Поскольку Олег в молчании взирал на купеческую дочь и пауза затягивалась, Святослав обратился к нему:
- Что же ты замер, брат? Обними свою рабыню!
- Это не она, - скорбным голосом произнёс Олег.
- Слава богу! Всё разъяснилось! Обнимитесь, братья, и вложите мечи в ножны. Одного гнезда вы птенцы, и негоже враждовать из-за сущей ерунды.
Ярослав и Олег обнялись и расцеловались, причём охотнее это сделал Ярослав.
Он же, видя хмурое лицо Олега, шепнул:
- А за гридней убиенных я дам тебе откупное, брат.
Глава тринадцатая
ТРЕТИЙ СЫН
Своего третьего сына Игорь назвал в честь отца Святославом.
Манефа недовольно выговаривала:
- Коль ты второму сыну дал имя деда по отцовской линии, то отчего бы третьего сына не назвать в честь моего отца? Муж мой упрямый ни одному из сыновей не дал имя Изяслав, и сын мой старший тоже этого имени сторонится. Будто проклятое оно!
Желая отвлечь мать, Игорь стал расспрашивать её об Олеге.
- Совсем умом тронулся, - недовольно промолвила Манефа. - Из-под Курска вернулся сам не свой, три дня пьянствовал. На дворе пост, а он скоромное ест. Повелел епископу молебен отслужить за упокой души рабы Божьей Изольды. Судя по всему, прибрал её Господь. По весне собирается Олег с ратью на половцев идти, мстить им за что-то хочет...
- А как Агафья поживает? - поинтересовался Игорь.
- При дурном муже и жена на дурное падкая делается, - туманно ответила Манефа.
Недолго она погостила у Игоря, поехала в Трубчевск к младшему сыну.
Едва припорошило землю первым снегом, в Путивль пожаловала Агафья.
Ефросинья была ей рада. Агафья хоть и была на восемь лет старше, но понимала Ефросинью как никто другой и общалась с ней как с лучшей подругой. Две княгини все дни проводили вместе. Лишь изредка Агафье удавалось побыть наедине с Игорем.
В один из таких редких случаев, когда Ефросинья удалилась, чтобы покормить грудью малыша Святослава, Агафья вдруг обняла сзади сидевшего за столом Игоря.
- Что же ты не приголубишь меня, свет мой, - зашептала на ухо. - Ужели подурнела я настолько, что, тебе и поцеловать-то меня противно?
Игорь попытался отстраниться:
- Ну, ну, не балуй! Ненароком войдёт кто, что о нас подумают?
- А мы за печь схоронимся, - ещё жарче прошептала Агафья. - Истомилась я по тебе, сокол мой!
И она потянула Игоря за руку.
Игорь, изумлённый своей слабостью, поддался...
Ефросинья после третьих родов неимоверно раздалась в плечах и бёдрах, стала какая-то тяжеловесная и неповоротливая. И хотя её лицо по-прежнему дышало свежестью и юной красотой, Игорь больше не чувствовал былой приязни к жене, не находил прелести в её телесной наготе. Вдобавок Ефросинья всё время с утра и до вечера была занята новорождённым, почти не уделяя супругу внимания и ласки. Она даже спала теперь отдельно от Игоря, рядом с колыбелью Святослава.
Агафья же в свои тридцать лет не страдала излишней полнотой, все линии её тела были округлы и приятны для мужского глаза. Телесная гибкость сочеталась в ней с женственностью, которая так и сквозила в каждом повороте плеч, движениях рук, наклоне головы... Уста, на первый взгляд невзрачные, преображались в улыбке, а колдовские зелёные глаза могли заворожить кого угодно.
То ли на Игоря вдруг нахлынули воспоминания юности, то ли столь сильно на него подействовали призывные ласки Агафьи. Отбросив колебания, он увлёк её за печь и заключил в объятия. Долгий страстный поцелуй и вовсе распалил обоих. Желая большего, Игорь принялся задирать на Агафье сарафан, но шаги за дверью остановили его.
- Ступай в теремную часовню, - шепнул Игорь...
