Коль появились здесь татары, искать было нечего. И повёл ваттаман людей на север. Они грабанули пару боярских дворов, да рязанский князь послал дружину. Пришлось и от них уносить ноги. Так, почти с пустыми руками, усталая и злая ватага возвращалась в своё логово. Степные участки преодолевали быстро, хотя там было и опасно. Но вот двигаться в лесу было трудно.
В одной из последних деревень оставили смердам лошадей. Шли пешком, след в след. Впереди ваттаман, сзади с метлой ватаговец. Хист всё поглядывал на небо, голубое оно, выдать может. Скорее бы снег притрусил, следа бы видно не было. Побаивался ваттаман, как бы бояре вдогонку воев не послали. А если ещё у князя помощи попросят, ой, и думать не хочется.
Хист вёл ватагу уверенно, хорошо зная местность. Для ночлега место выбирали под ветвями могучих елей, куда ни солнце, ни снег проникнуть не могли. Спали на мягкой еловой подстилке. Этим утром, выбравшись из своего пристанища, Хист даже свистнул. Небо покрылось тучами, начался снегопад. В такую погоду идти можно было кучно, что резко ускоряло их скорость. К вечеру они были на месте.
- Ху, - Хист остановился перед вывороченной огромной елью, - кажись, наша бурдюга! - вытирая потный лоб, промолвил он, сбрасывая с плеч тяжёлую ношу.
Скоро ватага навалила целую кучу чувалов.
- А где же наш Сулим? - тревожно произнёс ваттаман, не видя встречающего.
- Да дрыхнет старче! - ответил кто-то.
Не успели прозвучать эти слова, как послышался голос:
- Сам ты дрыхнешь.
И из выхода показалась голова, покрытая старым, изъеденным молью, малахаем. Это был лёг пятидесяти - шестидесяти мужичонка с полуседой бородёнкой.
- Принимай добычу! - суховато сказал Хист.
Тот посмотрел на него:
- С возвращеньицем! - произнёс Сулим, кланяясь по привычке. - Скажи им, - он кивнул на толпящуюся ватагу, - пущай подмогуть!
- Ой, братцы! - воскликнул один из них, - что-то приспичило, - и побежал в сторону, на ходу торопливо развязывая порты. - Братцы, кажись, человек!
Все бросились к нему. Действительно, из-под снега виднелось чьё-то туловище.
- Эй, чего стоите! - гаркнул ваттаман, - быстро снег разгребайте.
Отбросив снег в сторону, все увидели человеческое тело. Его голова была прикрыта воротником, и лица не видно.
- Поднимите! - крикнул Хист.
Когда подняли, все увидели, что это был молодой парень.
- Дышит! - крикнул один из них, распахнув полу одежды и приложив ухо к его груди. - Что делать будем, ваттаман? - спросил и добавил: - В курень потащим? - он по привычке назвал так свою землянку.
- Несите к себе! - распорядился тот.
Тащить парня было трудно. Он оказался здоровым детиной. Но особенно попотели они, спуская его через узкий лаз, который для маскировки был устроен средь корней могучей ели. Когда, наконец, втащили, ваттаман скомандовал:
- Расстегайте, снегу несите, оттерём, как бы не обморозился. Несите камни, да дров поболи. Истопку готовьте. Ты, - он ткнул пальцем в молодого парня, - надобедь к деду Алиму. Чует моё сердце, без него не обойтись.
Парень бросился к лазу.
- Снегоступы одень, - вдогонку крикнул ваттаман.
Дед Алим жил на острове бирюком. Сколько ему лет, он и сам не знал. Был он бел. Волосы померкли цветом, но не объёмом. Его голова походила на маленькую копну. Брови были настолько лохматы, что прикрывали глаза. Лицо же так заросло, что рассмотреть на нём можно было только таза, которые выглядывали из-под бровей, да нос с широкими лошадиными ноздрями.
