Ага-бий сделал омовение лица, давая понять гостям, что с забавами покончено и пора приступать к делу. Он же объявил нынче совет, а коли объявил, надо и вести его.
Джигиты повторили вслед за Ерназаром омовение и замерли, ожидая от ага-бия и его помощников каких-то важных сообщений.
Ерназар обратился к сидевпшму по правую руку от него Фазылу:
- Ну, судья, есть нынче желающие присоединиться к нам?
- Желающих много, ага-бий, но отобрали мы толь ко двух, - ответил, чуть приподнявшись, Фазыл. - Первый - юноша по имени Ерназар, сын Кабыл-бия из рода кенегес…
- Братец Фазыл, не называй никого по родам, не разделять надо людей, а объединять. Пусть все считают себя сынами одного племени - каракалпаков.
- Хорошо, великий ага-бий! Но я побоялся, как бы не спутали джигитов с одинаковыми именами. Пусть вместо рода будет другое определение. Назову сына Кабыл-бия Ерназаром-младшим.
Маулен-желтый, как уже известно, никогда прежде не встревавший в чужой разговор, нынче стал словоохотливым. Не успел судья Фазыл закончить свою мысль, Маулен тут же вставил словечко:
- Вот меня кличут Маулен-кандекли, то есть Маулен из рода кандекли. И я с этим смирился, единственно чтобы не огорчать своих кичливых родственников. Они считают себя избранниками божьими и хотят видеть каждого кандекли или муллой, или сборщиком налогов, или казначеем хана. Мне тоже советуют выбрать для себя какую-нибудь важную должность…
- Какую же должность ты хотел бы занять, брат Маулен? - глянул настороженно на хозяина юрты Ерназар.
- Любую, но лучше ту, которая повыше.
- Для степняка, отмеченного копьем жены, выше должности, чем глава семьи, нет, - сказал ага-бий. - Но и с ней ты не справляешься.
Напоминание о копье вызвало вновь веселое оживление в юрте. Джигиты показывали пальцами на Маулена-желтого и насмешливо выкрикивали: "Отбери у жены копье, это оружие мужчины!"
Скорбная гримаса исказила лицо Маулена. Никто не видел его таким огорченным и печальным. Оказывается, нерасторопный, бестолковый и забывчивый Маулен мечтал о высокой должности при ага-бии! И вот эту мечту его погасили.
Мечту Маулена погасили, а вот обиду и злобу в сердце зажгли. Кинул он ненавидящий взгляд на ага-бия и вышел из юрты.
- Кто знает юношу Ерназара-младшего и что может о нем сказать? - спросил ага-бий, когда хозяин юрты удалился.
Приподнялся с паласа есаул Артык.
- Наш новый агабиец учился в одном медресе с Сеидмухамедом, младшим братом хивинского хана, что правит ныне в добром здравии нами. Духовные отцы укрепили в нем веру в силу и справедливость всевышнего, одарили его знаниями, воспитали чувство уважения и преданности власти, освященной аллахом…
Торжественная и льстивая речь есаула поразила всех, никто так громко не восхвалял вступающего в совет агабийцев. Никому в голову не приходило ставить новичка выше остальных участников зияпата. Неловко почувствовали себя джигиты и опустили стыдливо глаза, будто провинились в чем-то перед этим воспитанником ханского медресе.
- Воспитали чувство уважения и преданности власти, освященной аллахом, - повторил Ерназар, пытливо рассматривая юного агабийца.
Худеньким, хрупким был этот однокашник ханского брата. На бледном лице его горели черные, пронзительно смелые глаза. Он, кажется, все видел насквозь и все понимал. Ум светился во взгляде, ум взрослого, многоопытного человека. Но не добрый ум - скрытный, завистливый. Многого хотел этот юноша и ко многому стремился. Торопливости, однако, в его характере не было. Он знал, сколько надо сделать шагов, чтобы достичь цели. Цель, видимо, у него была дерзкая. И идти к ней надо отсюда, из юрты Маулена-желтого. Так решил юноша.
- Повелевайте, великий ага-бий! - дрожащим от волнения голосом произнес Ерназар-младший. Голова была поднята, глаза преданно смотрели на предводителя агабийцев.