Ефросинья, накормив сына и укачав его, стала разыскивать подругу, но той нигде не было.
Наконец челядинцы сказали Ефросинье, что Игорь отправился на верховую прогулку и взял Агафью с собой.
...Игорь и Агафья не спеша ехали по заснеженной дороге. Под Игорем был гнедой жеребец, под Агафьей белая лошадь.
Агафья, надев штаны, какие носят половчанки, и короткий половецкий кожух, сидела на лошади по-мужски. На ней была отороченная горностаем шапочка и белые варежки.
Дорога уводила к синевшему впереди лесу.
Позади на заснеженной равнине темнели бревенчатые стены и башни Путивля, вознесённые на валах. Над стенами маячили вдалеке на фоне голубых небес маковки церквей с крестами.
Игорь, удерживая рвущегося в галоп коня, поглядывал на Агафью с игривой улыбкой.
- Сколь горяча и необузданна была ты в часовне, Агафьюшка, - молвил он. - Будто все жизненные соки пробудила во мне. Красою телесного не сравнятся с тобой даже греческие богини из языческих времён, а своею неутомимостью ты превзойдёшь любую смертную женщину. Дай я тебя поцелую, ненаглядная моя!
Игорь наклонился к Агафье, которая с готовностью подставила ему свои розовые уста.
Признания Игоря наполняли Агафью упоительной радостью и сладостной истомой.
Разгорячённая поцелуем, она не осталась в долгу.
- Ты тоже был хорош, мой милый, - промолвила, не пряча счастливых глаз. - Надеюсь, мои стоны нс прогневили Бога, ведь то были стоны блаженства; С твоим... - тут Агафья употребила непристойное словечко, - я бы вовек не расставалась!
У Игоря, польщённого такой похвалой, вспыхнули щёки.
Так, возбуждая друг друга взаимными похвалами они доехали до леса.
Величавые сосны заслонили своими вечнозелёными ветвями голубое небо у них над головой. В сосновом бору снега было меньше, чем на равнине, И звуки здесь казались более явственными.
Игорь и Агафья, не сговариваясь, понизили голос.
Свернув с дороги, они долго ехали напрямик через лес, пока не выбрались на опушку. Перед ними расстилалась заснеженная луговина, посреди которой возвышался стог сена. За березняком в низине слышался лай собак, видимо, там была деревня.
Игорь и Агафья спешились возле стога. Их мысли были заняты друг другом, они были одержимы одним-единственным желанием.
Зарывшись в душистое сено с головой, любовники не заметили, как померк короткий ноябрьский день. Стало холоднее.
Прежде чем снова сесть верхом, они тщательно оглядели друг друга со всех сторон, стряхивая с одежды приставшие былинки сухой травы.
На обратном пути Игорь заговорил об Олеге:
- Правда ли, что он в поход на половцев собирается?
- Правда, - ответила Агафья. И тут же спросила: - Это ты ему сказал, будто Изольду половцы убили?
Игорь кивнул.
- Ничего другого мне не оставалось, - вздохнул он, - надо же было как-то угомонить Олега.
- А на самом деле она жива? - Агафья пытливо взглянула на Игоря.
- Жива, - сказал Игорь, - только об этом молчок.
- Откуда тогда взялось окровавленное платье?
Пришлось Игорю поведать про освобождение Вышеслава и Изольды из половецкого плена. И про то, что одно из своих платьев Изольда отдала на подстилку для раненого дружинника.
- Дружинник тот на возу ехал до самого Путивля, - молвил Игорь, - вот и платье сюда же приехало с ним вместе.
- Где сейчас Изольда? - опять спросила Агафья.
- Далеко, - нехотя ответил Игорь, - в Переяславле-Залесском.
- И Вышеслав с нею?
- Конечно.
- А Олег думает, что он бежал в Царьград. Это с твоих слов небось?
- С моих, Агафьюшка.
- Какой ты хитрый, Игорь. Ой, какой хитрый! - Агафья засмеялась.
- В народе говорят: хитрость - не порок, как и зевота - не болезнь, - усмехнулся Игорь.
До Путивля они добрались уже в сумерках.