Алим был молчаливым человеком, не любил о себе рассказывать. Но в ватаге знали, что он был из казаков, как и они сами. Старые казаки сказывали, что когда-то Алим был знатным бродником. Слава о нём гремела от Рязани до Кафы. А попал он на Дон, опасаясь мести его семье. Второй год солнце выжигало не только траву, но и урожай смердов. Он, как и многие другие, вынужден был просить у боярина в долг зерно и немного денег. Как ни старался смерд в междупарье сберечь свой урожай, но... а боярину надоело ждать. И он захватил его жену и детей, чтобы продать их в рабство. Но боярин плохо знал смерда. Он разогнал охрану, поджёг его хоромы и с семьёй бежал на юг.
Но ему опять не повезло. Татары неожиданно напали на поселение. Казаки оборонялись не на жизнь, а насмерть. Когда Алим очнулся, кругом лежали кучи тел, дымилась сгоревшая трава. Своих казак не нашёл. Тогда он собрал ватагу. Он одинаково ненавидел как русских бояр, купцов, так и татар. Жалости не было... Но вот однажды его ватага попала в татарскую ловушку. Весь израненный, в живых остался только он один. И то потому, что его приняли за убитого, иначе бы добили. Спас Алима один старец, который проживал в тех местах. Он его и выходил. И Алим решил больше не заниматься своим промыслом. Остался у старца жить. И научился у него лекарским премудростям. Учеником он оказался талантливым. После смерти учителя Алим ушёл на остров, там выстроил землянку. Первой его пациенткой оказалась девушка из одной бетой семьи. Беспрерывные войны заставили эту семью искать спасения в Диком поле. Невзгоды долгого пути сказались на дочери этой семьи. Она сильно заболела. Родители были в отчаянии. Случайно Алим оказался рядом. Увидев девушку, он почувствовал, что сможет оказать ей помощь. И вылечил. О его чудодейственной силе быстро распространилась молва. И потянулись к нему люди.
Вот к нему-то и прибежал человек Хиста. Алим, выслушав его, зашёл в свою землянку и вынес оттуда мешочек какого-то серого порошка, а в бычьем пузыре какого-то сала.
- Нагреешь в бочке воды, высыпешь, - он пальцем ткнул в мешочек, - спустишь парня туды. Пущай он тама отогреваться. Потом, когда вытащишь, натрёшь, - и показал на сало. - Понял? - и вприщур посмотрел на парня.
Тот кивнул.
- Кликат-то тя как? - спросил Алим, глядя на его снегоступы.
- Митяем, - отозвался тот, налаживая приспособление.
- Обожди! - сказал лекарь и вновь вернулся в землянку.
На этот раз он вынес свои снегоступы. Они были плетены из ивняка и состояли как бы из двух частей. В них можно было бежать.
Митяй вернулся так быстро, что его ещё никто не ожидал. А парню становилось всё хуже, он почти всё время был без сознания, бредил, говорил несвязные слова. Неожиданное появление Митяя обрадовало Хиста и его людей. Они почему-то прониклись к этому парню жалостью. Может быть, из-за благого выражения его лица, которое так и говорило о добродетели и доблести.
- А ты... зубец! - обрадованно произнёс Хист, принимая от Митяя дары Акима.
После обряда, указанного старцем, парень заснул спокойным сном. Стоны прекратились, он не стал метаться. Поглядев на него, Хист сказал:
- Всё, будить жить, - и велел набросить на него медвежью шкуру. - Надобедь попестовать его, - и скользнул взглядом по мужикам. Те, насупившись, молчали.
- Я, - отозвался Митяй, видя, как другие отлынивают.
Хист ничего не сказал, только вновь покачал головой и пожал неопределённо плечами.
Митяю почему-то незнакомец дюже понравился, и появилось непреодолимое желание спасти его. Пришёл отец, с которым они бежали от постылой жизни.
- Ты чего не дрыхнешь? - спросил отец, глядя, куда бы сесть.
В землянке царил полумрак. Несколько коптящих лучинок слабо освещали огромное помещение, в котором находили приют несколько десятков человек.
Вот здесь они отсиживались после набегов. Но Хист и многие из его ватаги понимали, что отсюда надо уходить. Московский князь для поддержки купцов, которые хорошо пополняли его казну, выделил воев, и они всё сильнее наступали Хисту и его ватаге на пятки. Не долог день, когда они доберутся и сода. Оставался один путь - спускаться ещё южнее и, как говорил Аким, идти назад к казакам. Благо, это не возбранялось их неписаными законами. Эти вольные, свободные люди с силой вновь тянули их к себе. Сопротивлялся один ваттаман, боясь, что там уже его никто так не назовёт. Их жизнь он хорошо знал. У них многому и научился. Только воля предводителя удерживала ваттаманов от такого шага. Поддавшись когда-то на его уговоры, мол, одним будет лучше, они, как волки, отбившиеся от стаи, только и думали, как вновь вернуться к казакам.
