Исторический роман посвящен Григорию Ивановичу Шелихову - русскому исследователю, мореплавателю, промышленнику и купцу.
Содержание:
Часть первая 1
Глава первая 1
Глава вторая 8
Глава третья 13
Глава четвертая 19
Глава пятая 27
Часть вторая 32
Глава первая 32
Глава вторая 39
Глава третья 46
Глава четвертая 51
Глава пятая 60
Глава шестая 65
Глава седьмая 73
Часть третья 79
Глава первая 79
Глава вторая 85
Глава третья 93
Глава четвертая 101
Глава пятая 107
Часть первая
Времен в глубоком отдаленьи
Потомство тех увидит тени,
Которых мужествен был дух.
Г. Державин
Глава первая
Теряясь во времени давнем и забытом, быль эта развернулась свыше полутораста лет тому назад на гористом Кыхтаке, замыкающем тысячеверстную цепь Алеутских островов у берегов Америки.
Населявшие остров Кыхтак плосколицые и безбородые люди не допускали на свою землю пришельцев с тусклой и потому казавшейся им неприятной белой кожей. Желто-смуглая да еще блестящая от смазки китовым жиром кожа представлялась природным кыхтаканцам несомненным признаком превосходства их над другими людьми. Они, алеуты-кыхтаканцы, выводя свое происхождение от сожительства первой женщины с фантастическим человеком-медведем, считали себя представителями особого племени людей и в то же время охотно откликались, когда их называли "алеутами". Алеуты - это было прозвище, которое кыхтаканцам дали впервые высадившиеся на остров белокожие бородачи - русские.
Ко времени высадки русских мореходов-добытчиков алеуты насчитывали у себя тысячи храбрых воинов с луками, стрелами, копьями, убивавшими могучих зверей моря и суши. Однако сто тридцать отважных людей промышленной экспедиции купеческого сына Григория Шелихова оказались неодолимыми. Костяные и обсидиановые наконечники стрел и копья не помогли алеутам в их столкновении с пришельцами, которые посылали гром и молнии из "железных палок", приставляемых к плечу.
Однако победители "русы", так называли себя пришельцы-русские, - звук "р" не давался языку алеутов, и они произносили не "русы", а "лусы", - оказались и не страшны и не беспощадны. Соседи, соплеменники кыхтаканцев с островов Уналашка, Тана-гуни, Атха, лежащих к заходу солнца, или племя кенайцев, говорившее на одном языке с кыхтаканцами, жившее под восходом солнца на Большой земле - Алхаласке, поступали иначе: победив, они истребляли до последнего всех способных носить оружие.
Освоившись с новым положением, кыхтаканцы вскоре поняли, что белокожие пришельцы ищут не войны, а дружбы и согласия. Они не отбирают ни запасов пищи, ни байдар, ни орудий лова или охоты, не уводят они и женщин и равнодушно смотрят на драгоценные обломки железа и меди, эти подобранные алеутами на берегу безыменные свидетельства чьей-то гибели в пучинах океана.
Единственным, чего искали и к чему устремлялись "русы", были шкуры зверей: морских бобров и котов, песцов и лисиц - черных и огневок, медведей и даже ничтожного тарбагана - пестрого сурка-землеройки, а то и еще более ничтожной белки-поскакушки. "Русы" били этих зверей новыми, невиданными среди алеутов способами или выменивали у туземцев шкуры на железные ножи, несравнимые по достоинству с каменными, на зеленые листья крепкой русской махорки и на драгоценные корольки - коралловые красные бусы. Случалось, давали и ковшик горького, веселящего сердце и ноги напитка - "вотка".
Слово "вотка" облетело весь остров. Ей приписывали магическое свойство наделять человека весельем, облегчать неудачу в охоте, "вотка" заставляла забывать голод, склоняла женщин к любовной ласке.
Великий тойон народа "касяки" - так произносили алеуты слово "казаки" - имел воинское имя Ше-лих. Однажды он рассердился на малое количество мехов, принесенных на обмен, и объявил:
- Вотка будем давать в награду только тому, кто принесет менять не меньше двух бобровых шкур.
Из этого алеуты заключили, что напиток дорогой, обладает магической силой и "русы" берегут его для себя.
- Ты - хитрый и несправедливый человек! - упрекнули русского кыхтаканцы. - Ты живешь среди нас и знаешь, как редки морские бобры и как много людей и байдар нужно для охоты за ними. А шкура бобра всегда достается богатым, имеющим калгу-каюра - раба-гребца на байдаре. Бедному же охотнику, которому нужно самому и каюрить и стрелку спускать, говорят: "Как ты мог убить бобра? Ты должен был каюрить".