- Не время повелевать, - холодно заметил Ерназар. - Повтори правила игры нашей!
Звонко, как камешки, падающие на сухую землю, прозвучали слова юноши:
- Если я совершу неблаговидный поступок, провинюсь перед моим народом, не выполню повеление великого ага-бия, пусть бог проклянет меня! Пусть великий бий выколет мне глаза!
Страшным было наказание, ожидающее провинившегося. Произнес же клятву юноша легко, с радостью какой-то, будто пел веселую песню.
- Искренен ли ты, клянясь в верности народу?
- Искренен! Бог тому свидетель.
Ерназар не поверил сказанному, тревожное сомнение вселилось в него с первых слов, произнесенных юношей. Слишком торопливо и уверенно произносил их. Но что сомнения! Не запятнал себя ничем Ерназар-младший и, дай бог, не запятнает.
- Считай себя, Ерназар, нашим братом!
Юноша направился к своему месту на паласе. Но прежде чем сесть, сказал:
- Великий ага-бий! Повелите следующий зияпат устроить в моей юрте. Отец сочтет за честь принять всех вас у себя, а мне выпадет счастье служить вам!
Снова голос его дрожал от волнения. И волнение это подкупало. Порядок, правда, заведенный ага-бием, не допускал нарушения очередности. Нельзя забегать вперед новичку, отодвигая старых членов игры. Но и не уважить просьбу юноши тоже нельзя. Обидишь отказом, а обида что просяное зерно, брошенное в землю, прорастет, поднимется, даст сто зерен. Сто обид нужны ли?
Ага-бий отщипнул от лепешки кусочек и, поманив к себе Ерназара-младшего, вложил хлеб ему в рот. Согласие на устройство зияпата в юрте новичка было дано.
Судья Фазыл представил второго новичка:
- Мадреим, сын покойного муллы Реима из рода ктай. Он старше многих из нас, ему тридцать лет… Ну, Мадреим, не робей, покажись джигитам!
Мадреим предстал перед собравшимися - худущий, черный, будто обуглившийся тополь.
- Вот я…
Неугомонный джигит, все время подававший голос без позволения ага-бия, снова вылез с вопросом:
- Почему так долго не вступал в игру? Мадреим стал чесать затылок, обдумывая, как ответить. Думал он долго, так долго, что терпение у настырного джигита лопнуло и он подтолкнул новичка:
- Да ты ищи ответ не на затылке, а в голове.
- И там нет ответа. Не знаю, почему не вступал в игру. Среди знатных и умных людей мне вроде не место. Я и нынче боялся войти…
- Вошел, однако, - сказал Ерназар. - А раз вошел, то и останешься с нами. Правила запомнил?
Мадреим опять принялся чесать затылок.
- Знает он правила, - заверил судья Фазыл. - От робости язык не поворачивается.
- Верно, не поворачивается, - согласился Мадреим.
- Побудешь с нами, начнет ворочаться - и хорошо ворочаться. - Ерназар улыбнулся новичку и тем поздравил его со вступлением в ряды агабийцев. Джигитам сказал:-Потеснитесь-ка, братцы, дайте место Мадреиму.
На этом церемония приема в игру не закончилась. Судья Фазыл стал, вроде Мадреима, чесать затылок и пожимать плечами.
- Что ты маешься, Фазыл? - полюбопытствовал ага-бий.
- Да вот не знаю, как поступить. Просится к нам в игру степняк из чужого аула, правила наши принял, клятву верности делу уже дал…
- Чего же медлишь?
- Казах он… Игра наша каракалпакская, и все мы - каракалпаки.
- Кто он, этот казах?
Табунщик Зарлык, торе из потомков Чингисхана.
- О-о! - пронеслось по юрте. Потомков Чингисхана среди агабийцев не было. Престижно для каждого степняка сидеть рядом с человеком, в жилах которого течет кровь великого хана.
- Есаул Артык, зови сюда Зарлыка! - приказал Ерназар.
Артык выскочил из юрты и через мгновение какое-то вернулся в сопровождении высокого, стройного красавца с раскосыми черными глазами. Шепот удивления и восхищения пронесся по юрте.