Больной очнулся только на вторые сутки. Открыв глаза, он не мог понять, где находится. Полумрак мешал разглядеть помещение. Он попытался подняться, но не хватило сил. Из его груди вырвался стон.
- Ты что? - раздался незнакомый глухой голос.
И над ним склонилась чья-то обросшая голова.
- Где я? - напрягая все силы, промолвил он.
- Ты... у ваттамана Хиста, - послышалось в ответ.
- У ваттамана?
- У его.
Больной опять застонал.
- Что болит-то? - участливо спросил неизвестный.
- Всё, - услышал он в ответ.
- Худы дела. Пойдуть к ваттаману.
Он сделал было шаг, но что-то вспомнив, обернулся и спросил:
- А исть хошь?
- Нет, - тихо ответил больной.
Вскоре, сквозь дремоту, больной вновь услышал над собой чьи-то голоса.
- Так, значица, худ? - спросил Хист.
- Худ, худ, - ответил тот, кто недавно с ним разговаривал.
- Да, надоть к Акиму его тащить, - как бы в раздумье проговорил ваттаман, - кто... сподобится? - и почесал затылок.
- Я! - раздался сонный голос Митяя, - я сподоблюсь! - И он поднялся.
- Ладноть, всё одно. Выдержит ли? - Хист кивнул на больного.
- Все под богом ходим.
Митяй не стал оттягивать уход. Больного, одев в просохшие одежды, вывели на улицу и положили на волокушу. Хист спустился в схрон, принёс оттуда медвежью шубу и накрыл больного. С какого боярина или купца снял, было неведомо. Сулим подал Митяю котомку с едой и сунул в руку пучок сухого светца.
Митяй снял шапку, перекрестился, плюнул на руки, надел "хомут" и рывком взял с места, крикнув на прощание: "Покель!".
Вскоре лес поглотил его. Двигаться стало труднее. Мешали кусты, упавшие деревья. Частенько в ход приходилось пускать топор. Но он упорно тащил за собой больного. В его голове ни разу даже не мелькнуло сожаление, что ввязался в это дело. Он тащил и тащил больного. Надвигавшаяся темнота заставила Митяя остановиться. Он разгрёб снег, развёл костёр, напоил юношу отваром. Подбросив дров в костёр, чтобы огня хватило до утра, поднял полог ваттамановой шубы, подлез под бок к больному.
- Вместе будем - теплее спать! - с этими словами его голова упала на локоть.
Митяй проснулся на рассвете. Ещё не открывая глаз, он почувствовал собачий запах. Отбросив полу, приподнялся и в серо-тёмной пелене увидел собаку.
- Откеда? Не может быть, - прошептал он.
Но это был огромный пёс. Таких Митяю видеть не приходилось.
- Пёсик! - позвал он собаку, - идь ко мне.
Тот, прихрамывая, прокондылял мимо Митяя и остановился около больного, тщательно обнюхивая его. И тут вдруг с псом что-то случилось. Он радостно заскулил и стал старательно лизать лицо больного. И до Митяя дошло, что псина нашла своего хозяина. Разве мог пёс так лизать чужого ему человека!
- Ну что, псина, - глядя на него, сказал Митяй, - нам пора.
На этот раз всё чаще и чаще глубокие овраги преграждали путь. Ельник стал меняться на дубовые и берёзовые рощи. Митяя это радовало: недолго осталось и до Алима. Преодолев очередной подъём, они спустились в удолье. Это вещало о речной близости. Так и есть. Вот и река. Ветер сдул снег со льда, и он, чистый, голубой и прозрачный, казался стеклом, на который страшно было ступать. Но Митяю было не до наблюдений. За рекой Алим. И он, думая только об одном, спокойно вступил на эту зимнюю красоту.