- Так всегда было, будет и должно быть, - отвечал Ше-лих искавшим справедливости, - один гребет и везет, другой добычу берет…
- А кто установил?
- Бог!
- А кто такой бог?
- Тот, кто дает одним богатство, а другим - бедность.
- Он хитрый и несправедливый человек!
- Глупцы! Он не человек, а бог, и не мы - бог дает законы.
Кыхтаканцы не поверили в то, что они глупы, и им не понравился бог Шелихова, но люди, которым этот бог покровительствовал, были могущественны, и спорить о законах их бога не приходилось.
Всячески домогаясь вольготной и безопасной добычи мехов и богатства, Григорий Шелихов в конце концов признал водку ненадежным пособником торговли, в чем имел много случаев убедиться еще в России, странствуя по Камчатке и по Чукотской землице.
Собрав своих промышленных людей, он объявил им о запрещении пускать в торговый обмен водку, оставив право на это только за собой. Ловок и силен был Григорий Шелихов тем, что умел, всякий раз вовремя уловив момент, опереться на артельные плечи и отстоять свой интерес.
- Сам ее пью и горазд понимаю, что православному человеку нельзя не выпить… Что ж, разве я против? Пейте, да дело разумейте, головы не теряйте, - добродушно начал он, как будто готовясь рассказать о планах ближайших экспедиций, и неожиданно для всех угрюмо закончил: - А кто американцу водку дает, тот на себя и товарищей нож готовит. Вот о чем, артельные, подумать надо!..
- Мы и то думаем: зачем ты себе права разрешил, а у нас отнял? С твоего водочного поднесения нож али стрела американские слаще, что ли, станут? - орали промышленники, разъяренные тем, что от них отняли легчайший способ к увеличению своей доли в заокеанской наживе.
- В моем кармане не подсчитывайте, - открыто пойдя на вызов, сказал Щелихов. - Водка-то чья, компании? А я от компании да и от властей над вами поставлен. Так вот: продажи навынос не будет, а кому выпить охота, ко мне придет. Поднесу и на счет запишу, но не более два штофа на месяц…
Отстаивая внушенное практическим расчетом начинание, Шелихов и дальше пошел на хитрость: положенный на месяц водочный паек он увеличил вдвое, - русские пускай пьют, только бы американцев не спаивали, не выступали бы конкурентами в заготовке пушнины.
До своего удивительного по отваге плавания в Америку в 1783–1786 годах Григорий Шелихов, добравшись до края земли - Охотского моря, служил приказчиком у разных сибирских купцов-богатеев. Разъезжал по дебрям Восточной Сибири, выступая вроде доверенного по торговле с чукчами - на Чукотке или с ительменами - на Камчатке, а то с Китаем - в Кяхте и даже с дикими племенами конных мунгалов и тунгусов - по Орхону, Онону и Амуру. Всегда в бесконечных разъездах, проявляя в делах отменные торговые способности, находчивость, обходительность и отвагу, он завоевал доверие туземных охотников, похвалу хозяев и симпатии самих представителей власти за то, что торговал мирно и не вызывал жалоб.
Записавшись в иркутские купцы и добившись величания по "отечеству", Григорий Иванович Шелихов за неимением капитала продолжал службу по найму и искал в жизни случая, чтобы выйти на широкую дорогу жизни.
Распаленный ушкуйницкой отвагой и непоседливостью, занесшей его, сына мелкого да к тому же разорившегося рыльского торговца, на караванные дороги в тундровые тропы восточной Азии, Шелихов решил сменить просторы степей и тундры на просторы океана, в которых за кромкой бескрайнего горизонта, он верил, найдется и на его долю "кус" в жизни. На это его наталкивали воспоминания молодости, прочитанные книги и ходившие по Сибири рассказы о чудесной земле Америке.
Передовик сибирских землепроходцев середины восемнадцатого века, не единожды добиравшихся уже до Алеутских островов и даже матерой земли Нового Света, Никифор Акинфиевич Трапезников, живя на покое в Охотске, заприметил Шелихова, этого смекалистого и удачливого приказчика Лебедевых. Старик Трапезников жаждал иметь преемника своим исканиям и готов был бы благословить выйти за него любимую внучку Наталью, ходившую молодой вдовой и во вдовстве сведавшуюся с синеглазым, густобровым плясуном и песельником Гришатой Шелиховым, - мешало их разноверие: она - староверка, а он - православный.