- Расскажи о себе! - попросил ага-бий.
- Я пасу лошадей Батык-бая. Хозяин мой, прослышав про игру "ага-бий", послал меня сюда со словами приветствия и просьбой, если сочтете возможным, принять его табунщика в ваш круг. Зияпат, когда наступит срок, будет устроен Батык-баем.
Ерназару понравилась прямота, с которой произнесены были слова табунщиком. Без лести обращался он к ага-бию, без низкого поклона входил в юрту совета. Достоинство вольного степняка не привык ронять.
- Ел ли ты когда-нибудь с каракалпаком из одной миски? - поинтересовался ага-бий.
- Ел, и не раз.
- Прикрывался ли с каракалпаком одним тулупом во время бурана?
- Прикрывался.
-; Обоим ли было тепло?
- Обоим. Не замерз, как видите, ага-бий! Ерназар одобрительно покачал головой и сказал душевно:
- Когда едят из одной миски и прикрываются одним тулупом - становятся братьями. Мы принимаем тебя в свой круг, как брата, Зарлык.
Зарлык склонил голову, благодаря ага-бия за доброту.
- Ты больше не чешешь затылок, Фазыл, значит, конь твой больше не спотыкается? - усмехнулся Ерназар.
- Спотыкается, великий ага-бий.
- Что еще за камень на нашем пути? И велик ли?
- Велик… У стремянного Айдос-бия, Доспана, остались сироты - дочь и сын. Дочери минуло шестнадцать, сыну - тринадцать. Оба хотят стать агабийца-ми. Я прогнал их. Не место среди нас безродным и бездомным…
- Дочь Доспана - красавица! - бросил кто-то восхищенно.
Джигиты шепотком повторили: "Красавица!"
- Красота не ярлык на бийство, - заметил раздраженно Фазыл.
С укором посмотрел на чванливого судью своего Ерназар.
- Красота, верно, не ярлык на бийство. Однако и не след от проказы, за который изгоняют из аула, - произнес с горечью Ерназар. - Если нищий не получил хлеб из твоих рук сегодня, пусть уйдет с надеждой, что получит его завтра. Оставил ты надежду в сердцах детей Доспана?
Промолчал Фазыл. Надежду не оставил судья, да и не намерен был оставлять. Есть из одной миски с безродными и бездомными не собирался, тем более брататься с ними.
Молчание было понято всеми как завершение процедуры принятия в круг новичков. Внесли чайники и пиалы. Наступило время разговора о судьбе края родного. Разговор начал ага-бий:
- Рассказывают, будто попал один степняк во владения аллаха. То ли счастье ему выпало, то ли грехов у него не было, но открылись ему ворота рая, и отправился он гулять по лугам и рощам, отыскивая себе место, где можно отдохнуть. Много ли, мало ли ходил, только набрел наконец на юрту среди цветущего сада - богатую, красивую, просторную. Здесь я и поселюсь, решил степняк. Отодвинул полог, переступил порог, а хранитель рая остановил его: "Нельзя. Юрта предназначена для каракалпаков. Так повелел всевышний!" Удивился степняк: "Где же они? Или не умирают?" - "Умирают, - ответил хранитель рая. - Вот до небесной юрты дойти не могут. Весь путь их оканчивается на мосту перед вратами рая". Степняк еще больше удивился: "Сил не хватает?" Хранитель рая пояснил: "Сил много, да расходуют себе во вред. На земле начинают ссоры, на небе их продолжают. Мост узок, каждый норовит пройти первым, оттолкнуть брата, перешагнуть через лежащего. Сыны одного рода нападают на сынов другого рода. В схватке слепнут от ярости. А слепому не только по узкому мосту - по широкой дороге не пройти. Падают с моста. Под мостом-то пропасть, а в пропасти - ад. В аду и кончается их путь на том свете".
Притча была проста, а не все ее поняли. Те, кто понял, загрустили: печальной показалась им судьба собственного народа. Те же, кто не понял, заулыбались весело: забавная притча. Глупцам и на небе не везет! Надо бы сразу раскрыть суть притчи, да побоялся Ерназар укоротить тропку к истине и тем облегчить задачу. Легкое просто входит в душу человека и так же просто ее покидает. Истина же должна остаться надолго, если не навсегда. Удлинить решил тропу Ерназар, трудной сделать ее для джигитов.
