь на Вест Холкин-стрит и переделала её в одно из самых странных зданий, когда-либо придуманных женщиной. Галерея церкви была продолжена вокруг неё и разделена на спальни и ванные комнаты. Орган был сохранен, и когда он играл, все стены комнат, казалось, пульсировали. На первом этаже находилась большая гостиная с сокровищами искусства, годными для музея. Среди них была великолепная коллекция настенных и напольных часов. Один большой образец отбивал четверть часа, передняя часть часов при этом открывалась, и оттуда появлялась птица из золота и слоновой кости и громко пела. Леди Кайар также коллекционировала ножницы. Любой, кто приходил в этот дом, получал сборник стихов покойного мужа, а также экземпляр брошюры ее светлости под названием: Сэр Винсент Кайар говорит из мира духов. Если похвалить любое из этих изданий, то можно было получить талоны на обед на всю остальную жизнь или, во всяком случае, на остальную жизнь леди Кайар.
Мистер и миссис Дингл вместе с мадам Зыжински уютно устроились в этом бывшем доме Бога, а Бьюти успела собрать все вкусные сплетни о делах этого дома. Своему сыну она раскрыла все имеющиеся здесь тайны, сделав небольшую паузу, чтобы только отдать дань скорби Фредди. Леди Кайар стала поклонницей спиритизма и теперь жила в окружении ангелов и служителей добродетели таких, как Уильям Блейк в его мистическом проявлении. Она содержала отряд медиумов, и один из духов управлял созданием машины под названием "Коммуниграф", с помощью которой сэр Винсент, под именем "Винни", общался с женой, под именем "Птичка". Машина была установлена в "Колокольне", так было названо это здание, которое было освящено архидиаконом Уилбер-форсом. Соответственно комната для сеансов, названная "Верхней комнатой", была предназначена только для одной цели, и в определённый час каждую среду вечером сэр Винсент передавал своей жене сообщение, которое подписывал ВПП, что означало "Винни, птичка и поцелуй". Эти сообщения теперь были собраны в книге под названием Новая концепция любви.
Но, увы, любовь не царит безраздельно в этих дважды освященных помещениях. Появился новый фаворит среди медиумов, женщина, которую ненавидели все другие. Голос Бьюти перешёл на шепот, когда она рассказывала, какие огромные суммы денег получила эта женщина, и как она убедила ее светлость завещать своё огромное состояние делу спиритизма. С духами для управления им. Двум детям леди Кайар не хватило веры в мир иной, и они захотели денег своего отца для себя. Они поссорились со своей матерью и были отлучены от ее дома. Они наняли юристов и даже вызывали Скотланд-Ярд, который помочь им не смог. Переполох продолжался!
В этот кипящий котел из зависти и ненависти попала Мейбл Блэклесс, она же Бьюти Бэдд, она же мадам Дэтаз, она же миссис Дингл, сама подозреваемая во многих видах проступков. Также и ее муж, проповедующий и практикующий любовь ко всему человечеству, в том числе к авантюристкам и обманутым детям. Также полька медиум с труднопроизносимым именем. На Бьюти здесь, конечно, смотрели, как на человека, вмешивающегося в чужие дела, и интриганку, любовь Парсифаля Дингла считалась лицемерием, а медиумизм мадам была попыткой вытеснить других обладателей этого таинственного дара. Бьюти радовалась всему этому, как ребенок в кино при просмотре мелодрамы. У неё заплетался язык, когда она излагала захватывающие детали. - "На самом деле, мои дорогие, я не удивлюсь, если кто-то попытается нас отравить!" Ее поведение производило впечатление, что она упивается этим восхитительным приключением.
Одним из гостей в этой странной экс-церкви был командор английского ордена Бани и кавалер французского ордена Почетного легиона. Он, казалось, слабел. Его кожа стала желтоватокоричневый, с текстурой пергамента. Руки его дрожали так, что он держал их, прижимая к какой-либо части своего тела, и никогда не пытался писать в присутствии постороннего. Он похудел, и его нос стал ещё больше походить на клюв орла. Как обычно, Захаров избегал всех видов неприятностей, и не принял ничью сторону в этой семейной ссоре. Его интерес был только в получении сообщений от герцогини. Он не покидал сеанса, пока медиум не выбивался из сил. Но он до сих пор не уверился полностью. Он показал это Лан-ни, но не путем прямого заявления, а теми вопросами, которые он обрушил на молодого человека.