Восточная красота вдовы Гуляевой, - ходили слухи, что мать ее жила у курильских айнов пленницей из земли Чосен, Страны Утренней Свежести - Кореи, и от них вывезена Никифором Трапезниковым, - безоглядно полонила Григория Шелихова. Да и кто бы устоял перед ее, как уголья, горящими глазами в нежном овале лица, окрашенном постоянным янтарно-смуглым румянцем!
"Судьба!" - подумал Григорий Шелихов и решил жениться.
Но без дедова благословения Наталья Алексеевна выходить замуж не хотела и знала, что дед ее, суровый беспоповец Никифор Акинфиевич, никогда не согласится отдать свою внучку за табашника-никонианина.
Однако Григорий Шелихов не задумывался над догматами православия. Наталья Алексеевна по красоте и капиталу, оставленному ей покойным мужем, стоила православной поповской обедни, и Гришата улестил старого Трапезникова стоянием в моленной, истовым слушанием октоихов кержацкого распева и двуперстным знаменованием.
О приданом же он и не заикнулся и этим окончательно расположил к себе разоренного "честностью" гордого старика морехода Трапезникова.
Перед смертью, заповедав внучке и зятю долгую согласную жизнь, старый Трапезников, в обход детей своего давно умершего сына Алексея Никифоровича, которые тянулись в сидельцы к первогильдейским сухоземным купцам-торгашам, передал Григорию Ивановичу заветное наследие: рукодельную на полотняном убрусе карту плавания на Алеуты и к американской земле, компас с буссолью - то и другое служило старику в океанских походах - и небольшую кубышку золотых монет, удержанную в подполье.
Все это наследие, помноженное на собственную отвагу, разум и твердое решение без удачи не возвращаться, новоявленный купец и мореход Григорий Шелихов и внес как свой пай в компанию, состоявшую из сибирских тузов-богатеев Лебедевых-Ласточкиных и торгового дома Голиковых, договариваясь с ними о почине в завоевании Нового Света.
В Охотском порту Наталье Алексеевне ввиду готовых к отплытию кораблей оставалось только проститься с мужем, проводить которого она выбралась сюда из Иркутска: Шелиховы жили тогда уже в Иркутске. Путь проделала она немалый - три тысячи верст водою по Лене до Якутска и тысячу верст таежного бездорожья от Якутска. И вот в самую последнюю минуту Наталья Алексеевна неожиданно сказала:
- Иду с тобою и дальше, до самой смерти иду! Неужто, Гришата, ты покинешь меня?..
Впервые в жизни Григорий Иванович Шелихов растерялся и не знал, как поступить. Из плавания можно было вернуться победителем, а можно было и голову сложить. Не мог, конечно, взять он в такое дело жену. Вспомнил еще, что дома, в Иркутске, остались две любимые дочки-попрыгуньи - падчерица Аннушка и родная Катенька, и, несмотря на тронувшие до глубины сердца слова жены, сердито крикнул:
- Ума лишилась!
Наталья Алексеевна как бы угадала его мысли и объяснила, что она, взяв перед отъездом с проживавшей у них тетушки клятву не проговориться ему, поручила старушке детей, как матери.
- Я за детей спокойна, Гришата, не маленькие! - И тихо добавила: - А один уйдешь - как знать: вернешься - меня и в живых не найдешь…
Таким голосом сказала и так впилась в него глазами, что Григорий Иванович махнул на все и, подхватив ее на руки, перенес в лодку, по пояс шагая в воде. Через час Наталья Алексеевна, серьезная и строгая, вступила на палубу "Трех святителей" - ведущего корабля флотилии Шелихова, в девять саженей от кормы до носа. Глядя в сторону исчезавшего из глаз Охотского берега, до позднего вечера простояла она у борта кормы.
Перед сном долго молилась и, ложась под меховое одеяло, задала мужу единственный вопрос:
- А дедушкин убрус с тобою?..
2
Остров Кыхтак, вздыбленный горным хребтом, с гущиной могучих стволов хвои и лиственницы, был подобен огромному киту, в испуге выбросившемуся из вод океана от преследования хищных касаток, тут же рассыпавшихся вокруг него множеством острозубых островков и подводных камней.
Берега острова были труднодоступны, а середина и просто непроходима. Хаос громоздившихся гор, с прорезями диких ущелий, чудовищные капканы из каменных обломков и гигантских деревьев, поваленных бурями, делали огромную часть острова недоступной. Жителям противоположных берегов оставалось единственное средство сообщения - в объезд по морю на байдарах.
Русские после нескольких столкновений с кыхтаканцами на северо-западной конечности острова - она называлась Карлук - вынуждены были двинуться в обход, вдоль широкого пролива, отделявшего остров от Большой земли - Алхаласки. После долгих поисков на юго-восточной стороне острова они и осели в облюбованной Шелиховым просторной бухте. Эту бухту назвали Трехсвятительской в честь утлого галиота, возглавлявшего шелиховскую флотилию. Как-никак суденышко преодолело две тысячи морских миль Великого океана в самой бурной и опасной его части.