Простодушная Ефросинья ни в чём не заподозрила ни супруга, ни Агафью. Она и сама любила конные прогулки и за ужином сожалела, что из-за родившегося Святослава вынуждена ограничить себя в этом.
- А как прокатились вы? Где побывали? - расспрашивала Ефросинья Игоря и Агафью.
Изрядно проголодавшийся Игорь был малоразговорчив, налегая на рыбные расстегаи и пироги с капустой.
Ефросинье отвечала в основном Агафья, причём с такой непосредственностью и невозмутимостью лгала ей прямо в глаза, что Игорь поражался в душе такому самообладанию.
Однако образчик истинного самообладания Агафья продемонстрировала Игорю на другой день.
Любовники уединились в её светёлке рано поутру полагая, что в этот предрассветный час их никто не потревожит. Игорь уже обнажился, чтобы соединиться с ожидающей его на ложе Агафьей, когда раздался негромкий стук в дверь.
На вопрос Агафьи, кто пожаловал в столь неурочный час, из-за двери прозвучал встревоженный голос Ефросиньи, просившей впустить её.
Растерявшийся Игорь заметался было по комнате, но Агафья спокойно взяла его за руку и спрятала за массивным дубовым столбом, поддерживающим потолочные балки. Свет от светильника, стоявшего на столе, достигал как раз до этого столба.
Игорь замер, прижавшись спиной к этой опоре, на самой границе света и тьмы.
Агафья, набросив на себя тонкую сорочицу и сунув одежду Игоря под скамью, пошла отворять дверь.
Оказалось, что Ефросинья пришла поделиться с подругой каким-то напугавшим её наблюдением за поведением маленького Святослава.
- Не хворь ли это? - вопрошала она. - Не сглаз ли?
Агафья усадила Ефросинью к столу и попыталась успокоить, мол, и амулеты-обереги над колыбелью висят, и святой водицей маленького кропили, не должен он заболеть.
Игорь слушал их беседу затаив дыхание.
Вдруг он почувствовал, что Агафья поставила стул рядом с дубовой колонной, за которой он прятался. Не прерывая беседы с Ефросиньей, Агафья делала вид, что поглаживает резные узоры на дубовом столбе, а сама то и дело касалась пальцами то Игорева бедра, то низа его живота.
Ефросинья распространялась про детские хвори и бабок-знахарок, а внимающая ей Агафья тем временем стиснула в кулаке Игорев мужской орган, да так, что князь едва не вскрикнул.
Своими притворными зеваньями Агафье наконец удалось выдворить незваную гостью за дверь. Ещё не стихли шаги Ефросиньи, а проказница уже тащила Игоря в постель, подшучивая при этом над его бледным лицом.
В другой раз Агафья пробралась в спальню к Игорю, зная, что он ночует последнее время отдельно от супруги. Любовники только-только испытали первую сладострастную волну и лежали в счастливом утомлении, прижавшись друг к другу, когда в дверь постучали. Так стучала лишь Ефросинья.
И опять Агафья первая сообразила, что надо делать. Собрав в охапку свою одежду, она юркнула под кровать, молчаливым жестом велев Игорю впустить жену.
Игорь, открывший дверь, был несказанно удивлён и раздосадован, когда та обняла его за шею и шёпотом сообщила, чего хочет от него.
Уложив супругу на ложе, ещё тёплое от тела Агафьи, Игорь старательно делал вид, будто страстно вожделеет к ней. Ефросинья, истомившаяся по телесной усладе, не замечала ни торопливой суеты мужа, ни даже его неловкой грубости. В ней вдруг пробудились совершенно новые сладостные ощущения, и она, растворяясь в них, исходила охами и томными стонами, умоляя Игоря продолжать и продолжать.
Измученный Игорь внезапно заснул как убитый, едва его голова коснулась подушки.