- Какая земля самая плохая? - задал он загадку. Голов было много в юрте. Не все, однако, умели трудиться. Да и надобности в этом не видели. Пусть думают те, кто ближе сидит к ага-бию, кому ум дан по положению. Сообразительнее и торопливее всех считался судья Фазыл. Он первым и разгадал загадку:
- Самая плохая земля без воды. Правильной, наверное, была разгадка, а джигиты не
выразили одобрения. Сомнение вроде бы пало на них. Промолчал и ага-бий, а его слово считалось решающим.
- И я хочу спросить! - выкрикнул сидевший у входа тщедушный юнец.
- Спрашивай, Мухамедкарим! - разрешил Ерназар.
- Что на свете всего сильнее?
Не ко всем обращался юнец, а к ага-бию, так поняли джигиты и молча ждали ответа от своего предводителя. Пришлось ответить Ерназару:
- Хлеб и единство!
Непростым был ответ. Понравился он агабийцам, заставил их одобрительно зашуметь.
- Верно ведь, что сильнее единства, что важнее хлеба…
Когда коснулась истина души агабийцев и почувствовали они потребность нового прикосновения, Ерназар дал ответ и на первый вопрос:
- А самая плохая земля на свете - земля без друзей.
Это уже помогало ага-бию прокладывать тропку, долгую и трудную, к сути притчи. Единство-то в дружбе.
Джигиты пошли по долгой тропе за ага-бием. Один Фазыл не захотел вступить на нее. Ерназар как бы стер слова судьи, тем самым унизил перед агабийцами. Вытянулось обиженно лицо Фазыла, потух в глазах добрый огонек. А когда гаснет добрый огонек, где-то вспыхивает злой.
Тщедушный юнец Мухамедкарим, поощренный ответом самого ага-бия, принялся бросать вопросы, словно высевал просо на пашне. Богат был юнец хитрыми загадками. Одну кинул новичку Мадреиму:
- Как отличить умного от глупого?
Сам-то Мадреим оказался умным, хотя от робости рта не открывал при народе.
- Глупый поучает, умный учится сам! - ответил он тихо.
- О-о! - пронесся одобрительный возглас по юрте, - Мадреим, видно, учится сам.
Хозяин юрты, стоявший у порога, как и положено хозяину, весь горел желанием включиться в игру. Рот у него каждый раз открывался, когда задавали вопрос, но слова не успевали вылететь, и он закрывал его, огорченный. Похвала в адрес Мадреима подтолкнула Маулена-желтого. Он крикнул:
- Эй, новичок, Ерназар-младший, скажи, какому блюду хан отдает предпочтение? Ты учился с его младшим братом, должен знать, что любит старший!
Ерназар-младший хоть и не знал любимого блюда хана, однако не растерялся. Выпалил уверенно:
- Виноградному соку хан предпочитает сок морковный!
Огорчился Маулен-желтый. Втайне надеялся, что Ерназар-младший назовет одно из блюд, которыми потчевал он сегодня гостей. Огорчение и заставило его испытать еще раз юношу:
Чьим рабом ты себя считаешь?
- Рабом божьим! - ответил юноша.
Смелость и находчивость юноши пришлись не по душе Фазылу. Он и тут усмотрел желание джигита показать свое превосходство. Чужое же превосходство унижало вроде бы самого Фазыла, а унижение судья стерпеть не мог.
- Если хочешь знать правду, Маулен, - сказал Фазыл, - так человек прежде всего раб своей тайны.
Замысловатым был ответ, не взяли в толк джигиты, что разумел судья Фазыл под тайной. Ну, а коли не взяли в толк, то и не приняли.
- Смел в ответах Ерназар-младший, - похвалил новичка ага-бий. - Однако велика ли эта смелость? Готов ли ты к трудным вопросам?
Не отвел взгляда, не опустил голову Ерназар-младший. Принимал вызов самого ага-бия.
- Скажи, джигит, что украшает человека?
- Возможность накрыть для друзей обильный дастархан.