Ланни сообщил, не нарушая договоренностей, что он не получает известий от своего молодого друга из Германии, После чего этот рой медиумов принялся за работу, выделяя для него воск и мед. Большинство из этих выделений оказались синтетическими. Ланни уверился, что умные жулики догадались, что пропавший без вести был родственником Йоханнеса Робина, Его самого газеты недавно называли пропавшим, а теперь он вдруг появился в компании с Бэддами. Так как Ганси давал недавно интервью в Париже по этому вопросу, его можно было не брать в расчёт. Так как Фредди бывал в Лондоне и был известен всем друзьям Бэддов, то не надо быть изощрённым детективом, чтобы получить его имя. Каждый выпуск Манчестер Гардиан был полон рассказов о концентрационных лагерях и жестоком обращении с евреями. Поэтому духи стали изливать кучу подробностей. Беда только в том, что в них не было что-нибудь важного.
Был только один медиум, кого Ланни знал и кому доверял, и это была Мадам. Но ее контроль, Тикемсе, был еще не в ладах с Ланни и не будет напрягаться для него. В Нью-Йорке контроль был готов повторять французские предложения по слогам, но теперь он отказался делать то же самое для немецкого языка. Он сказал, что это был слишком безобразный язык, со звуками, которые ни один цивилизованный человек не может произнести. И это говорил вождь ирокезов! Тикемсе сказал, что Фредди не было в мире духов, и что духи, которые пытались говорить о Фредди, похоже, не знают, что-либо определенное. Тикемсе мог сказать клиенту: "Вы опять собираетесь спросить меня о том еврейском парне?" Это грозило разрушить медиумизм Мадам и ее карьеру.
VIII
Марселина была приглашена провести лето у Помрой-Нилсонов вместо яхт круиза, который был грубо аннулирован. Марселине и Альфи было по шестнадцати лет, они быстро вытянулись и, стали тем, что англичане называют "длинноногими". Это возраст самосознания и беспокойства. Многие вещи внезапно изменились и смущали их молодые умы. С друзьями того же возраста они играли с тонкими намеками на любовь. Они чувствовали влечение, потом сторонились, обижались и мирились, много говорили о себе и друг с другом, и различными способами готовились для серьезного дела, супружества. Марселина дразнила Альфи, показывая свою заинтересованность в других мальчиках. Она имеет право на это, не так ли? С чего это ей влюбляться в того, в кого укажет ее семья? Что за старомодные идеи? Будущий баронет был горд, обижался, злился, потом возбуждался. Himmelhoch jauchzend, zum Tode betrubt!
Ирма и Ланни приехали на выходные, чтобы посмотреть, как идут дела. Прекрасное старое место на Темзе, где так тихо после бурь и напряжений большого мира. Особенно после Берлина, с его огромными и по большей части безвкусными общественными зданиями, его грубыми и суровыми статуями, воспевающими военную славу. Здесь, в поместье "Плёс", все было мирно. Старая река казалась укрощенной и чистой, безопасной для прогулок, как раз для влюбленных и поэтов.
Поместье находилось здесь долгое время. И будет оставаться, пока поколение за поколением будут рождаться баронеты, взрослеть и учиться в надлежащих школах, носить надлежащую удобную одежду, создавать "маленькие театры" и писать статьи для газет и еженедельников, утверждающих, что в стране всё идет прахом.
Здесь был сэр Альфред, высокий, несколько эксцентричный, но добродушный и полный юмора. Его волосы поседели, но усы оставались черными. Чрезмерное налоги, как он утверждал, его полностью разорили, но он был поглощен сбором текстов британской драмы ХХ века для музея, который финансировал его богатый друг. Здесь же была его добрая и мягкая жена, самая внимательная и гостеприимная хозяйка. А Нина помогала вести этот беспорядочно построенный старый кирпичный дом, строившийся долгое время чредой поколений. У дома было так много каминов и дымоходов, что в зимнее время горничная большую часть своего времени проводила, забрасывая уголь в многочисленные топки. Здесь было трое очень милых активных и счастливых детей, но которых научили вести себя тише, чем те, которых можно найти в Америке. Наконец, здесь был хромой экс-авиатор, которого Ланни считал самым мудрым человеком и единственным, с кем он мог бы обмениваться идеями с полным пониманием. Рик был тот, кто имел право знать все о немецких приключениях Ланни, и они пошли на реку, где никто не мог услышать их, если говорить вполголоса. И там Ланни рассказал всё от начала до конца. Нине не нужно было слышать это, потому что у женщин всегда есть сильное искушение поговорить с другой, и таким образом вещи передаются дальше. И они могут достигнуть ушей журналистов. Ведь, Йоханнес был довольно важным человеком, и его ограбление могло бы сделать сенсацию, если правильно подать.
Рик был совершенно потрясен, когда узнал, как Ланни позволил берлинским газетам сообщить, что он был сочувствующим исследователем национал-социализма. Рик заявил, что подобная публикация может разойтись по миру и очернить навсегда Ланни. И не будет никакой возможности, чтобы люди забыли её, или, снова стали доверять ему. Ланни сказал, что ему всё равно, лишь бы он мог спасти Фредди. Но Рик настаивал, что человек не имеет права приносить такую жертву. Это был не просто вопрос спасения одного человека, а общего дела, которое имело право на защиту. Социализм должен бороться против чудовища, которое украло его имя и пытается узурпировать его место в истории. Ланни думал об этом, но, по-видимому, не достаточно. Он думал о нем довольно плохо. "Слушай, Рик", - начал он. - "В каждой войне участвуют шпионы, не правда ли?"