Ефросинья какое-то время лежала с открытыми глазами, почти не чувствуя своего тела и заново переживая пролетевшие минуты блаженства. Потом задремала и она. В обволакивающие её дремотные грёзы неожиданно вклинился тонкий скрип открываемой двери. Ефросинья чуть приоткрыла глаза и в жёлтом свете одинокой свечи увидела обнажённый женский силуэт с распущенными по плечам светлыми волосами, исчезающий в тёмном проёме дверей. Ефросинья вновь закрыла глаза, погружаясь в сон, но в её заторможенном сознании всё же появился слабый сигнал удивления: что это было? Сон или явь?
Она встрепенулась и уже осмысленно огляделась вокруг.
Ложница была пуста, и дверь плотно затворена. Не слышалось ни шагов, ни звуков.
Рядом похрапывал Игорь.
"Приснилось", - подумала Ефросинья, опять засыпая.
Утром за завтраком она с улыбкой поделилась с Игорем своим ночным впечатлением.
- Представляешь, мне приснилось вчера, будто из твоей ложницы выходила нагая женщина, похожая на русалку. Вот до чего ты укатал меня ночью, милый!
Игорь слегка поперхнулся медовой сытой и подозрительно посмотрел на жену. Уж не намёк ли это на то, что ей известно, кто скрывался у них под ложем. Игорь сам не мог понять, как Агафье удалось выбраться незамеченной из его спальни. Стало быть, Ефросинья видела её, но не узнала её спросонья.
Между тем Ефросинья обратилась к служанке:
- А где Агафья? Почему её нет за столом?
- Она ещё не встала, - ответила служанка.
- Неправда, - промолвила возникшая на пороге трапезной Агафья. - Я давно на ногах. Просто нынче утром я молилась дольше обычного.
Агафья приблизилась к Ефросинье и поцеловала её в щёку.
- Хорошо выглядишь, - с улыбкой заметила она. - С чего бы это?
- От мужниных ласк, вот с чего, - зарделась Ефросинья.
Протянув руку над столом, она взъерошила Игорю волосы.
- А мне долго не спалось, - грустно вздохнула Агафья, - затем снилась какая-то чушь...
- Знаешь ли, что мне нынче приснилось?! - с жаром воскликнула Ефросинья, усадив подругу рядом с собой.
Покуда Ефросинья рассказывала свой "сон", Агафья делала удивлённые глаза и задавала вопросы: "Какого роста была та незнакомка? Какое у неё было лицо? Какие волосы?"
- Лицо я не разглядела, поскольку она спиной ко мне была. Ростом же была с тебя. И волосы были цветом как твои.
- Это ж надо! - усмехнулась Агафья. - Может, это и была я?
Игорь чуть не подавился. Ефросинья засмеялась:
- Женская нагота к прибыли снится, а ты это была иль не ты - сие не важно.
Глава четырнадцатая
СТЕПНОЙ ПОХОД
Конные и пешие рати выступили из Чернигова, Трубчевска, Путивля и Новгорода-Северского, едва дороги подсушило после апрельской ростепели.
Ярослав, не охочий до трудов воинских, укорял Олега, затеявшего поход:
- Не будил бы ты лихо, брат. Поганые покуда земли черниговские не трогают, так ты их раздразнить хочешь! Ладно бы причина стоящая была, а то из-за какой-то рабыни такую распрю с ханами затевать!
- В стародавние времена греки десять лет воевали под Троей из-за одной похищенной женщины, - ответил на это Олег. - Пращур наш Владимир Святой не погнушался на Полоцк войной пойти, дабы заполучить себе в жёны гордую дочь полоцкого князя.
- Дурость это - воевать из-за женщины, - поморщился Ярослав. - Сражаться следует токмо за земли и богатства.
- Разве в кочевьях половецких взять нечего? Я тебя за богатством в степи веду, брат, а ты брови хмуришь. Взгляни на Игоря со Всеволодом, они будто на праздник собрались, так и светятся от радости!
- В их-то годы любая война праздником кажется, - проворчал Ярослав. - Не думают о том, что где-то сейчас степняки по их душу сабли точат и стрелы вострят.
Полки двигались скорыми переходами.
За рекой Ворсклой конные сторожи русичей заметили ползущие по степи кибитки. Какой-то половецкий курень перекочёвывал с зимних пастбищ на летние, что находились южнее.
Русские дружины обрушились на половцев как лавина.