Теперь одна забота - не угодить бы в полынью. Только Митяй об этом подумал, как лёд под ним затрещал. Он успел оттолкнуть назад "волокушку" вместе с собакой и... ушёл под воду. Вскоре вынырнул и попытался выскочить на лёд. Но не успел на него опереться, как тот с хрустом под ним рассыпался. И что-то тяжёлое потянуло вниз. Митяй понял, что это шубейка. Он сбросил её, но это мало помогло. Лед словно издевался над ним. И у парня стал зарождаться страх, который подстёгивался тем, что ему всё труднее было держаться на воде. Он вторично ушёл под воду. Снова вынырнул. Вдруг его мозг прожгла страшная догадка: это - конец!
Страх за свою жизнь, за жизнь больного заставил его ещё раз сделать попытку выползти на лёд, и он попытался удержаться на другом краю полыньи. Лед выдержал. Собрав последние силы, Митяй выбрался из полыньи. Оказавшись на льду, он не верил ещё в спасение и какое-то время боялся даже разжать руки. Надо было срочно утепляться. Не хватало ещё погибнуть от мороза. Но запасной одежды не было. Взгляд упал на атаманову шубу. Дорога! Но была не была! Он схватил её и надел на себя. Устроив дикий танец, вскоре почувствовал, как тело начало согреваться. Можно было продолжать путь. Но его чирики лежали на дне реки. Недолго думая, Митяй огрубил рукава шубы и надел на ноги. Обвязав их верёвкой, получил чувяки. Теперь можно двигаться дальше. С опаской он ступал на лёд. Но с каждым шагом к нему возвращалась уверенность.
- А ну бегом! - крикнул он себе и бросился бежать.
Пёс отчего-то залаял и побежал рядом с ним.
Митяй бежал долго, чтобы не подхватить простуду после охлаждения. Пот стал пробивать его.
Преодолев ещё полверсты, Митяй увидел, как из-под земли поднимается столб дыма.
- Алим дома! - и даже подпрыгнул от радости.
Ступени по-хозяйски очищены. Дверь землянки была закрыта. Митяй рывком открыл её. Дед сидел у оконца за столом и что-то мастерил. Этот рывок двери заставил его быстро, насколько позволяли немолодые годы, повернуться. Митяя трудно было узнать: без шапки, с полуголыми руками и ногами, он походил на сака, с которым довелось встречаться ему ещё в молодости.
- Дед Алим, - радостно воскликнул Митяй, бросаясь к нему.
- Ааа! - успокоительно произнёс дед, узнав Митяя. - Хворого привёз, - догадался он, потихоньку освобождаясь из крепких объятий парня, - тащи его в курень, а я хапой займусь.
Я щас! - Митяй бросился к выходу.
ГЛАВА 6
Отпраздновав Сретение Господне, тверской князь Александр послал бояр Александра Романовича и Захария Кошку в качестве послов просить князя Ивана Даниловича и его супругу, княгиню Елену, пожаловать к нему в Тверь на день Благовещания Пресвятой Богородицы.
Послы были снаряжены достойно: новые кареты с печами и облучком, солидный обоз с провиантом и подарками. И сотня дружинников.
Весь этот обоз двигался не очень быстро: мешали метели. Иной раз пуржило так, что хоть глаз коли, ничего не видно. Наконец, добрались до деревни Ходынки. Вечерело. Бояре решили заночевать в деревне, а с утра снарядить гонца в Московию, чтобы тот предупредил князя об их появлении. Смерд Захарий согласился показать дорогу до кремля.
Ещё не светало, а Захарий и гонец уже тронулись в путь. Стояла морозная погода. Полная луна серебряными лучами освещала дорогу. Захарий, закутавшись в овчинный тулуп, ехал молча. В такую рань разговаривать не хотелось. Молчал и тверичанин. Ему впервые доверили такое дело, и он обдумывал, что скажет князю. Пока он думал, впереди замелькали огни.
- Московия? - спросил тверичанин.
Захарий, посмотрев вперёд, потом вокруг, ответил:
- Нет. Тверская слобода.
После заутрени московский князь решил съездить в Мягково, где добывали белый известковый камень. Он заложил первую в Московии каменную церковь Успения Богородицы, чем очень гордился. Вчера он был на месте закладки. Каменщики работали споро, но у них кончался камень. И князь пообещал, что поторопит добытчиков.