Иван Ларионович Голиков, глава фамилии, держал в руках торговлю и винный откуп по всей Сибири. В морское предприятие он пустился по уговорам Шелихова, отчасти потому, что завидовал славе Строгановых. Строгановым приписывали подвиг покорения Сибири, хотя покорили они ее не сами, а состоявший у них в найме Ермак "со товарищи". Чем же хуже Строгановых Голиковы, в найме которых уже имеется Григорий Шелихов? Рискуя деньгами, Иван Ларионович решил в ограждение коммерческих интересов рискнуть и племянником: купил ему в иркутских канцеляриях патент на капитанский чин и вырядил в море никогда не плававшего купчика.
- Гляди за Гришкой, не обидел бы нас, не пустил бы по миру при разделе паев, - напутствовал Иван Ларионович свежеиспеченного капитана. - Строго держи, своевольничать не дозволяй!
- Женка?! - вытаращил глаза Голиков-племянник, увидев Наталью Алексеевну, поднявшуюся с трапа на палубу. - Ну, ждать в море беды!
- Съезжай на берег, в избе спасен будешь! - отрезал Шелихов. - И чтоб этого я от тебя больше не слышал, если шкурой дорожишь!..
Шелихов с первых же дней плавания убедился в бесплодности сидения Михаила Сергеича за секстаном и картой и, подкинув ему анкерок рому в каюту, занял место подлинного шкипера экспедиции.
Незначительность собственных навигационных знаний не смущала Шелихова.
"Куками не рождаются, а делаются!" - думал он, вспоминая рассказы спутников английского мореплавателя. С "кукишами", как в шутку называл их Григорий Иванович, он встретился лет пять назад в Петропавловске-на-Камчатке, где Кук в 1778 году спас и привел в порядок свои потрепанные странствованием корабли только с помощью русских.
Шелихов поручил вычисление долгот и широт прихваченному из Охотска штурманскому ученику Митьше Бочарову, а сам решил опереться на заветную карту тестя и опыт подобранных в партию бывалых промышленников и матросов. Он представлял себе трудности и опасности предстоящей экспедиции и по секрету от компанионов дал обязательство наиболее ценным и нужным людям выделить из своей доли некоторый пай в добавку к жалованью. Поступясь долей гадательной прибыли, мореход таким образом обеспечил заинтересованность и поддержку в деле наиболее надежных людей.
Среди таких выделялись старый партовщик Константин Алексеевич Самойлов и бывалый матрос Прохор Захарович Пьяных - участники плавания на Алеутские острова капитанов Креницына и Левашева. Эти капитаны еще лет за двадцать до Шелихова возглавляли русскую правительственную экспедицию в Америку.
Чтобы всегда иметь под рукой и Самойлова и Пьяных, Григорий Иванович, для успеха в науке кораблевождения, поселил их в каюте, которую занимал с женой. И не столько Григорий Иванович, сколько Наталья Алексеевна женской заботой и ласковостью завоевала преданность этих людей шелиховскому делу. Во время трехмесячного плавания она их обшивала, штопала потрепанное платье, простирывала на стоянках рубашки, а главное - всегда во-время умела вставить участливое женское слово, слушая рассказы людей об оставленных дома семьях - женах, детях и внуках.
К концу плавания сердца всех удалых и буйных зверобоев собрала и завязала в своей шали Наталья Алексеевна, на ходу пособляя каждому в замеченных трудностях и огорчениях. И если бы теперь "капитану" Голикову вздумалось пророчить беду из-за того, что на корабле женщина, - быть бы ему за бортом.
На втором году пребывания на Кыхтаке, уверившись в мире и согласии между русскими промышленниками и воинственным племенем алеутов-коняг, Шелихов пришел к выводу, что наступило время поискать удачи на материке Америки.
Старый, бывалый охотник-коняга Ва-шели, переселившийся в избяную деревню, которая возникла на месте временной стоянки русских добытчиков в Трехсвятительской гавани, завоевал доверие и дружбу Шелихова. Ва-шели питал искреннюю приязнь к русским и отличался способностью внятно изъясняться на полуусвоенном русском языке. Он настолько обрусел, что перестал откликаться на свое туземное имя и только тогда с достоинством и солидно отзывался, когда к нему обращались как к "лусу" и "по-луски".
Но, перейдя в деревню, он не хотел перебираться в избу и упорно оставался в своем шалаше.