Степняки даже не стали сражаться. Стреляя на всём скаку из луков, воины галопом уносились в сиреневую даль, бросая семьи, скарб и скот. Было пленено несколько знатных вельмож, которые испуганно твердили, что приходятся роднёй хану Осолуку.
- Из приднепровских половцев хан Осолук самый богатый - ухмыляясь, промолвил Олег. - Стрясём мы е него серебра и коней за пленённых родичей.
- Надеюсь, теперь твоя душа довольна, брат? - спросил Ярослав. - Можно домой поворачивать?
Ещё чего?! - воспротивился Олег. - До самого Лукоморья пойдём, туда, где кочует главный злодей - хан Кобяк.
- Может, лучше к Дону пойдём, - предложил Ярослав, - на хана Кончака?
- И до Кончака доберёмся!
Слышавшие это Игорь и Всеволод были в восторге. Взятая с налёту богатая добыча в самом начале похода вскружила им голову.
И только Ярослав не скрывал своих опасений.
- Владимир Мономах с гораздо большей силой ходил на лукоморских половцев и то еле одолел их в битве, - говорил он. - А у нас войско куда меньше Мономахова, где нам с Кобяком тягаться. Верное слово говорю, лучше назад воротиться.
Не убедил Ярослав ни Олега, ни Игоря со Всеволодом: решили продолжать поход. Пленных половцев и захваченный скот отправили к Сейму под надёжной охраной.
Чем ближе к Дону, тем больше на пути русичей попадалось разлившихся в весеннем половодье речушек и ручьёв. Низины, залитые талой водой, представляли собой мелководные озера. Дружины продвигались на юг, преодолевая вброд водные преграды, обходя топи и крутые берега рек.
Дозоры сообщали Олегу, что всюду видны следы половецких зимовищ, но самих степняков нет.
- Откочевали поганые за Дон, - говорили дозорные.
Однажды в полдень русичи наткнулись на большую орду, разбившую стан на плоской возвышенности. Судя по количеству юрт и кибиток, поставленных в круг, в лагере было не меньше пятнадцати тысяч человек.
- Удача улыбается нам! - обрадовался Олег, решив, что это кочевье Кончака, и повелел готовиться к битве.
Русичи с трёх сторон ударили на половцев, опять рассчитывая на лёгкую победу.
Однако степняки решили сражаться. Около четырёх тысяч выехало их из стана верхом на поджарых разномастных лошадях. Половецкие стрелы дождём посыпались на головы русичей.
Дружины Игоря и Всеволода были объединены в один полк и сражались в самом центре.
Покуда сохранялась дистанция для стрельбы из лука и метания лёгкого копья, степняки стояли крепко.
Но едва русские дружинники приблизились вплотную и взялись за мечи, половцы не выдержали натиска и стали откатываться под защиту своих крытых кожами повозок.
Загнав половцев за возы, Всеволод был готов вести своих воинов на штурм, но Игорь остановил его.
- Слышишь? Ярослав ещё бьётся с погаными справа от нас. И Олег покуда верх еще не взял. Надо бы подсобить им!
Всеволод не стал спорить, повел свою дружину на помощь Олегу.
Игорь со своими ратниками двинулся поддержать Ярослава.
Между тем половецкие сотни, загнанные было в лагерь, вернулись и опять напали на русичей. Битва разгорелась с новой силой.
Игорь увидел, как упал на землю Ярославов стяг. Расстроенная новгородская дружина обратилась в бегство, гоня коней вниз по склону холма. Впереди всех мчался сам Ярослав. Половцы с гиканьем летели следом, но их ослабевшие от зимней бескормицы лошади не могли угнаться за сильными конями русичей. Поэтому всё больше степняков поворачивали обратно и устремлялись на Игоревых дружинников, которые продолжали сражаться, хотя и были окружены со всех сторон.
Игорь был ранен стрелой в бок. Получил рану от копья и его конь.
Половцы наседали, размахивая кривыми саблями. Несколько раз их арканы едва не захлестнули шею Игорю.
Заметив предводителя степняков, Игорь стал пробиваться к нему.