Проезжая мимо церкви Иоанна Предтечи, единственной на кремлёвской территории, он увидел, как из её дверей вышел высокий сгорбленный священник. Князь сразу узнал его. Это был Пётр, митрополит всея Руси. Догнав его, Иван Данилович спрыгнул с коня.
- Слава Всевышнему! - сказал он, склоняясь и целуя его руку.
- Да пошлёт он тебе свои милости! - произнёс митрополит, крестя князя.
- Далеко ли путь держишь? - спросил митрополит.
- Да в Мягково!
Пётр понял, зачем, и улыбнулся доброй старческой улыбкой.
- Растёт, - бородой показывая на возводимые стены церкви, произнёс митрополит.
- Хочу, чтобы росла быстрее, - ответил князь.
- Ну, ступай, - митрополит ещё раз перекрестил его.
Спустившись к берегу, проехав сквозь торговые ряды, князь по льду реки выехал на другой берег. Не успел въехать на улицу, как встретил двух всадников. Один из них ещё издали снял малахай и что-то сказал спутнику. Тот, когда подъехали поближе к князю, спрыгнул с коня и, прижав руку к сердцу, произнёс:
- Князь, дозволь слово молвить.
- Кто ты будешь, мил человек? - спросил князь, останавливаясь.
- Я - Иван, сын Бурка. Еду, князь, к тебе по повелению своего великого князя Александра, - при этих словах князь скривился, - велено мне сказать, что едут к тебе его посланники, они тебе кланяются и нижайше просят их принять!
- Где они? - быстро спросил князь.
По его тону можно было понять, что эта весть не очень его обрадовала. О том, что его хочет пригласить в Тверь Александр, он знал. Поведал ему об этом сам митрополит, отказать которому он не мог, хотя в душе был против. Одна из причин - боязнь. Хан Узбек был хитрым, умным правителем. Его устраивало, что эти два самых сильных княжества ведут постоянную борьбу друг с другом, подрывая свои силы. А если они объединятся? Нет, хан никогда этого не позволит! Тогда зачем накликать на себя несчастье? Но в то же время, как потом ему смотреть в глаза митрополита Петра, который очень хочет, чтобы князья жили в мире, в дружбе. Он как-то сказал:
- Мы поставлены от бога, чтобы удерживать вас от кровопролития.
Мысль работала быстро.
- Иван, сын Бурка, - князь обратился к гонцу, - хочу вас хорошо, по чину встретить. Велю подождать в Тверской слободе. Я пришлю за вами своих бояр. Так и передай.
Иван, сын Бурка, улыбнулся:
- Слушаюсь, князь. Вели ехать?
- Ехай! - бодро сказал Иван Данилович, стегнул коня и поскакал назад, отложив поездку в каменоломни.
В гридницу он пригласил бояр Василия Кочеву, Никиту Плещея, дворского Осипа Уварова. Войдя в гридницу, они застали князя сидящим у очага. Он грел руки с мороза. Князь не стал пересаживаться в кресло за большим столом, а сказал им взять сидельца и подсаживаться к нему. Когда они уселись в полукруг, Иван Данилович оглядел их, точно видел впервые, потом произнёс:
- К нам пребывает тверское посольство.
Сказав, опять поочерёдно посмотрел на приглашённых. Осип заёрзал на месте. Князь усмехнулся.
- Что, гостям не рад? - и добавил: - Я и сам не рад. Но... - и пожал плечами.
Помолчав некоторое время, снова заговорил:
- Ты, - он показал пальцем на Василия, - едешь встречать гостей. Привезёшь их завтра к ночи. Въезжать будешь через западные ворота. Ты, - князь поглядел на Никиту, - уведоми баскака, что завтра выезжаем на соколиную охоту. Скажи ему, что я подарю ему лучшего сокола.
Плещей улыбнулся:
- Он любит это!
Улыбнулся и князь:
- Кто не любит! Возьмёшь шатры, - голос князя посуровел.
- Надолго едем-то? - спросил Плещей.
- Пока гости не уедут - ответил князь. - А ты, Осип, сделай так, чтобы они из стен не выходили.