- Полагаю, что так.
- А что, если я поеду в Германию и подружусь с тамошней верхушкой, вытащу из них секретные сведения и отправлю их тебе?
- Они скоро узнают об этом, Ланни.
- Неужели нельзя стать таким же умным, как они?
- Я думаю, это чертовски неприятная работа.
- Я знаю, но Курт делал это в Париже, и это сошло ему с рук.
- Ты очень отличаешься от Курта. С одной стороны, тебе придется обмануть его. И ты думаешь, что сможешь?
- Бьюти настаивает на том, что я не смогу, но я считаю, что если у меня будет достаточно времени, и я целиком сосредоточусь на этом, то я смог бы, по крайней мере, заставить его сомневаться. Я должен позволить ему спорить со мной и убедить меня. Ты знаешь, у меня есть редкий и удачный повод для въезда туда. Я искусствовед, а в Германии найдётся много, что продать. Это облегчит мне встречи с самыми разными людьми. Я мог бы собрать доказательства о нацистских бесчинствах, а ты мог бы сделать из этого книгу.
- Это уже сделано, ты будешь рад об этом услышать. Рик рассказал, что группа либеральных англичан собрала данные, и их работа называется Коричневая книга о гитлеровском терроре. Она сейчас находится в печати и в ближайшее время выйдет в свет. Там приводятся детали двух-трех сотен убийств видных интеллектуалов и политических противников нацистского Regierung.
Ланни сказал: "У меня будут другие факты, которые надо обнародовать. Если я вернусь в Германию из-за Фредди, то я получу эти факты, а ты решишь, как их использовать".
IX
Ланни не упоминал имя своего немецкого агента Хьюго Бэра, но ему ничто не мешало рассказать о левом движении в нацистской партии. Он думал, что это имело большое значение. Это было классовая борьба в новой и странной форме. Война между имущими и неимущими, которой, видимо, не может не быть в любой части современного общества. Лидер может продать народное движение, но может ли он вместе с ним продать своих последователей? Многие люди в Германии считали, что Гитлер мог повести свою партию по любому направлению, которое он выбрал. Но Ланни видел всё по-другому. Он считал, что Гитлер был необычайно чувствителен к давлению своих последователей, и стремился сохранить лидерство, куда бы те не повернули. - "Он получил деньги от крупнейших промышленников, и Йоханнес настаивает на том, что он их человек. Но я верю, что он может обмануть их, и свернуть туда, о чём они не имеют ни малейшего представления".
"А не существует ли третья сила", - отважился Рик. - "Армия? Может кто-нибудь в Германии сделать что-либо без согласия Рейхсвера?"
Ланни рассказал о своем разговоре с Эмилем и с Штубендор-фом, оба заявили, что они будут лояльны и подчинятся правительству. Рик сказал: "Эмиль, да, он подчинённый. Но был ли Штубен-дорф откровенен и поведал свои реальные мысли? Я думаю, что он и его толпа Юнкеров будет служить Гитлеру так долго, сколько Гитлер будет служить им. То есть, добьётся перевооружения, получит Коридор и вернёт потерянные провинции обратно в фатер-ланд".
"Естественно", - признался Ланни, - "Штубендорф думает прежде всего о своей собственности. То, что он будет делать после, я не знаю".
"Все немцы ставили свою армию во главу угла", - настаивал Рик.
- Социал-демократы пришли в революцию с помощью простых солдат, но сразу стали узниками офицерской касты и не добились никаких реальных изменений в контроле над армией. Республиканский министр финансов всегда был человеком, удовлетворяющим рейхсвер, и независимо от того, сколько бы политики ни говорили о социальных реформах, они никогда не сделали каких-либо сокращений военного бюджета.
Рик слушал все, что говорил его друг, задавал много вопросов, но отказался верить, что Гитлера можно было свернуть влево. "Ни один революционер, который стал консерватором, не вернётся обратно", - сказал он и добавил с усмешкой: "Он научился очень хорошо понимать левых, и получил слишком много врагов среди них".
Ланни спросил: "А не захочет ли он вернуться, если увидит очередную волну восстания?"
- Он ничего не увидит, потому что её не будет. Одна волна достаточно для одного поколения. Штрассер, Рём и твой друг Хьюго могут кричать до хрипоты, но когда Адольф скажет им заткнуться, они замолчат. И это мое убеждение, что та "национализация", которую Адольф проводит в Германии, сделает нацистскую партию сильнее, и даст ему возможность быстрее и надежнее сокрушить Версаль.