Блеснуть остротой мысли, увы, не удалось Ерназар-младшему. Все поняли это, и ага-бий первым. Насторожился юноша. Торопливо стал искать другой ответ. Нашел, вроде любое слово лежало у него за пазухой и труда никакого не было достать его.
- Лучшее украшение человека - не есть даровую пищу.
Ага-бий одобрительно улыбнулся. Ответ юноши понравился ему.
Игра разгоралась, каждому хотелось показать себя с лучшей стороны, потягаться с друзьями-противниками умением разить словом и мыслью. Есаул Асан, на обязанности которого было оберегать порядок во время словесного состязания и не допускать нарушения очередности, забыл про все и сам бросился в борьбу.
- Зарлык-ага! - обратился он к новичку - нравилось старым агабийцам проверять тех, кто только что вступил в игру. - Что является троном, что - короной и что главной силой правителя?
Такие загадки были по душе Ерназару. Заставляли они джигитов задумываться над тем, как устроен мир, что в нем справедливо и что несправедливо. Поэтому смолчал, узрев в поступке Асана нарушение порядка.
Новичок Зарлык, табунщик из казахского аула, дальний из дальних потомков Чингисхана, не спешил с ответом. Степенный и разумный был человек. Знал, наверное, что трон, корона и главная сила правителя, однако выдавать требуемое так просто не хотел. Подождал, пока наступит тишина настоящая в юрте и навострят уши джигиты. И когда улеглось волнение ага-бийцев и стало так тихо, что звон травы под ветром донесся до каждого, табунщик сказал:
- Трон правителя - это народ, корона - войско, главная сила - меч и нуля…
- Вот как! - поразился Асан. - А что же тогда трон, корона и главная сила народа?
- Трон народа - земля, на которой он родился и мужал, корона - солнце в небе, главная сила - кетмень и лопата, что кормят его…
Табунщик из казахского аула почувствовал себя победителем и как победитель гордо глянул на остальных агабийцев. На есаула Асана - тоже. Не вынес возвышения над собой новичка Асан и кинул еще вопрос:
- А каким, Зарлык-ara, должен быть правитель?
- Эту загадку я хотел бы предложить вам, есаул, - сказал табунщик. - Великий ага-бий, имеет право впервые вступивший в игру задавать вопросы?
- Да, конечно! - кивнул Ерназар. - Мы здесь все равны. Задавай.
- Я уже задал его устами есаула Асана: каким должен быть правитель?
- Важным! - ответил Асан. - Суровым, строгим. Не то говорил Асан. Агабийцы скривили в усмешке
губы, глупым показался им ответ есаула.
На выручку товарищу поспешил судья Фазыл.
- Правитель должен быть немногословным, - сказал он. - Многословие, как известно, груз для верблюда. А какой правитель желает уподобиться верблюду…
И Фазыл не спас положение. Про верблюда он хорошо сказал, смешно получилось. Но вот умно ли? Табунщик Зарлык, слушая есаула и судью, посмеивался, не могли агабийцы одолеть его. Бросали слова, как камни, да все мимо.
- Выпасая коней, я думал о своем месте в жизни, - решил ответить на собственную загадку Зарлык. - Нужен ли я? Не обойдутся ли умные и крепкие кони без табунщика? Отпустил их. А потом сыскать не мог. Разбрелись по степи, не погибли едва. Кобылицу молодую вырвал из пасти волков. Не подоспей вовремя, подобрал бы только шкуру да кости. Вот и пришел я к заключению, поразмыслив о своем месте в жизни: нужен табунщик. Правитель и есть табунщик, а вернее сказать, пастух. Каким же должен быть правитель? Мудрым пастухом…
Перестали насмешливо улыбаться джигиты. Поразил их своим рассказом этот потомок Чингисхана. Оказывается, не только щелкает кнутом пастух, но и ума-разума набирается, выпасая четвероногих в степи.
- Хорошо сказал, Зарлык, - похвалил душевно новичка Ерназар. - Добавлю два слова лишь, они помогут завершить сказанное тобой. Пастух должен быть добрым, любить тех, кого опекает. Долг правителя вести и защищать народ, и если для спасения народа потребуется его жизнь, отдать ее.